Форест-менеджер

Моё тело источает аромат, по меньшей мере, двадцати уличных псов. Мне всегда было любопытно, как же они умудряются так жить. Не псы, то есть, а герои вестернов. Ни в одном фильме ни единой сцены мытья. Сперва уводят у шерифа лошадей и скачут на них сутки напролёт. Затем схожий трюк проделывают с шерифовыми дочками. Вначале пьянка в салуне, а после – драка. Перестрелки, опять же. Стоит только вообразить, а подмышки, кажется, уже воняют! Кроме шуток. Изредка попадается река. Ладно, допустим. Ополоснулись, вылезли, обсохли. Но всё-таки… Без горячей воды, без душистого мыла? Как можно?! И вот я узнал, как.

Конь моего отца уж всяко резвее тех, что ржут и цокают подковами. Тут и говорить нечего. Литровый движок, «злая» резина, постоянный привод на задние колёса и подключаемый – на передние. Made in Japan. Я с ходу развернул технику на 180 градусов и заглушил мотор. Приехали. Стало быть, дальше – на своих двоих. Ни лыж мы не захватили, ни хрена, а идти предстояло по снежной целине в-о-о-о-т такой глубины. Зимняя сказка, ё-моё. Папа тащил рюкзак со съестным и сумку с патронами, а я – заряженное ружьё. Мы, вообще-то, намеревались поохотиться. На зайцев, если повезёт, или на рябчиков. Сороки – и те сошли бы.

Шагаем через лес. Еле ноги переставляем. Направляемся от одной деревни к другой, с множеством заброшенных домов. Мы в тех домах, бывало, копошились. Раз я нашёл презервативы 98-го года выпуска. Упаковка на три изделия. Не прям раритет, но для меня, всё ж таки, – диковинка. Так вот, бредём мы по сугробам и оказываемся посреди поля. Нападаем на след лисицы. Рыжая явно мышковала. То тут, то там – характерные лунки в снегу. Вдобавок она метила территорию и гадила без остановки. Не вляпаться бы!

Внезапно до нашего слуха доносится невнятное гудение. «Снегоход, – догадывается папа, – Тут только на нём и проскочишь. Или мотособака» Действительно. Я заприметил на том конце поля тёмную жужжащую точку, стремительно нёсшуюся нам наперерез. И впрямь мужик на снегоходе. Весь в камуфляжных пятнах, как лесник или тот же охотник, а там – кто его знает… Тормозит, предварительно проехавшись по лисьему говну. Обращается к нам типичным ярославским говором, нараспев:

– Ну, здорово, ребятки! Документики-то есть у вас? Путёвки? Охотничий билет?

Мы приветствуем лесника и вручаем ему бумаги.

– Я смотрю, вы не местные, – продолжает он, – А пешком. Сильно! Целина в этот год уж больно пухлая выдалась. Её и снегоход едва берёт.

– Криушкинские мы, – отвечает папа, – но обитаем в Подмосковье.

– А-а-а, – оживляется лесник, – Криушкино-то я знаю! Там, за Княжево. На озёрном берегу. Так-с, значит, Владимир… Ну, будем знакомы! Грибов моя фамилия.

– Тот самый Грибов?! – воодушевляется отец, – Очень приятно! Я писал Вам насчёт…

– Тебе, – поправляет Грибов.

Он переходит на «ты» с той же непринуждённостью, с какой я, обыкновенно, перехожу от водки с клюквенным соком к Ершу.

– Чего? – путается папа.

– Забыли. Так ты сына приучаешь? Похвально! Я тут, под Милитино, беляка видел. Дважды. А вон там куриные потроха раскидал. На лису. Хе-хе! А пришли волки. Штуки четыре, не меньше. Да жрать-то они не стали. Смекнули, видать, что к чему, и – дёру.

– Так у нас и волки есть?! А я читал…

– Как же, водятся. И медведи. Помню, заявлялся ко мне на кормушку. Хиленький, правда. Облезлый весь. С тех пор, как кабанов выкосило всех подчистую, туго, поди, хищникам-то. Свиная чума. Её же ветром разносит. Фермер один, из Городищ, чумные корма закупил, и понеслась! Ты, может, трупы-то видал уже? Здесь, на болоте.

– Ой-ой-ой, как жалко! – запричитал папа, – Ну, надо думать…

– Вот, – понуро реагирует Грибов, – То-то и оно. Десяток свиней. Секач-исполин. Вон там в низине-то и лежат. У них же как: всё гореть начинает, потому и окунаются в болото. С концами.

– Получается, хана целой популяции?

– Да тьфу-тьфу-тьфу! Понабежит ещё новых хрюшек, вот увидишь! Нашёлся бы секач… Он-то их и в одиночку покроет.

– Эх, – вздыхает отец, – ни кабанам жизни нет, ни людям. То одна зараза, то другая…

– И не говори! – восклицает лесник, – Местный-то пасечник как брата схоронил, так на его поминках и сам заболел. Обошлось, слава тебе господи. Крепкий дед. Рассказывают, мол, кто не пил, те только и заразились. Вона как!

На этой весьма обнадёживающей ноте Грибов умолк, приспустил шарф с щетинистого подбородка и вставил в уголок рта дешёвую сигарету. «Некстати же я бросил, – подумалось мне, – Угостить бы его хорошим табаком…» Классный мужик! И на своём месте. На месте, о котором и я, не скрою, периодически задумываюсь. А что? Природа. People free, так сказать. Не содержит ГМО – говняных межличностных отношений. Никаких тебе звеньев. Форест-менеджер – сам себе CEO. Во всяком случае, большую часть рабочего времени.

Когда Грибов умчался, мы с отцом повернули назад. Заболтались ведь. Продрогли. По части охоты нам так и так ни шиша не светило. Ни малейших признаков жизни. Сплошная мертвечина вокруг. Ей тянуло даже от верхушек деревьев, выстроившихся в линию у самого горизонта, безнадёжно серого, как зимний московский полдень. Вот они, небоскрёбы. Вот он, оупен-спейс. Всё это предстало так… живо. Захотелось отмыться пуще прежнего. Скорее! В ванну! Под душ! К счастью, назавтра мы собирались домой. В город. К счастью ли?..