Франкенштейн-3023

На лекциях профессора Франкенштейна я всегда сижу в первом ряду, с диктофоном. Записываю от первого до последнего слова. Никто другой не рассказывает о предмете так увлекательно и не ставит перед студентами столь парадоксальных задач, как профессор Франкенштейн. Несмотря на молодость, он звезда мирового уровня.

И вот однажды профессор останавливает задумчивый взгляд на мне и говорит:

– Прошу задержаться после лекции.

Я с трудом досиживаю до звонка. Что нобелевскому лауреату и острейшему уму современности нужно от неофита? Проверить лекционные записи? Или что-то другое? Будем надеяться, сюрприз окажется приятным.

Мои надежды вознаграждаются в полной мере. После того, как лекция окончена и студенты торопливо расходятся, Франкенштейн оценивающе смотрит на меня и спрашивает:

– Ваша фамилия Мун? А имя?

– Саша.

– Значит, Саша Мун… – тянет профессор.

Спешу пояснить:

– Мои предки эмигрировали из Восточной Кореи.

– Да, я догадался по разрезу глаз. Но это не существенно… Скажите, Саша, какие способы репродукции человека вам известны?

– Клонирование и дроидирование, – отвечаю без запинки. – Клонирование осуществляется посредством индукции стволовых клеток. Андродирование – посредством переноса сознания в специально подготовленное и оснащенное механическими приспособлениями тело. При этом происходит очистка сознания. Дроидирование применяется при смертельном заболевании клона либо механическом изнашивании дроида. Некоторые исследователи разделяют горячее и холодное дроидирование. Способы отличаются друг от друга…

– Достаточно.

Я умолкаю и жду, чем обрадует профессор.

– Вот что я вам скажу, Саша. Если вы внимательно слушали мои лекции, то знаете, что должен существовать третий способ. Природа не терпит противоположностей: между ними всегда находится нечто среднее. Пока этот способ не известен. Между тем именно он – по своему месту в эволюционной системе – должен оказаться оптимальным: совмещающим достоинства клонирования и дроидирования. Я намерен исправить данное упущение посредством создания третьего метода. Видит Бог, я сотворю идеального человека! Но мне, в исследовательской деятельности, требуются квалифицированные помощники: такие, на которых я мог бы всецело положиться. Хотите ли вы, Саша, стать таким человеком?

Помогать мировой знаменитости в лабораторных экспериментах – это больше, о чем можно мечтать! Я мгновенно соглашаюсь:

– Почту за честь, профессор! – и только потом пытаюсь потушить радостный блеск в глазах.

– Хорошо. Завтра приходите в лабораторию, я введу вас в курс дела.

Для меня начинается новая жизнь. Днем я хожу на лекции в Университет, а по вечерам помогаю профессору Франкенштейну в исследовательской деятельности.

У профессора договоренность с городскими моргами, из которых поступают неопознанные трупы. Мы занимаемся их препарированием, а затем восстановлением. Из различных – специально отобранных и соединенных – частей сшиваем целое.

Человечество не придумало более надежного способа оживить мертвое тело, чем электрический разряд – это даже кинематографистам известно. Электричество мы с профессором и применяем. Сотрясаем трупы, лежащие на металлических столах, разрядами разной мощности и продолжительности. Мертвецы дергаются, но жизни в них нет.

– Нужен более мощный разряд, – приходит к выводу Франкенштейн.

Однако, получить заряд нужной мощности энергетическая сеть Университета не позволяет. Поэтому профессор отваживается на нарушение закона. Под покровом ночи мы прокидываем провод от университетской лаборатории до ближайшей ЛЭП. Даем разряд. В мертвецов вонзаются толстые голубые молнии, но толку никакого: приборы не регистрируют жизни. В лаборатории остро пахнет озоном, но мертвые тела не пробуждаются.

Франкенштейн мрачен и раздражен.

– Мы на неверном пути, – признает он. – Очевидно, что биологический путь создания идеального человека тупиковый. Придется зайти с другого конца.

И мы заходим с другого конца. Если раньше в лабораторию поступали клоны, то теперь – списанные дроиды. Характер моей работы вынужденно меняется: если раньше приходилось заниматься препарированием трупов, то теперь я проверяю разъединенные органы и части дроидных тел на совместимость. Сначала устанавливаю модель, затем копаюсь в документации. Так как моделей множество, а модификаций еще больше: они даже не всегда задокументированы, – задача не является тривиальной. Часто приходится устанавливать истину опытным путем. Но я стараюсь изо всех сил, получая из искусно соединенных частей биомеханические тела. Мертвые, разумеется.

А Франкенштейн корпит над самой ответственной частью: разработкой программного обеспечения. Он пытается создать чип, расширяющий человеческий интеллект.

Через полгода чип создан, но с расширением интеллекта выходит осечка. Восставшие из мертвецов дроиды ведут себя как примитивные роботы – значит, не представляют для нас интереса. По сути, они мертвы.

Дальнейшие попытки модернизировать чип не приводят к результату, созданных дроидов приходится уничтожить. Мы в научном тупике, из которого непонятно, как выбираться.

Франкенштейн потрясен и подавлен.

– Что же это такое? – сетует он. – Природа снова, за скудоумие и недальновидность, отхлестала меня по щекам. Тем не менее решение имеется – я чувствую это так же явственно, как наблюдаю тебя, Саша.

– Безусловно, наблюдаете, – пытаюсь успокоить профессора. – Но волноваться не стоит. Если не мы создадим идеального человека, успеха добьются последователи. Благодарные потомки. Они встанут на наши широкие плечи и заглянут в будущее.

Франкенштейн смотрит на меня озлобленно – видно, что не согласен.

– Потомки? Но я бы предпочел, чтобы это сделали предки.

И вдруг его лицо разглаживается: очевидно, что его – как большинство великих изобретателей – посетило озарение.

– Предки! Как же я раньше не догадался!

– Что вы имеете в виду, профессор? – спрашиваю осторожно.

Он хватает меня за плечо.

– Все-таки мы создадим идеального человека.

– Каким образом?

– При помощи предков. Мы склонны недооценивать их знания, и совершенно напрасно. Разумеется, предки не были осведомлены о современных технологиях: тех, которые мы в настоящий момент применяем, – но точно так же мы не осведомлены о технологиях древних. А они функционировали не хуже современных. Как я мог позабыть, почему сразу не сообразил?! Собирайтесь, Саша, мы едем в Индию!

– Но зачем?

– В индийском храме богини Сарошвари хранится древний трактат. Он повествует о создании идеального человека…

– А, мне известен этот трактат! – припоминаю я. – Однако, он не расшифрован. Хотя попытки предпринимались.

– Мы расшифруем! – взрывается Франкенштейн. – Это наш последний шанс. Клянусь Богом, я не упущу его!

– Зачем ехать в Индию? – по-прежнему не понимаю я. – Существуют копии, мы можем приступить к расшифровке немедля.

– Нет, Саша, нет. Расшифровкой занимались серьезные люди. Ученые, которым нет основания не доверять. Если они не добились успеха, значит, существовал не учтенный фактор, мешавший расшифровке. Возможно, копии были неточными, или еще что-то. Поэтому мы едем в Индию. Проникнем в храм Сарошвари и похитим подлинник. Расшифруем трактат и на его основе создадим идеального человека, с помощью нового репродукционного метода. Ты со мной?

Как можно отказать человеку, положившему жизнь на алтарь науки?!

Через несколько дней мы прибываем в Индию.

Вопреки ожиданиям, ограбление храма Сарошвари проходит как по маслу. Здание охраняется сигнализацией, но мы ее отключаем. В результате легко взламываем дверь и проникаем внутрь. Священная книга находится под бронированным стеклом, но мы разбиваем его молотком. Забираем ветхий свиток и удаляемся не замеченными.

Полиция поднимает тревогу. Поздно: мы – с трактатом, припрятанном в чемодане, – летим домой.

И вот мы в университетской лаборатории. Разворачиваем трактат и видим множество символов, в виде переплетающихся тел. Символы не соответствуют ни одному из известных современному человечеству языков, иначе давно были бы расшифрованы.

– Приступаем, – говорит Франкенштейн.

И мы приступаем к расшифровке. Применяем известные математические методы, в отчаянии изобретаем новые, но все без толку: символы остаются непонятыми. Они словно дразнят исследователей необычностью. Подсказки на оборотных сторонах свитка отсутствуют: оригинал полезен не больше, чем электронная копия – профессор заблуждался. Неужели загадка, оставленная древними индийцами, останется неразрешимой?

У Франкенштейна красные воспаленные веки и периодические приступы апатии. В один их таких моментов он жалуется, осевшим голосом:

– Не могу понять. Зачем столь изощренное шифрование: эти телесные переплетения? Почему не использовать что-то более простое? Разработать алфавит из геометрических фигур – элементарная задача. Зачем потребовалось сложное художественное решение?

– Но мы же не можем расшифровать трактат? – замечаю я. – Следовательно, предки своей цели достигли.

– Да, Саша. И это меня убивает.

Пошатываясь, профессор покидает лабораторию.

За последние дни он сильно сдал – настолько, что в Университете замечают. У меня часто интересуются профессорским здоровьем, но что я могу ответить? Что научные исследования по созданию идеального человека зашли в тупик? Даже студенты в курсе, не говоря о коллегах-преподавателях. Поэтому ничего не остается, как мямлить об общей профессорской усталости и загруженности – что и по мне заметно, наверное.

В одну из ночей я просыпаюсь от звонка. Это Франкенштейн, он просит немедленно прибыть в университетскую лабораторию. По голосу слышно: профессора посетило очередное озарение. Не иначе, обнаружился третий путь: тропинка в научных дебрях, до того не попадавшаяся на глаза.

Я вскакиваю и спешу исполнить просьбу.

Профессор меряет комнату энергичными, как прежде, шагами. Оборачивается ко мне, озаренный новой идеей.

– Я понял, Саша, – произносит в величайшем возбуждении. – Мы были на неверном пути, но теперь я все понял. Смотрите, на каждом рисунке мужское тело переплетено с женским. Все тела обнажены.

– Ну да, – отвечаю невыспавшимся голосом. – Это понятно. Такой формат принят древним художником при создании тайного алфавита. А как еще трактовать?

– В этом и кралась ошибка! – заявляет Франкенштейн. – Все полагали, что сплетения тел означают символы, но расшифровать их не удавалось. А что если не символы? А что если перед нами документальные изображения технологического процесса по созданию идеального человека?

– Вы хотите сказать…

– Именно! Древние создавали людей принципиально иным способом. Иначе непонятно, каким образом человечество размножалось до изобретения клонирования и дроидирования. Ученые давно подозревали, но не могли определить принципы. Древняя технология оставалась загадкой. Но я, профессор Виктор Франкенштейн, разгадал ее! Для воспроизводства человека требуются мужчина и женщина. Необходимые позы приведены в древнеиндийском трактате из храма богини Сарошвари.

– Как вы думаете, профессор, достаточно одной позы или необходимо последовательно применить все восемьдесят, описанных в трактате? – любопытствую я.

– Еще не знаю, – задумывается Франкенштейн. – Но вариантов немного: их легко перебрать опытным путем.

– Хотите поставить эксперимент на себе?

– Разумеется! Какой истинный ученый откажется от подобной чести?!

– Однако, для эксперимента необходимо двое: мужчина и женщина. Где вы намерены взять женщину?

Франкенштейн пристально смотрит на меня. Я смущаюсь:

– О нет! Не хотите же вы доверить мне…

– Решайтесь, Саша. У нас появился шанс войти в историю науки. Старинный способ репродукции человечества, авторы восстановленной версии Виктор Франкенштейн и Александра Мун. Способ принципиально отличается от существующих. От клонирования – тем, что в процессе участвует двое реципиентов. Оба дают зародышу биологический материал. От андродирования – отсутствием механических частей и возможности модернизации. И никакой перезаписи сознания: каждый индивид является уникальным. Это должно резко продвинуть человечество на пути эволюции.

Впервые за время нашего знакомства Франкенштейн величает меня Александрой, и я теряюсь. Если не сказать, что совершенно растеряна.

– Смелее, Александра! Раздевайтесь… Проведем эксперимент немедленно. До начала лекций есть время.

Мы с Франкенштейном раздеваемся и начинаем перебирать позы, обозначенные в древнеиндийском трактате. До восьмидесяти сильно не дотягиваем, но и перебранных оказывается достаточно.

Через девять месяцев у нас появляется бэби, лепечущий без умолку и пускающий слюни: такой очаровашка. Главное, совершенно натуральный.