ГАДские игры II

Питер красивый город. В институте у нас было мало материала по истории архитектуры — нас готовили всю эту красивость освещать, штробить и прокладывать кабели, да и вообще превращать из пещеры в жилье. И все же, красиво. И тут много красивых девушек. В последний день я просто катался на автобусе по городу и наслаждался видами. И вдруг поймал взгляд одной из таких. Бровки, губки, глазки — обворожительное личико. В милой курточке. Она не отвела взгляд. Я улыбнулся ей. И тут в кармане завибрировал телефон. Будильник. Я достал телефон, набрал Вячика, и сказал, стараясь не упустить взгляд красотки и говорить, одновременно ей улыбаясь.

— У меня все хреново, Вячик, не могу сейчас говорить… — быстро сказал я.

— Да-да, у меня тоже полное гавно, — ответил он и положил трубку.

Но за этот краткий момент что-то произошло. Красавица сморщила носик и демонстративно от меня отвернулась. Я растерянно смотрел на неё ещё некоторое время.

— Айфон купи, — вдруг сказал бомжеватого вида мужик рядом. — Она ж тупая, не понимает сколько твои шмотки стоят. Айфоном надо светить. И часы ещё. Тогда проще будет.

Прежде чем я до конца понял, что он мне объяснил резкое охлаждение интереса к моей персоне от холеной девки, мужик протолкался к выходу и вышел. Не то, чтобы я долго соображал, скорее я растерялся от его вида. У нас так только алкоголики ходят. Растоптанные бутсы, реально рваные джинсы, свитер не по размеру и, внезапно, интеллигентная шляпа как у партийных деятелей из восьмидесятых. И наполовину седая борода по грудь.

Вот только в отличии от алкашей этот старикан двигался легко, ничем не вонял, имел приятный цвет лица и ясный взгляд. Заметив, что я продолжаю смотреть на него сквозь стекло автобуса, он мне подмигнул и закатал рукав, показав массивные часы из ярко-желтого металла. И потопал прочь по брусчатке.

Понравившаяся мне девица тоже заметила его жест. И теперь с явным интересом пристально смотрела в спину старику. Именно в этот момент я понял, что хочу обратно домой.

Уже на следующий день Вячик радостно встречал меня у вокзала. Он приехал на своем минивене. Первый же вопрос его был не обо мне, а:

— Где Хемчик?

Я молча кивнул на небольшой чемодан. Там, среди вещей, залегал жидкой тенью Хемчик. Кенни распластался по мне под сшитой на заказ курткой. Носить теневиков так было рискованно — чтобы воплотиться и стать относительно вещественными им требовалось несколько минут. А развоплотить их сейчас мог даже случайный луч света. Вот только выбора у них не было, а я относился к ним с уважением, но требовательно. Они не собачки, которые ничего не понимают, вполне разумные тварюшки, у нас с ними деловые отношения. Я даю им жрать людей, они ездят со мной в Питер в багаже. И не выёбываются. Второе правило вообще первое, и главное.

— Ладно, поехали, — успокоился Вячик. — На переднее садись!

Он отнял у меня чемодан с Хемчиком и поставил назад, а потом открыл передо мной дверь переднего пассажирского сиденья. Это его поведение стало понятно сразу же. Сзади сидели гигару.

— Ну, давай, рассказывай! — весело сказал Вячик и начал выруливать с парковки, одновременно ловко набирая пухлыми пальчиками что-то в телефоне.

Я начал делиться яркими впечатлениями от поездки. Хотя парковка перед вокзалом не так чтобы самое опасное для езды место, но все же уже через пару маневров нашего минивэна я почувствовал острую необходимость пристегнуться. И схватиться за ручку над дверью. Мой телефон бзинкнул. Видя, что я не обращаю внимания, Вячик сказал:

— Проверь телефон.

Я с подозрением посмотрел на него. Он набирать перестал. Похоже, это он мне сообщение отправил. Я немного напрягся, но удержал себя от попытки оглянуться на нелюдей за спиной. Достал телефон. Так и есть, сообщение от Вячика. “Ты как-то говорил что Хемчик настроение чувствует. Проверь, как они ко мне относятся”.

Никого, кроме гигару, под этим “они” подразумевать было нельзя. Я осторожно оглянулся назад, мысленно потянувшись к Хемчику. В своем теперешнем, слякотном, состоянии, он и в самом деле ловил только эмоции.

Гигару хихикали и шептались, склонившись друг к другу, напоминая обычных девушек. Весело посмотрели на меня и снова захихикали. Как студентки первого курса. Сходство добавляли миленькие разноцветные брючные костюмы с пиджачками. И кроссовки на ногах. Сразу видно, Вячик одевал. Я присмотрелся внимательнее. Одна из гигару пряталась от меня на заднем сиденье, втягивая голову. Я ослабил ремень безопасности и вытянул шею, чтобы лучше её разглядеть.

— Вячик, слушай… А почему у тебя одна голая? — ошарашенно спросил я.

— Что?! Опять! — Вячик резко свернул к обочине отстегнул ремень и развернулся назад. И голосом таким строгим, какой может быть только у многоопытной многодетной мамаши рявкнул. — Мэлис дома дэ Уорден из Мензоберранзана! А ну не прячь глаза, посмотри на меня! Мы ведь уже говорили на эту тему!

Девки тут же вытянулись и сели прямо, опустив глазки. Даже голенькая. Хорошо, что окна наглухо затонированные. А то не избежать бы нам пристального внимания прохожих. Вячик глянул на меня и спокойным голосом сказал:

— Культурные особенности. Чем ниже статус, тем меньше одежды, если грубо. А Алустриэль была из конкурирующего клана. Вот они её и булят, негодяйки такие.

И снова, грозным рыком, на девок:

— Я ведь уже говорил вам этого не делать! Мэлис, ты была за главную, почему допустила?! Эрилин, Арибет, глазки не прячьте, вы тоже виноваты!

— Простите господин, — промурлыкала одна из гигару тоненьким голоском. Шипящий акцент, буква “р” очень странная, твердая. Говорит, как будто на распев. И все же, слова узнаваемы. Но меня удивило не то, что она ответила на русском, а то, то как она сказала. Бархатно-тоненький голосок звучал очень непривычно, как будто через какой-то фильтр пропущен. Сразу слышно, не человек. Но звучит очень приятно. У Ликасты голосок тоже был приятный, но это не так чувствовалось за приказными интонациями.

Обе одетые гигару склонили головки в поклоне и крикнули одинаковыми голосками:

— Мы готовы принять наказание! Даже ваше любимое!

Вячик густо покраснел. Буркнул:

— Верните Алустриэль одежду и напомните мне вечеров обсудить с вами, о чем можно говорить в присутствии посторонних. А о чем нельзя.

Развернулся и уставился на дорогу. Потом повернулся ко мне и сказал:

— Аниме насмотрелись.

Он успел вырулить на трассу, прежде чем до меня дошло. И прежде чем я успел обдумать свою догадку, она вылетела из моего рта:

— Вячик, ты что, с ними спишь?

Он некоторое время молчал. Девки снова захихикали. Я оглянулся. Голенькая одевалась, забирая у других шмотки, которые они прятали под жопками. Они делали вид что не дают, но увидев, что я за ними слежу перестали издеваться.

— Сплю, посуду мою, языку учу, образовательные передачи показываю, о мире рассказываю, — сказал Вячик. Немного помолчал. А потом добавил. — И не только.

— Сразу со всеми четырьмя? — перло из меня любопытство.

— Нет, конечно, — возмутился Вячик. — По очереди.

Мы надолго замолчали. Моя восхитительная Питерская история о том как я навестил старого университетского друга, он меня накурил вусмерть и мы всю ночь шатались по улицам, как-то потускнела. Теперь мне больше не хотелось её рассказывать. В руке блямкнул забытый телефон. Еще одно сообщение от Вячика. “Ну?”

Я оглянулся назад. Гигару по прежнему хихикали и перешептывались, наклоняясь к ушкам друг друга. Причем та, что оделась, в этом активно участвовала, явно не держа зла на своих. Увидев, что я смотрю, они замолчали. И уставились на меня совсем не девичьими, холодными взглядами. Ну да, Вячик же сказал при посторонних не говорить. Это последняя догадка пришла с помощью Хемчика. А Кенни доложил, что у милых девочек минимум по паре ножиков на теле, травматические пистолеты на поясах и их пчеломет на заднем сиденье.

— Они чувствуют к тебе… — Тихо сказал я. Хемчик обычно помогал мне разобраться в людских чувствах, структурировал сумбур. Сейчас его слякотное состояние ему мешало, или он сам не мог разобраться, поэтому транслировал мне именно обрывки ощущений. Гигару видели в Вячике не то, чтобы господина в нашем понимании… А что-то вроде… Генератора целей? Они испытывали к нему… Нежность? Отчасти да, но нет, не то слово. Преданность? Точно да. Восхищение? Уважение? Да, но с каким то здоровым скептицизмом… Долг? Они чувствовали себя… Не себя. Они чувствовали долг по отношению к Вячеславу. И благодарность.

— Ну, что застыл? — напряженно спросил Вячеслав. Не выдержал, спросил вслух.

— Они тебя любят, — ответил я, наконец.

Следующие пару недель прошли насыщенно, но без потусторонних приключений. Если не считать, конечно, за них присутствие теневиков. Пока часть нашей команды билась над получением бронзового оружия — там постоянно возникали проблемы то с одним, то с другим. Вячик даже пытался организовать у нас в городе клуб исторического фехтования Древней Греции. У него ничего не получилось, зато на этой почве он сдружился с реконструкторами в Италии, которые реконструировали именно этот период. И именно с этой стороны было больше всего подвижек — нам даже выслали посылку с мечами и щитами, и мы теперь её ждали.

Хитрые мутки с администрацией исправительными учреждениями приносили больше проблем из-за оголтелой жадности ментов. Цена все повышалось, требовали предоплату, а результат был под вопросом.

Параллельно, ударными темпами был закончен ремонт в помещении клуба настольных игр. Вячик повесил вывеску “Львиное логово” и ходил счастливый. В параллельный мир мы так больше и не ходили. Не то, чтобы кто-то отказывался. Просто постоянно находились другие дела.

— Добро пожаловать в мой мир. Половина долгих компаний кончаются после пары сессий! — хохотал Вячик комментируя это. Я хотел его подколоть, что он сам потерял интерес к своему ДнД, как только завел себе девушек, но сдержался. И моя сдержанность поразила меня самого.

В конце концов, когда Вячик засел за компьютер, а все остальные из нашей группы были заняты — Рома тихонько разобрал обнаруженную им в комнате с плитой-порталом вторую заложенную дверь и исследовал проходы за ней. Как оказалось, под нашим старым городом настоящие катакомбы. Коридор вел все дальше вглубь, и разветвлялся. Часть коридоров была завалена, часть затоплена, но Роман нашел один целый. Вячик нервничал, из-за того что он там один шариться, и купил ему дыхательную маску и спелеологическое оборудование, и настаивал, чтобы его кто-то страховал. Вызвалась Эделина. И теперь они медленно и осторожно продвигались все глубже, составляя карту.

Тезка, который хотел играть дварфом-Копакопом, отправился в Москву — он нашел историка, который за мои деньги и после Вячикиной легенды рылся в архивах, выискивая историю самого здания, а заодно и его владельцев. Помимо этого Копакоп, вполне соответствуя своему имени, раскопал и про книги, которые были в комнате со столом. Да и вообще установил назначения помещения. Книги содержали еврейские религиозные тексты, некоторые были бухгалтерскими книгами на иврите, а парочка вообще сборником поэзии на древнегреческом. Все книжки уверенно датировались серединой-концом 19 века. Такой подбор литературы объяснялся просто — книги были антуражем. Как и все остальное в комнате. А сама комната была просто идеальной иллюстрацией к понятию “кабинет для спиритических сеансов”.

Только хрустального шара не хватало. Будь он на месте, мы бы и сами поняли её назначение. Оставалось загадкой, почему её замуровали — но Копакоп разумно предположил, что пытались скрыть не саму комнату, а потайной подземный ход из неё.

Тем не менее происхождение самой круглой плиты-портала оставалось загадкой. Вячик аккуратно перерисовал символы с поверхности и, пусть не сразу, но смог найти в интернете сумевших опознать в его каракулях древнешумерскую письменность. Теперь требовалось найти узкого специалиста и выяснить подробности. Вячик был уверен, что справится с этим не выходя из дома, через интернет.

Меня нервировало, что черная плита-столешница остается вне наших формальных владений. Вот застукает сторож Рому и Эвелину за возней в подвале, или просто заметит дыру в стене — и все, плакало наше ДнД.

На самом деле, конечно, варианты оставались. Вячик свято верил во всемогущую силу своего убеждения, подкрепленного деньгами — и был уверен, что легко все разрулит. У меня в рукаве была пара тузов в виде теневиков. Буквально — я пристрастился носить их под одеждой, даже заказал специальные куртки с светонепроницаемой подкладкой. И не расставался теперь со стильным, хоть и старомодным кожаным портфелем, в которое был вшито светонепроницаемое отделение. Вернее, эти обновки я заказал еще до поездки в Питер, и они были готовы только сейчас.

Поняв, что я остался как-то не у дел, я решил что у меня есть пара свободных дней. Сначала я хотел написать Полине — мы пару раз списывались, когда я был пьяненький и в Питере. Так, просто отправил ей несколько видео. Он довольно дружелюбно откликнулась. Только отвечала с большими паузами, плотного общения не получалось. После возвращения я пригласил её на свидание, но она сослалась на дела. Однако, сказала, что освободиться на выходных. Проверив календарь, по которому живут все остальные люди, я понял что два дня до выходных делать мне решительно нечего.

Если конечно не лезть в вонючие подземелья вместе с Романом. В отличии от мира теневиков, тут это было страшно и неприятно. Некомфортно. В общем, не вариант. И тогда я отправился на свою малую родину.

Когда я, в новой куртке поверх костюма и с портфелем в руках вышел из автобуса, то застыл, в ожидании щемящего чувства ностальгии. Тут было красиво — потемневшие от времени домики тонули в ярко-зеленной весенней растительности, знакомые ямы на дороге навевали воспоминания… И я ощутил радость, что уехал из этой типичной бабкодеревни. На самом деле это был, фактически пригород — многие домики принадлежали городским, которые использовали их как дачи. Вот только водопровода не было, это делало деревеньку не сильно востребованной. Постоянно тут жили, в основном, пожилые люди.

Первым делом я отправился на кладбище. Долго бродил среди покосившихся крестов, пока не нашел могилу матери. Кладбище было сравнительно ухоженным. Трава скошена, могильный холмики не заросли. Кресты, по большей части, стояли ровно. Я посмотрел на круглую латунную табличку на которой едва угадывалось лицо молодой девушки. Мама умерла сразу после того, как родила меня. Кто мой отец, деревенские не знали — она уехала в город на учебу и вернулась уже беременной. Я осторожно открыл портфель, стараясь не потревожить Хемчика в светозащищенном отделении, выложил букетик цветов. Долго стоял, думая о своем. И отправился к тете Любе. Она была двоюродной сестрой моей матери и усыновила меня. Взяв в семью уже с пятью детьми. Вырастили как своего.

На обратном пути я встретил пьяненького Степку. Степке было не меньше шестидесяти лет, но он по прежнему был “Степка”. Возможно, из-за легкого и смешливого характера.

— Оооо! Серега! Слышь, дай чирик… А ты чо грустный такой?! — тут же расплылся он в улыбке, показывая черные зубы. — А! К мамке ходил?

— Да, — кивнул я, нащупывая мелочь в кармане. — Цветы принес…

— Искусственные? — неожиданно строго спросил Степка. — А то от настоящих мусор один, убирать потом…

Я на секунду задумался и оглянулся вокруг. Кладбище было большое. Не самое ухоженное, но расчищенные от травы дорожки, скошенная трава и присмотренные могилы — очевидно, чей то труд.

— Дедушка Степан, так вы что, за кладбищем теперь смотрите? — спросил я.

— А кто? — с вызовом ответил он, пахнув на меня перегаром. — Разъехались жеж все… А мои тут все лежат. Мне не трудно. Чего еще делать? Скучно, в пустом-то доме!

Он махнул рукой, и пошел прочь, на ходу выудив из кармана сильно изношенного пиджака чекушку и приложившись к ней. С навыком опытного алкоголика одним движением открыв крышку, буквально лизнув горлышко, и вторым движением закрыв бутылку и спрятав обратно в карман.

— Дед Степан, — окликнул я его, мучительно пытаясь вспомнить его отчество. — Деньги забыли.

— Да не надо мне, — раздраженно ответил он. — На свои пью! Пенсия у меня.

Но все же остановился. Я его догнал. Мелочь я оставил там, где она была. Вместо этого выудил из внутреннего кармана пачку банкнот.

— Вот возьмите!

Он с подозрением уставился на фиолетовые пятисотки.

— Чо ета? Пятихатки штоль? Не возьму. Зачем мне? Ненадо! — сказал он с неожиданной твердостью и отвел руку с деньгами.

Хемчик транслировал мне его мутное пьяное удивление, резко изменившееся на сухую, звонкую обиду. Степан встал прямо, как будто даже протрезвев. И заявил, смотря мне в глаза.

— Я не за деньги! Я…

И он замолчал, видимо, и сам не зная, зачем он ухаживает за кладбищем вымирающей деревни.

— Так и я не за то, а за это, — сказал я, легко переходя на язык детства. — На инструмент ведь. Не себе.

Это Степана неожиданно заставило задуматься. Он с сомнением посмотрел на пачку банкнот.

— Да, инструменту надо бы... Много, — наконец сказал он. — Не возьму.

— Досок купите, забор почините, — мягко сказал я. — Найдете, куда пристроить.

Я вложил деньги в оттопыренный карман с чекушкой и пошел прочь, пока он не передумал. Сбавил шаг только когда оказался за оградой кладбища. До дома тети Любы было не больше километра. Для моего плоскостопия солидное расстояние, учитывая что я уже километра полтора намотал. Да я еще и в туфлях. Но спина не болела, ноги не гудели, отчаянно присесть и отдохнуть не хотелось. Прав Вячик, походы на ту сторону лечебные. Хоть за деньги продавай. Я прошелся с удовольствием, дыша полной грудью вкусным деревенским воздухом с мягким привкусом навоза. И зашел в знакомую до боли калитку, широко улыбаясь.