– Не кантуйте, черти! Не картошку везете! – раздалось из коробки, в которой лежали сырные головы.
Василина Савельевна, пышная дама средних лет, испуганно икнула и перекрестилась. За те десять лет, что она работала в торговле, ничего подобного не видела. Да, в её круглосуточном магазинчике, чудом затесавшимся среди снобских бутиков, случались странные вещи –обитатели элитного ЖК люди своеобразные. Но говорящий сыр – это впервые.
Коробка при этом продолжала ругаться. Открывать её было страшно, но надо. Взяв в руки нож для сыра, Василина разрезала скотч, приподняла картонку и замерла. Из упаковки Маасдама наружу лезли смуглые тонкие пальцы. Похоже, человеческие. За пальцами появилась кисть, вторая, головка сыра надулась и выплюнула наружу человекоподобное существо. Существо выпрямилось, оглянулось, отряхнуло сырные крошки с серого костюма тройки. Потом сунуло руку обратно в Маасдам, принявший уж было прежнюю форму, и вытащило оттуда федору.
“На Воландеморта похож, – подумала Василина, – только цвет кожи как у индуса”.
Существо надело шляпу, поправило лацканы пиджака и улыбнулось Василине:
– Мадемуазель, разрешите представиться, – оно приподняло шляпу, – Муравей Имени Кандинского.
– Василина Савельевна, – дежурно улыбнулась продавщица.
– Очень приятно, – Муравей водрузил шляпу на место, – Вась, а что это за город?
– Кострома.
– Ох тыж, рафинад кубиками, у вас же тут свой сыр есть – костромской!
– Там, – махнула рукой Василина, – есть, а мы, – она ткнула пальцем в обширную грудь, – такого не держим. У нас народ зажиточный, только импортное берут. Вот Маасдам очень уважают. Три цены дают, лишь бы оттуда. Хотя хозяин резал местный Маасдам и привозной, и угадать где какой наши гурманы не смогли, но берут все равно только импортный.
– А-ха-ха. Люблю таких людей. Благодаря им мы и путешествуем. Что у нас есть к сыру, Василина?
– Это у вас, господин Муравей, кроме шляпы ничего нет, а у нас полный магазин продуктов. Вот батон картофельный итальянский. Масло сладкосливочное вологодское. Багет французский для брускетты. Хлеб тостовый под горячие бутерброды с ветчиной и сыром. Икра красная свежая, все для той же брускетты. Помидорчики вяленые в чесночном масле прям из Италии...
– Что ты все про булки?.. – застонал Муравей, – а с вином-то что, прости меня, алкоголь?!
– Вино? Ну, вот белое сухое Пино Гриджио. Его барон Картамышкин всегда берет. Кстати, где он? – Василина покосилась на часы – барон, как и все аристократы, был пунктуален и приходил в одно и тоже время.
– А титул он не в этом же магазине покупал?
– Нет, но барон очень утонченный человек. Так чувствует время!..
Барон был холост, и Василина имела на него определенные виды.
– Ну да, как собака Павлова – слюноотделение по звонку будильника. Ладно, тащи уже свое Пино Гриджио. Вы его все равно хранили неправильно, и грош ему цена поэтому.
Продавщица протянула вино, и рука ее дрогнула – бутылка была последняя, и распить ее она мечтала с другим. Муравей сорвал фольгу с акцизом, тонким пальцем вдавил внутрь пробку, поднес бутылку к ноздрям едва заметного носа и втянул аромат.
– А, надо сказать, ничего, очень даже ничего. Под такое вино можно и хрусталь достать.
Муравей запустил руку обратно в Маасдам, пошарил внутри, просунул ее до локтя, и вдруг его дернули с той стороны.
– А-а-атпустите, суки! – рука нырнула вглубь до плеча, шляпа слетела, голова уперлась в прилавок, но вторая рука надежно держала бутылку, ни на градус не наклонив ее в сторону.
Василина Савельевна от увиденного захотела в обморок, но любопытство взяло верх. Муравей выдернул руку из сыра, приложил к затягивающейся дыре ухо и прислушался.
– Представляешь, Вась, – выпрямился он и подобрал упавшую шляпу, – мне только что шенген закрыли. Придется внедрять культуру крупнодырчатых сыров в какой-нибудь Азии.
– В смысле, шенген? У вас там в сыре что, таможня есть?
– Разумеется, нет, – Муравей опять запустил руку в сыр и вынул два бокала, – но если меня на улице Парижа остановят и попросят документы...
– А все так могут через сыр – в Париж? – Василина сглотнула слюну, глядя как незваный гость наливает в бокалы вино, и ее хрустящим круассаном поманил ветер странствий.
– Нет, путешествовать сквозь сыр могут только муравьи, ну еще иногда мыши, но у них проблема, они начинают сыр тупо жрать, и сырный портал накрывается медным тазом. А муравьи бегут по дырам, и у нас все получается. Чем больше дыры, тем легче бежать. В сыр без дыр, в какой-нибудь, прости господи, колбасный, бежать невозможно.
– Надо родиться муравьем, значит, – обреченно опустила локоны Василина.
– Необязательно, – Муравей отобрал у женщины нож и нарезал тот самый сыр, из которого сам вышел, тонкими почти прозрачными слайсами, – надо открыть в себе муравья, примириться с ним и принять новую сущность.
– И я так смогу?
– И ты. Только нужно имя, ломающее реальность. Вот я, например, Муравей Имени Кандинского, а у тебя есть что-то, от чего твоя реальность ломается?
– Есть, когда в супермаркете слышу – “Галя, у нас отмена” я просто зависаю как старый компьютер.
– Прекрасное имя. Теперь тебя зовут – Галя У Нас Отмена. А остальное легко. Представь себя муравьем, одним из… сколько в Костроме жителей?
– Тысяч двести, может больше.
– Вот ты один из муравьев в двухсот тысячном муравейнике. Ты каждый день делаешь свою работу. Пашешь, чтобы выжить, вырастить таких же как сама, а дальше они будут пахать, и так день за днем как белка по ленте Мебиуса, и конца этому нет.
– А смерть?
– Смерти нет, колесо Сансары не остановить. В общем, давай, вино греется. За тебя, Галя! Ты – прирожденный муравей!
Бокалы зазвенели, вино поцеловало рот, и сладость Маасдама оттенила сухой вкус белого винограда, собранного на склонах итальянских предместий.
– Василина Савельевна, вы меня, конечно, простите, но не могли бы вы закончить свою пьянку и отпустить мне товар. Я жду в гости графа Кравченко.
Перед витриной стоял пожилой господин в джинсах, растянутой футболке и не сходящемся на широком пузе пиджаке приличного дома моды.
– Картамышкин! – закричал Муравей. – Как ты раздобрел с тех пор как в девяностые челночил. Баронство у Голицына покупал?
– Та ты что, у него дорого, – отмахнулся барон Картамышкин и вдруг понял, что совершенно не знает собеседника, – Вы кто такой? Я на вас сейчас в полицию заявлю!
Картамышкин залез в карман необъятных джинсов и вытащил из него трубку дискового телефона с тянущемся обратно витым шнуром.
– Полиция! – заорал Картамышкин и выскочил из магазина, – скорее, холопы совсем распоясались!..
– Нда…, – сказал Муравей, – вот что, Галя. Валить надо.
Галя грустно посмотрела вслед удаляющийся вдаль необъятной задницы Картамышкина. “А могла бы баронессой стать…” – вздохнула она.
Тем временем, Муравей скинул надрезанный сыр с прилавка, достал из коробки вторую голову Маасдама, разорвал упаковку и схватил женщину за руку:
– Главное при заныривании в туннель, это осознание невыносимой легкости муравья. Ты почти что не имеешь веса. Ложки не существует. Поехали?
Продавщица посмотрела на Муравья, потом на магазинчик, потом опять на муравья и кивнула.
– Я Муравей Имени Кандинского. А ты кто?
– Я Галя-У-Нас-Отмена.
– Погнали, Галя!
Галю резко выдернуло из этого мира в желтый тоннель сыра. Впереди нее бежал муравей и она, бойко перебирая ножками, старалась от него не отставать. Иногда ее заносило на поворотах, и она вспоминала горки в аквапарке, потерянный в трубе купальник и смутившегося мужика, когда она лягушкой приводнилась прямо перед его носом.
Галя хихикнула и вывалилась в витрину на Муравья Имени Кандинского. Тот лежал на красиво разложенных сырных головах и щурился от рекламной подсветки.
– У тебя получилось, Галя, но надо бежать дальше.
Галя приподняла закругленное стекло витрины. Подскочивший мужчина (тоже почти безносый) подал ей руку, помогая выйти. Кокетливо улыбнувшись, она поправила юбку и прошептала одними губами: “Вы мой спаситель!”
– Вам на восток или на запад? – неожиданно спросил мужчина.
– Мы с запада, нам на восток, – пожал мужчине руку Муравей.
– За моей спиной презентация сыров нашей сыроварни. В Голландском в этот раз получились отличные дыры. До Томска доберетесь точно. А там…
– Спасибо, брат!
Супермаркет был большой и яркий, но народа, на счастье, не много. А те, кто доплелся по такой жаре до магазина, сонными мухами кружились у столика дегустации местной колбасы.
– Зачем мне в Томск? Что я там буду делать? – опомнилась Галя, бегущая за Муравьем.
– А тебе хочется обратно к жирному Картамышкину? И будешь до конца жизни угодливо улыбаться и сухие обрезки домой забирать?
– Все так живут.
– Ты теперь не все, Галя! Ты сырный муравей! Ты когда-нибудь слышала о нас? Нет? В Томске расскажу. Но для затравки – это круче чем попасть в королевскую семью. Осторожно, – оглянулся Муравей, – нас спалили!
На них действительно бежала дама в синей униформе. Бежала это, конечно, слабо сказано, она неслась вперед как сумоист на соперника, такая же большая и угрожающая всем своим видом.
Неожиданно из лежащего на полке российского сыра высунулусь женская рука с маникюром и сунула Гале бутылку Алиготе. Галя от неожиданности затормозила, и Муравей, уже разорвавший на голландском сыре упаковку, заорал на весь зал:
– Галя У Нас Отмена!
Дама в синей форме резко повернулась к кассам, но беспощадная инерция повалила её на скользкий пол.
Они сидели на остановке пригородного автобуса, недалеко от продуктовой базы, и пили из горла вино, которое Галя катила перед собой весь их побег по сырным туннелям.
– Это Томск?
– Конечно, Томск! Это же по закату видно.
– И где мы будем ночевать?
– У Полины.
– А ты адрес знаешь?
– Нет, но у нее четыре кота.
– Хороший ориентир, – вздохнула Галя, рассматривая свою потемневшую словно от загара кожу.
– Не ворчи. Допивай этот шмурдяк, и я тебе расскажу, как по котам искать в сыре дорогу.
Полина выкладывала из холодильника продукты. Коты, как голодные акулы, кружили у ее ног и вопили.
Бумага, в которой лежал сыр, развернулась. Из сырной дыры торчали два крупных муравья:
– Фу, какая мерзость!
Полина брезгливо отрезала муравьиный сыр и бросила в кошачьи миски.
– По ма-аленькому кусочку, – предупредила она.
Распушив хвосты, коты приняли подношение.
Полина переключила телевизор на другой канал:
– … это вырвет вас из Сансары, прервав цикл перевоплощений, – с отрешенной улыбкой сказал гость в студии. Ведущий с умным видом кивнул.