Гасконец. Том 3. Москва

Испанцы не были готовы к этой битве. Они ставили на внезапность, на серьёзный переполох, что вызовет Парижский бунт, а может и на смерть Людовика XIII. К счастью для нас, всего этого удалось избежать. Наша армия насчитывала примерно двадцать тысяч — внушительное число, учитывая то, в какие краткие сроки мы были собраны. У испанцев, судя по тем донесениям, что поступали Конде, было плюс минус столько же. Мы имели серьёзное преимущество в кавалерии, поскольку сильнее французского жандарма всадника на тот момент просто не существовало.

Испанцы, под руководством де Мело, осадили Рокруа, как и должны были сделать в моём времени. Но, поскольку, маленькими и незаметными почти действиями, я уже значительно изменил ход истории Западной Европы, сейчас они пришли почти на год раньше. И не затем, чтобы вырвать клыки умирающему льву, а от отчаяния. Это был последний шанс Испании обезопасить себя, поскольку во Фландрии и Каталонии они терпели поражение за поражением.

Я никогда не стремился кардинально изменить историю. Почти всегда я действовал из соображений личной морали, но и этого оказалось достаточно. Так что теперь, три сотни мушкетёров — вместе со мной — уходили на правый флаг, поддерживать тяжёлую конницу принца Конде.

У меня оставалось несколько минут, чтобы раздать указания мои гасконским стрелкам — частной армии, собранной и выпестованной мною в последние два года. Два моих наиболее доверенных помощника — Пьер и Диего — находились сейчас в других местах. Пьер во Фландрии должен был перехватить и любым способом вывести из войны немца фон Бека — весьма способного малого, исполнительного и хладнокровного. Диего же, отказавшись драться с испанцами, прогуливал свою жалование в Париже. Сам я должен был, по долгу службы, оставаться с королевскими мушкетёрами. Как и Сирано де Бержерак, которому я всецело доверял, но который также получил свой голубой плащ с крестом.

— Как тебя зовут? — обратился я к мужчине, которого рекомендовал сам Пьер.

— Жан де Гассион, месье шевалье д’Артаньян, — представился черноволосый и худой мужчина. Может быть мой ровесник, может на год младше или старше.

— Гасконец? — узнал я фамилию. Жан кивнул.

— Служил Льву Севера до тридцать пятого, месье, — пояснил де Гассион. — Потом вернулся домой, пять лет вместе служили с Конде. В сороковом, когда услышал о вашем предприятии, сразу же поехал к вам.

— С таким опытом, неудивительно, что Пьер рекомендовал доверить вам все пять сотен гасконских стрелков, — сказал я.

— Вы не пожалеете, шевалье. В пехотном деле я давно, всё сделаем в лучшем виде.

— Не боишься терций? — усмехнулся я. — У испанцев полно пехоты, и позиция у них получше нашей.

— Я ничего боюсь, шевалье, — пожал плечами Жан де Гассион. — Цыганка нагадала мне раннюю смерть, и я решил¸ что распоряжусь своей жизнь с толком. Покрою себя воинской славой.

— Надеюсь, цыганка ошиблась, — улыбнулся я.

Жан де Гассион мне понравился. Я коротко передал ему указания на этот бой, ключевым из которых была полная безжалостность к вражеским офицерам. Аркебузы с нарезными стволами и пистолеты с прикладом хранились до прямого контакта с самыми знатными командующими испанцами. Как только они появлялись в прямой видимости, невзирая на возможный выкуп, нужно было открывать огонь.

После этого разговора, я вернулся к мушкетёрам. Мы занимали небольшой лесов на правом фланге. Рядом с нами разворачивались эскадроны Конде. Сам принц ещё не разговаривал с нами, уверенный, что мы итак знаем своё дело. Лишь Анри д’Арамитц, друг Конде, виделся с ним накануне. Что они обсуждали, впрочем, я не знаю. Анри не докладывал.

***

— Приказ от герцога! — перед самым рассветом, в лесной лагерь мушкетёров, ворвался посыльный. Это был мальчишка лет семнадцати, с едва заметным пушком на подбородке. Он передал де Тревилю, капитан-лейтенанту королевских мушкетёров, запечатанное послание.

Вокруг «отца мушкетёров» собралась вся наша пятёрка — я, сорвиголова д’Атос, гугенот д’Арамитц, хитрец де Порто и поэт Сирано де Бержерак. Последний чувствовал себя не очень уютно. В ряды мушкетёров он вступил последним, и ещё не успел пережить вместе с воспетой Дюма троицей столько же приключений, сколько я. Зато вот со мной (и, наверное, из-за меня) успел хлебнуть лиха.

— Что там, дядя? — спросил Анри д’Арамитц, явно заинтересованный в послании от своего друга Конде.

Де Тревиль усмехнулся и ответил:

— Испанцы готовят засаду на кавалерию Конде. Нам поручено пройти дальше и хорошенько обрадовать ребят.

— Вот эта работа по мне, — обрадовался Арман д’Атос. Остальные разговоры были уже излишними. Мы оставили в лагере лошадей, нам предстояло углубиться в лес. У каждого был с собой слуга, но в большинстве своём это были «свеженькие», набранные по дороге из Парижа люди. Мой верный Планше остался в Париже, заботиться об Анне де Бейл и Джульетте. Сирано, Арман, Анри и Исаак вовсе не имели слуг, с которыми ходили бы в бой. Хотя наличие слуги и предписывалось уставом, я никогда прежде не видел таковых у трёх мушкетёров.

Зато теперь нам пришлось нанять четырёх несчастных шампаньских крестьян, худо-бедно умеющих заряжать оружие. Впрочем, вреда от них точно не было, а лишние руки всегда пригодятся.

Де Тревиль разделил нас на три группы, по сотне в каждой. Мы, насколько это было безопасно, растянулись цепью. Не слишком широкой, и крайний мушкетёр одной группы всегда держал в поле зрения как минимум шляпу своего товарища из другой группы. Мушкеты были заряжены, слуги несли по два заряженных пистолета каждый. Наша пятёрка вела вперёд группу, проходящую по самой кромке леса. Я первым заметил испанцев и чуть было не закричал «Контакт», но вовремя сообразил, что мушкетёры могут меня и не понять.

— Враг! — крикнул я, втыкая сошки в усеянную листьями землю и вставляя зажженный фитиль в отверстие мушкета.

Испанцы мой крик тоже услышали и было их не меньше двух сотен. Я выстрелил, метко поразил самого дальнего из противников. Тут же закричал:

— Слуга!

Ко мне подбежал толстенький мальчишка лет пятнадцати. Я сунул ему в руки мушкет и забрал оба пистолета. Они уже были взведены, так что я пошёл вперёд. Остальные мушкетёры продолжали беспорядочный огонь — в лесу массированный залп не дал был такого разрушительного эффекта. Конечно же, добрая половина мазала, но всё равно сокращала дистанцию. Нашим оружием была не точность, а внезапность.

Испанцы уже дрогнули, когда каждый мушкетёр успел сделать по три выстрела и выхватил шпагу. Засадный отряд точно не ожидал, что мы нападём на них из глубины леса. В ту же секунду заговорили и наши пушки. Они были по центру испанской пехоты, и пусть мы не видели результатов этой канонады, мы слышали, как рвётся на части утренний воздух.

— Испанская кровь! — кричали со всех сторон, но мы были уже слишком близко и перешли в рукопашную.

Шансов у испанцев не было. Когда мы сошлись и зазвенела сталь, казалось бы, преимущество в численности могло помочь несчастным. Но почти сразу же после этого, наша «центральная» группа пришла на шум и выстрелы, заперев испанцев. Никто из них не пожелал сдаться в плен, что чертовски меня опечалило. Но сделать я с этим ничего не мог.

Я осмотрел лежащие на земле тела. Обтёр кровь со шпаги, убрал её в ножны. Де Тревиль приближался к нам.

— Здесь всё? — спросил он, передавая своему слуге разряженный пистолет. Я ответил:

— Да, месье.

— Нам нужно прикрыть наступление Конде? — подал голос Анри д’Арамитц. Де Тревиль кивнул.

— Не теряем времени, строимся! — закричал он и мушкетёры ответили стройным гулом. Каждый знал своё дело, и даже пересечённая местность не мешала нам построиться в четыре линии и двинуться параллельно движению кавалерии. Я всё пытался выглянуть из леса, чтобы узнать, как там дела у моих гасконских стрелков и Жана де Гассиона. Такой случай представился мне достаточно быстро.

Часть кавалерии Конде скакала прямо на врага, часть проехала через лес, чтобы выйти противнику во фланг. Конде не спешил, хотя мы и слышали, что на левом фланге уже начался бой. Я не знал, кто командовал там, но ему явно не хватало терпения. Мы вышли из леса, и в рассветных лучах прекрасно видели приближающуюся кавалерию испанцев. Враг был уверен, что всадники Конде уже расстроены огнём засадного отряда. Как же они, должно быть, удивились, когда наши первые две линии выстрелили. Задняя из положения стоя, уперев мушкеты на сошки. Передняя с колена, что конечно же не слишком помогало точности огня. К счастью, точность требовалась сейчас от других.

Мы сменились после первого же выстрела. Мушкетёры перезаряжались быстрее нанятых слуг, так что первые две линии отступили и принялись засыпать порох в стволы своих мушкетов. Выстрелили третья и четвёртая линии. Пороховой дым быстро уносил ветер, словно Господь и в этот раз был на стороне Франции. Кавалерия Конде встретилась лицом к лицу с испанскими всадниками через секунду после того, как наша линия выстрелила во второй раз.

И без того понесшие потери испанцы сшиблись со свежими, и к тому же, куда лучше подготовленными жандармами Конде. Наши даже успели сделать по выстрелу из пистолетов, прежде чем перейти к яростной битве на шпагах. А потом, во фланг испанской кавалерии ударила и вторая группа французских всадников.

Эта стычка долго не продлилась. Снова, к чести испанцев и к моей чисто человеческой печали, противник сражался будто одержимый. Лишь немногие спаслись бегством, и Конде смог удержать своих жандармов от преследования. Всё это время продолжался обмен артиллерийским огнём. Я посмотрел в сторону центра.

Испанцы стояли, ощетинившись пиками, а вот наша пехота неумолимо наступала. Чёрт его знает, что происходило на левом фланге. Мы перезарядили оружие как раз в тот момент, когда к нам прискакал один из людей Конде. На его кирасе ещё не высохла вражеская кровь, а на плече его красовалась свежая рана. Посланник крикнул де Тревилю:

— Герцог говорит, чтобы вы следовали за ним!

И тут же умчался за удаляющейся кавалерией. Мы же послали слуг за нашими лошадьми, благо, лес был не таким уж и большим. На своих двоих потеряли бы куда больше времени. Слуги справились быстро, мы положили пистолеты в седельные сумки, подвесили мушкеты на лошадей и бросились в погоню за Конде. Слуги остались в лесу, свои деньги они уже отработали.

— Как вам битва, месье?! — весело крикнул скачущий чуть впереди де Порто, обращаясь ко всей нашей четвёрке.

— Честно признаюсь, мне это всё уже осточертело, — ответил Сирано де Бержерак. Арман д’Атос рассмеялся, и сказал:

— Безумно весело, Исаак, но только до тех пор, пока испанцы в нас не стреляют!

— Верно, это очень бестактно с их стороны, — усмехнулся здоровяк.

Мы с Анри д’Арамитцем переглянулись и лишь пожали плечами. Я точно знал, что гугенот, как и я сам, особой радости от происходящего не испытывает. Но долг оставался долгом.

Бросив взгляд на центр, я увидел, что испанская кавалерия с левого фланга обрушилась на нашу пехоту. К счастью, они встретили ружейный огонь такой силы, что были отброшены, не доскакав до первых рядов. То есть, даже не попробовав на вкус доброй французской пики. Мы, между тем, следуя за Конде полностью обогнули плотный «кирпич» испанской пехоты. По краям терций стояли группы стрелков. Мы спешились, Конде начал разворачивать лошадей.

Мушкетёры успели зарядить оружие и выстроиться в линию до того, как фланговые стрелки испанцев что-то сообразили. Мы открыли плотный огонь, и в то же мгновение, в тыл противнику ворвались жандармы. От того, что испанцы не собирались сдаваться, это превращалось в натуральную резню. Уже после того, как подошла наша пехота и открыла огонь из мушкетов и аркебуз, было понятно: шансов у испанцев не было.

Но гордецы выстроились в каре. Спрятали стрелков среди пикинёров, чтобы хоть как-то кусать нас в ответ. И приготовились к смерти. Мы продолжали стрелять — наша пехота по центру, мы сбоку. Конечно же, тот факт, что испанцы выстроились в каре, лишило нас преимущества флангового удара. Но основный урон Конде успел нанести своей внезапной атакой в тыл.

К его жандармам присоединились, по-видимому, разбитые на левом фланге. Они восстановили свои ряды, пусть и были уже достаточно потрёпанными. Три или четыре атаки совершил Конде, и всякий раз, испанцы отбрасывали жандармов. Теряли сотни погибшими, и, наверное, столько же от нашего ружейного огня, но всё равно стояли.

— Безумцы, — проворчал де Порто, в очередной раз перезаряжая свой мушкет. Первая и вторая линия снова сделали залпы. Даже ветер не мог уже справиться с ружейным дымом, что стоял над полем сражения.

— Они хотят умереть здесь, — с невольным уважением произнёс д’Атос.

Мы сделали два шага вперёд, встали на одно колено. Стоящие за нами укрепили мушкеты на сошках. Снова прогремели выстрелы, от которых было просто невозможно увернуться. Но испанцы лишь встали на место убитых. Их ответного огня мы практически не замечали. Сражение превратилось в бойню.

А затем, совершенно из ниоткуда, донеслось конское ржание. Мы повернули головы почти одновременно. Одновременно и в наш тыл, и в тыл жандармов Конде, неслись новые и свежие испанские всадники.

На мгновение меня бросило в пот. Я вдруг вспомнил какой-то видос с ютуба, где говорилось о том, что испанцы до последнего ждали прибытия фон Бека. Но немец недостаточно серьёзно отнёсся к угрозе и опоздал. Вот только, из-за той взбучки, что мы устроили испанцам во Фландрии, нерасторопный фон Бек был направлен именно туда.

И сейчас на нас неслось подкрепление.

— Кругом! — заорал де Тревиль, разворачиваясь к вражеской коннице. Мушкетёры строились быстро, но среди нас не было пикинёров. Шансы выжить при кавалерийском наскоке были минимальными.

Тем не менее, на наших плечах лежали голубые плащи с крестом, а значит гордость Его Величества. Отступить мы бы всё равно не смогли — бегущую пехоту всадники рубят с особым весельем, поскольку никакого сопротивления та оказать не может.

Я снова оказался в первом ряду, и припал на колено. Надо мной стоял Анри д’Арамитц. Мушкеты были уже заряжены, мы одновременно вставили запаленные фитили. Всё повторилось: залп, два шага назад, перезарядка, два шага вперёд и залп.

— Не самая плохая смерть! — крикнул мне Сирано де Бержерак, глядя на приближающихся всадников. — Успеем ещё по разу!

Он засыпал порох в ствол. Ни у кого из мушкетёров не дрожали руки, хотя каждый понимал, что этот выстрел будет последним. Я усмехнулся, стараясь перекричать шум боя, спросил у д’Арамитца:

— Не помолишься за нас, Анри?

— Я помолился за наши души перед боем, дружище, — гугенот бросил на меня прощальный взгляд. В нём не было ни капли холода, столько обычного для этого сурового человека. Мы перезарядились, сделали два шага вперёд.

Зрение стало полностью туннельным. Даже если бы по правую руку от меня разверзлось небо и появились ангелы, я бы этого не заметил. Всё внимание было обращено на ставшие вдруг гигантскими фигуры всадников. Я выстрелил, испанец упал, но рядом с ним был ещё десяток его друзей.

А потом, прямо в бок испанской кавалерии ударили наши жандармы. Мушкетёры закричали, от радости и от возбуждения. Наш резерв, под командованием барона де Сиро, отреагировал на внезапную угрозу молниеносно. Мы, в свою очередь, сделали для кавалерии всё, что могли.

Де Тревиль скомандовал нам соединяться с пехотой по центру. Он крикнул:

— Слышали, что д’Артаньяновские стрелки положили двух офицеров из своих аркебуз?!

Мушкетёры ответили нестройным гулом.

— А слышали, что эти черти выучились палить на ходу?!

Это было только частичной правдой. Я с некоторым трудом добился того, что научился сам и научил своих парней перезаряжать мушкеты на марше. Но о стрельбе не могло быть и речи.

Мушкетёры снова ревниво взревели. Я рассмеялся, а де Порто ударил меня кулаком в плечо. Чтобы не нарушил дисциплину.

— Хотите, чтобы нашу славу забрали гасконские стрелки?

— Никогда! — в один голос закричали мушкетёры.

— Тогда мушкеты заряжай!

Не скажу, что все мушкетёры справились с командой идеальной. Но их подстегивала, уже ставшая мне понятная, гордость за своё элитное подразделение. Словно перезаряжались они не умением, а гонором. И, я нисколько не удивился, когда это сработало. Де Тревиль дал нам времени больше, чем я требовал от своих, но оно и понятно. Капитан-лейтенант скомандовал, мы остановились и снова выстроились в четыре линии. Прогремели новые выстрелы.

Испанская пехота, только что вновь обретшая надежду, и не думала сдаваться. Кавалерия на правом фланге продолжала бой. Конде и резерву удалось соединиться, и сейчас всё зависело от них. Мы почти добрались до своей пехоты. И в этот момент, кто-то из испанцев, решился на последний отчаянный шаг.

Пользуясь тем, что кавалерия обеих сторон связана боем, неостановимые испанские терции двинулись вперёд. Ощетинившись пиками, ведя нестройный огонь из аркебуз, они пошли прямо на нас.