Генерал Маршалков. Загадки биографии

Август 1957 года. г. Самарканд

генерал-майор Маршалков Иван Иванович, 1957 г.

Пробуждение было тяжёлым. И это никак не зависело от природы или погоды. За полтора десятка лет, которые Иван Иванович прожил в Самарканде, летняя, даже ночная, жара, были ему привычна и не вызывала бессонницы или дискомфорта. Не позволяла заснуть невнятная тревога, ожидание чего-то крайне неприятного, того, что перевернёт привычную жизнь. Невесёлые мысли сменялись провалом в короткий, тревожный сон и тогда в памяти всплывали образы боевых товарищей, фрагменты боёв, которые сменялись видами из мирной жизни, затем – пробуждение, заставляющее вновь и вновь размышлять, вспоминать прошлое, строя планы на будущее. И так – всю ночь.

Казалось бы, с чего такие переживания? Ну что тут такого – не пойдут заслуженному человеку навстречу, не подпишут его рапорт и предложат уйти на пенсию. Никакой трагедии в этом нет. В январе этого года генералу исполнилось шестьдесят лет, без малого сорок из них – на военной службе. Начинал ещё в царской армии. После ускоренного выпуска из военного училища, офицер военного времени прапорщик Маршалков участвовал в Первой мировой, затем, будучи военным комиссаром, воевал на фронтах Гражданской войны, а с осени 1941 года, став к этому времени генерал-майором, написал рапорт и по собственному желанию убыл на фронт. Правда воевал недолго, чуть более полугода, но пережить пришлось многое.

В конце концов, ему есть чем заняться. Секретарь парторганизации Самаркандского института Советской торговли, депутат городского совета Самарканда – известный в городе, заслуженный человек. Есть возможность посвятить свободное время семье. Генерал приподнял голову и прислушался: в соседней комнате спал десятилетний сын и ему показалось, что он отчётливо слышит ровное, детское дыхание. Маршалков улыбнулся, Григорий родился в сорок седьмом, когда самому генералу было уже пятьдесят!

Зазвенел и тут же отключился будильник. Иван Иванович нажал кнопку звонка, незачем в такую рань будить семью. Генерал встал, тихонько, чтобы не разбудить жену и сына, прошёл в ванную. Умываясь и бреясь, внимательно рассмотрел себя в зеркало: да уж, бессонная ночь оставила о себе память в виде тёмных кругов под глазами. «Ничего, сейчас позавтракаю, выпью крепкого, горячего чая и взбодрюсь. А то, что круги, так возраст не юношеский, ничего страшного, пройдёт.».

Когда Иван Иванович зашёл на кухню, там уже вовсю хозяйничала, готовившая ему завтрак, жена.

- Ань, ты чего в такую рань подскочила? Я бы и сам нашёл чем перекусить.

- То-то и оно, что перекусить. Тебе нормальный, полноценный завтрак нужен! – строго сказала Анна Осиповна. – Привык на ходу, да бутербродами питаться, а ты уже не мальчик, здоровье шалит, сегодня всю ночь ворочался, мне спать не давал. Что-то болело?

- Нет, ничего. Думы одолели. Предчувствия какие-то смутные, тревожные.

- Всё переживаешь, что рапорт не подпишут и предложат на пенсию уйти?

- Переживаю. – со вздохом согласился с женой Иван Иванович.

- Воспитанием сына займешься. – сказала, словно отрезала, Анна. – У тебя на нас всё времени не хватает: то на кафедре пропадаешь, то в парткоме института, то в Горсовете. Хватит! Пора о нас подумать и о себе, о своём здоровье – тоже!

- Всё это я понимаю, да никак принять не могу.

- Иван! За последние годы сколько офицеров уволили?

- Слышал, что где-то треть.

- Наверное, слышал и как увольняют?

- Наслышан… На улицу выкидывают, словно они провинились чем. Многим даже пенсию выслужить не дают. А молодёжь? Сколько уволили тех, кто только что военное училище закончил, эх… Столько государственных средств профукано, столько судеб сломано. Самое натуральное вредительство получается.

- Вот видишь! А тебя на пенсию с почётом провожают. А с твоей энергией, умением работать с людьми, активной позицией, и на пенсии будет чем заняться.

- Поживём – увидим. – ответил Маршалков, допивая чай. – Всё, я одеваться и на службу. Если буду задерживаться – позвоню.

***

В свой кабинет, начальника Военной кафедры Самаркандского института Советской торговли, генерал-майор Маршалков зашёл бодрой походкой, ничем не показывая своего волнения и тревоги. Проведя короткое совещание и отправив офицеров на занятия, он вплотную занялся работой: читал и визировал поступившую корреспонденцию, изучал методические материалы, что-то вычеркивая, правя и дописывая. Где-то часа через полтора, в дверь его кабинета постучал один из офицеров кафедры. Дождавшись разрешения войти, он открыл дверь и доложил:

- Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться?

- Слушаю Вас.

- Прибыл представитель Главного управления кадров Минобороны. Говорит, что к Вам, по служебному вопросу. Сказал, что подробности изложит лично Вам.

- Ну так приглашайте!

- Товарищ подполковник! Проходите.– сказал кому-то офицер, обернувшись назад.

Из-за спины преподавателя кафедры вывернулся незнакомый офицер, одетый в пошитую по фигуре форму: закрытый китель защитного цвета, синие брюки навыпуск, черные ботинки, на голове гостя ладно сидела повседневно-полевая фуражка с красным околышем. Любой офицер мог безошибочно узнать в нём, столь нелюбимого в войсках, представителя проверяющих из Москвы, слишком уж привычно офицер носил брюки навыпуск с ботинками. Совсем иначе выглядел отпускник, ненадолго избавившийся от сапог и опостылевшей портупеи.

Зайдя в кабинет, подполковник сделал несколько шагов в направлении стола начальника кафедры и, отдав честь, приложив руку к нижнему краю фуражки, доложил:

- Товарищ генерал-майор! Старший офицер Первого Управления Главного управления кадров Министерства обороны подполковник Лебедев. Прибыл по указанию начальника ГУК.

- Здравствуйте, товарищ подполковник. – обратился к незваному гостю генерал Маршалков. Проходите, присаживайтесь.

- А вы, товарищ майор, - обернулся Иван Иванович к дежурному по кафедре, - можете вернуться к выполнению своих обязанностей.

- Есть! – ответил дежурный, выходя из кабинета и плотно закрывая дверь.

- Что же, товарищ подполковник, - обратился хозяин кабинета к представителю ГУК, - Какими судьбами в наши края?

- Прибыл по распоряжению начальника ГУК, - повторил гость. – генерал-полковник Белобородов получил Ваш рапорт и приказал мне, по прибытии в гарнизон Самарканда, найти время и переговорить с Вами.

- Надо же, каких почестей удостоился. – задумчиво вполголоса проговорил Маршалков. – Могли бы Вас не присылать, а вызвать в штаб округа и там вручить приказ об увольнении.

- Окончательного решения о Вашем дальнейшем прохождении службы ещё не принято. – отозвался кадровик.

- Да бросьте Вы, - раздраженно махнул рукой генерал. – Думаете я ничего не понимаю? Хотя, подождите. Вы в штабе округа были?

- Так точно, был.

- Может что-то о моей дальнейшей судьбе слышали?

- Не только слышал, но и читал вашу аттестацию. Чтобы Вас не томить, скажу сразу – аттестация – блестящая, а вывод – «занимаемой должности соответствует». – с улыбкой завершил подполковник доклад.

- Значит послужим ещё? – недоверчиво переспросил Маршалков.

- Многое зависит от решения аттестационной комиссии при Главнокомандующем Сухопутными войсками…

- Может и там положительное решение примут? – почувствовав, как отступает мучавшая всю ночь тревога и улыбнувшись высказал предположение генерал.

- Не исключено! – улыбнулся в ответ гость.

- Может чаю? Мы здесь только чаем и спасаемся.

- Благодарю Вас, товарищ генерал! Не откажусь, хотя бы предпочёл что-нибудь холодное.

- «Боржом»? – предложил генерал, взглядом показывая на стоящий на столе, возле графина, стакан и доставая из небольшого холодильника «Саратов» бутылку холодной минералки. – Я распоряжусь насчёт чая.

Маршалков вышел из кабинета, а подполковник налил в стакан прохладную воду и залпом выпил. Вскоре вернулся и начальник кафедры. Пройдя по кабинету, он сел за свой стол и спросил гостя:

- Видимо, это ещё не всё? Ради такой новости, которую можно сообщить и по телефону, Вы бы не стали по такой жаре ехать сюда из Ташкента.

- Во-первых, у меня ещё есть дела в гарнизоне Самарканда, а во-вторых… Афанасий Павлантьевич действительно просил поговорить с Вами, заодно приобщить к Вашему личному делу обновлённую автобиографию.

- Уф. С биографией вопрос решаем, мне уже звонили из кадров ТуркВО и черновой набросок уже готов. Осталось вычитать, внести коррективы и отдать машинистке напечатать.

- Можно сказать, что половина дела сделана. – вновь улыбнулся гость. – Я подожду окончательный вариант, который и заберу с собой.

- Подождите! – опомнился генерал. – Второй экземпляр личного дела хранится в штабе округа, а не в Москве. Как же Вы его передадите?

- Я завтра завершаю работу в Самарканде, еду в штаб округа, там и передам. Тем более – я заинтересован в том, чтобы Ваше личное дело было оформлено полностью. Одна из задач нашего отдела – проверка полноты оформления документов. Необходимо, чтобы вы приложили к биографии фотографию в парадной форме, с наградами. У Вас есть такая?

- Фотография есть. – задумчиво ответил Маршалков. – Вы не возражаете, если я сделаю телефонный звонок? Необходимо подтвердить Ваши полномочия.

- Товарищ генерал! Конечно не возражаю. Прошу прощения, что сразу не предъявил свои документы. – с этими словами подполковник расстегнул карман гимнастёрки, достав из него документы и командировочное удостоверение.

Маршалков внимательно ознакомился с ними, но переговоры с отделом кадров округа всё же заказал. Соединили быстро, нужный человек тоже оказался на месте. Коротко переговорив и получив подтверждение тому, что офицер действительно представитель ГУКа и Иван Иванович вполне может с ним передать необходимые материалы, Маршалков успокоился и собрался продолжить разговор.

Комсомолки-активистки у стен Регистана. Самарканд, улица Ташкентская. Книжный базар на Регистане.

В это время в дверь постучали, две миловидные девушки занесли подносы, на которых удобно разместились: большой заварной чайник, пара пиал, блюдечко с колотым сахаром, тарелка с сушками и большое блюдо с виноградом. Расставив всё это на приставном столе, работницы кафедры налили чай в пиалы и молча вышли. Генерал вышел из-за своего стола, пересел напротив приезжего офицера и они приступили к чаепитию. Гость не стал дожидаться особого приглашения и тоже начал маленькими глотками, молча, отхлёбывать горячий напиток. Завершив «церемонию», генерал встал из-за стола, сделав рукой знак, чтобы гость не вставал и, по-прежнему молча, задумчиво походив по кабинету, задал вопрос:

- Так о чём Вы хотели со мной поговорить?

- Мне бы хотелось поговорить о Вас, товарищ генерал, о Вашей жизни, службе, и вообще… - он неопределенно покрутил рукой в воздухе.

- Обо мне? – переспросил Маршалков. – Неожиданно. Обычно вашему брату достаточно полистать личное дело. Хм. Что же, удовлетворю Ваше любопытство. Как раз и биографию подкорректирую и на печать отдам.

***

Генерал Маршалков вновь встал со своего места, достал из ящика стола связку ключей, подошёл к стоящему у стены сейфу, открыл его и достал из массивного железного ящика тонкую стопку исписанных листов, соединенных канцелярской скрепкой.

- Вот черновик, я буду заглядывать в него, заодно внесу правки. Если у Вас будут какие-то вопросы – задавайте, постараюсь удовлетворить Ваше любопытство.

- Большое Вам спасибо, товарищ генерал. Постараюсь не досаждать вопросами, понимаю, что некоторые моменты Вашей биографии ещё долго будут носить гриф секретности.

- Что же, начнем. Хм, странное ощущение, будто собрался исповедоваться… Ну да ладно. Родился я в 1897 году в Москве. Отец мой, Иван Павлович Маршалков – крестьянин Рязанской губернии, Ряжского уезда, Княжовской волости, деревни Завалы. Ещё мальчишкой отец был отправлен в Москву, и до призыва в Армию работал на Трехгорном пивоваренном заводе. После службы в Армии он около двадцати лет служил швейцаром в доме № 48 по Арбату, часто называемому по имени его владельца – особняк генерала Старицкого. Вы, наверное, видели этот особняк? Он находится неподалёку от станции метро Смоленская.

ул. Арбат 48, виды на особняк генерала Старицкого

- Скорее всего видел, но особого внимания не обращал, – ответил Лебедев. – Станция несколько лет, как закрыта. Говорят, что её не то перестраивают, не то реконструируют.

- Значит скоро откроют. – уверенно ответил Маршалков. – Кто жил в особняке, для чего хозяевам понадобился швейцар – не знаю, никогда не интересовался. Помню, что на первом этаже размещался магазин колониальных товаров.

Отец скончался в восемнадцатом. К тому времени меня демобилизовали из армии, и я несколько месяцев я служил председателем домоуправления дома 48, что по Арбату.

- Выходит, что управление домом к Вам чуть не по наследству перешло?

- Нет, какое там наследство. Должность председателя домкома – выборная, а часть жильцов меня знало. Немалую роль сыграло то, что я вернулся с фронта, из окопов. Вот граждане доверие и оказали.

Еще несколько слов о моей семье. Моя мать Аграфена Спиридоновна – уроженка Вятской губернии, происхождением из крестьян, работала домашней прислугой. Мамы не стало в девятьсот первом году, когда мне было три года. Какое-то время погоревав, отец женился вновь, на крестьянке из Рязанской губернии – Марии Сергеевне. Увы, девичью фамилию мачехи я позабыл, а может и не слышал никогда.

Моя родная сестра, Лидия Ивановна, скончалась в Москве в 1926 году при тяжелых обстоятельствах.

В Рязани живут четыре сводные сестры: Людмила, Матрена, Елизавета и Варвара. Трое сестер уже не работают, возраст, понимаете ли. С сёстрами общаемся, поддерживаю связь, и помогаю материально.

Думаю, что про мою супругу, Анну Осиповну и десятилетнего сына Григория, Вам известно из личного дела.

Лебедев кивнул, давая понять, что этот факт ему знаком.

- Не устали ещё? Если курите, то мы можем прерваться, а я пока полистаю свои записи.

- Увы, курю. Папиросами балуюсь. Не подскажете, где здесь можно перекурить?

- Если Вас не затруднит – на улице.

- Спасибо. – с этими словами подполковник встал и пошёл к выходу, на ходу доставая курительные принадлежности.

Взяв в руку остро отточенный карандаш, Маршалков приступил к чтению.

Выйдя на улицу, и попав под полуденный зной, подполковник перешёл в тенёк, выкурил две папиросы подряд, ещё немного постоял и вернулся в кабинет начальника кафедры.

К его приходу, Иван Иванович, закончил чтение и внёс нужные поправки в текст. Теперь он немного расслаблено сидел в кресле, погруженный в мысли и воспоминания. Переключив внимание на вошедшего, Маршалков встал из кресла, прошел к холодильнику, достал из него ещё одну бутылку минералки, открыл её, поставил на стол и предложил воду гостю, вспотевшему на жаре. Лебедев чиниться не стал, наполнив стакан прохладной жидкостью, он залпом выпил воду и прикрыл бутылку пробкой.

- Мы к местной жаре уже привыкли, а вам, ненадолго заскочившим москвичам, приходится туго. Не переживайте и не стесняйтесь, вода ещё есть. – слегка улыбаясь сказал Иван Иванович. – Что же, продолжим…

- Учился я в Москве. В девятьсот восьмом закончил начальное трехклассное училище, а в шестнадцатом окончил Первую Московскую гимназию. Учась в старших классах гимназии, два года подрабатывал репетитором. Получив аттестат зрелости и сдав вступительные экзамены, году был зачислен студентом физико-математического факультета Московского Государственного Университета. Но, студентом пробыл недолго, уже в декабре шестнадцатого попал под призыв студентов и был зачислен в Александровское Военное Училище.

Александровское Военное Училище. 1917 г.

Война пожирала людей, фронт требовал всё новые и новые офицерские кадры. Четыре месяца в Училище пролетели, как один день, в марте семнадцатого прошёл выпуск, нам присвоили первое офицерское звание – прапорщик, и мы убыли в запасные части или на фронт. Похоже, что Февральскую революцию мы даже не заметили.

Я получил назначение на службу в Пензу, в 140 запасный стрелковый полк, и, прослужив пару месяцев в тыловом городе, убыл в составе полка на Юго-Западный фронт. С июня семнадцатого года по март восемнадцатого состоял младшим офицером-командиром взвода, затем – заместителем командира роты и командиром роты в 140-м, 654-м и 74-м стрелковых полках. Волны революции уже докатились до фронта, и, помимо командования ротой, в этих частях я состоял ещё и секретарем ротного комитета.

В декабре семнадцатого – окончил фронтовые курсы офицеров. В дни Великой Октябрьской Социалистической Революции состоял я в 74-м стрелковом полку младшим офицером. По телеграмме Ставки Верховного Главнокомандующего на общем собрании тайным голосованием солдат я был избран помощником командира роты. В составе полка перешел в ряды Красной Гвардии, весной восемнадцатого, когда наши отряды подошли в Каменец-Подольск, участвовал в разоружении отрядов польских легионеров.

Как уже говорил, в апреле восемнадцатого – убыл в Москву, в отпуск, где получил уведомление о демобилизации и два месяца работал преподавателем и в домовом комитете.

Решив, что мои знания и фронтовой опыт необходимы молодой Советской власти, в начале июля месяца 1918, добровольно вступил в ряды Красной Армии во Вторую Запасную Артбригаду, где и работал помощником адъютанта и по вопросам политико-просветительной работы.

У меня на руках был документ, полученный из 74-го стрелкового полка, в котором говорилось о моих политических убеждениях.

Генерал взял один из листов своей биографии и зачитал: «т. Маршалков по своим политическим убеждениям является социал-демократом (большевиком).».

Маршалков положил лист обратно, и обратился к собеседнику:

- Вы ещё не устали и Вам по-прежнему интересно?

- Товарищ генерал! Конечно же интересно! Очень! Такого ни в одном учебнике не прочесть! Например, я в первый раз слышу о польских легионерах и их разоружении. Думаю, что Вы расскажете ещё много необычного, забытого или малоизвестного.

- Раз так, то продолжим. – с улыбкой ответил Маршалков. – Знаете, меня считают закрытым, необщительным человеком…

Лебедев кивнул, тем самым показывая, что читал аттестационные документы генерала. А Иван Иванович продолжил:

- Этот документ сыграл очень важную роль в моей дальнейшей судьбе. В августе восемнадцатого, с полковой рекомендацией в кармане, я обратился в Хамовнический Районный Комитет Р.К.П.(б) за указаниями о приеме меня в парторганизацию. Райком Партии дал мне задание организовать партячейку в бригаде. Это задание было мной выполнено.

Примерно с сентября я состоял сочувствующим партии большевиков, а второго февраля девятнадцатого, эту дату я запомнил на всю свою дальнейшую жизнь, меня приняли в члены партии. В партработу окунулся сразу и без остатка: начиная с осени восемнадцатого, я был сначала председателем группы сочувствующих, а потом – председателем ячейки РКП (б).

Со второй половины восемнадцатого и до тридцать первого года я состоял на политической работе: был военным комиссаром, заместителем по политической части, помощником военного комиссара. В девятнадцатом – назначен Заместителем Военного Комиссара Артиллерийской Бригады, затем – Военным Комиссаром Первого дивизиона. При прорыве банд Мамонтова исполнял обязанности Военного Комиссара Сводных Сил Артиллерии по обороне Москвы. В марте двадцатого подал рапорт об отправке на фронт, который был удовлетворён. В должности командира роты выбыл со сформированными частями и крымскими комиссариатами.

В июне двадцатого особым постановлением Советского Правительства Украины был командирован вместе с другими товарищами для организации вывоза хлеба с Украины в Москву и Донбасс. Моя работа протекала западнее Мелитополя (в селах Демьяновка и Александровка). Политической работой среди населения мы добились больших результатов – крестьяне вывезли много хлеба на ссыпные пункты. Во время этой работы в селе Демьяновка мною была организована ячейка коммунистов.

На Южном и Юго-Западном фронтах пробыл до осени. В октябре двадцатого года был переведен на должность Военного Комиссара Депо формирования Московской Артбригады. Во время дискуссии о профсоюзах я полностью поддерживал линию ЦК РКП (б), линию товарища Ленина.

До двадцать четвёртого года работал Военным Комиссаром Отдела Снабжения Артбригады и 35-й стрелковой Бригады, помощником Военного Комиссара и заместителем Командира полка по политической части в сорок втором стрелковом полку четырнадцатой стрелковой дивизии. Командовал сорок вторым полком товарищ Ананьин – один из активных участников Октябрьской Революции в Москве. В дискуссии двадцать третьего года участвовал делегатом на Замоскворецкой Партийной Конференции. Выслушал доклад товарища Землячки и вместе со всей своей делегацией из сорок второго полка – голосовал за линию ЦК РКП (б).

Товарищ Землячка (Рoзaлия Сaмoйлoвна Зaлкинд) на собрании в зрелые годы жизни

- Товарищ генерал! – прервал Лебедев, - А можно вкратце рассказать, что это за дискуссия? Вроде что-то и слышал, но возможно и ошибаюсь. Насколько помню, Владимир Ильич тогда тяжело болел, в стране провозглашен НЭП. Может происходили и ещё какие-то важные события, подробности которых подзабыты.

- Вы не ошибаетесь, Владимир Ильич действительно был в крайне тяжелом состоянии и уже не мог, как ранее, руководить Партией и страной.

Что же, не вдаваясь в сложные экономические проблемы, обрисую политическую обстановку в стране. В сентябре двадцать третьего года, Пленум ЦК партии большевиков принял решение об оживлении внутрипартийной работы. В октябре Троцкий направил в ЦК письмо с критикой установившегося в ней режима, а следом последовало обращение в ЦК бывших представителей «левых коммунистов», «децистов», «рабочей оппозиции». В учебниках по истории партии оно известно, как «Письмо сорока шести» или «Заявление сорока шести». Припоминаете?

Лебедев кивнул, дескать, да, знает и помнит.

- Не буду перечислять подписавших письмо известных деятелей партии, думаю некоторые фамилии Вам и так известны, напомню другой факт: после получения письма, с подачи Зиновьева, эту группу начали называть «троцкистской оппозицией».

- То есть троцкизм зародился осенью двадцать третьего?

- Нет, зародился он раньше. А с этого момента началась открытая борьба между группой Троцкого и тройкой членов Политбюро, в составе Сталина, Зиновьева и Каменева. Страшно подумать, чем бы всё закончилось, если бы Троцкий и его сторонники одержали верх…

Ну так вот. В октябре двадцать третьего совместный пленум ЦК и Центральной Контрольной Комиссии, с участием десяти крупнейших парторганизаций столицы вынес решение провести дискуссию только в ЦК. В этой работе я и принимал участие. В начале декабря Троцкий написал ещё одно письмо под названием «Новый курс», ставшее для оппозиции настоящим манифестом. С этого времени борьба обострилась до крайности. Это если кратко. Дальнейшие подробности и шаги сторон, если Вы заинтересовались, уж не обессудьте – можно найти в учебниках.

- Ещё как заинтересовали! Приеду в Москву, засяду за книги и постараюсь разобраться в этом вопросе.

- Похвально. Но, одних книг может быть недостаточно. В Москве ещё живы старые партийцы, участники этих событий. Они Вам смогут рассказать то, чего нет ни в одной книге.

- Постараюсь разыскать таких людей и поговорить с ними. – пообещал подполковник.

- Если завершить рассказ о моей довоенной партийной работе, не столько военного комиссара, а в первую очередь – коммуниста, члена РКП (б), то с гордостью могу сказать, о том, что в течение ряда лет, с двадцатого по тридцать седьмой годы, я работал в составе Райкомов и Горкомов ВКП (б), а также в составе Бюро ВКП (б) Муромского Окружного Комитета Партии, секретарем которого был товарищ Щербаков. Состоял депутатом трудящихся в Советах городов Москвы, Тейково, Коврова, Мурома, Рыльска. По заданию товарища Щербакова и Муромского Окружкома, продолжительное время работал по коллективизации сельского хозяйства в районах Муромской области и по рационализации производства на Муромском паровозоремонтном заводе. – Маршалков вновь прервался и посмотрел на Лебедева, словно задавая немой вопрос, известно ли ему имя видного партийного деятеля.

- Я знаю, что генерал-полковник Александр Сергеевич Щербаков многие годы возглавлял Московский комитет партии, был начальником ГлавПУра и заместителем Наркома обороны. – сказал подполковник.

Александр Сергеевич Щербаков

- Значит добрую память оставил о себе Александр Сергеевич, раз о нём помнят. – резюмировал Иван Иванович.

– Пять лет, с двадцать шестого по тридцать первый, работал Военным Комиссаром 41-го стрелкового полка. Полк имел крепкую большевистскую организацию, был передовым полком в составе 14-й стрелковой дивизии. Отличное состояние боевой и политической подготовки неоднократно отмечалось наградами и приказами Командира и Военного Комиссара Дивизии, ныне Маршала Советского Союза товарища Мерецкова!

После, с тридцать первого и по июнь тридцать седьмого – работал Командиром и Военным Комиссаром 164-го стрелкового полка 55-й стрелковой дивизии, звание «полковник» присвоено в тридцать пятом. – неожиданно Маршалков замолчал, ушёл в себя, задумался, как-то резко осунулся, словно вспоминал что-то светлое, доброе и одновременно трагическое. Лебедев сидел не шелохнувшись, боясь потревожить чужие воспоминания.

Наконец генерал очнулся, провёл рукой по лицу, словно отбрасывая тяжёлые воспоминания, и каким-то чужим, глухим голосом продолжил:

- Много времени прошло с тех пор. Многое я знаю о боевых делах и геройских подвигах офицеров, сержантов и солдат 164-го стрелкового полка, да и всей пятьдесят пятой стрелковой, в борьбе с белополяками и в Великой Отечественной войне. Счастлив я тем, что мои товарищи по полку с честью выполнили свой долг перед Родиной, перед Партией, многие из них жизнь свою отдали за дело Коммунистической Партии, за дело трудящихся Советского Союза.

- Товарищ генерал, прошу меня простить, по номеру воинской части сразу и не вспомнишь, в каких боях и сражениях участвовала та или иная дивизия, чем прославилась…

- Трагически завершился боевой путь пятьдесят пятой дивизии. Горько, смертельно… В тридцать девятом дивизия принимала участие в освобождении Западной Белоруссии, после чего, её основные силы были дислоцированы в Бресте, Брестской крепости. В конце сорокового года – дивизию перевели в Слуцк, объяснив передислокацию необходимостью разгрузить город и крепость от войск.

Первый бой с фашистами дивизия приняла 24 июня, не успев полностью выйти на назначенный рубеж и организовать прочную оборону. Не выдержав натиска врага, некоторые части начали отходить, но успешный контрудар соседей, позволил стабилизировать положение. После – новые атаки врага и… Вновь отступление. Доукомплектовавшись личным составом, дивизия участвовала в Смоленском сражении, а в сентябре, находясь в составе 66-го стрелкового корпуса 21-й армии Брянского фронта, оказалась в Киевском окружении, «котле». В составе «Пирятинской группы», сформированной из остатков 5-й и 21-й армий, истекая кровью, бойцы и командиры дивизии сражались до конца сентября, пытаясь разрозненными группами и поодиночке выйти из окружения, но... При выходе из окружения, пятьдесят пятая стрелковая была окончательно разгромлена, а в конце декабря сорок первого – расформирована. Многих друзей и боевых товарищей потерял я в те дни. – Маршалков вновь замолчал. Лебедев увидел, что в уголках глаз генерала блестят слёзы. Иван Иванович тяжело вздохнул и вытер глаза тыльной стороной рук, стараясь сделать так, чтобы собеседник не увидел слёз, не заметил его слабости.

- А где Вы были в эти дни?

- В Харькове. Готовил войска к обороне города.

- Вот так оно тоже бывает. Жила дивизия, жили люди, сражались, шли в атаку, в бой, погибали, кто-то пропал без вести, возможно попав в плен, а памяти о них, о их подвиге – почти и не осталось. Разве что, несколько упоминаний, в перечне частей и соединений, защищавших Минск, Смоленск и Киев.

- А сколько ещё таких полков и дивизий легли на подступах к Москве, Ленинграду, Сталинграду, Кавказу, оставшись неизвестными?… Если не мы, то наши потомки, обязательно восстановят их светлую память, вспомнят поименно каждого, павшего за свободу и независимость нашей Родины, пропавшего без вести, попавшего в плен…

- А знаете, - неожиданно продолжил Лебедев, - Я верю в то, что пройдёт десять, двадцать, может даже тридцать лет, и все безымянные, забытые, безызвестные полки и батальоны станут Бессмертными. Как шагнули в бессмертие бойцы и командиры всех соединений и полков, бившихся с ненавистным врагом.

Генерал молча встал, подошёл к холодильнику, достав из него запечатанную бутылку водки. Поставил её на стол, подошёл к шкафу, открыл дверцу и достал две стопки. Тем временем Лебедев открыл бутылку, взглядом спросив разрешения разлить. Иван Иванович молча кивнул разрешая, и подполковник налил водку до краёв стопок.

- Воевал? – спросил генерал.

- Не довелось. В сорок третьем закончил Военное училище, но был оставлен командиром взвода курсантов. Я просился на фронт, десятки моих рапортов отправились в корзину с бумагами. Наконец, командование пошло мне навстречу. Весной сорок пятого получил назначение в действующую армию, но, как ни торопился, в пункт назначения прибыл девятого мая.

- Знакомо. Мне тоже рапорта пачками приносили. Какие-то – подписывал, но чаще – нет.

- Ну так вот. Прибыл на должность командира танковой роты, затем – комбат, начальник штаба полка. В ГУК пришёл из штаба дивизии.

- Родители? Братья, сёстра?

- Отец в сорок первом на фронте погиб, маму – румыны расстреляли. Обвинили в связи с подпольем и партизанами. Обеих сестренок соседи спасли.

- Вот оно значит как… А зовут как?

- Алексей Алексеевич.

- Стало быть отца твоего тоже Алексеем величали. Светлая память твоему отцу с матерью, всем бойцам и командирам, не вернувшимся с войны, всем, кто встретил Победу, но не дожил до сегодняшнего дня.

- Светлая память. – эхом отозвался Лебедев.

Они молча выпили, закусив виноградом, и подполковник вновь наполнил стопки.

- А знаешь, ты так про этот бессмертный полк сказал,- взяв в руку рюмку начал речь Маршалков, - что я воочию представил, как из прошлого, из небытия, поднимаются солдаты, бойцы и командиры. Они выстраиваются во взводы, затем – в роты, батальоны, полки и дивизии. Все вместе – сливаются в армии, а затем и во фронты, выстраиваясь по порядку, с сорок первого по сорок пятый. Следом занимают свои места в колоннах те, кто ушёл после сорок пятого… Когда-нибудь и я займу место в этом строю… И будет это такое безбрежное море, никакого взгляда не хватит его охватить, даже самолёт не поможет.

- А если воевал в разных полках, или на разных фронтах?

- В этих полках, Алексей, в этом бессмертном строю, места хватит всем. Нет там места только подонкам и предателям…

- Теперь и я представил эту величественную картину. За память?

- За память. И за мирное небо над головой.

Они вновь опрокинули в себя стопки, закусив виноградом.

- Алексей Алексеевич, как вы смотрите на то, чтобы сходить пообедать? При посторонних продолжать тему не удобно. Перекусим, вернёмся в кабинет и продолжим беседу. Вы как? Поддерживаете.

- Так точно, товарищ генерал. Тоже чувствую, что проголодался.

***

Пообедали офицеры в ближайшем кафе, быстро, что называется по-военному. Блюда были вкусными, плов – бесподобным, самаркандские лепёшки – просто восхитительными, говорят, что во всём мире им нет равных. Но, из-за сидящих поблизости обедающих посетителей , ничего не располагало к беседе: генерал был задумчив, а подполковник с нетерпением ждал возвращения в кабинет и продолжения рассказа.

В кафе и на базаре Самарканда

Выйдя на улицу, Лебедев, попросив разрешения у старшего по званию и возрасту, закурил, Маршалков терпеливо ждал, мысленно обдумывая продолжение беседы. Вернувшись в кабинет, они вновь расселись по своим местам: Иван Иванович за свой рабочий стол, а Лебедев – за приставной. Иван Иванович ещё немного подумал и продолжил:

- В тридцать седьмом году мне присвоили звание «комбриг» и назначили Командиром и Военным Комиссаром 30-й Стрелковой Краснознаменной дивизии Харьковского военного округа. Но, прослужив на должности комдива всего четыре месяца, получил новое, неожиданное для себя, назначение. Осенью тридцать седьмого года, приказом Наркома Обороны Маршала Советского Союза товарища Ворошилова, я был назначен Начальником Обозно-вещевого снабжения РККА.

- На повышение пошли. Но почему Вы? Понятно, если бы в ГлавПУр, или по строевой части, но в интендантство?...

- Видимо не знали кому доверить. Думаю, что нет нужды рассказывать Вам о событиях тридцать седьмого года? – Маршалков посмотрел на собеседника и увидев утвердительный кивок, продолжил, - Несмотря на то, что дело было для меня новым, можно сказать – незнакомым, за время моей работы в Управлении было решено много вопросов, имеющих большое значение для нашей Армии. Прошли испытания и были утверждены: металлический шлем, ранец для бойца, новые седла для офицерского состава, обмундирование для спецшкол, головной убор для жарких округов, новые стандарты на обувь, руководство по лыжам, прошли испытания двух и трехкотельные кухни, автохлебозавод, механизированная прачечная, приведено в порядок вьючное хозяйство. Составлено и утверждено Положение о Военпредовском аппарате, Положение о Военно-научном отделе, Положение об унификации обоза, приведено в порядок складское хозяйство. Составлен проект, по которому приступили к строительству Армейского склада. Наркомом обороны были утверждены предложения по облегчению нагрузки бойца. Наконец-то организовано накопление неприкосновенных запасов.

«И конечно, все придумано и сделано при Вас или Вашем непосредственном участии и руководстве. Если не всё, то многое из того, что сейчас товарищ генерал перечисляет, было создано ранее, а Вам оставалось только завершить работу. Хотя, если подумать…

Скорее всего, генерал прав. Будь на его месте кто-то другой, мог и «зарубить» начинания, доложить, что все разработки делали «враги народа» и необходимо начать новые разработки, проведя с ними полный комплекс испытаний.» - осоловев от жары, вкусной и сытной пищи, немного ёрничая, подумал подполковник.

- В конце 1938 года я получил назначение на должность старшего преподавателя кафедры тактики Академии имени Молотова. Наряду с преподаванием в Академии я занимался военно-научной работой и состоял постоянным докладчиком по заданиям Политотдела и Обкома Комсомола на предприятиях города Харькова. – продолжал тем временем генерал.

- А Вы, перед назначением, почти полгода провели под арестом по обвинению в сокрытии информации о Вашем скрытом участии в троцкистской оппозиции и потере классовой бдительности. – не подумав брякнул Лебедев.

После этих слов, в кабинете повисла напряжённая, тягучая тишина, исчезла благодушная обстановка, подполковник даже поёжился, ему отчётливо показалось, что откуда-то потянуло холодом. Он посмотрел на Маршалкова и удивился зримым переменам, произошедшим в облике генерала. Куда-то исчез гостеприимный, отчасти даже мягкий и добрый собеседник. Взору Лебедева предстал совсем другой человек. Лицо Маршалкова посерело и стало похожим на озлобленную маску, брошенный исподлобья взгляд, словно кинжалами пронизывал собеседника, губы плотно сжаты, скулы напряглись, кулаки сжались, всё тело подалось вперёд, словно генерал приготовился наброситься на гостя.

- С чего Вы взяли? – сквозь зубы произнёс генерал.

Лебедев сразу же пожалел о сказанном. Готовясь к беседе, он внимательно изучил характеристики, которые в разное время давало Иван Ивановичу командование. В них подчёркивалось, что генерал вспыльчив, болезненно реагирует на указанные недостатки, но умеет держать себя в руках и может быстро перестроиться. Необходимо было срочно менять положение и ход беседы, постараться вернуть если не недавнее благоприятное отношение, то хотя бы не получить «от ворот поворот» или не превратиться во врага. Решение пришло мгновенно, вспышкой озарив сознание офицера: «Нужно рассказать генералу, как я пришёл к этому выводу. Тем более, что это правда и ничего страшного или необычного в этом факте его биографии нет.».

- Товарищ генерал, - примирительным тоном и несколько издалека начал офицер свой рассказ, - Я ГУКе я служу давно, сослуживцы и командование считает меня грамотным, знающим специалистом. В мои обязанности входит изучение личных дел генералов и офицеров. Внимательно читая послужные списки, обратил внимание на одну особенность для записей, присущим тридцать седьмому и тридцать восьмому году: если при прохождении службы появилась запись «Состоящий в распоряжении ГУК НКО» или, как в Вашем случае – в распоряжении управления кадров Начальника снабжения РККА, то, с большой долей вероятности, человек находился под арестом. В случае, если приговор вступил в силу, то следующая запись будет об исключении офицера из списков НКО. При вынесении оправдательного приговора или прекращения уголовного дела, как правило, следует назначение на другую, чаще всего – нижестоящую должность. Все эти записи есть и в Ваших документах. Кроме того, в партийных характеристиках, данных Вам в различные годы, написано, что Вы были исключены из партии, а также подробно указана причина принятого парткомом решения. Правда, сейчас все эти записи зачёркнуты, поверх них написано, что Вы восстановлены в партии и партвзысканий не имеете.

- Да, я прошёл все инстанции, дошёл до партийной комиссии Главного политического управления, но добился того, чтобы запись, позорящая моё имя, была вычеркнута, взыскание, не соответствующее реальному положению дел, не просто снято, а отменено, а партийный стаж вновь начал отсчитываться со второго февраля девятнадцатого года, став непрерывным.

- Вы поступили, как настоящий коммунист! – уважительно сказал Лебедев. – Не каждый смирится с положением, пройдёт все партийные уровни и добьётся своего!

Успокоившийся и взявший себя в руки Маршалков, махнул рукой, дескать – пустое. Было и было, что уж былое ворошить. Но, всё же решил немного приоткрыть завесу прошлого, продолжив свой рассказ глухим, словно чужим голосом:

- Я возглавил службу Обозно-вещевого снабжения в очень сложный период: арестован предыдущий начальник корпусной интендант Косич, а вместе с ним его заместитель и многие начальники отделов. В управлении сложная, нервозная обстановка, никто не знает, кто будет следующий и что будет завтра. Мне предстоял нелёгкий выбор: дать продолжить чистки или, взяв ответственность на себя, сохранить людей, сберечь костяк коллектива, организовав работу и ликвидировав ошибки и упущения, допущенные предыдущим командованием. И я этот выбор сделал. Люди – вот главное достояние и богатство. Откинув лёгкий путь, я постарался сделать всё, что от меня зависело, чтобы их сберечь. На моё имя поступали жалобы, требования уволить или передать в органы то одного, то другого специалиста. Я прекрасно понимал, сколько понадобится времени и сил, на то, чтобы набрать и обучить новых специалистов, принятых взамен тех, от кого, с чужой подачи, избавлюсь. В лучшем случае понадобится год, в худшем – три. И то, при условии, что будет кому рассказывать и обучать. Сразу скажу, мне всё удалось. Потому я и могу с гордостью перечислить те успехи, которых под моим руководством добилась служба. Да, приходилось подписывать отрицательные характеристики, кого-то даже исключили из партии, но людей я сберёг.

А потом последовал чей-то донос, содержание которого мне по сей день неизвестно, и, тут Вы абсолютно правы, в июле тридцать восьмого меня арестовали. Вы правильно сформулировали и суть предъявленных мне обвинений. К моему счастью, в это время начался пересмотр дел арестованных военнослужащих. Моё дело также оказалось среди прочих. В декабре тридцать восьмого все обвинения в мой адрес были сняты, дело закрыто, а я получил новое назначение.

- Тяжело, наверное, пришлось? – с сочувствием спросил подполковник.

- Физически – как и всем, морально – очень тяжело осознавать, что тебя обвиняют в том, чего ты даже в мыслях допустить не мог. Мне повезло, ошибка, совершённая следствием по отношению ко мне, была исправлена достаточно быстро.

- Повезло… - отозвался, тяжело вздохнув. Лебедев.

комбриг И.И. Маршалков. 1940 г.

- А в тысяча девятьсот сороковом я прошёл переаттестацию и Постановлением Совнаркома от четвёртого июня, мне было присвоено звание «генерал-майор». Я горжусь тем, что стал одним из первых генералов Красной Армии. Этим же постановлением, генеральские звания были присвоены и таким видным военачальникам, как товарищи Жуков, Мерецков, Тюленев, Павлов, Ватутин, Конев, Кирпонос и многим другим.

- Н-да…

- Что-то не так?

- Нет, я согласен, что вы по праву гордитесь тем, что Вам присвоили генеральское звание в один день Маршалами Победы. Но, Кирпонос, а в особенности – Павлов?

- Насколько я знаю, Михаил Петрович Кирпонос предпочёл пустить себе пулю в висок, нежели плен. А Павлов… Я согласен с приговором Трибунала и известными мне выводами в его отношении. Всё это стало суровым уроком для всех командующих. Но, в иное время и в иных обстоятельствах, приговор мог быть мягче. После выхода приказа «Ни шагу назад», скорее всего и для Павлова, и для его подчиненных, всё дело закончилось бы штрафбатом. Тогда бы, если и не все, но хоть кто-то – обязательно бы выжил, вернул себе звание, награды и имя. А так… Увы, никого и ничего не вернёшь. Ни тех, кого расстреляли, ни тех, кто погиб из-за ошибок, совершенных Павловым и его штабом. Н-да…

- Знать бы, что и кому на роду написано. – вздохнул подполковник.

- Предлагаю Вам сходить не перекур, а я, тем временем, передам биографию машинистке и отдам указания, чтобы по завершению работы её принесли мне на подпись и запакетировали, для передачи в кадры.

- Конечно же, товарищ генерал! Сделаем перерыв, а я кое-что обдумаю.

***

Лебедев специально затянул перекур, затягиваясь уже четвёртой папиросой подряд. Подумать было о чём. Узнав об одной из задач, которые Алексей Алексеевич получил перед командировкой, старшие товарищи рассказали о тех разговорах, которые крутятся вокруг имени генерала Маршалкова. Подполковника уверяли, что, якобы, именно Маршалков, допустивший ряд ошибок в обороне Харькова, виновен в провале обороны и сдаче города. Но, генерал смог реабилитироваться, подготовив подробный отчёт, содержащий анализ хода боевых действий и вскрывающий недостатки подготовки к обороне крупного населённого пункта. Сослуживцы утверждали, что именно на основе этого доклада, Генштаб разработал рекомендации по обороне городов и крупных узлов обороны. Но, в сорок втором, «во второй битве за Харьков», автор доклада так и не смог на практике реализовать свои теоретические выкладки.

К рассказам Лебедев отнёсся скептически, соглашаясь с метким выражением, что у победы много отцов, а поражение всегда сирота. После реакции генерала на, в общем, нейтральную реплику, Алексей Алексеевич даже не представлял, что может произойти, если он задаст Маршалкову такой вопрос.

«Не станет он отвечать. Разозлится и выгонит, к чертям собачьим!» думал офицер. В принципе, его никто и не обязывал к столь длительной беседе с потенциальным пенсионером. Начальник ГУКа отдал указание приехать, поговорить, узнать настроение, при необходимости – успокоить, проконтролировать ход подготовки документов, в случае готовности материалов – передать по назначению. Всё остальное было его личной инициативой, просто выдалось свободное время, почему бы и не заполнить его светской беседой. Разговор неожиданно захватил его. Отражаясь сквозь чужую жизнь и службу, перед ним, пролетали, раскрываясь, малоизвестные страницы истории, события и факты, происходившие в стране несколько десятилетий назад.

Докурив очередную папиросу, офицер затушил её и выбросив окурок в урну, решительно направился в кабинет. «Будь, что будет. Захочет генерал – расскажет. А сам с вопросами не полезу! Хватит! Один раз уже ляпнул, еле потом отношения наладил. Тянул меня кто-то за язык, что ли?» - думал он.

Маршалков тоже находился в раздумьях. Он практически на автомате отдал документ в работу машинистке, зашёл в делопроизводство, разъяснил работницам, что сразу после подписания документа, им необходимо будет срочно подготовить пакет, для отправки его нарочным в штаб округа. Затем вернулся к себе, непрерывно обдумывая линию дальнейшей беседы.

Сегодня Иван Иванович не узнавал сам себя. Он действительно был очень замкнутым человеком, избегающим раскрывать душу или что-то рассказывать о себе. Красноречие приходило к нему только на занятиях. Он любил свою работу преподавателя, будучи прекрасным рассказчиком, с удовольствием разъяснял студентам те или иные вопросы армейской науки, многому научил подчинённых, немало времени и сил отдал для того, чтобы материальная база кафедры не уступала военным училищам. Но, ни с кем он не делился воспоминаниями. Для окружающих его биография была неким «табу», с грифом «конфиденциально и секретно». Что случилось сегодня? Возможно сказались переживания о будущем и бессонная ночь. Возможно, он доверился собеседнику, который умел слушать и прекрасно понимал сказанное. А как он вычислил факт ареста! Что тут скажешь – кадровик… Генерал отдавал себе отчёт, что в тот момент он повёл себя неправильно. Но и его можно понять, арест – не самый приятный момент жизни, о котором нет ни слова ни в одном документе, а незнакомец о нём осведомлён. Вот Иван Иванович автоматически, не задумываясь и «встал на дыбы».

У генерала создавалось впечатление, что он словно в поезде, в дальней поездке, изливает душу, зная, что случайный попутчик скоро сойдёт не незнакомой станции и исчезнет, навсегда испарится из его жизни. «Может зря я так цепляюсь за службу? Пора и молодым дать дорогу. Права Аня, на пенсии люди тоже живут и здравствуют. Конечно, помощь сёстрам придётся уменьшить, но его генеральская пенсия тоже позволит неплохо жить. Хотя… К чёрту такие мысли! Я ещё поборюсь!» думал Иван Иванович.

«А о чём дальше говорить? Конечно о войне. Не знаю, обратил ли кадровик на небольшие нестыковки между послужным списком и некоторыми документами? Скорее всего увидел, он глазастый и внимательный. Что же, не буду лукавить, сегодня получилось, что говорю вроде постороннему, а рассказываю для себя. И впрямь исповедь какая-то получается. К-хм. Мне известно о слухах, в которых меня обвиняют в оставлении Харькова. Рассказать всё, подробно и как было? Так на это нужно время, желательно – карта и вспомнить дислокацию всех, оборонявших город частей. Допустим, что я вспомню. Но, тогда может получиться, что я действительно виновен и пытаюсь оправдаться. Да…».

Маршалков вновь окунулся в воспоминания. В мыслях он вновь вернулся в сентябрьский Харьков сорок первого… Чуть слышно скрипнула входная дверь, вернулся подполковник Лебедев. Генерал отвлёкся от тяжёлых дум и обратился к собеседнику:

- Алексей Алексеевич, извините за вспышку. Что-то я излишне разнервничался, не ожидал, что кто-то сможет так легко разгадать мой маленький секрет.

- Что Вы, товарищ генерал! Я прекрасно Вас понимаю. Не представляю, как себя бы повёл в схожих обстоятельствах.

Маршалков внимательно посмотрел собеседнику в глаза. В них не было ни тени хитрости, лжи или лукавства. Во взгляде подполковника плескался интерес и чувство вины. «Необычный у меня собеседник. Может потому я перед ним душу и открываю. Или перед собой? Странное ощущение, необычное» - подумал генерал, а вслух, сказал:

- В действующую армию, я, старший преподаватель ВХА[1], попросился сам, добровольно, написав рапорт на имя Главного командующего Юго-Западного направления. Ответ на рапорт пришёл быстро – 3 сентября вышел приказ о моём назначении на должность заместителя командующего Харьковского военного округа и коменданта гарнизона города Харьков. Приказ подписал новый Главком направления – маршал Тимошенко. Если помните, тринадцатого сентября он сменил на этом посту другого главкома – маршала Буденного.

Собеседник сделал рукой неуверенный жест, дескать, что-то помнит, но без подробностей. Иван Иванович понимающе кивнул и продолжил:

- Вы – военный человек, и понимаете, что даже в мирное время должность коменданта довольно хлопотная, достаточно почитать устав, в которым изложены его обязанности. Что уж говорить о гарнизоне, расположенном в таком крупном городе, как Харьков, на территории которого дислоцировался штаб округа, многочисленные, разрозненные соединения, воинские части, госпиталя, не подчиняющиеся напрямую коменданту. От проблем и забот у любого голова пойдёт кругом.

В военное время задачи и проблемы увеличились на порядки. Во-первых, назначение состоялось после киевской катастрофы, буквально в последние дни перед очередным крупным наступлением фашистов, во-вторых – на меня, как на коменданта возложили обязанности по организации обороны города, и третье, возможно и главное – Штаб Харьковского военного округа убыл в Ворошиловград, к новому месту дислокации, не оказав никакой помощи влияния на подготовку города к обороне, не выделив людей, технику, вооружение и материальные средства. Тогда на помощь пришёл штаб 38-й армии, также располагавшийся в Харькове. Армия обеспечила и специалистами, и материальными средствами[2].

Для организации работы штаба обороны Харькова, командованием армии была выделена группа офицеров разных служб и родов войск. Всего около тридцати командиров и политработников и чуть более сотни человек младших командиров и красноармейцев. Как показали дальнейшие события, в распоряжение штаба обороны были откомандированы далеко не самые подготовленные и дисциплинированные командиры, начальники служб и специалисты, что выявилось в период организации обороны и в ходе ведения боевых действий за Харьков.

- Какие-то странные, нелогичные действия и решения принимал штаб ХВО и командиры частей. Должны же они были понимать, что комендант – скорее номинальная фигура. Скорее всего, соединения и части гарнизона входили в состав армии и в первую очередь выполняли приказы своего командующего. Комендант – связующее звено, но любое его распоряжение должно обязательно согласовываться со штабом армии. И решение командиров передать не самых лучших командиров – тоже спорное, и, на мой взгляд, неверное. Это же штаб обороны города! Пусть и временный.

- Отчасти Вы правы. Не буду обсуждать и осуждать штаб округа. Они руководствовались директивами Ставки, Генштаба, с которыми меня никто, естественно, не знакомил. Видимо, принимая решение на марш и передислокацию, у них были свои резоны и причины.

Что же касается персонального подбора людей, то командиры посчитали и это своё решение правильным. Увы, но это была во-многом устоявшаяся практика работы, когда для решения задач вне соединения, части, откомандировывались, мягко говоря, далеко не самые лучшие командиры и политработники.

- Похоже, эта практика сохранилась, перекочевав и в сегодняшний день, в Советскую армию. – с осуждением в голосе ответил Лебедев.

- Какой же командир отправит лучшие и самые подготовленные кадры? У него своя воинская часть, свои задачи, своя работа, свои люди. А тут ему представили прекрасную возможность «избавиться» от «неудобных» командиров или от «балласта». Он приказ выполнил, людей назначил и отправил, а дальше пусть голова болит у того, к кому они предназначались. Теперь пускай он обучает, воспитывает, готовит. Всё равно ему необходимо сколачивание проводить. Тут как раз всё просто, ясно и логично. – возразил генерал. – В схожих условиях обстановки, любой бы принял такое решение.

Но, мы несколько отвлеклись.

Генштабом было принято решение оборону города и близлежащих к нему районов организовать в тесной увязке с ходом боевых действий войсками 38-й армии и выполняемых ею задач. И мы, и Генштаб, понимали, что ведение боевых действий в городе существенно отличается от обычных условий, требует дополнительных сил и знания войсками особенностей обороняемого ими населенного пункта. Поэтому было принято решение наряду с регулярными частями использовать части и подразделения, укомплектованные добровольцами разных призывных возрастов из числа местных жителей. Для непосредственной обороны города, Генштабом была выделена 216-я стрелковая дивизия, укомплектованная по большей части личным составом различных тыловых учреждений округа и частично – личным составом частей вышедшей из окружения 289-й стрелковой дивизии. К сожалению, время поджимало, а складывающаяся обстановка, не позволила в полном объеме осуществить подготовку частей и подразделений дивизии, и уже в двадцатых числах октября двести шестнадцатая была вынуждена вступить в свой первый бой с противником. – Маршалков ненадолго задумался, но вскоре продолжил.

- Насколько помню, в состав обороняющихся войск гарнизона входили:

216-я стрелковая дивизия, командиром которой был назначен вышедший из окружения под Киевом полковник Макшанов Дмитрий Фролович, военный комиссар — батальонный комиссар Белорусский Дмитрий Афанасьевич, а начальник штаба — подполковник Кряжев Гавриил Савельевич;

Макшанов Д. Ф. Соколов-Васютинский М. Г. Зильпер И. Ф.

занимавшаяся охраной особо важных предприятий промышленности стрелковая бригада НКВД, по-моему, 57-я, под командованием полковника Соколова Михаила Григорьевича;

Харьковский полк народного ополчения, которым командовал комбриг Зильпер Илья Филиппович;

два батальона местных стрелковых войск, шестьдесят восьмой и двадцать первый. Комбат шестьдесят восьмого майор Паршин впоследствии возглавил Сталинский сектор обороны города, двадцать первый, фамилию комбата которого никак не могу вспомнить, перешёл в подчинение Паршина;

бронетанковый, или отдельный противотанковый отряд, имевший в своём составе 47 единиц устаревшей техники, отремонтированной силами жителей города: танкетки Т-27, танки Т-26, Т-16 и даже Т-35, громоздкие, но мощно вооруженные;

Октябрьский (центральный) район оборонял батальон местной ПВО НКВД неполного состава, численностью около трёх сотен человек. Его командир, майор Бабич, если не ошибаюсь – Николай Николаевич, возглавил оборону Центрального сектора;

инженерный батальон окружного подчинения,

четыре огнемётных роты.

Вроде всех перечислил. Всего под моим началом было около 20 тысяч бойцов и командиров. Может чуть больше, не помню, возможно не учёл численность огнеметных рот и отдельного зенитного дивизиона. Я Вас не утомил, перечислением незнакомых фамилий, номеров и названий частей и цифрами?

- Что Вы, наоборот. Так понятнее, да и диспозицию представляешь лучше. Мне доводилось бывать в Харькове, так что в общих чертах, представляю о чём Вы рассказываете.

- Вот и хорошо. – не совсем понятно, чему обрадовался Маршалков. – Постараюсь не злоупотреблять именами и названиями, но и совсем без них – не обойтись. Конечно, были бы карты с нанесённой на них обстановкой, рассказ получился бы более ярким и наглядным, но, постараюсь обрисовать обстановку и без них.

Сложно сказать, чем руководствовалась Москва, скорее всего, Ставка учла печальный опыт неудовлетворительной организации обороны Орла. Возможно вы слышали, что 3 октября сорок первого, фашистские танки ворвались в находившийся в глубине обороны Брянского фронта город и овладели им без боя. Видимо поэтому Ставка ВГК и подчинила наш гарнизон командующему Юго-Западным фронтом.

В свою очередь, штаб фронта, отдал командующему 38-й армии, в полосе боевых действий которого оказался город, распоряжение об организации тесного взаимодействия со штабом обороны города. Вскоре и я получил распоряжение о переходе харьковского гарнизона в непосредственное подчинение генерал-майору Виктору Викторовичу Цыганову, командующему тридцать восьмой.

генерал-майор В. В. Цыганов

Получив приказ фронта, я собрал штаб обороны города и поставил начальнику штаба полковнику Дашкевичу задачу на разработку боевого приказа. Поздно ночью, 7 октября, мною и энша, приказ был подписан и направлен в привлекаемые для обороны города войска.

- Прошу прощения, что прерываю, но приказ ставил боевые задачи только частям НКО, или НКВД тоже получили свои задачи? Всё же другое ведомство, могли потребовать подтверждений и из Москвы.

- Задачи ставились всем, перечисленным мною, частям. В той обстановке никто не разбирался в ведомственной принадлежности. Может, кто и затребовал подтверждения моих полномочий, обратившись по команде, но, скорее всего, достаточно было тех приказов, которые присылала Ставка и Генштаб. В конце концов, задача на всех одна – оборона города, эвакуация его жителей и предприятий, вывоз раненых и больных. За нашими спинами были старики, женщины, дети. Где уж тут чиниться, кто и из какого наркомата. Жизнь и смерть всех нас уравняла, и в правах, и в обязанностях, оставив одну единственную ведомственную принадлежность – защитник Родины!

- Я знаю, что дивизии НКВД сыграли весомую роль в обороне Москвы, но про то, что НКВДешники обороняли и Харьков, не слышал. А с кем-нибудь из участников обороны Вы встречаетесь? Общаетесь? Что-то известно о их судьбе?

- С дожившими до Победы армейцами, иногда общались, их судьбу Вам проще узнать в ГУКе. А с сотрудниками НКВД таких встреч не припомню. Продолжим? – спросил Маршалков и, дождавшись одобрительного кивка подполковника продолжил рассказ:

- К утру десятого октября обстановка усложнилась. Из поступавшей в штаб обороны информации, я смог узнать, что части 212-й стрелковой дивизии во взаимодействии с танкистами 132-й танковой бригады нанесли контрудар по наступающим немецким частям, но остановить их продвижение не смогли. Скорее всего, наши войска Красной Армии должны были перейти к обороне.

Вечером того же дня, штаб обороны издал ещё один приказ, в котором были поставлены задачи частям по предотвращения проникновения танков и механизированных частей противника в город. В соответствии с ним, в каждом секторе обороны города были определены ведущие к городу дороги, по которым можно было осуществлять движение войск и техники, и указаны места, где на дорогах должны были быть подготовлены легко и быстро устанавливаемые противотанковые и противопехотные заграждения.

Эвакуация в Харькове Противотанковые ежи на улицах города

Приказом предусматривалось у каждого такого заграждения выставить полевые караулы в составе усиленного стрелкового отделения от частей соответствующих секторов обороны. Кроме всего прочего вооружения личный состав этих караулов обязан был иметь связки гранат, бутылки с зажигательной смесью и сигнальные ракеты. Особое внимание обращалось на организацию связи этих караулов со штабами обороны секторов.

- Выходит, что сектора обороны города к этому времени уже были определены? Не помните, сколько их было?

- Н-да, упустил. – ответил генерал. В соответствии с планом обороны, разработанным в начале октября моим штабом, Харьков был поделен на шесть секторов обороны — Дзержинский, Ленинский, Червонобаварский, Червонозаводской, Сталинский, Октябрьский (центральный), и один отдельно выделенный район — ХТЗ.

- Понятно. – ответил Лебедев, делая пометки на невесть откуда взявшихся листах бумаги. Иван Иванович настолько увлёкся рассказом, что не обратил внимание на то что, придя с очередного перекура, его собеседник принёс с собой небольшую пачку бумаги, карандаш и записывает сказанное, делает какие-то пометки.

- Что же, постараюсь сократить свой рассказ. Хотя некоторых подробностей избежать не удастся. Есть ещё один момент, о котором следовало сказать заранее: и на тот момент, и много позднее, я не обладал, и по сей день не обладаю полной информацией о том, как складывалась обстановка, какие части и где остановили врага, кто отступил, где фашисты смогли прорваться. Возможно, из-за этого, картина сражений и боёв получится неполной. Увы, но Харьковское сражение почти забыто, я не слышал о том, чтобы его подробно и в деталях разбирали в военных училищах или в академиях.

- Ничего страшного. Я попробую разобраться, найти недостающие куски мозаики и сложить их в единую картину.

- Вам виднее. Если будет время и желание – почему бы и не попытаться. Для этого придётся много работать в архиве, хотя я подозреваю, что многие документы до сих пор имеют гриф секретности, который снимут ещё не скоро. А значит результаты поиска Вам удастся опубликовать ой как не скоро.

- Ничего страшного. Как говорится, попытка – не пытка. – улыбнувшись ответил Лебедев. – Не сейчас, так через пять, десять лет. Когда-нибудь станет известна и вся информация: действия каждого полка, бригады, дивизии, армии, решения, каждого командира.

- Надеюсь, что всё это произойдёт при нашей жизни. – с улыбкой дополнил Маршалков и построжевшим голосом продолжил:

- К исходу 18 октября, бои шли уже в тридцати километрах от Харькова. Во второй половине дня, командарм 38-й, генерал Цыганов вызвал в штаб армии меня и полковника Макшанова, командира 216-й стрелковой.

Командующий заслушал наши краткие доклады о ходе мероприятий по эвакуации жителей и материальных ценностей, подготовке города к обороне, а также устранении недостатков, которые он выявил в ходе двухдневной работы в частях гарнизона. После чего командарм ознакомил со сложившейся на подступах к Харькову обстановкой, и определил ряд задач, к выполнению которых подчиненные нам войска, должны были быть готовы, обратив внимание Макшанова на то, что при определенном развитии событий дивизия должна быть готова к обороне на незапланированном ранее рубеже.

У нас была хорошо налажена связь, как со штармом[3], так и с нижестоящими звеньями, работала разведка, но, о боях, в которых участвовала армия, другие части, оборонявшихся на дальних подступах к Харькову, мы узнавали с опозданием или вообще не знали. Да и не до того было.

Первоначально, еще до того момента как войска Красной Армии оставили Киев, предполагалось оборону города и Харьковского промышленного района организовать далеко от городской черты. По решению фронта, планировалось создать три оборонительных рубежа укрепленных районов, которые по замыслу командования должны были прикрыть подступы к городу с северо-запада, юго-запада и даже с востока, взяв город в своеобразный треугольник, в центре которого находился Харьков.

Но, киевская трагедия, повлекшая за собой большие потери в личном составе, спутала все планы. Стремительный выход войск противника на Левобережную Украину не оставил времени для создания запланированных оборонительных рубежей укрепрайонов вокруг Харькова, подготовленных и оборудованных в инженерном отношении оборонительных рубежей на подступах к Харькову не оказалось. Тем не менее, командование Юго-Западного фронта, штаб обороны и руководство города, исходя из времени, отпущенного войною, и имевшихся в их распоряжении сил и средств, приняли необходимые меры для того, чтобы подготовить город и его окрестности к обороне.

Учитывая большие возможности города по выработке электроэнергии, а также его мощную промышленность, было принято достаточно необычное решение – на ряде участков обороны использовать проволочную сеть под напряжением. Однако использовать электрифицированное заграждение, к сожалению, так и не удалось. Сказалась непродуманность отдельных вопросов по его использованию и, прежде всего, в отношении источника, который должен был его питать. С подходом противника к городу, городская электростанция была взорвана, в результате чего Харьков остался без света, воды и телефонной связи, а электрифицированный участок проволочного заграждения без питания. Многодневная работа большого количества специалистов и местных жителей, трудившихся над его созданием и оборудованием в течение месяца, попросту пропала даром.

По внешнему обводу города была вырыта практически сплошная линия окопов длиною около 38 км. Были подготовлены блиндажи, укрытия и места для обогрева личного состава, огневые позиции для артиллерии и минометов. Только для орудий было подготовлено 250 артиллерийских огневых позиций, а для пулеметов около 1000 пулеметных ячеек. На особо опасных направлениях были подготовлены огневые позиции для круговой обороны. Там, где это было возможно, перед окопами были возведены различного рода инженерные заграждения и препятствия. На подступах к городу были вырыты тысяч погонных метров противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов, выставлены малозаметные препятствия. Для сооружения инженерных заграждений, отрывке траншей, окопов, противотанковых рвов, огневых позиций для артиллерии, обком, горкомы и райкомы партии мобилизовали десятки тысяч человек. И всё равно, людей катастрофически не хватало даже на работах, проводимых внутри города.

Перед началом наступления противника на город группа саперов-подрывников во главе с полковником Стариновым взорвала дамбу водохранилища и расставила на Белгородском шоссе и в городе, в районе площади Тевелева, большое количество мин и мин-сюрпризов.

На всех дорогах, которые вели из города, были предусмотрены заграждения, которые позволяли в кратчайший срок блокировать движение по ним вражеской техники и пехоты. В городе на всех центральных, и параллельных им улицах, из подручных материалов были сооружены несколько сот баррикад, перед которыми были установлены противотанковые ежи. Для усиления, установленных на центральных улицах и площадях баррикад, в местах их расположения были выставлены даже трамваи и троллейбусы.

Из полусотни мостов Харькова и окрестностей, сапёры заминировали более сорока, разобрав и разрушив оставшиеся. Возле каждого моста была подготовлена огневая позиция для отделения, в состав которого входила группа саперов, отвечавших за его подрыв. Кроме мостов были заминированы все важные государственные и производственные объекты, основное оборудование которых уже было демонтировано и вывезено. До самого последнего дня шла эвакуация дорогостоящего оборудования и других материальных ценностей. Использовался даже транспорт боевых частей и подразделений, но из-за невозможности эвакуации часть оборудования была уничтожена на месте. – Маршалков замолчал. В его глазах плескалось горе, лицо осунулось и посерело. Он вновь и вновь переживал каждый день, каждую минуту трагедии.

- Неужели всё это было зря? Столько работы, тысячи кубометров вырытой земли, сотни метров рельс, тонны взрывчатки, пот, сбитые в кровь руки, нужда, голод и холод – всё зря? Ведь город оставили, хоть и после непродолжительного сопротивления– не выдержал молчания подполковник.

- Зря? Впустую? Нет, мы всё сделали правильно. Может недостаточно, но, есть предел в человеческих силах.

Это трудно признать и, наверное, не стоит говорить, но в трагической судьбе города, были и объективные причины. Одна из них – трусость. Конечно, были ещё и некомпетентность, очковтирательство, низкая укомплектованность, слабая подготовка бойцов и командиров... На это можно закрыть глаза, не говорить и даже не вспоминать, но на фоне массового героизма, самопожертвования, было и такое…

- Может вспомните какие-то примеры?

- Да помню, - с досадой взмахнул рукой Маршалков, - И толку? Зачем? Кому это надо? Людей не вернёшь, время вспять не поворотишь…

- Думаю, что это нужно в первую очередь Вам. – твердым, уверенным голосом ответил Лебедев. – Уверен, вы сотни раз прокручивали в мыслях каждый день харьковской обороны, корили себя, искали ошибки, и свои, и своих товарищей. Возможно, вы нашли ответы на все мучающие вас загадки, продумали десятки вариантов того, как можно было спасти, исправить положение…

- Всё так, - со вздохом сказал генерал. – И думал, и вспоминал, сравнивал, анализировал, искал ответы, выходы, решения, объективные причины, заочно кого-то, в том числе и себя, обвинял...

Хорошо, попробую передать свои воспоминания и ощущения. К сожалению, некоторые случаи мне нечем подтвердить. Для того, чтобы ощущения стали фактами, необходимо тщательно изучить документы, списки каждого подразделения, вплоть до взвода, приказы, донесения, доклады, даже отдельные, сохранившиеся записки отдельных командиров взводов. Уверен, что какие-то, но сохранились. А без доказательств в руках – остаются только ощущения и воспоминания.

- Товарищ генерал, я обещаю, что не запишу ни одного сказанного Вами слова. – неожиданно пообещал Лебедев, демонстративно отодвинув от себя бумагу и карандаш.

- Пустое! – взмахнул рукой Маршалков. – Даже если и запишете, то многие годы уйдут на поиск доказательств, подтверждающих или опровергающих мои слова. А у Вас забот хватает и без этих поисков.

Но, раз уж решился открыться, то нужно быть последовательным. Начну, пожалуй, с самой крупной воинской части, на которой по всем замыслам и должна была держаться харьковская оборона.

Итак, 216-я стрелковая дивизия. Как это ни горько признавать, но она не представляла грозной боевой силы. Части дивизии, укомплектованные в основном военнослужащими, проходившими до этого службу в различных тыловых учреждениях и подразделениях, а также не служившими в армии военнообязанными, уроженцами Сумской и частично Харьковской области, боевой подготовкой практически не занимались. Бойцы день и ночь трудились на объектах инженерного оборудования местности, участвовали в эвакуации ценностей из города, а затем были выведены для занятия рубежей на подступах к городу. Небольшое количество занятий по боевой подготовке, проведенных командирами взводов и рот в основном в вечернее время, существенной роли в не сыграли.

Да, дивизия понесла потери личного состава в предыдущих боях, но по докладу начштаба дивизии только за два дня, во время совершения марша двумя полками для занятия обороны, в дивизии пропало без вести, в основном дезертировало, около трети личного состава.

- Ничего себе! – воскликнул Лебедев, несколько шокированный рассказом.

- Это пока только цветочки. О ягодках – чуть позднее. Для начала, в противовес тому, что я только что рассказал о дивизии, приведу пример того, как обстояли дела в другой боевой единице обороны – бригаде НКВД. Личный состав хорошо обучен, морально устойчив, подразделения укомплектованы людьми и пулемётами.

Да, не совсем корректно сравнивать не бывавшее в боях и укомплектованное кадровыми военными соединение с дивизией, в которую людей собирали с «бору по сосенке». Но, выходило, что в критический момент, штаб обороны мог положиться не на части Красной Армии, а на подразделения НКВД.

- А как обстояли дела в других частях? Ополчении, местных стрелковых батальонах и у огнемётчиков?

Да… - махнул рукой генерал, - Основную часть личного состава батальонов составляли бойцы старших возрастов, вооружённых винтовками. Не помню, чтобы у них был хотя бы один автомат. У них и пулемёты считались редкостью. Хорошо, если по всем подразделениям можно было бы собрать хоть десяток.

Полк народного ополчения имел одно существенное преимущество – отличное знание города. В остальном... Основная часть добровольцев в армии не служили, но ряд бойцов и почти все командиры подразделений имели опыт боевых действий в годы Гражданской войны, некоторые из них в предвоенные годы обучались на сборах офицеров запаса. О слаженности подразделений думаю, можно даже не упоминать.

Насколько помню, по докладам комполка, личный состав был вооружен исключительно винтовками, не имея на своем вооружении ни одного пулемета и ни одного автомата. Проблемы были даже с гранатами.

Не знаю, сколько народа числилось по сводкам и донесениям, но по личным ощущениям, сложившихся после неоднократного посещения рубежей обороны, хорошо, если реальная численность, составляла хотя бы треть от той, которая должна была быть.

А о результатах использования отдельных огнеметных рот вообще ничего сказать не могу. По всей видимости, никто не захотел с ними иметь дело: своих нерешенных проблем хватало. Все было отдано на откуп командирам огнеметных рот и «химикам», представителям химических войск.

- Даже не знаю, что и сказать. – задумчиво сказал подполковник. – Складывается впечатление, что участь города была предрешена ещё до начала боёв.

- Не исключено. – подтвердил генерал его сомнения. – Бои ещё шли на подступах к городу, как у нас случилось ЧП. В ночь на 21 октября, два полка из состава двести шестнадцатой, должны были вернуться на свои рубеж обороны. Выехав рано утром на позиции, я узнал, что в полном составе занял рубеж только один полк, от второго стрелкового полка прибыл только один батальон. Отсутствие остальных подразделений, вынудило к принятию нового решения на оборону. Выхода не было, начали с комдивом уточнять боевые задачи оставшимся частям и определять новые разграничительные линии между ними. Но, к полудню, из штаба обороны поступил долгожданный доклад. Благодаря стараниям офицеров для особых поручений при начальнике гарнизона, удалось разыскать подразделения и штаб стрелкового полка, приказ на возвращение в исходное положение, командованию полка, доведен.

Но и в прибывшем полку хватало проблем. Выяснилось, что при совершении марша, отстали и не прибыли в расположение части четыре роты: стрелковая, саперная и две минометных. В один из батальонов не прибыл взвод истребителей танков.

- Ого! – воскликнул Лебедев. – Не знаете, что с ними случилось?

- Не знаю. – угрюмо ответил Маршалков. – Могли попасть в засаду и погибнуть в полном составе, могли нарваться на танки или фашистский десант, гадать можно сколько угодно, но о судьбе бойцов и командиров этих подразделений, более трёх сотен человеческих душ, мне ничего неизвестно и по сей день.

Подполковник не верил своим ушам: до нападения врага оставались считанные часы, а защитники города теряются целыми подразделениями. И он задал следующий вопрос:

- Насколько понимаю, это и были те самые, обещанные «ягодки»?

- Нет, даже это ещё не они. «Ягодки» поспели 24 октября… Утром этого дня, враг, главными силами, начал фронтальное наступление с одновременным охватом города с севера и юга. Завязались бои. Защитники города встретили врага плотным заградительным огнем из всех видов оружия. Уже в первые минуты боя было уничтожено несколько немецких танков и бронемашин, которым даже не удалось приблизиться к переднему краю обороны наших частей. Противник явно не ожидал такого развития событий. Несмотря на то, что в некоторых местах вражеской пехоте удалось приблизиться к переднему краю обороны наших войск на дистанцию броска гранаты, атака вражеской пехоты была отбита с большими для него потерями.

Произведя перегруппировку своих подразделений, противник провел повторную артиллерийскую подготовку и вновь бросился в очередную, на сей раз более удачную, атаку. Гитлеровцам удалось прорвать оборону, с боем выйти к мосту у вокзала, или как его еще называли — Холодногорскому путепроводу, который был подорван нашими саперами, но после взрыва сохранилась небольшая его часть, по которой могла передвигаться пехота.

Боем была объята вся западная часть города. Ближе к вечеру комдив двести шестнадцатой бросил в бой резерв — стрелковую роту. Рота предприняла атаку противника во фланг, но остановить продвижение врага не смогла.

Бои на улицах города

Подразделение немецкой армии движется на поврежденном Свердловском (Холодногорском) путепроводе

и по улице Свердлова (ныне Полтавский шлях)

Моим решением, на усиление дивизии был передан снятый со Сталинского сектора обороны местный батальон стрелковых войск, но он не успел прибыть в указанный ему район боевых действий.

После произошло то, что объяснить и понять не могу и по сей день. Посчитав, что в город проникло большое количество немецкой пехоты и танков, комдив двести шестнадцатой, принял решение оставить западные секторы обороны и под покровом сумерек отвести части дивизии на второй оборонительный рубеж, который проходил по восточному берегу реки Лопань.

О принятом решении Макшанов доложил в штаб обороны города. Однако я не согласился с комдивом и доложил командарму о сложившейся обстановке и решении, принятом командиром дивизии.

Получив информацию, генерал Цыганов отдал приказ штабу обороны: восстановить передний край обороны и на восточный берег реки Лопань не отходить. Штаб передал приказ командарма командиру 216-й, отправив на усиление дивизии 68-й отдельный батальон. Но, командир дивизии Макшанов, проигнорировал приказ командарма, отдав командирам частей распоряжение об отводе подчиненных им подразделений на восточный берег реки Лопань.

- Трус? Предатель? Возомнивший себя великим полководцем дурак? – вспыльчиво спросил Лебедев.

- Ни одно, ни другое, ни третье. – с оттенком грусти ответил Маршалков, - Думаю, что, принимая решение, Макшанов посчитал, что он лучше владеет обстановкой, сложившейся в полосе действий его дивизии. Тогда он и принял решение на отход, посчитав, что город удержать всё равно не удастся и в этих условиях он, как комдив, обязан сберечь людей и оружие…

- Но, в городе оставались другие части! Он слышал и видел, что войска ведут бой, командование знает и о нём, отправляя дивизии подкрепление. Ему передали приказ командарма, в конце то концов!!! Это… Подло и недостойно командира.

- Я не имею никакого морального права, осуждать комдива. К исходу дня, командование дивизии, равно, как и штаб обороны города, не имел устойчивой связи с частями. Вследствие этого, штаб обороны с опозданием реагировал на изменения, происходившие в обстановке. Возможно, что мой опыт, оказался недостаточным, для организаторской работы на таком уровне. Штаб обороны города также не был мне большим помощником в решении задач по организации боя, ибо кроме начальника штаба полковника Прихидько Николая Яковлевича в его составе не было ни одного штабного работника, обладавшего необходимыми командирскими и организаторскими качествами.

- И какое решение принял командарм? Вы говорили, что ответственность за оборону города, Ставка и фронт возложили на генерала Цыганова.

- Виктор Викторович устроил мне по телефону разнос, отстранил полковника Макшанова от должности, назначив комбрига Жмаченко Филиппа Феодосьевича исполняющим обязанности командира двадцать шестой.

генерал Ф. Ф. Жмаченко

- Значит и Цыганов согласился с тем, что Макшанов совершил воинское преступление и он виновен в том, что оборона рухнула так быстро!

- Не спешите с выводами, товарищ подполковник, - печально улыбнулся Маршалков. – Кто виноват в трагичной судьбе Харькова и рухнувшей столь скоро обороне, говорите? Перечислить? Можете записывать: Маршалков, Цыганов, Макшанов, маршал Тимошенко, командиры воинских частей и соединений гарнизона… Хватит, или продолжить?

- Получается, виноваты все, и никто конкретно…

- За невыполнение приказа и самовольный отвод дивизии, полковник Машанов был осужден. Приговор был суров – десять лет. Но, суд принял решение, направить его на фронт, понизив в должности. В Харьковском сражении сорок второго года, полк, которым командовал Дмитрий Фролович, был разбит, попал в окружении. Макшанов был ранен и в бессознательном состоянии попал в плен. Бежал. Сражался не то в Бельгии, не то во Франции. После Победы, был репатриирован в Советский Союз, прошёл строжайшую проверку, подтвердившую его невиновность.

- Надо же, как всё перемешалась. Судьбы защитников города, тесно переплелись с двумя трагедиями: обороной Харькова в сорок первом и злосчастным харьковским наступлением. – со вздохом сказал Лебедев.

- Знаете, возможно выскажу несколько крамольную мысль, но, проанализировав все, доступные мне сведения, я пришёл к выводу, что в сорок первом, судьба города была предрешена ещё до начала боевых действий. Надеюсь, Вы помните, что в начале октября резко ухудшилась обстановка на московском направлении?

Подполковник утвердительно кивнул.

- Катастрофические потери советских войск, в первые месяцы войны, падение Киева, исключительно сложная обстановка, сложившаяся в полосе Брянского и Южного фронтов… Очевидно, Ставка ВГК смирилась с неизбежной потерей города. Сняв дивизии и полки с других направлений, бросив значительные силы на защиту города, могли потерять и город, и людей. Фактически повторилась бы Киевская катастрофа, хоть и в меньших масштабах. Для войск Красной Армии, Харьков мог стать очередной западней, на что, по всей видимости, и надеялось немецкое командование. Поэтому решение об оставлении города было вполне рациональным и соответствовало сложившейся оперативной обстановке. – закончив речь, Маршалков откинулся на спинку кресла и скрести на груди руки.

Лебедев молчал, что-то обдумывая, анализируя, подбирая слова.

- Вы озадачены моим выводом? Считаете, что я не прав?

- Почему же? Скорее всего, Вы подробно проанализировали все доступные данные, сделав правильные выводы. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть карты, с обстановкой на всех фронтах. Но, меня беспокоит другое.

- И что же в моих словах вызвало Вашу тревогу? – всем корпусом подался навстречу собеседнику генерал.

- Товарищ генерал, я, конечно, выскажу свои сомнения и предположения, но, Вы позволите задать Вам несколько уточняющих вопросов?

- Задавайте. – в некотором недоумении ответил Маршалков.

- Товарищ генерал, перечисляя воинские части, переданные в подчинение Вам, как начальнику гарнизона, вы упоминали бронегруппу, вооруженную устаревшими танками. Она сыграла какую-то роль в обороне города?

- Да что она могла? Танки раздёргали по всем оборонительным рубежам. Но, даже если бы мы собрали всю технику в единый кулак, мы бы только ослабили оборону города, ускорив развязку.

- Допустим. – уклончиво ответил подполковник. – А на Харьковском тракторном Вы были? В цехах, на заводской территории?

- Нет, что мне там делать? – удивился генерал. Руководство завода вполне неплохо справлялось с задачей эвакуации, часть рабочих вступила в народное ополчение. Проверять минирование? На это есть сапёры. Я всё равно ничего бы толком не понял. Конечно, я общался с представителями ХТЗ. Я же говорил, что мы, по их заявкам, выделяли транспорт и личный состав. – несколько раздраженно ответил Маршалков. – А в чём дело? Считаете, что и здесь я что-то сделал не так?

- Нет, что Вы. Напротив, Вы сделали то, что и должны были. Тут дело вовсе и не в Вас, не в Ваших решениях.

- А в ком? – успокаиваясь спросил генерал.

- Позднее я постараюсь сформулировать ответ. Но, ещё один вопрос: насколько инженерные работы были обеспечены людьми.

- Хм. Мудрёно завернули. Отправкой людей занимались комитеты партии. Я прекрасно помню, что работников постоянно не хватало и нам приходилось отвлекать бойцов. Отчасти из-за этого, двести шестнадцатая так и не смогла организовать боевую подготовку.

- Ага! В огромном городе не нашлось людей. Не находите это странным?

- Может многие из тех, кому здоровье позволяло держать в руках кирку с лопатой – эвакуировались?

- Не исключено. Вы говорили, что полк народного ополчения был укомплектован едва не треть?

- Это по моим ощущениям. Постоянно объезжая рубежи обороны, этот полк я посещал обязательно. Знаю, как должен выглядеть полностью укомплектованный взвод или рота. Для человека, всю жизнь прослужившему в войсках, это видно с первого взгляда. Мне всё время казалось, что у ополченцев слишком мало людей. Возможно, большая часть их занималась инженерными работами, патрулированием, охраной сапёров или предприятий.

- Возможно. – согласился Лебедев. – Не помните, в ополчении были люди с тракторного завода?

- Понятия не имею! У комполка, может и были списки, с указанием кто и откуда прибыл, но для штаба обороны необходимо знать количество активных штыков, а откуда они – дело десятое – махнул рукой генерал. – Всё никак не могу понять, к чему Вы клоните?

- Попробую рассуждая логически, сформулировать посетившую меня мысль. Многие знают, что Харьковский тракторный производил не только и не столько тракторную технику, сколько танки. Если не ошибаюсь, единственный в мире пятибашенный танк вышел из его цехов?

- Не ошибаетесь, их детище. Так и «тридцатьчетвёрки» тоже их изобретение.

Советский тяжелый танк Т-35

- Вот! Войска обороняют город, в котором производят танки, современные, замечу, танки, грозу фашистов! Напрашивается схожий пример и обстоятельства – Сталинградский тракторный. Бои идут чуть не на территории, пока одни рабочие, с оружием в руках, отбиваются от врага, другие – продолжают клепать и ремонтировать танки.

- Звучит логично… Может необходимые станки и оборудование к тому времени уже эвакуировали? Нужных запчастей и механизмов тоже не было, вывезли. Вот они и не могли выпускать танки.

- Возможно. Но, ремонтные мощности остались. Завод же не останавливался, что-то же он производил. Скорее всего, на него стягивали, а затем ремонтировали танки.

- И что?

- Смотрите... Не знаю сколько, но несколько десятков Т-34, на заводе обязательно оставалось.

- И что? – перебил Маршалков, - Они же повреждены. Прежде, чем танки отдать в войска – их нужно отремонтировать. Вы же военный человек, прекрасно понимаете, что неисправную технику не возьмёт ни один командир подразделения!

- Даже вооруженный одними винтовками полк ополченцев? Тот самый, в котором служили рабочие ХТЗ? Допустим, у танка нерабочая ходовая. Его же можно использовать, как неподвижную огневую точку. Пушка, пулемёт броня… Это же – сила! Вы к баррикадам стягивали трамваи с троллейбусами. Неужели неисправный танк не защитил бы лучше?

- А если никаких танков на заводе не было?

- Сомневаюсь. И очень сильно. Неужели командование округом, фронтом, отказалось использовать такую крупную промышленную базу? Странно, что имевшуюся информацию не передали Вам.

Территория Харьковского тракторного завода глазами гитлеровцев в 1941 году

- Странно то, что я сам об этом не сообразил. Учу студентов, объясняю им важность и необходимость использования местных ресурсов, а сам – прокололся. Прожив в Харькове не один год, я знал о том, что они выпускают, но упустил…

Хорошо, допустим на ХТЗ действительно стояла неисправная, требующая ремонта техника. Вполне возможно, что какая-то часть танков могла использоваться для обороны города, но командование армией, штаб обороны города этого не учли. Но, почему об этом умолчало руководство завода? Партком? Коммунисты завода, наконец!

- Не знаю, - развёл руками Лебедев, - Вариантов может быть множество. Навскидку перечислю несколько: завод обязан был вернуть танки именно в те части, из которых они направлялись в ремонт; техника подлежала эвакуации; или посчитали, что из-за неисправности, к примеру, ходовой, нецелесообразно использовать танки, для обороны города…

- Да, гадать и строить предположения можно долго. А что-то конкретное известно? Может зря мы громоздим различные версии.

- Увы, конкретики у меня нет. Иначе бы рассказал. – вновь развёл руками подполковник.

- А к чему Вы спрашивали о количестве ополченцев и строителях оборонительных рубежей? Видите и в этом какой-то подвох?Моё упущение и недоработку?

- Напротив. Мне кажется, что Вы, командарм Цыганов или кто-либо ещё, мало что смогли бы изменить. Среди ополченцев были не только участники Гражданской, но Первой мировой?

- Скорее всего, да, были.

- Вполне возможно, они убеждали своих товарищей, соседей, знакомых, в том, что, если немец возьмёт город, ничего страшного не случится. «Немцы – нация культурная», «Германец не будет воевать с мирным населением.». Такие разговоры вполне могли ходить, создавая у жителей города определённый настрой.

- Что за вздор Вы несёте? Жители столицы Украины не захотели её защищать? Этого не может быть! Вспомните, сколько Красная Армия сражалась за Киев!

- На жителей могла негативно повлиять сдача Киева, Минска, Орла…

Генерал, опершись на кулаки, встал из кресла и грозным голосом, тяжело роняя слова, сказал:

- Как! Вы! Смеете обвинять жителей Харькова?! Обвинять коммунистов и комсомольцев города? Вы должны, обязаны знать то, как страдали они под фашистской пятой!

Лебедев тоже встал, одёрнул китель и спокойным голосом ответил:

- Товарищ генерал! Я никого не обвиняю. И про жизнь советский людей в оккупации, знаю немало, сестрички рассказали. В рассказе есть нестыковки и непонятные, для меня, моменты. Вы их прояснили. После этого, у меня появилась версия того, оборона города была столь кратковременной. Возможно, она неправильна. Не обладая всей полнотой данных, я мог допустить просчёт. Ваше предположение о том, что Ставка стремилась сберечь армию, не допустить потери войск и управления, вполне объясняют произошедшее.

- Впредь не делайте таких скоропалительных выводов. – ответил, успокаиваясь, генерал. После чего опустился в кресло.

- Думаю, что на этом, разговор о харьковской трагедии сорок первого, можно считать закрытым. – немного подумал и продолжил, рукой показывая собеседнику, чтобы он садился:

- Мы сегодня уже говорили о будущем. Уверен, что пройдут годы и настырный историк, или даже группа, желающих узнать в подробностях горькую правду, исследователей, изучит ход боёв за Харьков. День за днём, час за часом, шаг за шагом, они пройдут путь всех защитников города. На это понадобится время, придётся поднять множество документов всех воинских частей, участвовавших в обороне. Они изучат все решения, каждого командира, на каждом участке. Проанализируют их, предложат свои варианты. И тогда, только тогда, можно будет сказать: могли ли мы продолжать оборону, было ли это оправдано, или же мы исчерпали все ресурсы.

- Да, потомки и история всё и всех расставит по своим местам – ответил подполковник.– Верю, что приговор будет справедлив.

Маршалкова вымотал этот тяжёлый, нервный, неровный разговор. Его собеседника – тоже. Иван Иванович решил, что затянувшуюся беседу пора завершать и короткими, чеканными фразами продолжил:

- Выведя войска харьковского гарнизона, приступил к выполнению обязанностей помощника начальника Управления Тыла Юго-Западного фронта и продолжительное время работал за Начальника Управления.

В мае сорок второго – назначен начальником Курсов младших лейтенантов. Приступил к наведению порядка и созданию материальной базы, нов августе месяце был вызван в Военный Совет САВО, где мне было указано на тяжелое положение с учебой, бытом, хозяйством филиала курсов «Выстрел» и приказано было вступить в командование Курсами. Командовал Курсами около пяти лет. – голос его вновь потеплел из него ушла недавняя жёсткость. Тоном преподавателя и человека, которому есть чем гордиться, он коротко перечислил то, чего удалось добиться ему на этом посту:

- Учеба Курсов протекала в сложных условиях и при очень многих материальных недостатках. Учёбой были охвачены важнейшие звенья ком состава: командиры стрелковых пулеметных, минометных батальонов, командиры стрелковых, пулеметных, минометных рот, рот ПТР и автоматчиков. Курсы готовили снайперские команды на фронт, помощников начальников штабов полка по оперативной и разведывательной работе, финансовых и мобработников. Несколько рот рядового состава получили подготовку по программе младших командиров в Учебном батальоне Курсов.

За пять лет, с сорок второго по сорок седьмой, Курсы подготовили более десяти тысяч офицеров. Чирчик – Таваксай – Фергана это – важнейшие страницы истории Курсов. Золотой фонд кадров младших офицеров Советской Армии получили подготовку на Курсах Офицеров нашего Туркестанского Округа.

С июля сорок седьмого года по март пятидесятого года я был начальником штаба триста шестидесятой стрелковой дивизии Туркестанского округа.

С марта пятидесятого работаю в этой должности, Начальника Военной кафедры Самаркандского Института Советской Торговли. – завершил рассказ Иван Иванович и наконец переведя дух.

- Огромное спасибо, за Ваш рассказ – не кривя душой ответил Лебедев. – Я узнал много нового, того, о чём необходимо серьёзно подумать.

Маршалков кивнул, дескать понял, о чём речь. Но, не желая, чтобы разговор закончился несколько скомкано и, по всей видимости, желая оставить от встречи положительные воспоминания, Лебедев продолжил:

- Товарищ генерал. Вы долгие годы занимаетесь преподавательской работой, долгие годы руководили военным учебным заведением, сейчас – полугражданским. Но, продолжаете решать те же задачи – подготовка офицерских кадров, хоть и офицеров запаса. Как Вы думаете, есть ли проблема подбора преподавательских кадров, а если есть – то в чём она заключается?

- Лихо повернул! – улыбнулся Маршалков, - Даже тон такой выбрал, полуофициальный, не забыв и о интересах собственного управления. Что же, попробую ответить.

Рассказывая о себе, вы упомянули, что несколько лет были командиром курсантского подразделения…

Лебедев кивнул.

- Вы рвались на фронт и почти добились назначения, немного не успев.

Ещё одним кивком, подполковник вновь подтвердил сказанное.

- Вот. А сейчас время мирное. Может же быть такое, что командир роты, ни дня не служивший в войсках, с выпуска, да что с выпуска – первых дней службы в армии, видивший только стены своего ВУЗа, вдруг захочет выбрать другую стезю, немного иной путь. Если он не будет рваться на должность комбата, а захочет перейти на преподавательскую должность?

- Вполне нормальное, я бы сказал – обыденное и логичное решение.

- Вооот. А дальше? Что он сможет рассказать? Чему научить?

- Он же командовал, как Вы говорите, ротой. Значит определённый уровень знаний и навыков у него есть.

Маршалков несколько недовольно махнул рукой.

- Какие у него знания? Строевого и дисциплинарного устава? На уровне комвзвода – роты? А если его назначат на кафедру тактики? Он же ни в одних учениях не участвовал, все знания – теоретические, которые он нахватался из учебников и тех же уставов. Не совсем тех же, но всё-таки.

- Старшие товарищи помогут и подскажут, самообразование – тоже большая сила.

- Всё это теория. У него нет главного – практики. И первое, с чем он может столкнуться – недоверие и невысокое уважение в среде курсантов, тех, кого он обучает.

- Скажете тоже, товарищ генерал. Он – офицер, значит его будут уважать!

- Уважение просто так, ниоткуда, не берётся. Его заслужить надо! Уж извините, что прописные истины говорю.

- Это не такая уж и большая проблема. Если педагог грамотный, знает свой предмет, умеет донести, разъяснить слушателям…

- Вот это и есть та самая проблема, которую и должны решать кадры. К примеру – ГУК. Вот вы как подбираете преподавателей в ВУЗы? «Чистое», без взысканий, личное дело, подходящая должность, соответствующее звание – кандидат достоин назначения. Так?

- Не совсем моя сфера деятельности, но соглашусь – именно так. А в чём проблема?

- Видите ли, - задумчиво сказал Маршалков, - педагог, учитель – это не просто должность или «клетка» в штатном расписании. Педагог – это призвание, как бы высокопарно не звучало. Нужно уметь простым языком объяснить сложное. Необходимо многое знать, а ещё больше – изучить и понять.

- Это какой-то профессор сразу получается. – усмехнулся Лебедев. – А профессоров на все должности не напасёшься.

- И не надо. Людей необходимо подбирать. Характеристик, заключений аттестационных комиссий и прочих документов – мало. Необходимо понимать, к чему офицер склонен. Отличный комбат, не всегда хорош, как офицер штаба армии, хороший штабист может «завалить» командование, придя на преподавательскую работу – оба они могут так и не стать хорошими педагогами, читая лекции по бумажке, не смея отойти от учебников ни на шаг.

- Такие педагоги тоже нужны. – убежденно ответили подполковник, - Должен же кто-то вкладывать в юные головы незыблемые истины.

- Военная наука… Да, да – наука. Она тоже не стоит на месте. Она развивается вместе с обществом.

На сей раз подполковник промолчал. Это «развитие», в виде «реформ», он видел своими глазами.

- Не знаю, смог я Вас убедить или нет, но просили мою точку зрения – получайте. Теперь думайте, пригодится она Вам или это так, ничего не значащие слова без пяти минут пенсионера. – с улыбкой закончил Маршалков. – Вас проводить? Может такси вызвать?

- Такси не помешает, всё же с пакетом поеду.

- Точно! Пакет! Чуть не забыл. Девушки давно должны всё были приготовить. Команду ждут.

В это время в дверь постучали ив кабинет зашла одна из приносивших чай девушек.

- Иван Иванович, документ запакетирован, товарищу подполковнику осталось расписаться в реестре и получить. – сказала жгучая брюнетка, протягивая Лебедеву листок, другой рукой крепко удерживая пакет и какой-то журнал.

Лебедев поставил размашистую подпись, указал своё звание, фамилию и звание. Затем девушка заполнила книгу и, оставив документы, выпорхнула из кабинета.

- Давайте прощаться? – спросил Маршалков.

- До свидания, товарищ генерал! Огромное спасибо за то, что посвятили мне весь день. Я многое понял и узнал.

- Пожалуйста. И Вам спасибо. Нечасто удается встретить столь благодарного слушателя.

***

Домой генерал пришёл в прекрасном расположении духа. От утренних тревог не осталось и следа.

Немного удивившись переменам, произошедшим с настроением мужа, Анна Осиповна позвала его ужинать, расспрашивая, как прошёл день.

- День прошёл просто замечательно, - переодевшись, приведя себя в порядок и садясь за стол, сказал Иван Иванович. – Встретил прекрасного слушателя, умеющего слушать и понимать! – подняв в руке вилку, как бы подчеркнул он важность сказанного.

- Новый преподаватель? У тебя нет вроде вакантов на кафедре?

- Гость. Из Москвы! Был в Самарканде по службе, заодно заехал и к нам.

- А к вам зачем? С проверкой? – с тревогой спросила жена.

- Нет, Начальник ГУКа приказал заехать, кое-какие документы забрать.

- Так отдал бы и всё. Чего тут разговоры разговаривать.

- У него время было. И желание. Захотелось узнать подробности моей биографии. – чему-то ухмыльнулся генерал.

- И как?

- Узнал. – коротко ответил Иван Иванович, приступив с удовольствием и наслаждением к ужину.

Поздно вечером, уложив сына спать и усевшись за стол вдвоём, чета Маршалковых продолжила разговор. Начал его Иван Иванович, задумчиво сказав:

- Знаешь Аннушка, кажется сегодня я понял, куда уйду из этого мира.

- Тьфу на тебя! Ещё чего придумал! Нам ещё сына растить и растить.

- Конечно, дорогая. Да и произойдёт это очень нескоро.

- И чего же ты понял? – успокоившись спросила жена.

- Все мы, закончив путь земной, встанем в батальоны и полки. Бессмертные роты, полки, дивизии, армии и фронты…

- Это вы, военные. А остальные?

- Найдётся в этом строю место и пахарю, жнецу, кузнецу и художнику. И весь этот, огромный, многовековой, величественный строй, будет делать одно, но великое дело – хранить нашу Родину, наше Отечество. Беречь её, оставаясь в душах и памяти потомков…

- Я поняла твою мысль. Плечом к плечу с вами, защитниками Родины, встанем и мы, женщины, жёны, матери. Будем незримо любить, беречь, ждать, помогать так, как это можем только мы.

- Да, ничего не может сравниться с материнским сердцем, с любовью женщины к своему мужу, детям, родным людям.

- А как начнут они о нас забывать? Конечно не сейчас, лет через семьдесят или поболее?

- Если начнут забывать, тогда мы начнём просто исчезать, растворившись, исчезнув во времени. – печально ответил генерал. – Останутся только тени воспоминаний. Нельзя им этого допустить. Им, нашим потомкам, детям, внукам. Никак нельзя…

[1] Военно-хозяйственная академия им. Молотова

[2] При описании обстановки, оборонявшихся частей, их численности и всего, что связано с обороной Харькова, использованы сведения из книги Мельникова, Владимира Михайловича. Харьков в огне сражений. Забытый 41-й. — Харьков.

[3] Штаб армии