Генри Вуд. Эшлидьятский призрак

Глава I

ВСТРЕЧА НА ОХОТЕ

Был ясный осенний день. Солнце теплое, почти как в летний день, сияло на поля пшеницы, с которых только что были собраны золотистые колосья, и освещало вершины деревьев и синие холмы вдали, а близкие очерки ландшафта выставляло в полной светотени. Ландшафт был прекрасен; когда вы смотрели на него с пригорка: он включал холмы и долины, реки и пастбища, леса и равнины. Между ними виднелись следы деловой жизни; замки, коттеджи, деревушки, железные дороги, церкви, колокольни которых высились высоко, указывая путь к лучшему миру.

Город Прайорс-Эш, лежащий в долине, в это веселое утро горел одушевлением. Это был первый день охоты со сворою, знаменитою в графстве, и люди из ближних и из дальних мест стекались посмотреть на этих собак. И старые, и молодые, и знатные, и простые — все спешили на охоту. Хозяин охотничьих собак, полковник Макс, привык в такие дни угощать в своем доме столько гостей, сколько могло поместиться в его огромной столовой; прекрасное было зрелище и много зрителей стекалось смотреть на процессию, отправлявшуюся на завтрак к полковнику после охоты. Полковник Макс любил поддерживать этот обычай. В этот год охота началась необыкновенно рано.

Стеклась веселая толпа на широком, открытом пространстве.

Со стороны противоположной той, где находился полковник Макс со своими гостями, на прекрасной лошади подъехал высокий величественный мужчина пожилых лет. Черты его были так правильны, как будто высечены из мрамора; его прекрасные голубые глаза еще сверкали, а белоснежные волосы, несколько длинные сзади, придавали ему наружность патриарха. Но здоровый румянец, когда-то составлявший характерную черту в его лице, сбежал теперь с его лица, покрытого болезненной бледностью, и он постоянно наклонял свое тело, как будто от слабости ему было трудно держаться на лошади. Приближение его заметили и многие бросились приветствовать его. Никого так не уважали знакомые, как сэра Джорджа Годольфина; ничье имя так не почитали в графстве.

— Как приятно, сэр Джордж, видеть вас опять здоровым!

— Я решился выехать, — сказал сэр Джордж, пожимая руки направо и налево. — Долго сидел я взаперти; скучная была болезнь; полгода не выходил я из дома. Моя супруга хотела усадить меня в коляску сегодня, но я не согласился. Если бы я не был в состоянии держаться на лошади, я остался бы дома.

— Вы чувствуете еще слабость? — заметил кто-то.

— Да; я боюсь, что силы оставили меня навсегда.

— Вы не должны этого думать, сэр Джордж, теперь, когда вы настолько выздоровели, что могли выехать, вы будете поправляться каждый день.

— Не теряйте мужества, мой милый, — сказал полковник Макс.

Сэр Джордж весело взглянул на полковника Макса.

— Кто вам сказал, что я теряю мужество?

— Вы сами. Когда человек начинает говорить о том, что он лишился сил, разве это не доказательство того, что он потерял мужество? Уныние еще не вылечило никого, а погубило тысячи.

— Завтра мне минет шестьдесят шесть лет, полковник, и если в эти года я могу лишиться мужества, то моя жизнь не ко многому мне послужила. Молодые люди могут слабеть при приближении смерти, а старые не должны.

— Шестьдесят шесть лет! — воскликнул полковник Макс. — Я никогда не считаю моих лет, но знаю, что я не моложе вас, а могу прожить еще тридцать лет.

— Надеюсь, полковник, — горячо отвечал сэр Джордж Годольфин. — Прайорс-Эшу было бы трудно расстаться с вами.

— Уж этого я не знаю, — смеясь, ответил полковник. — Я знаю только то, что мне было бы трудно расстаться с жизнью. Как я жалею, что вы утром не были с нами!

— Я сам очень жалею. Вы опять, пожалуй, обвините меня в унынии, а я скажу, что, кажется, мне уже не придется больше бывать на охоте. Мне было трудно доехать и до этого места. Вы видите леди Годольфин? Она должна быть здесь.

Полковник, человек низенького роста, приподнялся на стременах и осмотрел всю толпу.

— Она, верно, в коляске?

— Разумеется, — ответил сэр Джордж. — Она не амазонка.

Он не признался, по какой причине осведомлялся о коляске своей жены — он чувствовал головокружение и был бы рад сесть в экипаж. Он не объяснил и того, что он не мог сам осмотреться кругом, опасаясь упасть с лошади.

— Я не думаю, чтобы она приехала, — сказал полковник Макс — Я не вижу вашей ливреи. А все дамы теперь так похожи одна на другую в этих шляпках с перьями, что я не узнал бы и своей жены — если бы у меня была жена — в двенадцати шагах.

В эту минуту к сэру Джорджу подъехал мужчина среднего роста, с черными волосами, с темно-серыми глазами и с бледным спокойным лицом. Ему могло быть лет тридцать восемь, и поверхностный наблюдатель нашел бы его «незначительным» и не удостоил бы бросить на него вторичный взгляд. Но в его лице была некоторая привлекательность, которая шла прямо в сердце, и голос его звучал необыкновенно ласково и нежно, когда он говорил, пожимая руку сэра Джорджа.

— Милый батюшка, как я рад видеть вас здесь!

— И наверное удивлен, Томас, — ответил сэр Джордж, улыбаясь своему сыну. — Подъезжай поближе и дай мне положить руку на твое плечо. У меня что-то кружится голова.

— Напрасно вы выехали верхом, — заметил Томас Годольфин, подъезжая ближе к отцу.

— Я думал, что воздух и движение принесут мне пользу. После такого заточения, в каком пришлось высидеть мне, чувствовать маленькую слабость — ничего. Ты не поедешь с охотниками, Томас, — продолжал сэр Джордж, приметив простой костюм сына.

Улыбка пробежала по губам Томаса Годольфина.

— Нет, я редко следую за охотой; я предоставляю это удовольствие Джорджу.

— А здесь повеса Джордж? — спросил сэр Джордж, отыскивая кого-то в толпе и с любовью и восторгом в глазах.

Но глаза его не отыскали того предмета, на котором думали успокоиться.

— Он наверное здесь, но я его не видел. А где твои сестры?

— Их здесь нет. Они не захотели приехать...

— Говори за Джанет и за Сесилию, Томас, — перебил голос молодой девушки.

Сэр Джордж посмотрел вниз; сын его посмотрел вниз возле них стояла вторая дочь сэра Джорджа, Бесси Годольфин. Это была смуглая, живая, деятельная, небольшого роста девица лет тридцати, с темно-серыми глазами и очень бойким языком.

— Бесси! — воскликнул сэр Джордж с удивлением. — Ты пришла сюда пешком?

— Пешком, папá? Томас спрашивал нас, хотим ли мы ехать на охоту. Джанет, которая, как вам известно, всегда хочет распоряжаться и повелевать, отвечала, что мы не поедем. Сесилия почтительно согласилась с нею. А я захотела прийти и пришла одна.

— Почему же ты не велела заложить коляску, Бесси? — заметил Томас Годольфин. — Тебе не следовало приходить пешком. Что подумают об этом?

— Что подумают! — повторила она, подняв свое приятное личико на брата с выражением лукавой независимости. — Пусть думают, что хотят: я Бесси Годольфин. Как много пришло пешком!

— Никто в твоем звании, Бесси, особенно, кто имеет экипажи и лошадей, — сказал сэр Джордж.

— Папá, мне приятнее ходить на своих ногах, чем прятать их под амазонку или в экипаж. Вы знаете, я никогда не могла подчинить себя моде и приличиям, — ответила Бесси, смеясь, — Милый папá, как я рада видеть вас! Я так обрадовалась, когда услышала что вы здесь! Как Джанет будет теперь жалеть, зачем она не поехала!

— Кто сказал тебе, что я здесь, Бесси?

— Старик Джекил. Он стоял, облокотившись на палисад, когда я проходила мимо, и закричал мне: «Барин поехал на охоту, мисс Бесси!» Папá, все радуются, что вы выздоровели и опять с нами.

— Не совсем еще, Бесси. Однако мне гораздо лучше. Благодарствуй, Томас. Слабость прошла.

— Леди Годольфин нет здесь, папá?

— Должна быть здесь. Хотелось бы мне увидеть ее коляску; тебе надо сесть к ней.

— Я не за тем пришла сюда, папá, — возразила оживленная Бесси несколько горячо.

— Милая моя, я желаю, чтобы ты села вместе с ней.

— Я введу новую моду, папá, — ответила Бесси, опять смеясь, — а в будущем году вы увидите, что все подражательницы моды явятся сюда пешком. Я говорю, что я — Бесси Годольфин.

Сэр Джордж присматривался к пестрой толпе, но жены своей найти не мог. Дамы по большей части были в экипажах, немногие были верхом; много здесь было хорошеньких дам, много хорошеньких девушек, и спортсмены порхали около них, любуясь их красотой, в ожидании, когда начнется дело, из-за которого они приехали сюда.

Несколько поодаль от толпы, грациозно держась на лошади, находилась прекрасная девушка с правильными чертами и с блестящими черными глазами. Она была выше обыкновенного роста и прекрасно сложена, с тонкой талией и с бесподобными плечами. На ней был довольно странный костюм и по одной этой причине много глаз было устремлено на нее, ярко-зеленая амазонка с вызолоченными пуговицами у корсажа и на рукавах. Зеленая шапочка с пером зеленым с золотом, надвинутая на лоб — этот костюм еще не видели в Прайорс-Эше и смотрели на него с некоторым сомнением. Но, как вам известно, не костюм собственно обсуждается: это зависит от того, кто его наденет; а молодая девушка в этом костюме была теперь в моде в Прайорс-Эше, поэтому на ее перо и амазонку смотрели благосклонно. Она не могла бы надеть костюма более приличного для рода ее красоты.

Наклонившись к ее седлу — потому что, хотя она была высока, он был еще выше — с ней говорил мужчина благородной наружности. В его прекрасном прямом стане, в белом цвете лица, в волнистых волосах, прекрасных чертах и темно-голубых глазах можно было найти сильное сходство с сэром Джорджем Годольфином. Но на губах молодого человека чаще виднелась улыбка, чем на губах сэра Джорджа, потому что лицо его всегда было несколько серьезно, а в голубых глазах сверкал более веселый блеск, чем у отца; но белый цвет лица принадлежал прежде сэру Джорджу, придавая ему, как теперь и его сыну, нежную, почти женскую красоту. Старик сэр Джордж звал сына повесою; по это название было дано ему с любовью, гордостью и восторгом. Молодой человек наклонился к седлу своей собеседницы, и его веселые, голубые глаза сверкали неподдельным восторгом, когда он разговаривал с этой девицей, черные глаза которой платили ему тем же восторгом. Опасны были глаза Шарлотты Пэйн.

— Вы всегда держите так ваши обещания? — спросила она его.

— Я ничего не обещал вчера, насколько я помню. Если бы я дал вам обещание, я сдержал бы его.

— Изменник и вероломный! — вскричала она. — Обещания мужчин так же продолжительны, как и слова, начертанные на морском песке. Вы встретились со мною вчера, когда я была в коляске с мистрисс Верралл, и она просила вас сжалиться над двумя одинокими дамами и приехать в Эшлидьят вечером и развлечь нашу скуку — вы что отвечали?

— Что я буду, если возможно.

— И ничего более положительного не подразумевалось?

Джордж Годольфин засмеялся. Может быть, его совесть говорила ему, что он подразумевал более, когда пожимал эту прекрасную руку, которая теперь держала поводья. Веселый Джордж имел намерение развлечь скуку Эшлидьята, если не представится ничего более привлекательного. Но представилось нечто более привлекательное, и он провел вечер в обществе той, которая была для него дороже Шарлотты Пэйн.

— Мне непременно надо было быть в другом месте, мисс Пэйн, а то, поверьте, я был бы в Эшлидьяте.

— Непременно! — повторила она и глаза ее сверкнули гневом, — Я знаю, где вы были: у леди Годольфин.

— Точно так. Мне приказал отец.

— О!..

— Просил, если не решительно приказал, — продолжал Джордж. — А желание его теперь имеет цену: он, вероятно, недолго останется с нами.

Насмешливая улыбка, прелестная и очаровательная, наиграла на ее великолепных пунцовых губах.

— Назидательно слушать сыновние чувства, выражаемые мистером Джорджем Годольфином! Позаботьтесь поступать, соображаясь с ними.

— Неужели вы думаете, что мне нужно это наставление? Как же мне помириться с вами?

— Приезжайте в Эшлидьят в какой-нибудь другой вечер, пока продолжается нынешняя луна: я хочу сказать, когда она освещает раннюю часть вечера.

Она понизила свой голос и тон ее сделался серьезен. Джордж Годольфин посмотрел на нее с удивлением.

— Какое это суеверие существует насчет Эшлидьята? — продолжала она все шепотом.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — сказал он торопливо.

— Затем, что вчера, когда я сидела на скамейке под ясеневыми деревьями, смотря на дорогу и поджидая вас — но могу вас уверить, что в этом признании нет ничего лестного для вашего тщеславия. Когда мужчина дает обещание, я ожидаю, что он сдержит его; и думая, что вы придете непременно; я поджидала вас, как я могла бы поджидать слугу мистрисс Верралл, если бы я послала его за чем-нибудь и ожидала его возвращения.

— Благодарю вас, — сказал Джордж Годольфин, смеясь. — Но оставьте пока в покое мое тщеславие и продолжайте, что вы говорили.

— Вы суеверны? — спросила она его, не обращая внимания на его просьбу.

— Нет, — ответил Джордж Годольфин. Но в голосе его слышалась странная нерешительность. — Пожалуйста, продолжайте, Шарлотта!

Он в первый раз назвал ее по имени, и, хотя она видела, что это было сделано бессознательно в минуту волнения, щеки ее вспыхнули.

— Вы видели когда-нибудь призрак? — спросила она чуть слышно.

Джордж кивнул головой.

— Какую форму он принимает?

Джордж Годольфин не отвечал. Он, по-видимому, погрузился в мысли.

— Форму дрог, на которых стоит что-то, покрытое саваном, что можно принять за гроб; а в голове и в ногах виднеется по две плачущие фигуры, — шепнула она.

Он опять кивнул головой очень серьезно.

— Я видела это вчера, право видела. Я сидела под деревьями и видела странную тень при лунном сиянии...

— Где? — перебил он ее.

— В дикой части парка, прямо против свода. Мистер Верралл говорит, что он удивляется, как сэр Джордж не велит вырубить этот дикий терн.

— Это было уже сделано, но кусты опять выросли.

— Ну, я сидела там и видела эту необыкновенную тень. Она тотчас привлекла мое внимание. Я спрашивала себя, что набрасывало ее? Я и не подумала об эшлидьятском суеверии... Я подумала только: какой странный вид имеет эта тень. Это походило на парадные похороны, когда гроб стоит на дрогах, и один провожатый сидит в голове, а другой в ногах. Эту тень можно было принять за огромный надгробный памятник с двумя статуями, плачущими над ним, а кусты вокруг приняли формы гробниц поменьше, одни квадратные, другие продолговатые; одни высокие, другие низкие; но все походили на могилы при лунном сиянии.

— Тень от луны часто принимает фантастические формы для живого воображения, мисс Пэйн, — небрежно заметил Джордж.

— Не приходила ли такая же фантазия другим прежде меня? Я помню, что я слышала это.

— Говорят. Но для моих глаз эти тени не принимают никаких форм, — возразил он с насмешливой улыбкой. — Когда я знаю, что кусты — кусты, я никаким порывом воображения не могу превратить их в могилы; вы, должно быть, набили себе голову этим эшлидьятским вздором.

— Уверяю вас — нет, — возразила она твердым тоном. — Я вспомнила об эшлидьятских рассказах уже долго после того, как я смотрела. В одно мгновение в голове моей мелькнула мысль, что это должен быть призрак.

— Что, мисс Пэйн?

— Призрак. Я вспомнила, что призрак, которого так опасаются Годольфины, принимает форму гроба с плачущими над ним...

— Вы, верно, это говорите о Годольфинах прошлых веков, — перебил Джордж тоном спокойного упрека. — Я никого не знаю теперь, кто опасался бы его, кроме моей суеверной сестры Джанет.

— Как вы обидчивы на этот счет! — вскричала она с небрежным смехом. — Знаете ли вы, Джордж Годольфин, эта самая обидчивость показывает, что и вы опасаетесь этого призрака. Не это ли опасение убило мистрисс Годольфин? — прибавила она тоном серьезной симпатии.

— Нет, — ответил он. — Если вы будете слушать сплетни всех здешних старух, у вас накопится порядочный запас басен.

— Оставим это. Если я повторила басню, это потому, что я слышала ее. Но теперь вы поймете, почему было мне досадно, что вы не пришли вчера. Не вашего милого общества жаждала я, как вашему тщеславию вообразилось, но мне хотелось, чтобы вы видели этот призрак. Как пристально эта девушка смотрит на нас!

Джордж Годольфин обернулся при этой последней фразе. В открытой коляске, подъехавшей к этому месту, сидели две дамы и обе смотрели на них. Одна была молодая девушка с бледным кротким лицом и черными глазами, столько же замечательными по их утонченной нежности, сколько глаза мисс Пэйн были замечательны по их блеску. Другая была дама средних лет, моложаво одетая, цвет лица которой был так необыкновенно бел, что внушал подозрение в его искусственности. Это была леди Годольфин. Она поднесла лорнет к глазам и посмотрела на толпу.

— Мария, кто это верхом? — спросила она. — Что-то зеленое.

— Это Шарлотта Пэйн в зеленой амазонке, — ответила молодая девушка.

— В зеленой амазонке! А на голове ее что блестит такое?

— Золотое перо.

— Она должна казаться прелестной! Она очень хороша собой, не правда ли?

— Для тех, кто любит этот род красоты, — ответила Мария Гастингз.

Красота Марии Гастингз, конечно, принадлежала не к этому роду. Спокойная, скромная, кроткая, она могла только удивляться, как могут некоторые женщины одеваться в яркие амазонки с золотыми пуговицами и перьями и скакать за собаками через канавы и заборы. На мисс Гастингз была хорошенькая белая шелковая шляпка и белая кашемировая мантилья. Ничего не могло быть проще: она была дочь пастора.

— Вот в этих-то случаях как я сожалею о моей близорукости, — сказала леди Годольфин. — Это кто говорит с нею? Что-то похоже на Джорджа Годольфина.

— Это он, — сказала Мария. — Он едет к нам.

Он пробирался на своей лошади сквозь толпу, раскланиваясь со всеми: Джордж Годольфин был всеобщим фаворитом. Прекрасные глаза Шарлотты Пэйн следовали за ним с несколько потускневшим блеском: он не принадлежал ей до такой степени, как она желала.

— Как ваше здоровье, леди Годольфин?

Но рука его была протянута Марии Гастингз и щеки ее так вспыхнули, как щеки Шарлотты Пэйн, когда он наклонился шепнуть ей слова, слишком дорогие для нее.

— Джордж, знаете ли вы, что отец ваш здесь? — сказала леди Годольфин.

— Неужели? — спросил Джордж с удивлением.

— Да, и еще верхом. Как это неблагоразумно! Но его никак нельзя было отговорить, Он вдруг решился. Я полагаю, его прельстила красота утра. Мисс Мария Гастингз, какой вздор говорил вам Джордж? Как красны ваши щеки!

— Что я говорил ей? — смеясь, повторил Джордж Годольфин. — Я ее спрашивал, откуда щеки ее взяли свои розы.

Напор толпы заставил сэра Джорджа Годольфина и окружавших его ближе подвинуться к коляске. Леди Годольфин опять поднесла к глазам лорнет.

— Это Бесси? Милая моя, с кем это вы поехали?

— Я пришла пешком и одна, леди Годольфин.

— Ах, Боже мой, — произнесла леди Годольфин, — какие странные вещи делаете вы, Бесси! И сэр Джордж позволяет вам?

— Сэр Джордж не позволяет, — сказал старик. — Сэр Джордж уже велел ей сесть в коляску. Отвори дверцы, Джеймс.

Бесси смеялась, садясь в коляску. Она весело повиновалась отцу, но она вела войну с тем, что свет называет этикетом.

— Я надеялась встретить здесь ваших сестер, Бесси, — сказала леди Годольфин. — Вы все должны обедать у меня сегодня. Мы должны праздновать первый выезд вашего отца. Передайте им приглашение.

— Непременно, — сказала Бесси. — Мы будем очень рады. Я знаю, что Джанет никому не давала слова.

— Помните, мы обедаем рано — в пять часов; сэр Джордж ждать не может.

— Обед, когда надо быть ужину, — сказала несветская Бесси. — Джордж, ты слышишь? Леди Годольфин приглашает нас в пять часов.

Толпа зашевелилась, бросилась приготовлялись спускать собак. Джордж Годольфин торопливо отъехал от мисс Гастингз, хотя успел шепнуть ей:

— Прощайте, моя дорогая.

Когда она увидела его опять после шума и суматохи, он скакал за собаками рядом с Шарлоттой Пэйн.