Генуэза

Часть 1. Стрелок.

Пролог

Я с сегодняшнего дня

Мастер меткого огня.

Мама этого не знала,

Увела домой меня.

А.Барто.

Эрлирангорд.

Август 1897 года.

Стоя возле «крысятника» -- так называли в народе окружные централы Департамента печати и безопасности Метральезы – Анджей Саварин медлил, как перед походом к дантисту.

Три года назад – когда он оказался свидетелем крушения поезда на мосту в Эйле – Анджей даже представить не мог, что окажется в этой точке. Что, несмотря на все свои скитания и беды, он вообще станет писателем, будет мечтать о публикации своего романа и, следовательно, окажется здесь – перед входом в «крысятник».

Он колебался и тянул время. Раздумывал. В голове роились тяжелые слухи о происходящих здесь с гражданами ужасах. То, что его вызвали не в главный департамент — ампирное здание на Шарделевском проспекте с львами-щитодержателями и штандартами вдоль фасада, а в филиал в Митиной слободе, почему-то особенно пугало. Вот тебе и чистый паспорт, подумал Анджей с тоской. Вот тебе и негаданная-нежданная встреча с государыней в поезде, тогда показавшаяся судьбоносной. Будто награда за все его злоключения.

«Лично рекомендую к печати», -- так она сказала. Государыня. А он сперва не поверил. А потом, глядя в ее лицо, бледное от недавних слез, вдруг представил себе совсем другую судьбу. Публикации, ковровая дорожка от подъезда до издательства, гонорары, сытая, обеспеченная, спокойная жизнь. У него, недоучки, бросившего Корпус, три года скитавшегося по помойкам, замирающего от липкого ужаса каждую секунду.

Он поверил. И после думал о ней, жалел ее, облыжно обвиненнуюи преданную, раненную в войне за веру; искренне молился за здравие! Получил что хотел, идиот легковерный?!

На солнце блестела скромная вывеска: «Объект городской службы специального назначения»; тут же помещался распорядок службы, из которого следовало, что прием граждан ведется с 6.00 до 22.00 без перерыва и выходных. Сияло чистотой вымытое с мылом гранитное крыльцо, за аккуратным низким штакетником из витых чугунных прутьев томно распускались желтые и огненно-красные георгины. Стояли рядком лакированные коляски и сверкающие авто. И все это благолепие казалось фальшивым, как зайцы из моркови в эрлирангордских кафе послевоенных голодных времен.

Еще не поздно было передумать. Развернуться, убежать. Снова скрываться, бродяжничать — Анджей хлебнул этого по горло. Перебиваться случайными заработками, завшиветь, подхватить заразу. Сдохнуть в подворотне, наконец. Из-за собственной гениальности. Из-за текстов, которые крушат и переворачивают мироздание — а собственному создателю ни славы, ни радости не принесли.

Хотя, скорее всего, бежать уже поздно. За ним уже следят, просто он по наивности своей этого не замечает. Анджей стиснул зубы. Предъявил охраннику на входе повестку и вошел.

Коридоры «крысятника» были длинными и извилистыми, как нутро дракона, в них было сумрачно и пахло пылью. Так, по крайней мере, показалось Анджею, пока он разыскивал указанный в повестке кабинет, то и дело спотыкаясь о вытянутые в проход ноги дожидающихся очереди посетителей. Сидели немногие. Куда больше ходили либо подпирали стены, выкрашенные немаркой зеленой краской, и чудилось, без этой грустной помощи филиал департамента печати и безопасности рухнет, как покосившаяся изба.

Вопреки страхам Анджея, возле нужной двери очереди не было. Это его почему-то обрадовало. Точно сулило сказке хороший конец.

Озабоченная рыженькая барышня, по виду не старше Саварина, из-за письменного стола протянула руку к повестке. Суховатое лицо, как только девушка прочла повестку, сразу сделалось слащавым и сочувствующим. Она попросила Анджея присесть, собственноручно сварила кофе, подала хрупкую, не больше наперстка, чашечку, и Анджей осторожно выпил, боясь, что заболит сердце. Но сердце не заболело, кофе был сладким и в меру крепким — такой редко подают в присутственных местах. И Саварин загадал, что если сейчас произойдет еще что-то приятное, то в его жизни все будет хорошо. И ковровая дорожка к издательству тоже обязательно будет. Ведь если бы узнали его настоящее имя, или кто-то донес — Анджея не стали бы сюда вызывать и кофе поить. За ним бы просто тихо пришли однажды ночью, и заступничество Надежды, смотрительницы бывшей библиотеки Одинокого Бога, ничем не помогло.

— Подождите минуточку, — барышня порылась в ящиках стола и достала знакомую папку: коричневую, картонную, с белыми завязками. Ту самую, что Анджей отдавал государыне. Лично в руки. — Мне очень жаль…

Саварин раскрыл обложку. Поверх рукописи наискось лиловыми противными чернилами — ну отчего в государственных конторах они всегда такие гадкие — было выведено крупным округлым почерком: «Отказать».

У Анджея остановилось сердце. Всего на секунду.

— Там в конце… заключение…

Служащая департамента по-настоящему ему сочувствовала. А может, виной был королевский росчерк под документом — заставлял опасаться. Несмотря на то, что просителю отказали.

Анджей перелистнул страницы. В конце было отпечатанное на машинке вложение: «Текст признать социально опасным, к чтению и распространению запретить. Обязать автора в течение трех дней пройти регистрацию и сдать остальные рукописи на предмет изучения экспертным советом Департамента печати и безопасности». Внизу три подписи: магистра ликвидации последствий Вторжений, легата Церкви кораблей в Эрлирангорде и главы этого самого департамента. Дата. И личный вензель ее величества. А поверх размытая круглая печать.

Саварину было трудно дышать. Он раздернул узел галстука и расстегнул ворот рубашки. Руки тряслись. Ему все казалось, что сотрудница «крысятника», прочитав вердикт с ним вместе, немедленно вызовет охрану. Но она только теребила выбившуюся из прически рыжую прядь. Сочувствовала.

— Я пойду?

— Да, конечно. Мне очень жаль…

Солнце прыгало в ее рыжей косе. Анджей вспомнил такую же рыжую Данаю, вторую жену покойного Халька. Сглотнул.

— Оставьте мне паспорт для регистрации. Заберете через три дня.

Рука никак не хотела извлекать из-за пазухи документ. Анджей до крови прокусил губу, пока сумел с рукою справиться. Неловко поклонился, сгреб папку. Завязки выскальзывали из пальцев.

— Простите, это останется у нас. Вердикт можете забрать.

— Да-да. Конечно, — он свернул вчетверо плотный непокорный лист, сунул во внутренний карман своего нелепого пиджака вместо паспорта и, боясь расплакаться, вывалился из кабинета. А может, это от пыли слезились глаза.

Анджей притулился в темном углу, молясь, чтобы на него не обратили внимания. Никто и не обращал.

Три дня. У него есть три дня свободы и надежды. А потом…

А может, никто за ним и не следит. Хороших топтунов в Метральезе, пожалуй, меньше, чем писателей. А плохого бы Анджей заметил. К тому же он, как-никак, личный знакомец государыни. Губы парня жалко дрогнули.

Услыхав скрип двери, рыжая подняла голову:

— Вы?..

— Простите. Могу я как-то обжаловать?..

— Можно подать прошение в Канцелярию Твиртове.

-- А лично? Государыне? – спросил он с вызовом. Как будто то мимолетное знакомство в поезде давало ему право не только упоминать королеву, но и надеяться на ее персональное заступничество. Хотя – назвать ее по имени он никогда бы не отважился.

-- Ее величества нет сейчас в Твиртове.

— А где?..

— Я случайно слышала… — девушка покраснела. — Она на городской квартире. Адрес сообщить я не имею права. Мне, правда, очень жаль.

Анджей кивнул, прощаясь.

На улице купил у разносчика «мерзавчик». Выглотал, не чувствуя вкуса. Адрес не проблема, адрес он узнает у Лаки. По старой дружбе. Но, прежде всего, надо съездить в Эйле, в свой старый дом, где он не бывал, кажется, целую вечность. Трех дней, отпущенных вердиктом, на это путешествие ему вполне хватит.

Анджей подумал, что не верит в силу слова. То или обманывает, или сбывается как-то не так. А оружие, подумал он в пьяном угаре, оружие — нет, не подведет. На последнюю мелочь, которую наскреб по карманам куртки, он взял билет в общий вагон поезда «Эрлирангорд - Эйле».

Дом встретил Анджея тишиной и запустением, кисловатым запахом давно прогоревшей печки и осыпающейся с кустов недозрелой малиной. Он откопал зарытый в подполе «сэберт» и вернулся в столицу.