Геометрия Лобачевского

Посвящается Университетской автошколе

Дальние подступы к улице Лобачевского заметены снегом. Но не беда, кривая да нелегкая вывезет. Кривая – это дорога. А нелегкая – то самое, что имеет максимальную разрешенную массу до трех с половиной тонн. То, на чем ездят водители категории «В». Категориям «С», «D» и «Е» там ловить нечего, разве что злостный прохожий по имени Иван Сусанин подскажет, что надо ехать туда. Ну, некоторое расстояние действительно можно проехать… не слишком большое и не насквозь.

На самом деле лучше всего, когда рядом сидит инструктор и говорит, куда править. Нашего инструктора не Иван Сусанин зовут, точно знаю. Если уж он утверждает, что где-то возможно проехать, значит, это и впрямь возможно. По крайней мере, он сможет это сделать. У него богатый опыт.

Вот он и говорит:

– Заедем на заправку.

В наше цивилизованное время народ привык, что заправки видны издалека. Они так и сверкают рекламами компаний, так и лезут в глаза, даже если ты едешь на автобусе и в гробу их видал. Но чтобы найти эту заправку, надо быть незаурядным детективом или разведчиком. Она затаилась в стороне от дороге, маскируясь за чахлыми кустиками. Отличить нужные ворота от других точно таких же, которые встречаются за каждым столбом, представляется возможным, лишь подъехав так близко, что начинаешь разбирать мелкие буковки: «Въезд на территорию заправочной станции с пассажирами запрещен». Ну, и куда пассажиров девать? Пинком под зад: «Вылазь, приехали»? А на улице холодно, между прочим, минус двенадцать.

Инструктор отказывается признавать себя пассажиром. Типа он не просто так здесь сидит, у него тоже педали есть. И вообще он на работе, обучает девушку заправлять машину газом. Вряд ли сие умение девушке поможет, коли она купит машину, ездящую по старинке на бензине. Но университетские традиции велят давать всеобъемлющее образование. Ладно, если вдуматься, это неплохо.

Инструктор тушит сигарету, мы вылезаем из заглушенной машины и отходим на метр. Так надо. Когда к машине решительно подходит заправщик с обликом арабского террориста, возникает острое желание рухнуть в сугроб и прикрыть голову руками. Он деловито и с каменным лицом, словно работник искусственного оплодотворения с двадцатилетним стажем, прикручивает шланг к соответствующему отверстию, закрепляет…

Ничего не взорвалось. Зачем только выходили на мороз?

Покинуть эту заправку столь же непросто. На выезде – шлагбаум, который безжалостно преграждает путь любителям халявы. Иначе говоря, газа тебе накачают независимо от того, есть ли у тебя деньги, но если нет, далеко не уедешь. Либо будешь стоять, как дурак, перед шлагбаумом, либо от скуки наворачивать круги по территории заправки. Инструктор неожиданно выражает готовность сказаться пассажиром. Ему неохота снова вылезать ради того, чтобы распроститься со своими кровными, и я его понимаю. Но не поддерживаю. Он со вздохом расплачивается, и нас выпускают наружу.

Мы выезжаем из ворот, резко поворачиваем и не успеваем разогнаться, как утыкаемся носом в железнодорожный переезд. А вот тут шлагбаума нет. Бросайтесь, люди добрые, под поезд, сколько хотите, тараньте его машинами, кто мы, мол, такие, чтобы вам мешать? По счастью, поезда поблизости нет. Мы тихонько переваливаем через пути, а там, а там…

Прихотливо перекручивается, словно лента Мебиуса, пляшет, извиваясь, как полотно полярного сияния, заснеженная дорога шириной в две узкие полосы и в лучшее-то время года…

К этому подготовиться невозможно: лопните мои глаза, если они видели хоть краешком знак «Нижние отделы кишечника», он же «Сливная труба»… догадались, что я имею в виду? В Правилах он обозначается как 1.12.1 или 1.12.2 «Опасные повороты». Видимо, те, кто расставляет знаки, искренне убеждены, что повороты, предстоящие незадачливому водителю, совершенно безопасны. Или, напротив, считают их настолько опасными, что не хотят расстраивать заранее. Заботливые вы наши!

О знаках нельзя не сказать особо. Тот, кто их придумывал, судя по всему, обладал незаурядным воображением. Слишком богатым или слишком бедным – но незаурядным однозначно. Вот, например, примечательный знак: автомобильчик играет в мяч с детьми. Это, оказывается, «Жилая зона». Кто бы мог подумать? Казалось, что это реклама нового вида спорта…

Водопроводная тема не исчерпывается «Сливной трубой» и «Холодным краном» – 6.8 «Питьевая вода». Есть еще «Труба с горячим краном», призванная символизировать тупик. Их даже две разновидности: кран (тупик) слева и справа. Видимо, сантехнический план для квартир с противоположных сторон лестничной клетки. А в тревожном красном треугольнике – «Труба с сорванным краном», или «Примыкание второстепенной дороги», тоже два вида. Кстати, красный треугольник предупреждает о потенциальной опасности. Но чем опасна второстепенная дорога – кроме идиотов, вылетающих с нее в полной уверенности, что они на главной? А «Пересечение с равнозначной дорогой» – вообще «Крест на могиле». В том же самом ассоциативном ряду лежит «Разрытая могила» – «Неровная дорога».

Знак 1.5, говаривал нам преподаватель в автошколе, – трамвайчик в красном треугольнике, – предостерегает вас, что вы можете столкнуться с трамваем. Паровозик в треугольнике – «Железнодорожный переезд без шлагбаума» – с паровозом. А самолетик? Вряд ли траектории самолета и автомобиля могут пересечься, если только внаглую не въехать на взлетно-посадочную полосу. Или если горящий самолет не рухнет с неба аккурат на крышу вашей машины. Но о таком не предупредить дорожным знаком. Впрочем, на самом деле этот знак называется «Низколетящие самолеты». И чего они низко летят? К дождю, наверное. «Папа, а машинки летают?» – «Летают. М-м-м... Но низенько-низенько».

Знаки «Приближение к железнодорожному переезду» наверняка придумывал военный. Очень уж на погоны смахивают. О связи этих изображений с переездом остается лишь гадать. Даже у закоренелого психоаналитика не возникнет при их виде никаких железнодорожных ассоциаций.

А «Пьяная елка»? Апофеоз российского менталитета. Угрожающе накренившись, словно Пизанская башня, елочка как бы указывает на скамеечку, рекомендуя присесть, разлить и вздрогнуть, и достичь такой же кондиции… после чего, видимо, сесть за руль и продолжить свой путь. Для безопасности следовало бы помещать сразу за этим знаком другой – «Белое солнце пустыни», он же «Движение запрещено».

Но знаки – это хорошо, а вот если бы они стояли в нужных местах, было бы еще лучше. Поэтому ты выносишься на безумный серпантин с квадратными глазами и отвисшей челюстью. И тут же начинаешь лихорадочно дергать руль. Р-раз, два – вправо! Три, четыре – влево! Сразу становится понятно, почему на «площадке» уделяют такое внимание упражнению «змейка».

– Куда едем-то? – Взвизг перед перекрестком.

– Прямо, – флегматично ответствует инструктор. У него крепкая нервная система.

Прямо – чистое заснеженное поле с редкими кустиками. Вероятно, инструктор имеет в виду, что какое-то из двух ответвлений – не дорога, а съезд на прилегающую территорию. Так поди разбери под снегом, какое именно!

И как вы думаете, где находилось это «прямо по дороге»? Налево и немного назад!

Все, наверное, знают, что Лобачевский был великим ученым. Славу ему принесла новая система геометрии – та самая, в которой параллельные прямые пересекаются и вообще ведут себя криво. Примерно как наши дороги. Ну в какой еще стране строят дороги на основе неевклидовой геометрии? Прямые дороги в России ведут налево и слегка назад. Перекрестки из ночных кошмаров художника-абстракциониста выгибаются буквой «зю» без единого прямого угла. Кратчайший путь проходит по сложной синусоиде, явно нуждающейся в разложении на ряды Фурье – еще один нетривиальный математик, вряд ли когда-либо надеявшийся, что его преобразование будут применять в дорожном строительстве.

Кто-то хочет въехать на перекресток справа. Останавливаюсь, чтобы пропустить. Он почему-то не едет.

– Чего стоим-то? – спрашивает инструктор. – Поехали. Мы на главной дороге.

– А где знак «Главная дорога»? – недоумеваю я.

– Сперли.

– А где у этих, – киваю на подкрадывающуюся справа дорогу, – перевернутый треугольник?

– И его сперли. Алюминий – металл в хозяйстве полезный.

Ну скажите мне: как нормальный водитель должен догадываться, что он едет по главной дороге? Не иначе, с помощью озарения свыше. В течение полутора часов езды нам требуется пяток озарений – абсолютный рекорд в мистической практике. Куда там Будде, искавшему просветления долго и упорно! Водитель должен входить в единение с божественным на каждом перекрестке, быстрым волевым усилием. Счет на секунды, сорока дней в запасе нет, и вокруг не пустыня, а оживленное движение, целый сонм просветленных и жаждущих откровения. Хорошо, если в центре стоит гуру в пронзительно-зеленом жилете и с полосатой палкой. Иначе не успевшие причаститься мирового абсолюта могут запросто впасть в ересь.

Через дорогу поковыляла бабка. Ноги разъезжаются по льду, но она тверда в своем намерении попасть именно под мои колеса. Они что думают, если на машине написано «У», это значит «умница»? Или «уверенно уклоняющийся от убиения убогих»? Неужели эти реликты всерьез полагают, что у меня реакция лучше, чем у других водителей? Не притупленная долгой практикой езды? Все бабки и дедки считают своим долгом пересечь мой путь, словно черные кошки. Ох ты, она еще больше замедлила свое движение, чтобы обернуться ко мне и погрозить клюкой! Мол, если я на нее наеду – все фары переломает. А сзади недовольно бибикают: чего тормозишь на прямом участке дороги? Прямой участок здесь редкость, причем счастье длится недолго – метров пятьдесят. А я обламываю краткий кайф. С их точки зрения, бабка вполне заслуживает участи быть задавленной. Ясное дело, не им отвечать.

Дорога описывает дугу и идет почти в противоположном направлении. Какой-то самоубийца вклинивается прямо перед нами. Какого черта? Почему я должна из-за него тормозить?

Инструктор, подпирая ладонью правую щеку, хладнокровно молвит:

– Отважный летчик Гастелло шел на таран, сжимая штурвал недрогнувшей рукой…

Снова резкий поворот вправо. Навстречу дымит грузовик совершенно монструозного вида. Снижать на повороте скорость он считает пустой тратой времени. Он в танке, ему не страшно. А мне так даже очень. Я пытаюсь сползти на целину, но инструктор активно против:

– Нечего ему уступать! Половина дороги наша!

– А если он на своей половине не помещается?

– Его проблемы! Пусть сам съезжает.

Поворот влево. А за поворотом, за непроглядными елочками, какой-то маньяк вздумал разворачиваться. Мало того что он проделывает это почти перед самым моим бампером, так еще и заглох, подставив мне беззащитный бок. Этакая баррикада посреди скользкой дороги. Но пасаран.

Я начинаю тормозить.

– А объехать? – подает мысль инструктор.

Пасаремос! Наперекор снегу и льду. Несмотря на то, что из-за следующего поворота, что всего в нескольких десятках метров, уже несется агрессивный джип. Наш звездолет продолжает движение сквозь пояс астероидов.

Еще раз вправо. Я полна решимости не пятиться от мчащегося навстречу «москвича». В конце концов, он существенно меньше грузовика. Половина дороги наша!

– Ты что! – Вопль. – Правее!

– Там канава!

– Черт с канавой!

– Но он нас не заденет.

– Он? Это она! Кто может сказать, что придет женщине в голову?!

Нервная система у инструктора – кремень. Он боится единственной вещи на свете – женщин за рулем. Боится панически.

– Правь левее! Справа в «восьмерке» дама.

– Возьми вправо! Слева в «Тойоте» женщина.

– Не разгоняйся, впереди женщина!

– Резко не тормози, дама сзади!

– За что ж вы так женщин не любите? – спрашиваю.

– Я – не люблю? – Праведное негодование. – Я женщин очень люблю. Но они непредсказуемы. Они мыслят по-другому. – И, немного подумав: – Гораздо лучше, чем мужчины.

Правда, у меня замечательный инструктор?

Впереди туннель. Шириной явно меньше одной полосы, типа для худеньких. Миновать эти тиски никак невозможно.

– Может, развернемся? – Я выражаю готовность исполнить этот маневр даже в таком неподходящем месте, как слаломная трасса, на которой мы находимся.

Но инструктор непреклонен. Я пытаюсь в тридцать третий раз за последние полтора часа войти в единение с божественным, чтобы угадать, не прется ли кто нам навстречу через проклятый туннель. Утешает одно – по-моему, это последнее существенное препятствие перед улицей Лобачевского, широкой и ровной, словно речь нобелевского лауреата. А какие прихотливые извивы описывала мысль ученого, через какие заторы протискивалась, в каких тупиках билась, чтобы вывести наконец к блестящей теории – могут представить лишь те, кто преодолел все тернии на пути к этой улице.

Надо же, вылезли из туннеля, даже не поцарапав крыльев. Интересно, как мне это удалось, если здесь даже толстая тетечка с сумками прямо не пройдет, только бочком? Есть, знаете ли, еще одна теория, имени Эйнштейна. Согласно ей, чем быстрее машина едет, тем короче становится, а при приближении к скорости света ее длина стремится к нулю. Очень выгодно, наверное: ведь на одном и том же участке дороги при таком раскладе поместится гораздо больше машин. Весьма перспективно в плане борьбы с пробками. Но речь не об этом. А о том, что при уменьшении скорости длина увеличивается обратно. Почему? У меня есть гипотеза: за счет ширины. Машинка вытягивается, потому что худеет. Вот и проехали туннель.

Мой инструктор – единственный преподаватель МГУ, который поддерживает эту гипотезу.

Итак, туннель позади. Улица Лобаческого, расчищенная от снега, видна уже невооруженным глазом. Нога как-то сама собой бодро жмет на газ…

– А вот теперь развернемся, – злорадно говорит инструктор.

Отверстие туннеля с пригорка выглядит как вход в преисподнюю. Здравствуй снова, ад неевклидовой геометрии! А ведь того гляди, в математике наступит новый рывок, и какой-нибудь потомок Римана с Мебиусом изобретет совсем уж запредельную геометрию. А для любой геометрии найдется дорожный строитель, готовый воплотить ее в жизнь. Бедные, бедные ученики автошкол грядущих лет! Боюсь даже представить, что вас ожидает…

Ничего. Тяжело в учении – легко на экзамене. Испытательный маршрут ГАИ построен классически, по старому доброму Евклиду.