Жажда

Что говорит вам человек, смотрящий из отражения в зеркале? Шепот, пронизывающий до самых костей. И тот странный, холодный блеск в радужке, который вы всегда списывали на плохое освещение. Искаженное лицо, глубокая морщинка между бровей и темные глаза, в которых так и плещется злость, вперемешку со странной игривостью. Это все еще вы? Уверены?

Вот и я была абсолютно уверена. Даже когда девушка из отражения словно начала преследовать меня. Не подумайте, что я сошла с ума, но разве вам не знакомо это чувство? Будто на вас кто-то смотрит, ходит по пятам и наблюдает за вашей жизнью из самого темного угла комнаты. Ты думаешь, что показалось, что это всего лишь усталость, кружка кофе на пустой желудок и страшная книга перед сном. Но нет. Это что-то гораздо глубже и серьезнее.

Она шепчет что-то невнятное тебе на ухо, а потом ты понимаешь: Она везде. Не только в отражении зеркал. Она — в каждом блике, в отражении воды, в искрах огня и где-то между стеклянных витрин. Она за твоей спиной. Наблюдает. Ждет, когда ты ошибешься. Не чтобы навредить, а чтобы помочь. Она — в каждой женщине, как суть всего женского начала: сильная, опасная и так соблазнительно манящая, что скулы сводит от страха и сладости.

Она смотрела на меня по утрам, когда я наспех застегивала блузку перед зеркалом в прихожей. Она была рядом на работе — я чувствовала Ее дыхание за спиной, отчего ноги начинали дрожать, и я не могла различить, страх это или желание. Она появлялась в последние мгновения перед сном и шептала, шептала мне о моих же тайнах. Так что по утрам голова гудела особенно сильно. К этому невозможно привыкнуть. А услышав однажды, уже никогда не сумеешь забыть этот голос.

Постоянный шепот расшатывал нервы, делая меня податливой, как воск. Мир за окном казался плоским и безжизненным, а внутренний — гудел от невысказанных импульсов. Мое одиночество, прежде бывшее удобным, под Ее влиянием стало раной. И именно в эту рану, в эту идеальную трещину в моей защите, капнул яд.

Поэтому, когда в последние месяцы моего восемнадцатилетия я впервые вкусила любовь, Ее голос звучал как никогда громко. И именно тогда я впервые разобрала, что же Она шепчет. Во мне пылало желание настолько сильное, что тело бурлило внутри, пробирая от пяток до кончиков рыжих волос, сжигая меня без остатка.

Я никогда не была глупой. Да и отношения, несмотря на далеко не незаурядную внешность, меня никогда сильно не привлекали, вызывая внутри скорее уныние и усталость, чем тот самый трепет. Но в этот раз, конечно, все пошло иначе — настолько глупо и наивно, как и полагается первой любви.

Я влюбилась в его голос. Низкий, чуть надломленный и такой уставший, что я физически ощущала, как кричит его душа, когда он затирал одни и те же песни до дыр. А потом я увидела его глаза. Абсолютно случайно, не ища встреч. Всего лишь мельком — заплаканные, беспомощные. Внутри все перевернулось, загораясь. Такие глубокие, грустные, карие глаза, что я натурально перестала дышать, а ребра сжались, будто пронзая сердце осколками.

Он выглядел так жалко. Высокий, успешный мужчина, прилично старше меня — с раскрасневшимся лицом, сбитым напрочь дыханием и мокрым от слез лицом. Эта картина будоражила мое сознание еще не одну ночь. И в одну из таких ночей я поняла: мне впервые было так хорошо. Я хотела, чтобы только во мне он видел утешение. Чтобы этот всегда грубый и сильный мужчина плакал на моих руках, зализывая раны. Я бы знала каждый его шрам, все татуировки на теле, каждую слабость. Разве не это называют любовью?

Ее голос, спрашивавший в тот вечер, насколько я возжелала его, пропал. Спустя пару месяцев уже казалось, что все произошедшее — просто ложные воспоминания моего больного мозга.

Но Она пришла. Конечно, снова ночью.

«Ты хочешь», — прошептал мягкий, как кашемир по обнаженной коже, голос прямо за плечом.

Я дрогнула, вскакивая от испуга и роняя компьютер с колен. В комнате была пустота. Лишь я одна. И Ее тягучий, словно патока, смех, дурманящий голову не хуже ладана.

— Блять.

Не в силах осознать ужас, парализовавший тело, я лишь оглядывалась, пытаясь найти источник этого сладкого смеха, что звучал в голове пчелиным роем.

«Ох, милая, это так грустно, не думаешь? Которое по счету это интервью с ним?»

Я натурально оцепенела. Навязчивые мысли и паранойя раньше никогда не выходили за пределы моего разума. Но сейчас... сейчас голос был настоящим. Прямо здесь, где-то между исписанных холстов и тюбиков с маслом. Голос есть, а в доме — только я. «Сошла с ума» — слишком ярко горело в голове, пока я судорожно пыталась вспомнить, сколько таблеток приняла за день.

«Ты ничего не делаешь. Скажи мне, почему?»

И я почувствовала касание. По позвоночнику пробежала волна странной неги, когда чьи-то пальцы, нежно, словно дуновение летнего ветра, коснулись кожи.

«Ты думаешь, это любовь?» — промурлыкал голос у самого уха, обдавая жаром и пряным ароматом трав.

Я обернулась и увидела лишь тень, но ощутила на себе Ее властный, горящий взгляд. Взгляд, который уже знал ответ.

«Это называется жажда, дорогая. Я знаю, каково это. Я понимаю тебя.»

Руки тряслись, а тело болело, словно меня резко окунули в кипяток, а потом в прорубь. Это было уже не мое тело. Оно не слушалось и не могло даже нормально дышать.

«Ты просто очень хочешь пить, понимаешь? Это такое же желание, как сон или еда... только почему ты не берешь то, что хочешь? Разве это в нашем репертуаре?»

— Нет... — надломленным голосом из меня вырвались слова, которые я старалась похоронить в глубине души.

И Она была права. Конечно, права. Это не любовь. Такие сильные чувства нельзя описать таким простым словом. Любовь — это что-то невинное, белое и полупрозрачное, как тюль на окне. А мои чувства — другие. Они грязные, кроваво-алые и прочные, как моток шерстяных ниток. Это желание вернуть то, что у тебя нагло украли. Жажда забрать свое сердце, которое так грубо вырвали и отдали ему.

«Да, вот так... Не переживай. Все хорошо. Ты умничка.»

Теперь Она не просто касалась моих плеч. Она нежно обнимала меня со спины, и мне стало так хорошо, словно я оказалась в материнских объятиях. Я чувствовала Ее любовь через эти прикосновения, чувствовала, как дыхание выравнивается, а тревога медленно исчезает, будто с меня смыли всю грязь, копившуюся на плечах годами.

Мое последнее воспоминание того вечера — Ее нежный и теплый поцелуй в щеку перед тем, как я погрузилась в сон. И моя холодная кровать в ту ночь стала самой уютной колыбелью.