Желтый дракон. Фабрика Абсурда.

Он думал об этом всё чаще.

Не потому, что хотел.

Просто мысль приходила сама,

как кошка в тёмном коридоре, что трётся о ноги, но ты её не звал.

И у тебя её нет.

«Чем больше татуировок на теле, тем меньше IQ».

Каждый день было одно и то же: дом, магазин, завод.

Магазин ещё ничего — там хотя бы сигареты.

А сигареты — маленькие паузы в жизни заводчанина,

которые он не хотел пропускать.

Каждое утро, за пятнадцать минут до проходной,

жёлтый дракон прерывал свой путь.

Ритуально вставал на парковочное место у входа.

Пачка сигарет касалась прилавка заводского буфета.

Кофе всегда горчил старой обидой. И был без сахара, как его жизнь.

Иногда были шоколадки — для бухгалтерш.

Ведь опоздания рождают вычеты из зарплаты.

А мир держится на взятках, даже таких мелких.

Запах раздражал.

Он думал, что всегда знал его: советская столовая, тефтели с кабачком.

Но нет.

Здесь пахло кофе, сожжённым до угольков,

молоком, которое скисло ещё в прошлой жизни коровы,

дешёвыми духами и перегаром.

Как будто кто-то собрал все утра мира в одном месте и назвал это «Днём сурка».

И всегда они. Девушки.

Из отдела сопровождения клиентов.

Их было три. Всегда. Перед ним в очереди.

Молодые, шумные, с одинаковым смехом и запахом новых духов.

Он не вслушивался, просто ждал,

пока эти «ангелы Чарли» выберут свои круассаны.

«Чем больше татуировок на теле, тем...» —

фраза крутилась в голове, как пластинка с заезженной мелодией.

«Не зря, наверное, в словах „рот“ и „хуй“ по три буквы... должно же их что-то объединять», —

он ухмыльнулся, но тут же поймал себя на том, что это грустно.

Он не знал, сколько у них татуировок.

Но хотел верить, что много.

И пусть соски будут проколоты.

Иначе зачем вообще всё это?

Однажды они десять минут выбирали

между приевшимся круассаном с клубникой

и новым — с бананом и белым шоколадом.

Спорили о пользе.

В другой раз он просто прошёл мимо.

Буркнул продавщице название сигарет и сразу исчез.

Сегодня они были в платьях. Облегающих.

С разрезами до бедра.

И татуировки — мелкими лозунгами на коже.

Смотрели прямо на него.

Больше всего ему не нравилось ожидание.

Особенно он не любил ждать три вещи:

женщину, автобус и своей очереди.

С первыми двумя вещами он разобрался давно.

Денег у него не было, и «бесплатные» женщины ему не грозили,

а чтобы не ждать утром автобус — пришлось обзавестись электросамокатом.

Он выиграл его в споре с 14-летним сыном одной из своих любовниц.

А вот с очередями всё было не так очевидно.

Приходилось каждый раз импровизировать.

В этот раз идея пришла быстро — исток её лежал в рабочем чате.

Он внимательно посмотрел на этих девиц, они почти хором поздоровались с ним:

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич!

— Здравствуйте, юные леди! — он расплылся в мимолётной улыбке и добавил:

— А вы откуда меня знаете? — он приподнял бровь.

— А мы про вас знаем не только это.

Одна из них улыбнулась так, словно предлагала макнуть круассаном

во внутренний мир загробного отдела желаний.

Он грустно вздохнул и пристально посмотрел в глаза каждой:

— А вы знаете, кто я?

Молчание.

Время наносить решающий удар.

— Я ваш будущий начальник! — это прозвучало очень убедительно.

Глаза юных гетер увеличились, как набухшие соски.

— А Николай Степанович?..

— Умер утром. Инфаркт. Или инсульт. Или что-то типа «переработка».

Три неношеных рта перешли в его основные средства.

Потом был домашний бордель.

Конечно, был. В таких историях по-другому не бывает.

От стонов «ангелов» обои отлипали от стен.

Проколотыми оказались не только соски.

Черноволосая сосала лучше всех.

Ей и достался жёлтый самокат — дух дракона освободился.

Утром девушки смеялись у лифта.

Платья на них были те же, тела — грязнее, но смех — звонче.

А он не пошёл на завод.

Улетел первым рейсом в Сибирь.

Или просто исчез. Растворился. Как делается с начальниками.

Николай Степанович так и не понял, куда на целый день делась половина отдела.

Но это уже другая история.