Женщины убивают - 2

29 января 1906 года вестибюль здания парижского трибунала был битком набит людьми. Каждый надеялся, что ему удастся попасть на слушание по делу, о котором пресса без устали писала уже на протяжении нескольких месяцев, а именно по делу об убийстве троих детей и покушении на жизнь четвертого. Преступления происходили в рабочем квартале на северо-востоке столицы – в Гут-д’Ор.

Обвиняемой был 31 год, ее звали Мария Жанна Мулине, в замужестве Вебер (в браке состояла с 1895 года). Задолго до начала слушания в зале заседаний закончились места. Когда в 12:15 она наконец предстала перед публикой, то многие удивились, насколько она не походила на чудовище, каким ее описывали слухи.

Она была маленького роста, одета во все черное, причем очень скромно, ее круглое лицо выражало спокойствие, хотя и раскраснелось, зачесанные волосы были собраны в пучок на затылке. К скамье подсудимых она прошла медленно, словно стараясь лишний раз не двигаться. На собравшихся людей (в основном женщин, которые ее заранее осудили) она не глядела и села в ожидании начала процесса. С тех пор как ее арестовали, она настаивала на своей невиновности.

Все случилось в марте и апреле прошлого года. Та, которую называли просто Жанной, покинула родную деревню Керити на севере Бретани после того, как вышла замуж за Жана Вебера, рабочего, который пользовался репутацией честного человека. По прибытии в Париж пара поселилась на улице Гут-д’Ор, неподалеку от трех братьев супруга. Жан трудился каменщиком на столичных стройках, а Жанна объявила себя домохозяйкой. Они казались очень сплоченной семьей и могли бы быть счастливы, если бы на протяжении уже длительного времени вокруг них не витала смерть. Действительно, трое детей, которых Жанна произвела на свет, умерли один за другим за короткий срок. Один скончался в возрасте 8 месяцев от судорог, почти двухлетняя девочка Маргарита умерла от острого воспаления легких, а третий, Марсель, самый старший, – от дифтерии, по крайней мере, так сказал врач, выдавший разрешение на захоронение.

Эта мучительная утрата сблизила Жанну с родственниками мужа, с которыми до этого она почти не поддерживала связь. 2 марта 1905 года она обедала вместе с деверем Пьером и его женой Бланш, которые проживали на улице Пре-Моди. У пары было две дочери – трехлетняя Сюзанна и полуторагодовалая Жоржетта. После обеда Пьер вернулся к работе, а Бланш нужно было заняться стиркой, но она не могла взять с собой двоих детей, так что Жанна предложила приглядеть за младшей на время отсутствия матери. Та, очевидно, согласилась. Спустя полчаса за ней прибежали соседи: Жоржетта билась в агонии. Войдя в комнату, Бланш увидела, что Жоржетта лежит на коленях Жанны, а та крепко сжимает ее, запустив руку под одежду. Девочка задыхалась, ее глаза закатились, а в уголках рта выступила пена. Бланш хотела взять дочь на руки, но Жанна воспротивилась. Это быстро пройдет, если ей позволят позаботиться о малышке. Но Жоржетта продолжала задыхаться. Наконец Бланш удалось выхватить дочь, и у нее на руках дыхание Жоржетты восстановилось. Желая успокоить, Жанна заверила Бланш, что та со спокойной душой может вернуться в прачечную.

Бланш поверила ей и ушла, но по возвращении ее ждало лишь тело ребенка.

Немедленно вызвали врача, но его ничего не смутило, он объявил, что смерть Жоржетты наступила в результате судорог, и выдал разрешение на захоронение. Жанну никто ни в чем не заподозрил. Дети умирали часто, жизнь была хрупкой, а время на земле – быстротечным.

Спустя восемь дней, вечером 10 марта, Жанна снова наведалась к Пьеру с Бланш, чтобы поговорить о малышке и узнать, как родители справляются. Ее встретили с распростертыми объятиями, она осталась на ночь, а на следующий день все так же пребывала на улице Пре-Моди и пообедала там. В доме оставалась маленькая Сюзанна, жизнерадостная и игривая. После обеда Пьер отправился в свою мастерскую, а Бланш понадобилось уйти по домашним делам, так что за Сюзанной присматривала Жанна. Вскоре крики ребенка встревожили соседей. Потом отцу сообщили, что его дочь заболела. Он бегом вернулся домой и увидел, что его дитя лежит в постели, ее конечности скрючены, зубы сжаты, а лицо побагровело. Жанна же склонилась над телом Сюзанны.

Утром родители дали дочке сироп, который, должно быть, и вызвал расстройство желудка, которое пройдет, если принять рвотное. После рвотного ребенку действительно стало легче, и успокоившийся отец вернулся к работе. Вечером Пьер и Бланш обнаружили дома второе мертвое тело, а рядом с ним – Жанну. На этот раз врач посчитал смерть подозрительной и отказался выдать разрешение на захоронение. Бланш тут же обвинила Жанну в убийстве своей дочери и выгнала из дома. Уходя, та ответила: «Боль затуманила тебе рассудок, и я прощаю тебя за это».

Комиссар полиции инициировал расследование, вскрытие провел доктор Туано, но он не нашел ничего аномального и заключил, что смерть вызвана естественными причинами, а именно судорогами.

25 марта Жанна пришла в гости к Леону и Полине Вебер: это был визит вежливости, чтобы пригласить их поужинать вместе на следующий день. Время близилось к полудню, и она осталась пообедать. У пары тоже была маленькая дочка, семимесячную девочку звали Жермена, и она выглядела абсолютно здоровой. Прежде чем сесть за стол, супруги ненадолго удалились, оставив ребенка с тетей.

Мать Полины проживала с дочерью в одном доме и, услышав детский плач, вошла в их жилище. Там она увидела, как Жанна крепко прижимает Жермену к своей груди, обхватив и сдавливая тельце ребенка на уровне сердца. Мадам Риголёр потребовала, чтобы Жанна немедленно прекратила, но та оправдывалась, говоря, что она давила на сердце, чтобы вокруг него не обвились нервы. Бабушка наконец забрала девочку, и она, едва освободившись, словно заново родилась.

Мадам Риголёр вызвала врача и вверила ему заботу о ребенке. Он решил, что дело в режущихся зубах, и подрезал девочке десны. Также он настоятельно попросил бабушку не давать ребенку никаких лекарств наобум. Опасность миновала, а Жанна вернулась к себе. На следующий день она снова навестила пару, чтобы справиться о здоровье малышки. Она задержалась с Полиной, которая вновь оставила дочку с ее тетей, поскольку ей опять потребовалось отлучиться. Вечером Жермена отдала богу душу, и снова смерть сочли естественной.

В течение 24 дней умерли три племянницы Жанны (Жоржетта, Сюзанна и Жермена), и в момент смерти их тетушка находилась рядом. Однако оттого, что врачи каждый раз констатировали смерть по естественным причинам, а их выводы развеяли подозрения Бланш, никто и не думал, что ответственность за это лежит на Жанне.

Поводом для обвинения стала болезнь еще одного ребенка, Мориса, он был сыном Шарля, третьего брата Жана Вебера. 5 апреля Жанна попросила Мари, третью невестку, и Бланш (с которой они помирились) прийти на улицу Гут-д’Ор, чтобы составить ей компанию. Мари она отдельно попросила привести с собой Мориса, которого она уже довольно давно не видела. Столь недавняя смерть ее сына все еще причиняла ей боль.

Три женщины беседовали, как вдруг у Жанны разболелись зубы, да так сильно, что она умоляла Мари сбегать купить ей успокаивающую мазь, что та и сделала. Но прежде чем выйти из дома, она, не слишком-то доверяя хозяйке, настоятельно попросила Бланш не отставлять ее сына наедине с его тетей. Однако Жанна под надуманным предлогом избавилась и от Бланш, которая по наивности отошла выполнить какое-то ее поручение. Когда Мари, возвращаясь, встретила Бланш на улице, то забеспокоилась, бросилась к дому и увидела, что Жанна сжимает в руках Мориса, у которого побагровело лицо.

Мари яростно оттолкнула Жанну, крича: «Мерзавка, ты задушила моего ребенка!» Та сопротивлялась. Мари схватила своего мальчика и побежала в аптеку при больнице Бретонно, там он пришел в себя. Там же студент-медик предупредил мать, что, несомненно, ее ребенка пытались задушить и необходимо заявить об этом в полицию.

На следующий день Жанну Вебер арестовали. Кроткая женщина с такой хорошей репутацией в одночасье превратилась в «душительницу».

Судебное заседание 29 января началось с допроса Жанны. Представившись и напомнив о смерти трех своих детей (что, впрочем, суд не интересовало), она поклялась, что она не виновата в том горе, что затронуло ее семью. Ее позиция была проста и заключалась в последовательном отрицании всех фактов. Несмотря на все свидетельства (которые были ей известны), она уверяла, что маленькая Жоржетта была больна, а ее невестка не ухаживала за ней, как следовало бы. Так что она всего лишь выполнила свой долг, позаботившись о ребенке.

Более того, Жанна утверждала, что никогда не оставалась с ребенком наедине, что дома постоянно находились родители или соседи. Она отрицала само предположение, что пыталась задушить малышку, напротив, именно она попросила сходить за матерью, когда ребенок почувствовал себя плохо. То же самое относилось и к Сюзанне: Жанна известила отца. Она не признавала, что на шее у детей остались следы, хотя несколько свидетелей утверждали, что видели их.

Что касается Жермены, то, хоть она и признала, что оставалась с девочкой наедине, но настаивала, что это продлилось лишь несколько минут. Ребенок заплакал потому, что не привык к ней, а когда прибежала бабушка, то сразу все наладилось. Также Жанна не соглашалась с показаниями соседа, который говорил, что она отослала его подальше под тем предлогом, будто ей внезапно захотелось вишневой водки. Она отрицала, что просунула одну руку под одежду Жермены и давила на грудь. Мориса же она действительно хотела подержать на руках, но это было естественное проявление привязанности, ведь она совсем недавно потеряла собственного сына и надеялась хоть на какое-то утешение. Очевидно, она заявила, что ее обвинили в удушении мальчика ошибочно.

На этом допрос Жанны завершился, и пришел черед свидетелей. Первой дала показания Бланш Вебер. Она настаивала, что была хорошей матерью и всегда заботилась о своих дочерях, которые, по ее словам, ничем не болели. Также она утверждала, что видела на шее Сюзанны красные отметины. Мари Вебер, которую допросили следом, подтвердила ее слова, и то же самое сделала некая мадемуазель Куш, соседка Бланш. Полина же Вебер заявляла, что Жермена тоже отличалась крепким здоровьем и что она отлучилась из дома для того, чтобы угодить Жанне, которой захотелось сыра к обеду. Эти слова привели подсудимую в ярость, она отрицала, что когда-то просила чего-то такого.

Однако всех этих различных свидетельств не хватало, чтобы осудить Жанну, и только мадам Риголёр напрямую обвинила ее в убийстве Жермены: «Меня она тоже отослала подальше, ей понадобилась сельтерская вода, чтобы не упасть в обморок. Я проявила слабость, ушла из дома, чтобы оказать ей услугу». Она утверждала, что в день смерти девочки Жанна дважды оставалась с ней наедине. Обвиняемая оспаривала эти показания, отрицая и историю с сыром, и случай с сельтерской водой, и в принципе все предположения о том, что она все подстраивала так, чтобы остаться с детьми наедине.

Ближе к вечеру заседание было прервано и возобновилось на следующий день, 30 января. В тот день давали показания врачи. Их заявления полностью уничтожили версию обвинения, поскольку каждый из них придерживался мнения, что смерть детей была естественной. Доктор Мот, лечивший Мориса в больнице Бретонно, отказался говорить, сославшись на медицинскую тайну. Анри-Робер, адвокат Жанны, попытался объяснить ему, что, едва началось расследование, врачи утратили право хранить молчание, но тщетно, Мот так ничего и не сказал. Однако он сообщил кое-что очень важное для защиты: он не видел на шее Мориса ни синяков, ни намека на странгуляционную полосу.

Что касается интерна, принявшего мать с ребенком, доктора Сайяна, то он находился в отъезде. Свои показания он представил в письме, в котором признал, что на теле Мориса были синяки, но они не представляли угрозу здоровью и находились не на тех частях тела, о которых говорила Мари.

Эксперт, доктор Бруодель, подтвердил, что дети перестали дышать из-за спазмов мышц гортани, но не смог с уверенностью сказать, что это было следствием чьих-то преступных действий. Наконец, судебный врач Туано, проводивший вскрытие Сюзанны, осуществил также вскрытие Жоржетты спустя 42 дня после ее смерти и полностью исключил вероятность удушения. Ребенок так быстро задохнулся из-за возникших судорог, заключение было таким же, как и в случае с Сюзанной.

Из-за удручающей нехватки доказательств, кратких свидетельских показаний и молчания докторов, которое объяснялось и соблюдением врачебной тайны, и нежеланием признавать, что в их исследования могла закрасться ошибка, генеральному прокурору ничего не оставалось, кроме как заявить, что вину Жанны Вебер не удалось доказать и что обвинения необходимо снять. Присяжные вынесли вердикт уже через несколько минут: ее оправдали.

Жанну Вебер их решение словно не особенно волновало. Она пожала руку своему защитнику, слегка поклонилась присяжным и в сопровождении мужа (который почти никак не проявил себя в этом деле) вернулась в тюрьму Сен-Лазар, где ее официально освободили из-под стражи. Покончив с формальностями, она отправилась в пивную по соседству, где ее уже ждали несколько друзей. Позднее на вопросы прессы она отвечала так: «То, что меня оправдают, напрашивалось само собой и меня совсем не удивило. На меня возвели ужасающий поклеп, а присяжные восстановили справедливость. Но вот я здесь, на свободе, и, чтобы прийти в себя, поеду к матери, она живет неподалеку от Сен-Бриё. А что до моих обвинителей, то пока они не будут меня трогать, я не буду о них беспокоиться, а если так случится, я сумею заставить их замолчать».

На этом история могла бы закончиться. Так было бы лучше для всех, и светочи медицины не утратили бы своего неоспоримого влияния. Но последовавшее продолжение никому не пошло на пользу. Жанна выбрала не Бретань, а Берри и ушла от мужа.

Она поселилась в Шатору, где ее знали под именем мадемуазель Блез. Там она сблизилась с сельскохозяйственным работником Сильвеном Бавузе. Будучи вдовцом, он доверил ей своих детей, но спустя несколько недель его девятилетний сын Эжен скончался. На первый взгляд, эта смерть тоже показалась естественной, но в это не поверила Жермена, старшая дочь Бавузе. Она рассказала полиции, что видела, как мадемуазель Блез задушила ее брата.

В ходе расследования выяснилась истинная личность предполагаемой убийцы, и пресса снова взялась за свое: людоедка из Гут-д’Ор найдена. Жанна же снова утверждала, что невиновна в преступлении, которое ей вменяли. Суд прошел быстро. Какие-либо улики отсутствовали, свидетельские показания отличались предвзятостью и строились в основном вокруг репутации Жанны, и их также было недостаточно. Что касается заключений врачей из Шатору, которые обнаружили на шее ребенка явные следы удушения, то их опроверг мэтр Анри, вновь пришедший на помощь своей клиентке. Результаты повторной экспертизы, проведенной выдающимися врачами из Парижа и Бордо (среди них был и уже знакомый нам Туано), поставили точку в этом вопросе. В заключении они оспорили выводы коллег из Шатору и заявили, что отметины на шее сына Бавузе возникли вовсе не вследствие удушения, а появились из-за одежды уже после того, как ребенок умер.

В общем и целом, несмотря на все сказанное, Жанну вновь не признали убийцей. Эжен якобы умер от брюшного тифа.

6 января 1907 года председатель буржского суда закрыл дело за отсутствием состава преступления. И снова Жанна Вебер не проявила особой радости по поводу того, что ей вынесли оправдательный вердикт, ее заботило только собственное будущее. Ей сообщили, что Луи Божан, судья уголовного суда округа Сены, основатель фонда по защите брошенных детей и малолетних преступников, тронутый безжалостными преследованиями, которым она подверглась, предложил ей местечко. Она приняла его предложение. Чтобы избежать шумихи, Жанну препроводили в тюрьму по туннелю, соединявшему ту со зданием суда, а после, когда ее освободили из-под стражи, то в крытом экипаже доставили на станцию Исудён и посадили на поезд до Парижа.

Но на новом месте Жанна долго не продержалась. Вскоре ее заподозрили в покушении на убийство одного из приютских детей. Об этом известили судью, и тот, опасаясь скандала, ничего не сообщил ни полиции, ни коллегам. Жанну всего лишь уволили.

Оказавшись в Париже совершенно одна и без денег, она стала торговать своим телом, чтобы выжить. Нищета и угрызения совести подтолкнули ее однажды в марте 1908 года прийти в полицейский участок на набережной Орфевр и признаться в преступлениях, за которые ее уже оправдали врачи и республиканская Фемида. Ей не поверили. Проведя какое-то время в нантерском приюте для бездомных, она снова отправилась в путь. Во время скитаний она встретила нового возлюбленного, Эмиля Бушере. В начале мая 1908 года пара прибыла в деревню Коммери, которая располагалась недалеко от Нанси. Там они сняли комнату в гостинице на улице Паруас. У управляющего гостиницы, месье Пуаро, был шестилетний сын Марсель.

Вечером 8 мая ее любовник (которого Жанна всем представляла своим мужем) отсутствовал, и она попросила супругов Пуаро оставить их сына у нее на ночь. Якобы тогда ее ревнивый муж был бы спокоен. Они согласились, не увидев ничего предосудительного. Но около часа ночи хозяйка гостиницы, госпожа Грювеле, проживавшая в том же здании, услышала доносившиеся из комнаты Жанны странные хрипы. Она сказала об этом Пуаро, и к ним присоединились другие жильцы.

Они выбили дверь. Ребенок, лежавший на постели, был при смерти. Рядом с ним застыла Жанна, притворившаяся спящей. Вызвали врача. Спустя полчаса безуспешных попыток спасти Марселя он умер. Жанна же предпочла хранить гробовое молчание. Во время обыска у нее нашли несколько газетных вырезок, посвященных делу Шатору. Наконец Жанна призналась.

Ее заключили под стражу в тюрьме Сен-Мишель. Вскрытие тела маленького Марселя показало, что он был задушен тканью, а именно носовым платком Жанны, который нашли на следующий день на месте преступления. Платок был испачкан кровью, и одежда Жанны тоже. Об этом узнали в Париже. На этот раз адвокат отказался ее защищать и воздержался от каких-либо комментариев прессе по этому поводу.

Семья Бавузе снова подала иск на Жанну. Доктор Туано же решил, что сможет выбраться из тупика, куда он загнал сам себя, заявив, что Жанна стала преступницей, поскольку ей внушили эту идею. Ее убедили, что она совершала предыдущие преступления, а состоявшиеся ранее процессы глубоко ранили ее, вот она в конце концов воспроизвела то, в чем ее обвиняли. Больше ему ничего не оставалось: прибывшие из Нанси медицинские эксперты ввиду красноречивых вещественных доказательств подтвердили убийство, а правосудие заключило, что женщина, которую все снова называли «людоедкой из Гут-д’Ор», виновна и должна ответить за совершенное.

На заседании суда ее признали «опасной сумасшедшей» и поместили в психиатрическую больницу. Жанна Вебер умерла 5 июля 1918 года, накануне признавшись в убийстве десяти детей.