Женское счастье

ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ

Антиутопия. Социальная фантастика. Недалёкое будущее

Леока Хабарова

Мать носила пятого. Глаза её давно потухли, лицо осунулось. Кожа сделалась серой и дряблой, а некогда густые волосы лезли пучками – толстенная коса превратилась в жидкий крысиный хвостик. От горделивой осанки давно не осталось и следа, как и от белозубой улыбки: на керамические коронки денег не хватало, поэтому пришлось ставить самые дешёвые протезы из блёкло-серого металла. Мешковатое платье обтягивало раздутый живот, точно барабан. Залатанный передник был весь изляпан и вонял детской отрыжкой.

Я любила её так сильно, что не задумываясь вырвала бы собственное сердце, если б оно ей понадобилось.

– Не ходи, – еле слышно проговорила Мать. Тусклые глаза её были полны тревоги и слёз.

– Я должна, – так же тихо ответила я: мы только что уложили младших. Они могли пробудиться от любого шороха, и тогда о возможности поговорить по душам можно забыть. – Это мой шанс. Если получу визу, смогу уехать. Навсегда. – Я ласково коснулась её руки. – А потом, как устроюсь, заберу тебя. И детей. И тебе не придётся больше рожать. Никогда.

Мать качнула головой.

– Моё время и так скоро выйдет. Этот… – Она накрыла живот ладонью, – станет последним. Я чувствую. А ты… Если попадёшься и понесёшь, уже не выберешься.

Я вздохнула, с нежностью глядя на неё. Она права. Во всём права, но…

В классе я считалась лучшей. Масса дипломов, медалей и прочих наград – тому подтверждение. Я свободно говорила на двух языках, отлично разбиралась в архитектуре, математике и жаждала продолжить обучение. И тут – такое чудо! Из далекой северной страны приехала представительница крупной строительной фирмы. Ей требовалась толковая помощница, и она отобрала пятерых девочек. Сегодня должно было состояться финальное собеседование, по итогам которого одна из счастливиц сможет получить работу и учиться за рубежом.

Другого такого дня попросту не будет! Никогда! И если я его упущу…

– Я справлюсь, – заявила твёрдо и, повесив сумку с документами на плечо, крепко обняла мать.

Она держалась стойко, но едва я вышла за дверь – разрыдалась.

***

Весеннее утро встретило лозунгами, баннерами и яркими анимированными голограммами.

«Женщины, – вещал проникновенный баритон, пока темноволосая красавица в рекламе нянчилась с розовощёким карапузом. Оба при этом улыбались до ушей. Малыш агукал. – Рожайте! Это ваш долг перед Родиной! Дети – ваше предназначение. Не обманывайте природу!»

«Регулярные роды – залог женского здоровья и долголетия!» – гласила яркая растяжка, размещённая на фасаде закрытых яслей.

«Учёба или дети? – спрашивал исполинский плакат. На одной его части грустно корпела над книгами растрёпанная студентка со следами бессонной ночи на лице. На другой, красуясь, радовалась жизни счастливая молодая мать с младенцем на руках. – Ответ очевиден!».

– Неделя любви! – кричал мегафон на углу. – Всеобщая неделя весенней любви! Мужчины, помните: лучший подарок женщине – беременность!

Неделя любви! Неделя любви! Дарите женщинам радость материнства!

Я шла, натянув капюшон до самых бровей и закутавшись в старый пуховик так, что не понять – молодая я или старая, худая или толстая, красавица или уродка, каких поискать.

Впрочем, тех, кто сегодня выйдет на охоту, такие пустяки мало беспокоят. Главное, чтобы у женщины имелась щель между ног и матка. Всё.

Остальное – ерунда.

Сразу после рождения девочкам вживлялись под кожу чипы, и особый индикатор показывал состояние: красный – не беременна, зелёный – беременна. При положительном исходе соития огонёк загорался сразу же, и никакие тесты на беременность не требовались.

Поэтому охотники любви дарили своё семя до победного – от количества обрюхаченных женщин напрямую зависела премия. Лёгкие деньги. И лёгкая добыча…

Пока ещё такая неделя всего лишь раз в году, но власти всерьёз намерены ввести дополнительную. А, может, даже две. Или три. Ведь идёт война, и государству нужны налогоплательщики и солдаты – чем больше, тем лучше! Родить, вскормить, выпестовать и вырастить и тех и других способны только женщины. А чтобы ходячие инкубаторы не отлынивали от своей природной функции, во всей стране закрыли ясли и сады: матери должны сами заботиться о своём потомстве! Контрацепция и аборты давным-давно были объявлены вне закона. За них полагался расстрел.

Я не знала, кто мой отец: мать попалась, когда была совсем девчонкой, не старше меня. Двух других она тоже родила по залёту от разных мужчин. Четвёртым забеременела, когда несла среднего сына в больницу, мальчонка задыхался от кашля, а на вызов педиатр приехать отказалась: сама боялась залететь.

Моя сегодняшняя эскапада – верх безрассудства. Но другого такого шанса могло никогда больше не представиться, поэтому… надо рискнуть! Первое, что сделаю, когда выберусь отсюда – перевяжу к чертям маточные трубы и удалю грёбаный чип! А потом заберу Мать. Надеюсь, она доживёт. Предыдущие роды были очень тяжёлыми, и как пройдут следующие оставалось только гадать.

Милая, добрая, тихая моя мама… Иногда я ненавидела себя за то, что её принудили произвести меня на свет.

К зданию школы я пробиралась закоулками. Хитрыми тропами, о которых мало кто знал. Пролазила через щели в заборах, протискивалась между мусорными баками. Я рисковала. Сильно рисковала. Мне уже минуло пятнадцать – фертильный возраст. Пора рожать.

С центральной улицы доносились крики, мольбы, хрипы, стоны и громогласный хохот охотников…

Сколько девочек, девушек и женщин вернутся сегодня домой беременными? Сотни? Тысячи?

Вечером по центральному каналу телевидения сообщат об этом. И покажут героев-мужчин, которые изнасиловали рекордное количество несчастных. Довольные и гордые, мужчины будут бахвалиться, скольких женщин осчастливили. Да. У нас это называется именно так. Осчастливить…

Со стороны покосившейся заброшки послышался шорох. Потом я различила сиплое дыхание, тяжёлые шаги, хрипловатый смех…

Мужчина!

Там, в засохших зарослях, притаился мужчина! Что он там делал? Справлял нужду или специально поджидал меня?

Я сорвалась с места и побежала. Он бросился следом. Большой, грузный, бородатый. Такой страшный, что кровь стыла в жилах.

– Не уйдёшь! – хрипел он, усмехаясь.

Я бежала и бежала всё быстрее, а сердце колотилось, разрывая грудную клетку. Я неслась к школе: там – безопасно! В школе совокупление запрещено даже в неделю любви. Такие правила.

Надо успеть. Надо добраться до школы!

Я свернула в переулок и перемахнула через изгородь. Миновала частный сектор и нырнула в аллею воинской славы, где вместо деревьев высились гипсовые изваяния бойцов, положивших жизнь за страну и Отечество. Каждый понедельник мы перечисляли их имена по памяти, пока учителя торжественно поднимали флаг, а директор вещал, что святой долг и главная задача женщин восполнить потери и родить новых солдат взамен ушедших.

Аллея была длинной, и я смогла как следует ускориться. Охотник не отставал. Он мчался за мной, точно гепард за ланью. Но впереди уже маячила школа – моё укрытие. Моё спасенье!

Ещё немного, и вот уже широкое крыльцо. Массивные двери, за которыми можно спрятаться!

Задыхаясь, я рванула ручку, и… взвыла белугой: ЗАПЕРТО!

Заперто? Как же так? Как же?!! Почему? За что? Зачем? Как? Нет!

Я принялась кричать и барабанить в закрытую дверь кулаками, что есть мочи. Слёзы душили, воздуха не хватало, панических страх рвал сознание в клочья, и я орала, как оглашенная.

– Пустите! – повторяла снова и снова. – Пустите же меня! Откройте! Скорее!

Но никто не открывал. А в окнах на первом этаже потушили свет. Сволочи!

Я сбежала со ступеней и метнулась за угол, во внутренний двор. Там, за разлапистым вязом притаился пожарный выход. Старшики бегали туда курить, пока директор не проведал об их тайном убежище.

Если там открыто, я смогу…

Но я не смогла. Ничего не смогла. Замерла истуканом, разинув рот. Зрелище парализовало меня, и я забыла, как дышать.

Моих товарок, тех самых, которые, как и я, были отобраны для финального собеседования, разложили на лавочках и теннисных столах…

Несчастные девушки плакали, молили о пощаде, скулили, но дорвавшиеся до сладкой добычи охотники оставались глухи к мольбам. Голые задницы ритмично двигались под скулёж и влажные чавкающие звуки. Охотники сменяли друг друга в порядке живой очереди. Двое держали, а третий… дарил вопящей жертве счастье материнства.

Всего четыре девочки. И пятая – я.

– А ну иди сюда!

Когда мой преследователь сграбастал меня за плечи, я была близка к обмороку и почти не сопротивлялась. Шокированная, сбитая с толку, я глядела на панорамное школьное окно. За стеклом стоял Директор. Стоял и смотрел. Когда наши взгляды на мгновение встретились, он равнодушно пожал плечами и опустил жалюзи. «Ничего не поделаешь, – шепнули напоследок его глаза. – Такова жизнь».

Я взвыла, а охотник принялся срывать с меня одежду. Он стянул ремнём мои запястья, силой развёл колени, стиснул лапищей горло (придушенная жертва меньше сопротивляется) и сделал то, что хотел. К счастью, я лишилась чувств практически сразу.

***

Никакого собеседования. Боже, глупости какие. А я – наивная дура. Придумала себе надежду на спасение. Нафантазировала свободу. Идиотка. Идиотка, как есть. Нас просто заманили, чтобы школа наверстала репродуктивные показатели, вот и всё.

Я плелась, еле переставляя ноги. Грязная, взъерошенная, в изорванной одежде. По голым ляжкам текла кровь и сперма. Под жилкой на запястье пульсировал Индикатор.

Зеленый.

Говорят, это цвет жизни. Цвет новой жизни. Возможно, во мне зреет будущий герой. Или же очередная мать для нового героя.

Мне не хотелось об этом думать. И не хотелось этого знать.

Мать поняла всё сразу, едва я переступила порог. На руках она держала туго спелёнатую ляльку. Младший сын, рыдая в голосину, нетерпеливо дёргал её за подол, старший громил что-то на кухне, ежесекундно повторяя «Ма-а-а-ам! Ма-а-ам!».

– Ничего, – сказала она. Голос звучал твёрдо, но слёзы… Слёзы катились градом, и всё её лицо вмиг сделалось мокрым. Свободной рукой она притянула меня к себе. – Ничего, дочка. Мы справимся. Переживём.

– Переживём… – повторила я бесцветным эхом и высвободилась из неловкого объятия. – Мне надо помыться.

Путь в крошечную уборную лежал через тесную кухню, увешанную гирляндами распашонок и ползунков. Под самым потолком висел пузатый телевизор допотопных времён. Он показывал только один канал. Центральный. И то, чёрно-белым.

– Познакомьтесь, – изрёк диктор. – Это Володемир. Сегодня он осчастливил более десяти женщин! Все они принесут здоровое потомство. А это Эван, он осчастливил женщину сорока пяти лет! Великое благое дело! Лучший подарок для женщины – беременность! Мужчинам же полагается государственная премия в размере…

Брат с грохотом обрушил на пол гору кастрюль, упал и разрыдался. Я подняла его, отряхнула и отправила к матери, а сама принялась собирать посуду.

– Дети! Цветы жизни! Каждая женщина обязана…

Не в силах слушать, кому и чем я обязана, я выдернула телевизор из розетки. Внутри нестерпимо саднило, и хотелось залечь в ванну на сутки. Вот только ванны у нас не было. Только душ. Матерям ванна не полагалась: считалось, она отвлекает матерей от заботы о потомстве.

Я собрала, сполоснула и расставила по местам посуду. В моей руке остался только нож. Острый. Я сама точила его позавчера. Мать обычно разделывала им рыбу.

В уборной не имелось щеколды, но я приноровилась обматывать ручку полотенцем и подпирать дверь шваброй.

Никто не войдёт. По крайней мере, сразу.

Я включила воду. Упёрлась ладонью в стену. Закрыла глаза.

Какой я буду через год? Пять? Десять лет?

Уставшая. Измотанная. Дряблая. Практически без зубов. С отвисшей до колен грудью и растяжками по всему животу.

Нет. Нет. Не хочу так. Не хочу. Не буду.

Я крепче стиснула нож. Острое лезвие призывно блеснуло под струями. Больно не будет.

Прости, мама. Я очень люблю тебя. Но себя я люблю больше…

16 марта 2024

Больше страшных историй в сборнике: https://author.today/work/176181