Жернова необъявленной войны. Церковь.

- Иди обедать, Сёма, я что, должна тебе по сто раз это повторять? На кухне тоже есть телевизор, можешь здесь смотреть эти новости. Только себе аппетит портить - смотреть сейчас этот телевизор, – позвала Семёна жена с кухни. Семён надел тапочки, выключил телевизор в комнате, встал с дивана и пошёл на кухню.

Войдя на кухню, он прошёл к своему любимому креслу у обеденного стола возле окна. Он любил сидеть в этом кресле. Сидя в нём, он мог кушать, смотреть телевизор, разговаривать с женой, поглядывать в окно на проходящих по улице соседей. Чаще всего он совмещал всё это.

Говорить не хотелось. Когда проживаешь с человеком всю жизнь вместе, то многое понимается уже и без слов. А после похорон единственного сына они словно замкнулись с женой, каждый в своей скорлупе. Стали ещё меньше разговаривать.

Семён сел в кресло, взял ложку и зачерпнул борщ. По телевизору очередная накрашенная кукла бодро вещала о победах на всех фронтах, об активной помощи Украине со всех сторон. А также о жалости европейцев к украинцам и поддержке беженцев с Украины в своих странах.

"Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву," – подумал Семён. - "А что до поддержки беглецов, то все "патриоты" сейчас в высоких кабинетах и за границей. И все наперебой призывают воевать оставшихся здесь. Тьфу".

- Ты чего расплевался то, старый? На улицу иди плеваться. Да и остынь немного там. Чего вскипел то? Я же говорила тебе, чтобы не глядел телевизор, не портил себе нервы.

- Извини, Вера, вот смотришь на эту прекрасную жизнь по телевизору и плеваться охота. Там одна жизнь, а у нас с тобой другая, не телевизионная, - проговорил Семён и снова зачерпнул борщ. Донести до рта ложку он не успел. Зазвонил телефон. Он положил ложку обратно в тарелку и достал из кармана телефон. Глянул на экран. Звонил сват. Жена его сына, сноха, уехала обратно к своим родителям. Внучка, семи лет, тоже там с матерью живёт. Может поэтому и жизнь стала такой серой и тоскливой у них с Верой. Чувство ненужности никому в его душе поселилось. Но Семён не осуждал сноху. Молодая она ещё, чтобы себя заживо хоронить. Нужен мужик в семью. Если и выйдет замуж за кого, то с его стороны претензий не будет. Жизнь есть жизнь. Семён включил телефон, и поднёс его к своему уху.

- Здорово, сват. Как дела у вас там? – услышал он голос свата.

- Здорово, Михаил. Да всё по-старому. Не молодеем мы почему-то. Ты просто так звонишь или по делам каким? – поинтересовался Семён.

- Да как сказать. Наверно больше по делам. Новость тут плохую хочу до вас донести. К вам завтра западенцы собрались приехать. Церковь отбирать решили у вас и свою там в ней сделать. Вот такая вот плохая новость у меня для вас. У них кастеты будут и палки возможно. Времена, твою мать, настали. Свою строить не хотят, хотят чужую отобрать. Господи, когда же этот дурдом закончится? – в голосе свата была боль.

- Не нужно было нам давать этому дурдому начинаться. А то крепки мы все задним умом. Моя хата с краю. Вот и дохатаскрайничались. Ладно, спасибо, сват, за эту весть. А откуда знаешь, что она точная?

- Я тебя ни разу не обманул. Мне человек один сказал, а ему я верю. Вот тебе сообщил, чтобы ты там на рожон не лез. Приедут то ведь отбитые на всю голову. Эти за гривну любому шею свернут. Ладно, пока. – Связь закончилась.

- Кто звонил? – спросила Вера, всматриваясь в его лицо. – Вести плохие пришли?

- Да хорошего в них мало. Сват звонил. Завтра собираются церковь нашу отбирать. Приедут громилы. Это же им проще, чем на фронте с россиянами воевать. Старики и бабы же не стреляют в ответ. Здесь они, конечно, сильнее будут, – Семён снова взял в руки ложку и снова зачерпнул борщ. Мысли его были уже далеко. Он несколько ложек борща отправил в рот машинально.

- Ты чего задумался то? Почему ты без хлеба ешь? Тебе то какая разница, чья эта церковь будет, наша или этих? Можно подумать, что сильно верующий ты стал под старость. Смолоду же ты неверующий был, и в церковь то поди ни разу и не заходил? – спросила жена.

- Был я в ней раз десять за свою жизнь, это так. Обряды там не справлял, кроме крещения сына и отпевания своих родителей, и твоих, кстати, тоже. Но вот наши родители ходили чаще, а деды-прадеды этой верой жили. И вдруг придут такие вот, чужие, и захотят свою церковь сделать в нашей. Нет, не построить здесь свою, места то всем хватит, а отобрать нашу и сделать её своей, – ответил Семён.

- И что ты делать то надумал, Сёма? Сила солому всегда ломит. А у нас здесь остались либо малолетки, либо старики вроде нас с тобой. Может все просто спокойно дожить хотят свою жизнь, – проговорила Вера.

- Именно, что спокойно. Нас не трогают и ладно, – Семён бросил ложку в тарелку, встал, чуть не опрокинув тарелку и пошёл к выходу.

- Ты куда побежал то? Поешь сначала нормально, а потом уж и иди, – крикнула вслед Вера.

- В горло ничего не лезет. Не голоден я значит. – Семён накинул безрукавку и вышел во двор.

Немного побродил по двору, машинально осматривая его, чтобы ещё сделать, чтобы хоть руки свои занять. Но он ничего не находил. Когда ты каждый день ищешь себе занятие, чтобы работой себя занять и порядок поддерживать, то мало чего со временем находишь. А вот голову занять было нечем. Там только мысль про церковь и засела крепко. Немного успокоившись, он вышел за ворота. Улица была пустынной. Семён медленно прошёл вдоль палисадника у своего дома.

Открылась калитка в соседних воротах. Вышел сосед, Иван, примерно его годов. Иван подошёл к лавочке возле своего дома, сел и достал сигареты. Повернув голову в сторону Семёна, Иван окликнул его:

- Здорово, сосед, иди покурим, да про жизнь потолкуем. Или занят ты чем?

- Здорово. Да ничем я не занят. Так, просто хожу, мысли в своей голове из стороны в сторону гоняю. – Семён подошёл к лавке и сел. Иван протянул ему пачку сигарет. Семён отрицательно покачал головой.

- Бросил. Сердце шалить начало. Да и кашель по утрам замучил. Иной раз и среди ночи так закашляюсь, что Веру разбужу своим кашлем.

- Одобряю, а я вот насмелиться всё никак не могу. Пару дней не покурю, а потом словно с цепи срываюсь. Курю ещё больше. Что смурной вид имеешь, или случилось что? – Иван достал сигарету, сунул в рот и достал зажигалку.

- Да вот узнал я, что церковь нашу решили западенцы отобрать и в свою превратить, – начал Семён.

- Ну и что? Такая же христианская и будет. Не мечеть же или синагогу они сделают. Да и какая тебе то печаль, Семён, ты же ведь неверующий? Или может верующим стал на старости лет? – Иван с усмешкой посмотрел на Семёна.

- Да что вы заладили то все, какая мне печаль. Может и есть мне печаль, только вот пока понять могу, а высказать не могу, чтобы всем понятно было. Ну неправильно вот это вот всё. Нельзя так делать. Не по-людски это будет, – возмутился Семён.

- А что мы можем? Вон видел я по интернету, как пробовали защищать свою церковь люди, и что? Надавали по шеям и разогнали народ. И попов, кого посадили, кого вообще выгнали. Смириться нужно и ждать. Вот зараза, похоже газ в зажигалке закончился. - Иван попробовал ещё несколько раз чиркнуть кремнем в зажигалке. Без толку.

- Держи спички. – Семён достал из кармана коробок спичек и протянул Ивану.

- Спасибо, а на кой тебе спички, если курить бросил? – Иван чиркнул спичкой по коробку, прикурил от вспыхнувшего пламени и резко помотал рукой, гася пламя.

- В зубах мясо застрявшее ковырять. Тебе то вон хорошо, вытащил протезы, промыл под водой и обратно в рот засунул, а тут больше половины зубов ещё осталось, и каждый норовит запас на чёрный день сделать. Вот и выковыриваю я спичкой эти запасы. – пошутил беззлобно Семён. - Чего ждать то, Иван? Когда за последним придут? А что у нас осталось то, кроме самой жизни? Что ещё должны у нас забрать, чтобы у нас внутри закипело? Вон, уже веру в Бога нашего решили отнять, а мы молчим. И кто решил? Ты же сам рассказывал в школе, что твоего деда бандеровцы на воротах повесили за то, что просто был учителем математики. Математики. Чем бандеровцам математика то помешала?

Моего дядьку в 1947 году бандеровцы убили просто за то, что русский. Вина его в том, что после демобилизации зашёл в деревню, где были бандеровцы. А теперь потомки этих бандеровцев страну кровью залили, а мы всё молчим. Наши сыновья за что воевали с россиянами? Твой без ног вернулся, мой в гробу. За что они воевали, я хочу спросить тебя?

- За Украину, за Родину свою, - огрызнулся Иван, затягиваясь сигаретой.

- За ту Родину, которая запретила им их родной русский язык, русские школы, сейчас и нашу веру запрещают? Мы что, совсем дураки, что за это воюем? Что за бред, что я в своей стране считаюсь изгоем. Мои предки - русские, мы на этой земле более двухсот лет живём. На кладбище моих предков полно лежит, и защищали они эту свою землю. А теперь приедут эти бандеровцы и скажут, что это не моя оказывается земля, а их.

- Да ладно тебе. Мало ли дурацких законов в нашей стране, которые и не будут исполняться. Может закончится война, прогоним россиян и эти дурацкие законы тоже отменят. – Иван затянулся сигаретой и выпустил дым.

- Может да, может и нет. Вот только я смотрю, что эти дурацкие законы всегда много желающих исполнять находится. Да так рьяно они их исполняют. Их бы силы да на мирные дела направить. Ан нет. Все норовят не работать, а указывать другим и проверять, – вскипел Семён.

- Ну и что ты предлагаешь, Семён? Слов то много мы с тобой здесь наговорили, а толку то от них? Что, погавкали, как собаки, да разошлись, да? – спросил Иван и снова затянулся.

- Пока ещё мы ещё просто гавкаем, да кабы дальше выть не пришлось нам. Думаю, что церковь нашу нужно отстоять. Не знаю, что из этого получится, но что-то подобное нужно делать. Иначе, лично мне стыдно будет на кладбище к родным ходить, - сказал Семён и замолчал. Иван докурил сигарету, загасил, наклонившись, о землю, выпрямился и вздохнул тяжело.

Семён повернул голову в сторону и увидел двух женщин, медленно приближающихся к ним. В руках у женщин были сумки, видимо ходили за покупками в магазин. Женщины подошли и поздоровались. Мужчины поздоровались в ответ.

- Далеко ли ходили, бабоньки? Какие новости, что вкусного в магазин завезли? – спросил их Иван.

- Да всё по-старому, Иван, какие сейчас новости. Война идёт, вот и вся новость, – проговорила одна, Мария, перекладывая сумку в другую руку. – И в магазине всё по-старому.

- А я в церковь ходила, помолиться за сына решила. А на обратном пути в магазин зашла, да Марию вот встретила. Вот идём, разговариваем. А вы что, решили на солнышке погреться? – вступила в разговор другая, Катерина.

- Вовремя сходила в церковь, Катерина, вовремя. Как угадала. Кто знает, когда ещё получится сходить, - сказал Семён.

- Ты чего это городишь, Семён, или пьян? Да ты вроде не из пьющих. Ну-ка подвинься, я сяду. Ноги устали очень. – Семён подвинулся. Катерина села на освободившееся место и поставила у ног сумку. – Похоже, что это у тебя новостей полно. Рассказывай все свои новости.

- Да одна у меня новость только, но только очень плохая, – начал разговор Семён. – Позвонили мне недавно. Собираются к нам приехать эти, что в кастрюльках скакали в Киеве, чтобы нашу церковь закрыть, а свою в ней открыть. Считают, что именно их вера самая правильная.

- Как это закрыть? А куда мы будем ходить молиться? – Спросила Мария, и тоже села на скамейку, но уже со стороны Ивана.

- А куда хотите. Можете в этой новой церкви молиться, можете новую строить, если вам власти разрешат, можете хоть колесу молиться. Так власти в Киеве решили. – Сердито сказал Иван, обращаясь в никуда.

- Получается, что и до нас значит черёд дошёл. Видела я, что творят они в иных местах, у внука по телефону смотрела. Думала, что пронесёт мимо нас. Не пронесло получается. Ну и что делать то будем, мужики? Что, молча сидеть да семечки лузгать? – спросила Катерина.

- Семён предлагает завтра встать на защиту нашей церкви, не дать её грабить и свои порядки там устанавливать этим бандеровцам. Кто ж кроме нас то будет это делать то? – проговорил Иван.

- Да, предлагаю. Предлагаю всем миром отстаивать. Время пришло не у Бога что-то просить, а самого его защищать и храм его тоже. Иначе проклянут нас родственники с того света. Предлагаю вот нам, четверым, всех поставить в известность, что удумали сотворить здесь западенцы, да уговорить их церковь нашу всем вместе и отстоять. Вместе то мы сила, хоть и староваты.

Но не во все дворы заходить нужно, иначе донесут на нас. А только в те дворы заходить, где хозяева не за бандеровцев, эти долбанутые у нас здесь тоже есть. Ну что, может кто лучше что-нибудь придумает? – Семён встал и вопросительно взглянул на сидящих на скамейке.

- А чего гадать то, начнём с малого. Вот мы с Катериной сейчас сумки донесём домой и вроде по гостям пойдём. Сколько сможем, обойдём. Они тоже кому расскажут, вот и всё село будет знать. Да и вы здесь не рассиживайтесь, "подстрекатели". Вы тоже по дворам походите, среди мужиков поговорите, нечего всё на нас, баб, взваливать. Идём, Катя, – Мария встала и взяла сумку в руку. Катерина тоже поднялась с лавки.

- Ну вот и славно. А я пойду, с той стороны улицы начну, - сказал Семён. Затем повернулся к Ивану с улыбкой. – Ты мне спички то верни, Иван, мне их не жалко, но в кармане то убывает.

Семён уже затемно домой пришёл. Прошёл на кухню. Вера сидела в его кресле и смотрела сериал по телевизору. Она внимательно посмотрела на вошедшего Семёна.

- Что, весь день бегал где-то, высунув язык, а ужинать то домой пришёл? Никто так и не накормил тебя, бедолагу? Мог бы и письмецо жене написать, да в почтовый ящик опустить. Тогда бы я хоть знала, где ты находишься. А то ушёл во двор и пропал на весь день. И телефон с собой не взял. А я-то, дура, звоню ему, а он недоступен. Садись ужинать, недоступный ты наш, – сердито проговорила Вера, вставая с кресла и пересаживаясь на стул.

Семён сел за стол и стал с аппетитом поедать ужин. Он давно уже не ел с таким аппетитом, всё лишь бы нутро набить. Хотя Вера была хорошей хозяйкой и поварихой отменной. Он ел торопливо. Вера с улыбкой смотрела на него.

- Смотри не подавись. Ты словно наш кобель Шарик ешь, торопишься. Словно боишься, что миску с едой у тебя отберут. Ну, рассказывай, что там да как, – она подпёрла щеку рукой, уперев локоть в столешницу. Семён доел и, вытерев губы рукой, взглянул на жену.

- Чего рассказывать то? Вроде как надумали мы всем миром церковь нашу попробовать отстоять, но не знаю, что из этого получится. Все как-то в раздумьях насчёт этого. Вроде бы и согласны, и вроде бы страшно супротив власти идти. У всех же есть жабры, за которые при особой нужде и в тюрьму можно уволочь. Вот и снова получается – моя хата с краю, ничего не вижу, ничего не знаю. Посмотрим, что завтра утром будет.

- Ну а ты что надумал, Сёма? - Вера пристально взглянула ему в глаза.

- Я надумал идти к церкви. Ну не смогу я иначе жить. Тошно мне будет, если эти приедут и будут грабить, а я буду молча смотреть на всё это. Вот так я надумал, Вера. – Семён не отвёл взгляд.

- Ну тогда и я с тобой пойду. Уже двое нас там будет. Всю жизнь вместе прожили, значит и туда вместе пойдём, – спокойно сказала Вера.

- Может лучше тебе дома остаться, Вера? Там ведь не ярмарка с каруселями намечается. Мало ли что. Кто там будет разбирать, баба или мужик перед тобой в горячке то? Всякое может случиться, – попробовал отговорить её Семён.

- Поэтому и буду я с тобой рядом. Всё, иди спать, я посуду пока сполосну да приберу, – твёрдо сказала Вера.

Утром Семён оделся как обычно, вышел на кухню. Жена уже приготовила завтрак. Семён сел в любимое им кресло и приступил к еде. Напротив него сидела жена и тоже завтракала, поглядывая временами на Семёна. Молча позавтракав, Семён встал из-за стола. Вера внимательно осмотрела Семёна.

- Что, не нравлюсь? Чего уставилась, словно привидение увидела? – спросил Семён.

- Ты бы переоделся в чистое и нарядное, Семён, чай не в магазин за хлебом идём, а к храму Божьему. Стыдно то не будет пред людьми там, а? – пристыдила его Вера.

- Да как бы нам с тобой одним там не пришлось стоять, у всех же хата с краю. Тьфу. – Ответил Семён.

- Ты когда прекратишь плеваться в доме? Может ещё и в храме будешь плевать? Затрещину получишь от меня, вот честное слово, – в сердцах бросила Вера. – Сказала же тебе, иди переоденься, я пока посуду сполосну и на столе приберу.

- Извини, Вера. – Семён пошёл одевать праздничный костюм, который надевал на свадьбе сына, да на его же похоронах. Не было больше случая его надеть, да вот и пришла пора. Семён надел костюм и посмотрел на себя в зеркало. Покрутился, оглядывая себя со всех сторон. Причесал остатки седых волос на голове. Всё вроде бы нормально.

- Ты уснул там, или что? Я на улице подожду, закрывай дом и выходи, – донёсся до него голос жены из сеней.

Возле ворот церкви был только батюшка, да звонарь Мишка.

- Мы похоже только одни и пришли на защиту, – грустно сказал Семён. Он немного подумал и сказал звонарю: – А ну-ка, Мишка, звони в колокола. Может совесть разбудим чью, может ещё сохранилась она у кого-то ещё. Может и дозвонимся до души человеческой.

- А как звонить то, Семён Иваныч, как? - спросил Мишка.

- Звони в набат, словно на драку с врагом народ созываешь или словно пожар большой случился. Чтобы до совести иных людей достучаться. Чтобы их душу проняло. Чтобы никто и никогда потом даже не заикнулся, что не слышал этот твой звон. Понял? Вот так и звони. – Мишка убежал.

Тревожный набатный звон повис в воздухе. Семён напряжённо вглядывался в улицы посёлка. Церковь стояла на пригорке, поэтому всё видно было далеко. Пустынны были улицы. Словно и не жил здесь никто.

И вдруг словно вода плотину прорвала. Начал выходить народ из своих домов. То там калитка открывалась, то там. И выходили, кто поодиночке, кто семьями. Да все наряженные, словно на праздник какой шли. Семёну стало даже жарко. Он расстегнул пуговицу на рубашке дрожащими руками, шумно вдохнул утренний воздух.

- Ничего. Мы ещё посмотрим, чья возьмёт. Ничего. Душу то не все ещё продали. Есть ещё в нас душа, Господи.

5 апреля 2025г.