Жил-был пёс

Он не знал другого мира, кроме двора, утоптанной земли и ржавой цепи, сковывавшей шею с щенячьих лет. День начинался с выкрика, свистнувшего мимо уха камня и запаха дешёвой водки, смешанного с запахом навоза. А дальше — ожидание. Ожидание корки хлеба, обглоданной кости, дождя, чтобы напиться. Ему часто забывали наполнить миску водой .Он не знал ласки, не знал смысла слов, что звучали изо дня в день — крикливых, злобных, никогда не зовущих, а только отгоняющих. Человек был для него всем: богом, палачом, хозяином и болью.

Он пытался быть хорошим псом. Лаял, когда надо. Никогда не кусал — даже когда били. Даже когда забывали о нём на день, на два. Даже когда ночью, умирая от холода, он вслушивался в чужие шаги — вдруг кто-то идёт? Вдруг вспомнили?

Старость подкралась незаметно. Шерсть поблекла, зубы стали шататься. Он стал засыпать чаще и глубже, не слыша, как мыши копошатся в сенях. Именно тогда, в одну из таких ночей, пришли воры. Или, может, лисы. Или просто неведомые тени. Он не знал, кто это был. Но когда утром не досчитались индюков, хозяин не стал разбираться. Он просто подошёл. И ударил. Палкой. Снова. И снова.

А потом выволок тело за задние лапы за двор и бросил в овраг, как мешок с мусором. Пёс не сопротивлялся. Он лишь скулил. И только глаза его, тусклые, старые, следили за удаляющейся фигурой. Последний раз.

Он пролежал в овраге день. Потом ночь. Потом ещё день. Слабость сковала тело, голод разъедал изнутри. Но он дышал. Дышал — потому что несмотря ни на что хотел жить. Он не мог умереть. Что-то в нём — что-то неубитое — тянуло к свету, к жизни. К еде. К воде. К тому, что когда то давали, и что он так сильно сейчас жаждал.

Он поднялся. На дрожащих лапах, пошатываясь. Он не знал, куда идти. Но лес звал. Шорохами, запахами, жизнью.

Пёс не знал, как выживать. Он не умел охотиться. Не знал, какие ягоды съедобны. Он боялся тени деревьев, непривычной тишины. Но страх не значил ничего — когда внутри пусто и в желудке боль от невыносимого голода.

Так он шёл — день, другой. Уж сколько прошло — он не помнил. Только голод. Только жажда. Только пульсирующая боль в боку, напоминавшая о прошлой жизни.

А потом — запах.

Свежий, хищный, насыщенный кровью. Он шёл, шатаясь, но не сворачивая. Мясо. Там пахло мясом. Там кто-то ел.

На поляне он увидел волка. Старого, с клочковатой шерстью, но всё ещё мощного. Тот ел козу. Настоящую, с парным мясом, с хрустом костей, с паром, поднимающимся над тушей.

Пёс замер. Волк поднял голову. Их взгляды встретились.

Рык волка был низким и глухим. Предупреждение. Хищник. Владыка.

Пёс опустил голову. Он не убежал. Не взвыл. Он просто лёг — неподалёку, в стороне. И смотрел. Не с мольбой, не с надеждой. Просто — смотрел. Он уже знал, что мир не даёт милости. Но смотреть — не запрещено.

Волк ел долго. Потом встал, отряхнулся, оглянулся на пса. И ушёл в лес. Не оборачиваясь.

Пёс подошёл к остаткам. Ел медленно. Каждый кусок был как жизнь, вернувшаяся в тело. Он не чувствовал вкуса. Только тепло. Тепло внутри.

На следующий день он нашёл волка снова. Тот лежал на склоне, дремал. Пёс сел неподалёку. Волк поднял глаза — и вновь ничего не сделал. Только оскалился.

Сперва волк гонял его, огрызался. Но тот не сопротивлялся. Просто падал на спину и подставлял горло. Он не знал почему так делает. Но волк не трогал его.

Волк был единственным близким ему существом.

Так началось его обучение.

Пёс не был волком. Он не был даже настоящей собакой. Всё, что он умел — подчиняться. Но в нём был ум. И память. Он наблюдал. Учился. Волк не звал — но и не гнал больше. Они шли вместе, молча. Он всегда сзади. Волк охотился — пёс смотрел. Волк ел первым — пёс ждал. Иногда получал остатки. Иногда — только запах. Но он не роптал. Он просто жил. И этого было достаточно.

Однажды, в солнечный день, они вышли на опушку. Волк замер. Там, внизу, паслись овцы. Наверное люди были где-то рядом, но не смотрели в сторону леса.

Волк рванул с места, бесшумен, как тень. Пёс остался. Он не знал, что делать. Что правильно. Его нутро всё ещё помнило — стадо — это святое. Стадо принадлежит человеку. За стадо убивали.

Но голод был сильнее. Он медленно двинулся следом. Поздно. Прозвучал выстрел. Волк упал, захрипел.

И тут пёс почуял его. Запах. Тот самый.

Хозяин.

Он вышел из зарослей. Стоял, с ружьём, целясь, чтобы добить. Пёс знал что такое ружьё.Всё в псе взорвалось — кровь, боль, воспоминания. Он не помнил, как прыгнул. Только как трещала плоть под клыками, как хрипел человек, как дёргались руки.

А потом — тишина.

Хозяин лежал. Мёртвый. Волк — в кустах, тяжело дышал, кровь текла по лапе. Пёс подошёл, встал рядом, лизнул рану. Волк не шевелился.

Он ушёл. Искал. И нашёл — зайца. Поймал — сам. Впервые. Принёс.

Положил перед волком. Тот приподнял голову. Взял. Ел. Спокойно. Потом посмотрел на пса. Долго. Глубоко. И впервые — без вражды и презрения.

Пёс лёг рядом. Он был не на цепи. Он был не в будке. Он

впервые был не один.

Он был свободен.

И он был жив.