Живые Пространства

«Так говорит наука. И я верю науке.
Но рассматривала ли наука когда-либо мир иначе,
чем через внешнюю сторону вещей?»

Пьер Тейяр де Шарден

1. Флуктуация

1991г., май

Огромная иссини-чёрная туча наползала от окружной дороги, леса и детского лагеря, сияющего свежей покраской. С нашей стороны пруда её не видно, — кроны деревьев закрывают, — но стоило переплыть, выбраться на берег, обернуться, и вот она, во всей красе.

— К нам движется, — предположил Пашка. — Ох и ливанёт.

Я деловито наслюнявил палец, вознёс над головой. Изрёк:

— Не, нас не зацепит. Ветер не с той стороны.

Выбираю место, где травка погуще и помягче, ложусь на спину, разбросав руки, подставляя ласковому весеннему солнце бледную ещё кожу. Май — любимый мой месяц в году. Во-первых, зима закончилась, не нужно напяливать шубы, шапки, меховые ботинки, спасаясь от мороза. Во-вторых, пробудившаяся жизнь прёт со всей мочи, цветёт, зеленеет, щебечет. В-третьих, лето уже наступило, но этого пока никто не заметил. Через месяц в выходной день на пруду не протолкнуться будет от желающих искупаться, а сейчас — пусто, водичка-то бодрящая. Зима в этом году чуть ли не до апреля задержалась, потом спохватилась, убралась восвояси, но вместо весны пришло лето. Трава и деревья с температурным шоком справились быстро, вон, желтым-желто вокруг от одуванчиков, но водичка в пруду прогреться как следует не успела.

Есть и вторая причина нынешнего безлюдья — майские праздники. Местные сюда не ходят: далековато от жилых кварталов и подъезда удобного нет, а студгородок, понятное дело, на длинные выходные пустеет: обитатели его к родным пенатам разлетаются. Прошли те времена, когда студиозов гнали на первомайскую демонстрацию флажки носить и «ура-ура!» кричать, когда «партия сказала надо, комсомол ответил – есть», когда… В-общем, изменились времена и это хорошо. С одной стороны. С другой… не знаю. Просто констатирую факт — у нас на всю общагу человек десять от силы осталось, да и те дрыхнут до обеда, пользуясь случаем. Мы с Пашкой — исключение, мы жаворонки. А «к пенатам» не подались, потому как он далековато от отчего дома учиться забрался, за пол страны, считай, мне же… и вовсе ехать некуда, общага и есть мои «пенаты» на сегодняшний день.

Пашка потоптался вокруг, с сомнением поглядывая то на меня, то на тучу, — судя по всему, мой палец-метеоролог его не убедил. Однако спорить не захотел, растянулся рядом на травке. И правильно — при любом раскладе туча пока далеко.

Минуты две мы лежим молча, наслаждаясь тишиной и умиротворением. Затем Пашка переворачивается на живот, смотрит на меня вопросительно:

— Олег, что ты решил с аспирантурой?

Я корчу кислую гримасу.

— А что я должен решать?

— То есть к Борисову ты не подходил? По распределению поедешь, оболтусов математике учить?

— Куда пошлют, туда и поеду. Ой, не торопи события, долго ещё!

Я не кривлю душой, в самом деле долго — впереди «госы», потом защита, потом… Э, как-то оно да сложится, не может такого быть, чтобы не сложилось! Как говорил кто-то из мудрых, оставим завтрашние заботы на завтра.

Но Пашка успокаиваться не хочет:

— И тебе не обидно? С такой головой — и так!

Я поворачиваюсь к нему.

— Не, Паша, это у тебя голова — Дом Советов! Для тебя математика — дело всей жизни, вон, на красный диплом тянешь. А мне просто в школе она легко давалась, потому и на мехмат пошёл. Чтобы верняк был стопроцентный на вступительных, в армейке-то не сильно подготовишься, сам знаешь. Но всю жизнь мозги теоремами сушить — увольте! Мне пяти лет вполне хватило. Не моё это!

— Хочешь сказать, в школе работать — твоё? Или чем бы ты хотел заняться в жизни?

Я пожимаю плечами, признаюсь:

— Я бы книжки писал с удовольствием. Истории фантастические сочинять мне нравится.

— Так пиши! Новым Беляевым станешь или Азиковым… тьфу ты, Азимовым!

Он выпалил это с таким энтузиазмом, что я прыснул невольно.

— Ага, Жюль-Верн Гербертовичем Брэдбером. Понимаешь, какая закавыка: придумаю я сюжет, начну записывать, а только пойду в библиотеку, возьму новую книжку почитать, бац — вот же оно, один в один! Либо всё уже придумано другими, либо фантазии у меня не хватает.

С минуту мы молчим. Не знаю, о чём думает Пашка, а я так о недочитанной «Машине пространства», что лежит сейчас на тумбочке в общаге. Поэтому следующая фраза друга застаёт меня врасплох:

— Кстати, спасибо за книгу!

— Э?

— Ты мне на день рождения подарил, забыл? Я всё откладывал, а тут как раз длинные выходные. Взял полистать и увлёкся. Интересно излагает, и в логике этому иезуиту не откажешь. А ты что думаешь?

— О чём?

— О книге. Вообще о теории ноосферы?

Я не думаю ничего. Книгу эту я приобрёл полгода назад специально на подарок Пашке — любителю экзотических философских доктрин. Читать самому ни сил, ни желания не было, но признаваться в невежестве почему-то стыдно, и я отвечаю обтекаемо:

— Я придерживаюсь взглядов Вернадского.

— Ну, я тоже придерживаюсь… Разумеется, не во всём я с иезуитом согласен, но если рассматривать его синергию с позиции научного коммунизма, то и «мир полдня» оказывается не красивой фантазией, а…

Пашку перебил далёкий гул, словно где-то за окружной десяток самосвалов одновременно опорожнили кузова.

— Это что было, гром?

— Ага, люблю грозу в начале мая…

Мы переглянулись и как по команде уставились на тучу. Презрев направление ветра, она-таки приближалась. Дальним крылом цеплялась за многоэтажки общежитий, ближним дотянулась до леса, детского лагеря и берега пруда.

— Ох ты ж… Бежим!

Мы вскакиваем, бросаемся в воду, мельтешим доморощенным кролем. По-хорошему, убегать от грозы нужно в противоположную сторону, туда, где над лугами всё так же сияет солнце. Однако штаны и рубашки наши лежат как раз на другом, ближнем к общагам и туче берегу.

Снова грохотнуло, когда мы были на середине пруда. Не просто прогремело — ослепительный шнур плазмы на секунду связал небо и землю. Если такой ударит в воду… совсем нехорошо получится! То ли оттого, что плыть я попытался быстрее, чем мог, то ли от холодной воды правую икру пронзила боль. Судорога?! Этого ещё не хватало! Я стиснул зубы, извернулся, от души ущипнул себя за икру, стараясь выбить боль болью. Пятка левой, здоровой ноги наконец коснулась песка… И тут небо будто превратилось в отрез крепкой добротной холстины, и его не жалея разодрали пополам — прямо над головой! Из воды меня выбросило резиновым мячиком, сообразить не успел, как на берегу оказался.

Первая капля-горошина шлёпнулась на рубаху в тот самый миг, когда я подхватил её с травы. Пашка опередил меня — сверкает пятками на полпути к опушке леса. Я поспешно скрутил одежду в тючок, бросился следом… Не бросился. Судорога никуда не делась, правая нога подворачивается в самый неподходящий момент. Понимая, что не бегу, а падаю, я инстинктивно вытянул руку…

Приземление получилось жёстким. Пашка услышал мой вскрик, оглянулся.

— Беги, беги! — ору я ему, тряся ушибленной кистью. — Я сам!

Он не побежал к спасительным кронам, вернулся, не обращая внимание на капли, всё гуще хлещущие по макушке, плечам, спине. Опустился на корточки, спросил обеспокоенно:

— Ты что, ногу подвернул?

— Нет, судорога, — я ожесточённо тру злосчастную икру.

— А-а-а… Подожди, не так! Носок на себя тяни…

Громовой разряд оглушает. Огненный шнур разрезал пространство в полусотне шагов от нас, вонзился, — нет, не в воду, — в дуб на краю леса. Дерево содрогнулось от верхушки до комля, каждой веточкой, каждым листиком принимая убийственные килоамперы. Потом затрещало, языки пламени побежали по стволу.

Загореться как следует дуб не успел. Ливень обрушился с небес, затушив огонь лучше всех пожарников мира вместе взятых. В первые минуты это был даже не ливень — водопад, Ниагара. Будь мы с Пашкой одетыми — в миг промокли бы насквозь.

Впрочем, об одежде мы не думаем. Раззявив рты смотрим на шипящее, испускающее последние струйки дыма дерево. Именно под его раскидистыми ветвями, густой уже в начале мая кроной мы бы и укрылись от дождя. Если бы не судорога, внезапно схватившая меня за ногу — первый раз в жизни! Совпадение, оказавшееся счастливым.

1992г., ноябрь

«О том, что в минувшие выходные часы перевели на зимнее время, Леночка забыла. Опомнилась, только когда в учительскую зашла завуч Татьяна Константиновна и поинтересовалась удивлённо:

— Елена Владимировна, вы что, ночевать в школе собрались?

Леночка оглянулась на окна, — и впрямь ночь! То-то в учительской пусто, а она и не заметила, когда все разошлись. Девушка перевела взгляд на три стопки тетрадей, выстроившиеся на краю стола — сегодняшняя контрольная у пятиклашек. Непроверенными оставались штук десять, не больше. Не тащить же их домой?

— Я уже заканчиваю, — она просительно посмотрела на завуча.

— Хорошо, — величественно кивнула Татьяна Константиновна. — До завтра!

Аккуратно прикрыла за собой дверь, каблуки зацокали по коридору, удаляясь. Леночка вновь склонилась над тетрадями.

«Немножко» заняло почти сорок минут. Проверять тетради Леночка не любила, особенно контрольные. Надо ведь не просто ответы в задачах сверить, а разобраться, кто сам решал, но запутался, допустил досадную ошибку и получил неверный результат. А кто надеялся выехать на шпаргалках и подсказках, не понимая сути того, что пишет, выводя правильный ответ под столбцами бессмыслицы. Были и такие наглецы, что, не мудрствуя лукаво, списывали у соседей, наплевав на номер варианта. Неужели считали молодую учительницу полной дурочкой, не способной распознать примитивный обман? Наверняка у Татьяны Константиновны ученики себе такого не позволяли!

Наконец с проверкой было покончено. Леночка встала, с удовольствием потянулась, расправляя затёкшие плечи, отнесла тетради в шкаф. На секунду заглянула в зеркало, поправила причёску, надела куртку, взяла сумочку, погасила в учительской свет. На сегодня рабочий день закончен.

Вахтёрша сидела на своём боевом посту в школьном холле.

— До свиданья, тётя Вера! — попрощалась Леночка.

— До свиданья, милая.

Глаза вахтёрши за толстыми линзами очков казались непомерно большими, удивлёнными. Впрочем, лишь казались. Пенсионерку тётю Веру, всю жизнь проработавшую в школе, ничего на свете удивить не могло. А Леночка, разумеется, не догадывалась, что пожилая вахтёрша — последний человек, которого она видит.

На улице её поджидала темнейшая ночь: тучи плотно заволокли небо, надёжно отгородив землю от звёзд и луны. Если в центре посёлка с темнотой пытались бороться редкие уличные фонари и окна многоэтажек, то на окраинах, в лабиринтах узких извилистых улочек частного сектора она была полновластной хозяйкой. Леночке предстояло идти именно туда, в самую дальнюю часть посёлка, где она снимала жильё. Тьма её не беспокоила, — на этот случай в сумочке лежит фонарик, — куда большим препятствие на пути к дому была осенняя распутица, вынуждающая делать крюк.

До края посёлка Леночка дошла благополучно. Там, где единственная асфальтированная улица превращалась в шоссе, ведущее к райцентру, от неё ответвлялся засыпанный утрамбованным щебнем просёлок. Девушка включила фонарик и уверенно направилась к чернеющей впереди лесопосадке. Пересечь её, повернуть на тропинку и вскоре окажешься рядом с домом, не извазюкавшись в грязи по колено.

Фонарик погас внезапно — посреди посадки. Должно быть, батарейка села. Леночка выругалась в полголоса. Но темнота оказалась не кромешной, между поредевшей листвой пробивался свет. Стоит машина с включёнными фарами? Не стоит, едет: сквозь кусты и деревья, в полной тишине — ни шороха колёс, ни гула двигателя. Всё ближе, ближе.

Это был не автомобиль. Световой конус опускался на землю сверху, из днища… Леночка никогда не воспринимала всерьёз «летающие тарелки», равно как летающие блюдца, летающие супницы и солонки. Но штука, зависшая над лесопосадкой, более всего напоминала именно тарелку, полупрозрачную, заполненную неярким бело-голубым светом.

— Мамочки… — прошептала Леночка.

Одна половина её сознания требовала немедленно бежать прочь — обратно к шоссейке, к посёлку и людям. Вторая твердила, что это иллюзия, обман зрения, достаточно ущипнуть себя за руку. Девушка сделала одновременно и то, и другое: попятилась, на ходу впившись ногтями в предплечье. «Тарелка» не исчезла. Зато каблук зацепился за что-то, и Леночка шлёпнулась в грязную лужу, растёкшуюся вдоль щебнёвки. «Пропала новая юбка…» — ужаснулась запоздало.

Холодной воды и липкой грязи ни ладони, ни ягодицы не ощутили. Ничего не ощутили — в лужу упала только сумочка. Лена вдруг осознала, что объект висит прямо над головой, и сама она сидит в центре его светового конуса. Конус больше не упирался в землю. Он медленно поднимался, втягивался в корпус объекта, увлекая с собой добычу.

Волосы на голове зашевелились от ужаса.

— Нет, не надо… пожалуйста, отпустите… пожалуйста! — взмолилась девушка, обращаясь невесть к кому. Ответом было молчание. Застывшие деревья проваливались дальше, дальше, пока окончательно не растворились в темноте.

Впрочем, сторонний наблюдатель, объявись он поблизости, увидел бы всё иначе: девушка исчезла, едва конус коснулся её. И погас свет в этот же миг. А в следующий неопознанный летающий объект, презрев закон инерции, рванул с места и умчал куда-то в юго-западном направлении. Сторонний наблюдатель не ошибся бы: учитель математики Елена Владимировна Лапикова, 1969 года рождения, в самом деле исчезла. Пропала без вести, как тысячи землян до неё…»

Телефонный звонок выдёргивает меня в реальность. Несколько секунд я таращился на исписанный тетрадный разворот. Потом спохватился, вскочил со стула, поспешил в коридор, где на тумбочке трезвонил допотопный, ещё с дисковым набором аппарат. Не успел — последний звонок затих, когда я протянул к трубке руку. Кто это мог быть? Я посмотрел на висевшие над тумбочкой часы. Половина девятого. Время «детское», кто угодно позвонить мог. Ну, если нужно, перезвонят. Тут уж от меня ничего не зависит.

Я возвращаюсь в комнату, перечитываю рукопись. Вроде бы неплохое начало… но чем должно закончиться, я не помню. А ведь знал, наверняка продумал от и до! Не умею я писать, пока сюжет весь целиком в голове не сформируется. Треклятый звонок выбил придуманную историю из кратковременной памяти, а в долговременную записаться она не успела.

Час я убил в тщетных попытках восстановить потерянную информацию. В конце концов плюнул, ушёл на кухню пить чай, рассудив, что либо само вернётся, либо никак.

Героиня злосчастного рассказа во многом списана с меня. Я такой же молодой специалист, преподаю математику в поселковой школе. Единственное отличие — снимаю не комнату в домике на окраине, а квартиру в пятиэтажке, десять минут до работы, причём, по асфальту. Удобно, но затратно — половину моего бюджета аренда сжирает, от зарплаты до зарплаты жить приходится. С другой стороны, откладывать при нынешней инфляции всё равно бесполезно. Хотя нет, не прав я, ещё отличие есть между мной и Леночкой — меня инопланетяне не похищали. Потому что во-первых, на кой я им сдался? А во-вторых — не существует никаких инопланетян, кроме выдуманных. Что бы там не утверждали уфологи и прочие «контактёры».

Спать я ложился со слабой надеждой, что история похищенной пришельцами учительницы вернётся ко мне во сне — утро вечера мудренее! Увы, сюжет пропал безвозвратно.

Зато утро оказалось настолько мудрёным, что я и представить не мог. Десяток шагов не успел сделать от подъезда, как меня догнала парочка моих школяров-шестиклашек:

— Доброе утро, Олег Олегович! Вы вчера вечером НЛО смотрели? — с ходу огорошил курносый Димка. Я едва портфель не выронил от неожиданного совпадения. Заставил себя улыбнуться, уточнил:

— По какому каналу?

— Не, не по каналу! — замотал огненными вихрами конопатый Андрюшка. — В небе! Над посёлком летало! С полчаса, наверное! Все видели!

— Ничего не полчаса, а пятнадцать минут! И не летало, а висело над лесопосадкой!

— Это ты его не видел с самого начала! Оно летело со стороны Антракопа, вдоль балки. Сперва медленно, после остановилось, повисело и фьють — назад унеслось.

— Всё я видел! Не от Антракопа оно прилетало, а от райцентра. И не вдоль балки, а над посадкой!

Школяры спорили, а я холодным потом обливался. Благо, мальчишки увлечены обсуждением, на меня не смотрят. Весьма бы удивились, увидев, как учитель их пятнами пошёл.

Я поспешил к школе. Мозги работали в режиме форс-мажора. Что происходит? Даже если предположить, что шестиклассники меня разыграли, что они при этом гениальные актёры, то откуда узнали содержание моего недописанного рассказа?! В школе не подозревают, что я в свободное время балуюсь фантастикой. Учитель, математик — и вдруг фантазёр? Не приветствуется это у нас. Остаётся одно разумное объяснение — у мальчишек какая-то новая игра. А то, что фигурирует в ней, как и в моём рассказе, «НЛО над посёлком» — совпадение.

Я почти убедил себя в этом. Но дальше стало хуже: на пороге школы со мной поздоровались десятиклассники, у которых я вёл черчение. И тоже поинтересовались:

— Олег Олегович, вы летающую тарелку видели?

Выдержки у меня хватает лишь на то, чтобы многозначительно улыбнуться в ответ.

О том, что первый урок в 6-А прошёл скверно, и говорить не стоит. Класс с упоением обсуждал вечернее происшествие. В 6-Б было тише, — успели наговориться, — но то и дело до моих ушей доносился шёпот: «А ты видел, как он улетел? Быстрее сверхзвукового перехватчика!» — «А как он прожектором по посадке шарил, видел? Интересно, они кого-то похитили?» О, это и мне интересно! Заподозрить, что все без исключения школьники участвуют в заговоре против меня — паранойя. Поверить, что «летающая тарелка» выпорхнула из моей тетрадки и пронеслась над посёлком — шизофрения. Богатый выбор.

К концу второго урока я чувствовал себя выжатым лимоном. Поплёлся в учительскую, надеясь, что рациональное мышление коллег окажет на моё собственное благотворное воздействие. Однако на полпути меня перехватил директор:

— Олег Олегович, у вас сейчас «окно»? Зайдите ко мне на минутку.

Сердце ёкнуло. Когда руководство вызывает «на ковёр», первым делом готовишься к разносу. Промахов я за собой не знал, но частичка моего сознание злобно шипела: «Конечно ты виноват! Это ведь ты придумал инопланетян над посёлком! Вот они и прилетели! И Леночку похитили!» Другая хихикала: «Глупости, нет никакой Леночки! «Летающих тарелок» тем более не бывает! Ты спишь. Ущипни себя покрепче и проснёшься!» Ей-ей, ещё минута, и я в самом деле принялся бы щипать себя за руку. К счастью, до кабинета директора я дошёл раньше.

Виктор Владимирович всего на пять лет старше меня, тоже в недавнем прошлом молодой специалист. Молодой да ранний — карьеру делает целеустремлённо и успешно. Безукоризненно-корректный в общении на людях, с глазу на глаз он любит подчеркнуть своё старшинство.

— Олег Олегович, ты же у нас с университетским дипломом? — начинает он с риторического вопроса.

— Да, — осторожно подтверждаю я. В провинциальных школах выпускник университета не котируется. В глазах коллег он «умник», ничего не смыслящий в педагогике.

— А как ты дружишь с информационными технологиями? Я почему интересуюсь: спонсоры обещают денег на компьютерный класс подкинуть. Справимся?

С программированием и прочими околокомпьютерными дисциплинами в университете я «дружил» хорошо — зачёты большей частью автоматом получал. Но с «персоналками» дело иметь пока не приходилось.

— Справимся, если нужно, — пожимаю плечами.

Видимо, уверенности в моей интонации не было, и Виктор Владимирович спешит на помощь:

— Ты в райцентр наведайся, в тринадцатой школе такой класс уже два года работает. Пообщайся с их информатиком, он мужик хороший. Вовсе без педагогического образования, — директор улыбается, — так что общий язык найдёте. Завтра у тебя свободный день? Вот и поезжай.

На завтра у меня несколько другие планы, но не перечить же руководству? Я кивнул, благодарный директору за то, что вернул меня в обыденную реальность из утреннего шизофренического бреда. И тут он добивает:

— Олег Олегович, а что ты, как математик, скажешь о вчерашнем феномене?

Меня прошибает холодная испарина.

— К…каком феномене?

— О НЛО, естественно. Я как физик понимаю: материальный объект не может двигаться с таким ускорением в земной атмосфере. Тогда что это было? Оптическая иллюзия? Как думаешь?

Чтобы вернуть способность говорить, мне пришлось сглотнуть и облизать пересохшие губы:

— Н…никак не думаю. Я не видел! Я вчера весь вечер дома просидел. Читал!

Виктор Владимирович щурится.

— Должно быть, увлекательная книга попалась? Я вам звонил, вы не ответили.

— Да, я слышал телефон. Я не успел! Я… в туалете был!

Директор смотрит на меня, и ни капли веры моим словам нет в его взгляде.

1995г., октябрь

Я проверял самостоятельную работу по информатике у десятиклассников и в который раз удивлялся, насколько отличаются ученики городского лицея от их сверстников в поселковой школе. Дай я подобные задачи там, какой бы результат получил? Страшно представить. А здесь нормально: блок-схемы рисуют, программы пишут. И никто не заявит: «Зачем нам ваша информатика нужна? На заводе компьютеров нет!»

Я вывел очередную «пятёрку», особо отметив нетривиальный подход и попытку оптимизации алгоритма. Никогда не думал, что буду получать удовольствие от этой профессии. Вот что значит положительная обратная связь! Удачно вышло, что Виктор Владимирович в своём упорном карьерном восхождении потащил за собой и меня. Пусть не областной центр, но почти полумиллионник, два собственных вуза есть, а филиалов нынче наросло как грибов после дождя. Я положил в правую стопку тетрадь известного бузотёра и спорщика, у которого «пятёрка» по информатике будет единственной в аттестате, из левой взял работу признанной медалистки. Здесь можно проверять «по диагонали»: заранее известно, что решено правильно, нарисовано и записано аккуратно, в точности по шаблону.

Из тетради падает сложенный вдвое листок. Я машинально разворачиваю, читаю: «ненужная информация пробой 15 43 тренерская опасность закрыть». Написано без ошибок, но таким корявым, совсем не девчоночьим почерком, что отдельные буквы разбираю с трудом. Перечитываю трижды, пытаясь уловить смысл. Тщетно. Какие-то подростковые тайны, меня не касающиеся. Забыла вынуть, когда тетрадь сдавала, теперь переживает, наверное. Сделаю вид, что не заметил и тем более, не читал. Я вернул листик на место, поставил «пять» под самостоятельной, отложил тетрадь в правую стопку и выбросил записку из головы. Ещё полтора класса ждали проверки.

Вспомнил я о странном тексте, когда уходил домой. Признанная отличница стояла в школьном холле, болтала с подружками. Увидели меня, закричали хором:

— До свиданья, Олег Олегович!

Ни тени смущения. Не помнит о записке? Взгляд мой задевает табло электронных часов напротив входной двери: «15 43». Эти цифры были в тексте? И слово «тренерская» понятно. А ещё — «опасность». Ноги сами собой разворачивают меня, несут к спортзалу.

Здесь пусто: уроки закончились, для секций пока рано. Я пересёк спортзал, подошёл к приоткрытой двери тренерской, потоптался нерешительно, прислушался. Тишина. Нет никого? Я уже подумывал, не убраться ли восвояси, как заметил движение внутри. Набрался решимости, потянул дверь на себя:

— Добрый день!

Мне не ответили. Некому отвечать, в тренерской пусто, только работает старенький чёрно-белый телевизор на столе. Какой-то военный фильм: самолёты сбрасывают бомбы. Какой именно, не поймёшь — звук выключен.

Я пожал плечами, готовый уйти, но тут на экране появилась дикторша. Нет, не фильм, новостная передача. И на фюзеляжах самолётов не кресты, а белые звёзды. На фоне рушащихся зданий мелькнула надпись – «Белград». Заинтригованный, я подошёл к столу, повернул ручку регулятора громкости. Эффект оказался неожиданным: по экрану побежали помехи, затем картинка и вовсе изменилась. Теперь на ней два высотных здания, верхушку одного из них окутывает густой чёрный дым. Пожар? В кадре появился пассажирский самолёт. Из-за странного ракурса казалось, что он летит очень низко, в опасной близости от зданий-башен, вот-вот врежется… врезался! Самолёт пробил вторую башню насквозь, брызнуло пламя. Я принялся вертеть и нажимать всё, что есть на телевизорике, но каждая моя манипуляция лишь меняла картинку. Вот военные самолёты взлетают с американского авианосца, ведут огонь гаубицы, песочного цвета «абрамсы» ползут по улице разрушенного города. Вот снова бомбардировка. А вот толпа бандитского вида молодчиков измывается над пожилым человеком восточной внешности. Узнать окровавленное лицо не могу, но, несомненно, я видел его прежде. В мире происходит что-то чрезвычайное, а я ни сном, ни духом?!

Я начал двигать телевизор, стучать по крышке, пытаясь вернуть звук … и увидел засунутый под днище чёрный шнур с вилкой.

Несколько секунд я тупо таращился на шнур, пока здравый смысл доказывал мне, что телевизор работает на батарейках. Потом здравый смысл заставил повернуть аппарат боком, чтобы взглянуть на заднюю панель, найти эти самые батарейки. На экране меж тем шло очередное столкновение: полицейские в касках отступали, прикрываясь щитами, в них летели камни, бутылки с зажигательной смесью, поодаль горели покрышки, застилая улицу густым чёрным дымом.

Вдруг мне показалось, что я узнаю город. Я рывком развернул телевизор обратно… слишком резко. Он слетел со стола, выскользнул из моих рук, грохнулся на потёртый линолеум тренерской. Экран погас. Я присел на корточки, попытался оживить аппаратуру. Тщетно.

— Так-так, неожиданный визит, — донеслось от двери.

На пороге стояла Ксения Михайловна, учительница физкультуры. Синий спортивный костюм подчёркивает тренированную, в меру женственную фигуру, волосы собраны в тугой пучок. Даже в кроссовках она выше меня на добрую ладонь.

— Извините, — пробормотал я, выпрямляясь. — Кажется, я ваш телевизор… того. Я компенсирую!

— Не переживайте из-за этого, Олег Олегович. У него кинескоп год назад сгорел. Для мебели стоит, руки не дойдут выбросить, — физкультурница улыбается. — Зато теперь я знаю, кто мне с этим поможет.

1996г., февраль

В левой руке — тщательно завёрнутый в газету букет роз, в правой — пакеты с тортом и шампанским. Я еду в гости к Ксении, на первое наша НАСТОЯЩЕЕ свидание! Нет, не еду пока, жду троллейбус.

Остановка конечная, потому, когда шёл к ней, ни о чём не беспокоился. И совсем упустил из виду, что сейчас пять вечера, «час пик», а в двух шагах — заводоуправление. Едва я подошёл к остановочному павильону, как туда же рекой хлынул офисный народ. Толпа росла, росла, росла, и мне стало страшно за торт и особенно за розы — не довезу, раздавят в толчее! Если не заскочу в числе первых, не займу сиденье — как есть раздавят!

Подкатил троллейбус, остановился перед кольцом, выпуская полудюжину ехавших до конечной. Подавать машину на посадку водитель не спешит. Перекур устроил? Даёт шанс задержавшимся на работе? Я с тоской посмотрел на всё ещё не иссякший человеческий ручеёк, текущий от проходной. Некоторые перешли на рысцу. Стоявшие вокруг меня подобрались, готовые «к штурму». Может, надо подойти к водителю, попроситься, чтобы посадил на конечной, доплатить? Но такая попытка для интроверта чем-то сродни подвигу.

В конце концов я решился, выбрался из толпы, направился к троллейбусу. Поздно! Машина двинулась мне навстречу. Поспешно развернувшись, я бросился обратно прямиком по сугробам… и остановился в пяти шагах от толпы. Тесно стоят, плечом к плечу. О том, чтобы пробиться на исходную позицию, и речи нет. Я вздохнул обречённо: будь что будет. Пусть лезут, войду последним — если смогу. Тут уж от меня ничего не зависит. Остаётся надеяться на чудо. Вот только чудес не бывает — кроме тех, что мы сами себе нафантазируем.

Троллейбус поравнялся со мной, начал замедлять ход. Остановился, отворил двери. Я застыл обалдело: задняя — прямо перед моим носом! Потом бросился в салон, плюхнулся на сиденье, подвинулся к окну. Повезло, так повезло!

…В состояниях максимальной хаотичности неравновесного процесса, то есть в точках бифуркаций, большое значение имеют случайные флуктуации. От них зависит, по какому пути из множества возможных система будет выходить из состояния неустойчивости. Большинство флуктуаций рассеиваются, не оказывая влияния на дальнейший путь развития системы. Но при определённых, пороговых условиях за счёт случайных внешних воздействий флуктуации могут усиливаться и действовать в резонанс, подталкивая систему к выбору.

В точках бифуркации самоорганизующаяся система образует множество динамических микроструктур, как бы «эмбрионов» будущих состояний – фракталов. Выживший в конкурентной борьбе фрактал «разрастается», преобразуется в аттрактор. При этом система переходит в новое качественное состояние, чтобы продолжить поступательное движение до следующей точки бифуркации…

Не знаю, что заставило меня проснуться посреди ночи. Вроде всё тихо, благостно. Рядом, отвернувшись к стенке, уютно посапывает Ксения. Нет причин для беспокойства. Тем не менее я знаю: кроме нас двоих здесь ещё кто-то. Огромный, невидимый, жуткий. Пока он не двигается, таится, но что сделает в следующий миг — неизвестно.

Сначала я лежал, таращась в темноту, надеялся на торжество здравого смысла. Бесполезно, здравый смысл не любит темноты. Надо повернуться на бок, протянуть руку, зажечь стоящую на тумбочке у изголовья лампу — развеять иррациональный кошмар.

Монстр не позволил мне этого сделать. Нет, он не набросился, не притиснул меня к кровати. Я свободно дышу, моя кожа и мускулы не ощущают внешнего сопротивления. Сопротивление идёт изнутри. Монстр-невидимка пророс в каждую клетку моего тела, в каждый его атом. Он словно занимает одно со мной место в пространстве.

Ужас, неизведанный прежде, первобытный, доисторический, обрушился на меня. Я закричал, заорал, завопил, завизжал… даже губы мои не шевельнулись. Едва слышный стон застрял в стянутом спазмом горле.

2. Фракталы

1997г., август

Первый раз мне довелось побывать в Крыму в далёком 88-м, когда мы весёлой студенческой компанией отправились туда «дикарями» тратить заработанное в стройотряде. Рыскали по заповедным лесам, каньонам, пещерным городам, спали в палатках, купались в горных реках и озёрах. Во второй раз меня привезла сюда Ксения в свадебное путешествие.

Воспоминание о курортном городке на берегу Чёрного моря остались у меня весьма скудные, но и тех хватило, чтобы отметить — прошедшие годы изменили его не в лучшую сторону. Кошелёк из кармана стащили, едва я вышел из троллейбуса, благо, было там лишь несколько мелких купюр. На турбазе, куда мы приобрели недельную путёвку на двоих, горячая вода отсутствует как класс. Питание в столовой не то, чтобы скудное, но специфическое: мясо пропахшее рыбой, словно это не курица, а чайка; перловая каша, вермишель и картофельное пюре, несомненно извлечены из стратегических запасов времён холодной войны; жиденький чай заваривается в громадных алюминиевых чайниках; полное отсутствие в рационе овощей и фруктов — это на юге в августе. На набережной — кучи мусора, «напёрсточники», «кидалы», ушлые девицы подозрительного вида, очереди за напитками, мороженым, восточными сладостями, пирожками. Вдобавок ко всему, местное пиво оказалось безвкусным. Именно здесь, на набережной, потягивая из горлышка никакое пиво и дожидаясь, пока Ксения вернётся из «дамской комнаты», я увидел того, кого увидеть не чаял.

В первый миг мне показалось, что обознался. Потом я всё же окликнул проходившего мимо вислоусого мужика с заметными залысинами:

— Паша?

Он повернул голову, посмотрел на меня. Расплылся в улыбке:

— Олежка, ты?! Какими судьбами? — подскочил, обнял, схватил мою руку, принялся трясти. — Сколько ж мы с тобой не виделись? Как ты здесь оказался? Ты же вроде учительствовал в…

— И сейчас там живу. Почти: в город перебрался, в лицей…

К нам подошла Ксения, посмотрела вопросительно. Я поспешил представить их друг другу:

— Ксения, моя жена. Паша, Павел — мы в университете вместе учились.

— Не только учились, мы с Олежкой…

— Так что, мы купаться идём или как? — прервала объяснения Ксения. Умеет она ставить вопросы так, что они оказываются риторическими.

— Идём, конечно идём, — закивал я. Посмотрел на Пашку. Он тоже посмотрел — на часы. Пожал плечами:

— Ну, давайте и я с вами посижу немного. Это ж надо — Олежка! Сколько мы с тобой не виделись? Шесть лет, да?

Среди множества спортивных достижений Ксении имеется и первый разряд по плаванию, потому в воде я с ней не тягаюсь, бесперспективно. Оставив жену демонстрировать великолепные брас и кроль жадным мужским взглядам, я выбираюсь на берег, шлёпаю к топчанам, где меня поджидает Пашка.

— Рассказывай: как ты, где ты? В университете преподаёшь? Профессор небось уже?

Пашка отмахивается:

— Скажешь такое — профессор! Кандидатскую защитил, но дальше двигаться не дадут, если тема своя собственная, а не научного руководителя. Закостенела наша наука, жиром заплыла, панцирем хитиновым покрылась — не пробьёшь. Так что я в университет исключительно для зарплаты хожу, а настоящая научная работа — дома. Благо, математику для этого лаборатории не нужны, был бы доступ к информации.

— И чем же ты занимаешься?

Взгляд Пашки становится удивлённым:

— Да всё тем же… А, ты не знаешь! Численные методы в приложении к функции эволюции Тейяра де Шардена. Можем ли мы, опираясь на имеющиеся данные, вычислить, когда наступит точка Омега? А данных, скажу я тебе, наука собрала немало. Мы знаем время существования Вселенной, Земли, биосферы на ней, разума. Дело в том, чтобы правильно эти данные интерпретировать, подобрать нужную функцию для их описания. Поначалу я работал с аналитическими функциями вещественной переменной. Но эта дорога ведёт в тупик, когда имеешь дело с открытой системой. А Вселенная — именно открытая неравновесная система, эволюционирующая в сторону уменьшения энтропии, иначе мы получаем противоречие со вторым началом термодинамики. Понимаешь, что это означает — Вселенная как открытая система?

— Параллельные миры?

— Да! Они не просто существуют, они обмениваются информацией, тем самым уменьшая энтропию. Как обмен происходит в действительности, не знаю, я не физик. Как интерпретировать мнимую составляющую комплексной переменной, тоже пока непонятно. Но математически процесс хорошо описывается голоморфной функцией. А её в свою очередь можно аппроксимировать рядом Тейлора и работать численными методами…

Он рассказывал и рассказывал мне о своих научных озарениях, о голоморфных и мероморфных функциях, топологических пространствах и конформных отображениях, вычетах, проколотых окрестностях и прочих атрибутах теории функций комплексной переменной, начисто выветрившейся у меня из головы за шесть лет. Мне оставалось слушать и глупо улыбаться. В конце концов Пашка понял, что его старания пропадают втуне, замолчал, развёл руками:

— Вот где-то так.

Чтобы не выказать себя совсем уж тупицей, я уточняю глубокомысленно:

— Но точка Омега — это же «конца света», Апокалипсис? И ты рассчитал, когда он наступит?

Пашка смеётся.

— Конец света? Ну, можно и так сказать. Не беспокойся, полторы тысячи лет я человечеству ещё дам — как минимум. К тому же де Шарден не рассматривал точку Омега «концом света». Скорее всего, человечество продолжит существовать в каком-то ином виде. Тут я не возьмусь ни соглашаться с ним, ни спорить. Описывать восприятие сингулярности человеческим сознанием — забота не математика, а писателя-фантаста… кстати! — он хлопнул меня по колену. — Ты же писал рассказы, я помню! Как успехи? Где публикуешься?

Я отмахиваюсь:

— Нигде, бросил я это дело.

— Зря. Сейчас открываются недоступные прежде возможности донести свою мысль до миллионов. Начинается эпоха Интернета, искусственной информационной сети. Мы пока не можем представить, как он изменит нашу жизнь, но изменит кардинально. Уже меняет! Делюсь опытом: до голоморфных функций я додумался не так давно, монография ещё не готова. Но статью написал, не удержался — очень уж результаты обнадёживающие. Разумеется, в научных изданиях статью зарубили, — да меня чуть ли не в креационизме обвинили! Ладно, я выложил её в Интернет. Ты не представляешь, как быстро я получил отклик. Собственно, благодаря этому я и здесь. Пригласили на встречу, интересуются, всячески одобряют выбранное направление, грант выделили на исследования…

Он вдруг запнулся. Я попытался растормошить:

— Денег дают, да? Что за организация? Государственная структура? Или фонд какой? Ты почему молчишь?

Пашка не отвечает, таращится заворожено за моё плечо. От кромки воды к нам идёт Ксения. Мокрый купальник обтягивает формы, не скрывая, а подчёркивая их, кожа искрится капельками воды. Богиня Афродита, рождённая из пены морской…

2001г., сентябрь

Первым нашим приобретением для новой квартиры стал телевизор. Вещи башнями громоздятся по углам, спим можно сказать на полу, зато телевизор смотрим! Решение принимала Ксения и я его не оспариваю: любит человек в ящик таращиться, книжки читать не приучена. У каждого свои особенности, тут уж от меня ничего не зависит. Если бы не Ксения, вообще бы квартиру не купили, — какая квартира на две учительские зарплаты? Именно жена нашла мне работу программиста на алюминиевом заводе и сама устроилась тренером в модный фитнес-клуб. Сетовать грех: по нынешним временам нервов программист тратит вдвое меньше, чем школьный учитель, а зарабатывает втрое больше.

Я был на кухне, когда Ксения закричала:

— Олежек, иди сюда, скорее!

В голосе её звучит крайняя степень изумления и даже испуг, поэтому я откладываю недомазанный маслом бутерброд, со всех ног бегу в спальню. «Экстренный выпуск!» — успеваю прочесть на экране. И тут же картинка: башни-близнецы, верхняя треть одного окутана клубами чёрного дыма.

— Это Америка, Нью-Йорк, сегодня, только что! — тараторит Ксения, перебивая диктора за кадром. — Самолёт в небоскрёб врезался!

— Сейчас второй протаранит… — бормочу я.

Жена бросила на меня непонимающий взгляд, опять вперилась в экран. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мои слова подтверждаются.

— Боже мой… вот это да…

Она ещё что-то говорит, и диктор говорит. Я не слышу, в ушах зазвенело противно. Перед глазами стоит эта же картинка, виденная в другом месте в другое время. На маленьком чёрно-белом экране год как не работающего телевизора…

Ноги делаются ватными. Я медленно опускаюсь на матрац, заменяющий нам кровать. Тогда, шесть лет назад, я видел и другие сюжеты. Бомбардировка Белграда? Да, это уже случилось, но как-то прошло мимо меня, не заставило вспомнить. Может быть оттого, что в девяносто девятом я не смотрел телевизор, не особо интересовался происходящим в мире? Теперь вспомнил… Что ещё я видел?

«Ничего не видел!» — отчаянно визжит здравый смысл. Не бывает испорченных телевизоров, показывающих новости из будущего. И «летающих тарелок», шныряющих с гиперзвуковой скоростью над рабочим посёлком, не бывает. Их место — в фантазиях, но не в реальности. Я их выдумал, сочиняя рассказы. Потом правда и вымысел перемешались в голове, и стало казаться, что помню не выдуманное, а реально случившееся со мной. «Правильно!» — похвалил здравый смысл. Я ведь первое время и Ксении пытался доказать, что телевизор работал, пока не упал со стола. Работал, отключённый от сети, — батарейки у него вовсе не предусмотрены! Слава богу, она не приняла мои уверения всерьёз, а повторять снова и снова заведомую чушь понравившейся девушке — не лучший способ добиться её благосклонности. Я предпочёл согласиться с её версией и забыть о феномене. Шесть лет получалось…

«Но я же вспомнил эти башни и самолёт!» — попытался заартачиться я. «Обычное дежавю», — деловито объяснил здравый смысл. — «Со всеми бывает». О, здравый смысл — мастер находить правдоподобные объяснения. Он мой защитник и хранитель.

Потому что я не хочу оказаться шизофреником.

2002г., январь

У профессии программиста есть два недостатка в сравнении с учительством: короткий отпуск и длинный рабочий день. Пять дней в неделю, с девяти до восемнадцати! У Ксении наоборот, работа большей часть по выходным и вечерами, так что живём мы с ней практически «в параллельных мирах». Хорошо это или плохо? Я пока не решил.

Разрывающийся от натуги телефон я услышал ещё на лестничной площадке, доставая ключи из кармана. Всё же крикнул, входя и прикрывая за собой дверь:

— Ксюша, ты дома?

Нет её, разумеется, убежала в свой фитнес-клуб. Телефон продолжает трезвонить. Я с сомнением посмотрел на кусочки грязного спрессованного снега, отвалившиеся с рифлёных подошв ботинок. Шлёпать через всю квартиру по чистенькому, вчера только отмытому линолеуму? Да бог с ним, не пожар, чай, случился! Если кому-то действительно надо, перезвонит.

Звонки не прекращаются. Я успел снять и повесить на крючок в прихожке куртку, переобуться в тапочки, прошлёпать в кабинет к письменному столу, на углу которого Ксения разместила аппарат. Да-да, в нашей двушке она целую комнату выделила под кабинет. С далеко идущими планами конечно — перепрофилировать его под детскую в нужный момент. Однако момент этот пока откладывается.

Трубку я поднял уже изрядно заинтригованный: кто это такой настырный?

— Да, слушаю, — сообщаю.

— …ненужная информация… решение… — шелестит мне в ухо.

Меня передёрнуло невольно. Первое желание — отшвырнуть трубку как ядовитую змею. «Ненужная информация…» — именно с этого, с написанной корявым почерком записки в тетради аккуратной медалистки началась история с телевизором. Каких трудов мне стоило убедить себя, что ничего не было! Я сдержался, спросил твёрдо:

— Кто говорит?

Вместо ответа:

— …бармин… остановить… срочно… опасность… великая...

— Вы кто?! — кричу я. — Ало! Вы меня слышите?!

Короткие гудки. Отбой.

Я таращусь на трубку в руке. Пот меня прошиб так, что струйками стекает под рубашкой. Кто это был? Вернее, что это было? Голос менял тембр и высоту, не разберёшь, мужчина говорит, женщина или ребёнок. Как в записке. Я решил тогда, что её писали левой рукой… а говорили сейчас «левой» гортанью?

Я вдруг сообразил, что в наборе слов прозвучало «бармин». Это же Пашкина фамилия! Опасность великая? Для Пашки?! Бросаюсь к столу, выдвигаю ящики, перетряхиваю тетради. В Ялте мы расстались как-то скомкано и суетливо, он неожиданно заспешил на симферопольский автобус. Номерок телефона я с него тем не менее стребовал. Не воспользовался, правда, ни разу. Теперь время пришло. Бумажная салфетка с записанным контурным карандашом номером хранилась где-то среди моих старых черновиков, если не выпала при переезде… Ага, вот она!

Ноги дрожат от напряжения, поэтому я подвинул к телефону стул, плюхнулся на него, принялся набирать код межгорода. Срыв. Опять срыв. Да что это за связь в двадцать первом веке?! С шестой попытки пошли длинные гудки. Я затаил дыхание, сам не зная, почему.

Пашка отвечает после третьего:

— Бармин слушает.

— Паша, привет! Это Олег.

Небольшая заминка. Ответ:

— Здравствуй, Олег. Рад тебя слышать.

Радости в его голосе как раз нет. Удивления тоже. Он словно просчитал возможность будущих событий, и мой звонок оказался достаточно вероятен. Что Пашке почему-то не нравится.

Пот катит с меня градом, напряжение делается невыносимым. Стараясь хоть как-то сбросить его, я говорю нарочито весело:

— Как у тебя дела? Как там ноосфера поживает?

Вторая заминка оказывается дольше первой.

— Почему ты спросил о ноосфере?

Вопрос застал меня врасплох. И правда, почему? В Ялте Пашка о ноосфере словом не обмолвился, рассказывал только о комплексном анализе. Кажется. Понимать, какие события реальные, а какие — «виртуальные», становится всё труднее.

— Так Тейяр де Шарден… — неуверенно пытаюсь объяснить я. — Ты же рассчитал его…

— Не по телефону! — обрывает он. — Олег, нужно поговорить, срочно. Приезжай.

— Куда приезжать? — окончательно растерялся я.

— Сюда. Запоминай адрес на случай, если не смогу встретить тебя на вокзале.

Он продиктовал. Под рукой у меня нет ничего, чем можно записать адрес, к тому же Пашка сказал «запоминай», а не «записывай». Я запомнил. Адрес несложный.

Задать ещё какие-либо вопросы он мне не позволил.

— Всё, до встречи! — закончил разговор.

Отпуск за свой счёт мне дали, билет на поезд я купил. Место возле туалета, вдобавок последний вагон, — других уже не было, — но это мелочи, ехать каких-то десять часов. Труднее всего оказалось объяснить Ксении, куда я еду и зачем.

— У Пашки проблемы, я пообещал!

— И чем ему поможет твоё присутствие? Почему нельзя обсудить по телефону?

— Потому что нельзя!

— Его что, шпионы прослушивают? Какие могут быть секретные темы у преподавателя университета? Лучше скажи, к кому ты на самом деле едешь? Я ведь всё равно правду узнаю!

Отличный повод для скандала. И скандал она мне закатила — ого-го! Потом мы мирились. Это тоже получилось ого-го, но, когда я спохватился и глянул на часы, оказалось, что единственный шанс успеть на поезд — немедленно вызывать такси. И как всегда, когда дело делаешь в спешке, всё пошло наперекосяк. Сначала мы очень долго ждали машину. Затем все встреченные по дороге светофоры оказались «нашими». В итоге, когда таксист высадил меня перед вокзалом, до отправления осталось чуть больше десяти минут. Я поспешил на перрон ещё не рысью, но уже быстрым шагом.

Последний вагон, как и следовало ожидать, стоял далеко от здания вокзала. Я пристроился в конец коротенькой очереди перед его дверью, полез по карманам в поисках билета. Я проверил их все к тому времени, когда оказался лицом к лицу с проводницей. Билет исчез. Куда я его дел? Ясно помню, что держал в руке совсем недавно… ну да, когда расплачивался с таксистом. И сунул в бумажник вместе со сдачей. Бумажника в карманах тоже нет. Мгновенно всплыла в памяти Ялта, и я всё понял. Вытащили!

— Ваш билетик? — проводница протянула ко мне руку.

— Похоже, потерял, — глупо улыбнулся я в ответ. — Но у меня же есть купленное место! Проверьте, оно свободно!

Проводница скривилась, словно лимон откусила.

— Молодой человек, откуда я знаю, ваше это место или нет? Без проездного документа я вас взять не могу. Идите в кассу, пусть выдадут дубликат. У них в базе есть данные.

Я с сомнением смотрю на часы. Пять минут до отправления.

— А я успею?

— Если поспешите, то успеете.

К вокзалу я уж точно метнулся рысью. Возле касс стоит немалая очередь, но я зажал свою интроверсию в кулак и пошёл напролом, приговаривая: «Извините, у меня поезд отправляется! Извините, поезд!» Протиснулся к окошку…

— Билетов нет!

— Мне не купить, у меня есть билет! Только я его потерял, выпишите дубликат пожалуйста…

— Дубликаты не выдаём.

— Как не выдаёте? И что мне делать? У меня оплачено место!

— Не знаю. Обращайтесь к проводникам.

— Они меня к вам послали!

— Мужчина, вы плохо слышите?! Следующий, говорите!

Спорить, доказывать — значит наверняка не попасть на поезд. Ругнувшись под нос, я бросился обратно. Теперь уже не рысью, галопом.

Проводница успела загнать отъезжающих в вагон, провожающих — из вагона, и сама стоит на нижней ступеньке с флажком в руке. Узнала меня:

— Дали дубликат?

— Нет. Сказали к вам…

— Ладно, давай полтинник и заходи.

Я сунул руку в карман, но тут же опомнился:

— Нету у меня. Бумажник вместе с билетом…

— Вообще денег нет с собой?! Как же вы в чужой город собрались ехать?

— У меня там друзья. Мне главное…

— Без билета не возьму! — оборвала проводница. Взмахнула флажком, поезд тотчас дёрнулся, покатил.

— Стойте! Возьмите! — я бросился следом.

Вместо ответа проводница звонко лязгнула площадкой, захлопнула дверь.

Поезд катил всё быстрее. Я бежал за ним, пока не сообразил, как глупо это выглядит со стороны, перешёл на шаг. Когда поравнялся с вокзалом, меня перехватил давешний таксист.

— Не уехал? — спросил участливо.

— Нет. Я билет потерял…

— Знаю, знаю, — таксист расплылся в улыбке. И протянул бумажник. Мой бумажник. — Держи потерю. А я уже на проспект выруливать начал, смотрю — оно лежит под пассажирским сидением. Наверное, выпал из кармана, когда ты из машины вылезал. Я по билету и понял, где тебя искать. Не переживай, там вроде можно деньги частично вернуть. Поменяешь на завтра. Не пожар ведь?

Не пожар… Торопиться мне больше некуда, я отстоял очередь у кассы, купил новый билет, дождался автобуса, ехал через полгорода. В общем, домой попал поздним вечером.

Ксения бросилась навстречу, едва я вошёл в квартиру. Ни переобуться, ни куртку снять не позволила, обняла, повисла на шее, чуть не уронив, обцеловала всего.

— Олежек, ты вернулся!

Выбитый из колеи этим напором, я не мог сообразить, как подступить к объяснению своего возвращения. Поэтому свёл его к минимуму:

— Я на поезд опоздал.

— Слава богу! Я уж думала, не увижу тебя живым!

Лишь тут я заметил её зарёванные глаза.

— Что случилось?

— Только что по телевизору сказали. Стрелка не сработала, что ли… товарняк поезд твой зацепил, последний вагон перевернулся, пострадавших много… погибшие есть! Я как предчувствовала, аж сердце болело — не надо тебе ехать! Олежек, пожалуйста, пообещай, что не поедешь туда!

Я пообещал.

2005г., апрель

В город своей студенческой молодости я попал спустя три года, и никак это не связано с Пашкой и таинственными звонками: банальная командировка, направили на курсы программирования повышать квалификацию. Пашке я так и не перезвонил — не помню номер телефона, а салфетка, где он записан, исчезла бесследно. Подозреваю, не без помощи Ксении, хоть она в этом и не признаётся. Почему-то не по душе ей пришёлся мой университетский товарищ.

Зато адрес, который Пашка мне продиктовал, в памяти засел крепко. В первый же вечер после занятий я отправился по нему, благо, к «спальному» жилмассиву на краю города дотянули ветку метро.

Дом, серую типовую девятиэтажку, я нашёл без труда. Поднялся на шестой этаж, позвонил. Ждать пришлось довольно долго. Наконец за дверью завозились, щёлкнули замком, приоткрыли. На меня вопросительно смотрела женщина предпенсионного возраста с уродливой «химией» на голове. Недостаточно пожилая для Пашкиной мамы, но явно старовата, чтобы оказаться его женой.

— Добрый вечер! Я к Паше… к Бармину Павлу.

Женщина отрицательно качнула завитушками.

— Вы ошиблись, такие здесь не живут.

Я покосился на циферки возле кнопки звонка. Вроде всё верно.

— Это пятьдесят пятая квартира? И дом сто первый?

— Да. Но Барминых здесь нет, — она начала закрывать дверь.

— Постойте! — спасительная мысль пришла в голову. — Павел Бармин жил здесь три года назад. Вы, наверное, недавно квартиру купили?

На лице женщины появилось раздражение.

— Молодой человек, я живу в этом доме с тех времён, как его построили! Говорю вам, — вы ошиблись!

Она захлопнула дверь. Помешать ей у меня наглости не хватило. Да и что я мог ей сказать? Очевидно, она права, с адресом я напутал.

Где искать Пашку, я сообразил в вагоне метро, стоило бросить взгляд на схему метрополитена: станция «Университетская». Разумеется! Занятия у меня начинаются в 10.00, значит завтра с утра я наведаюсь на родную кафедру нашей «альма-матер» и всё выясню.

Мне повезло, на кафедре я застал Лисицына, — в студенческую мою бытность молодого свежезащитившегося кандидата наук, а сегодня заматеревшего доцента, если не профессора.

— Здравствуйте, Илья Генрихович. Можно к вам? Я у вас учился когда-то. Олег Рогожников…

Лисицин поднялся мне навстречу, протянул руки для крепкого рукопожатия и дружеского похлопывания по плечу.

— Конечно, конечно! Какими судьбами у нас? Присаживайтесь, рассказывайте, где вы, как…

— Нет-нет, я буквально на минутку. Я Бармина Павла ищу. Он ещё работает здесь?

Лисицын удивлённо приподнял брови.

— Что-то я не помню такого. Совместитель?

Теперь приходит моя очередь удивиться.

— Он со мной в группе учился. Потом аспирантуру закончил, защитился, преподавал здесь. Он у Борисова защищался, как и вы.

Лисицын нахмурился, вздохнул.

— Арсений Львович умер в прошлом году. А Бармина я не знаю, — он морщит лоб, трёт переносицу, всячески демонстрируя попытки вспомнить. — Нет, не знаю. Олег, вы ничего не путаете?

— Как я мог спутать?! Мы с ним последний раз виделись в… каком? В девяносто седьмом! Он рассказывал, что защитился и преподаёт…

— Может, не у нас, не в университете? Да бог с ним! давайте лучше по чайку. Сейчас первая пара закончится, Рокитянская спустится. Она ведь у вас читала? Подтвердит, что никакого Бармина не было, — он улыбнулся и подмигнул зачем-то.

Я попятился к двери.

— Нет-нет, спасибо, я на минутку заходил! У меня тоже занятия…

Правду сказать, торопился я не столько на свои курсы, сколько прочь с кафедры. Банально боялся — если Рокитянская заявит, что Бармин у них не защищался и не работал, — как тогда быть? Кошку Шредингера иногда лучше оставлять в ящике.

Однако тихо и незаметно покинуть «альма-матер» мне не позволили. Едва дверь-вертушка вытолкнула меня на свет божий, как я услышал:

— Олег? Олег, это ты?

В трёх шагах стояла среднего возраста женщина. Чёрное демисезонное пальто, пёстрый шарфик, светлые волосы ложатся на плечи, в руке — объёмистая сумка, наверняка вмещающая папки формата А4. Она почти не изменилась за прошедшие годы. Разве что сеточка мелких морщин вокруг глаз появилась, да волосы начала подкрашивать.

— Женя Крупенина? Ты как здесь оказалась?

— Я в деканате работаю. Только я не Крупенина, я давно Гончаренко.

— Здорово! В нашем, мехматовском деканате?

— В нашем.

Это в самом деле здорово — нежданно-негаданно встретить бывшую одногруппницу. Тем более, в деканате работает! Вот кто наверняка знает, где Пашку искать. Как ни как, они половину третьего и весь четвёртый курс встречались. Затем всё закончилось — поехала Женя в северный стройотряд и другого жениха нашла. Честно говоря, мне она тоже нравилась, но пока я присматривался, Пашка опередил. Не стану же я с другом соперничать!

Предвосхищая Женины вопросы о моём житье-бытье, я выпалил:

— А я Пашку Бармина ищу. Не виделись давно, да и не переписывались, по правде говоря. Зашёл на кафедру, а Лисицын мне заявляет…

— Бармин — это кто?

Словно ударом под дых из меня вышибло воздух. Я вытаращился на неё, не сразу смог ответить:

— Паша Бармин, учился с нами. Ты что, забыла? Вы же… — «встречались» — едва не ляпнул. Вовремя сообразил, что она замужем, и напоминание, возможно, будет ей неприятно. Поэтому закончил нейтрально: — …на лекциях рядом сидели?

Женя морщит лоб точь-в-точь как Лисицын недавно. Качает головой, признаётся:

— Забыла. Наверное, память «девичья». — Тут же засмеялась, махнула рукой, будто отгоняла муху-надоеду: — Ты лучше скажи, долго в городе пробудешь?

— Три дня ещё.

— Замечательно! Тогда сегодня вечером… нет, давай завтра! — ждём тебя в гости. С дочкой познакомишься, Борис рад будет тебя снова увидеть. Ну, Борис Гончаренко, мой муж! Вы же знакомы, он биофизик, физфак параллельно с нами заканчивал. А на подфаке вы в соседних комнатах жили. Он мне рассказывал, как вы пиво пили, и ваш Альберт чуть из окна не выпал.

В голове с натугой ворочаются воспоминания. Альберта, соседа по комнате на подготовительном отделении, позже отчисленного за прогулы и неуспеваемость, я помню, но физиков, живших по соседству… Фамилии — наверняка нет. Сквозь пелену времени смутно проступают лица. Кто из них Борис? Не совершенна память человеческая. Так почему я удивляюсь, что Женя Пашку забыла?

Договорились, что Борис встретит меня у метро и что узнает обязательно. Он узнал:

— Олег, я не обознался? Добрый вечер!

Я бы однозначно его не узнал. Высокий, сухощавый, седые пряди на висках и в бородке-эспаньолке, — этот человек не ассоциировался для меня ни с кем из знакомых времён студенческой молодости. Кажется, он понял это по моему лицу, рассмеялся:

— Не узнал? Не беда, возобновим знакомство! Пошли, пошли, там уже стол накрыли.

Стол и впрямь накрыт. Семейство Гончаренко оказалось таким радушным, что уже после второй рюмки «Старого Кахети» я перестаю ощущать себя не в своей тарелке. Даже шестилетняя Лизка признала меня за старого знакомого. Рассказывала в основном Женя — о семье, об университете. Борис большей частью помалкивал. Даже о том, что он заведует лабораторией в НИИ прикладной электроники, сообщила его жена. Лишь когда Женя увела дочку укладывать спать, он поинтересовался:

— Значит, ты программированием занимаешься? Мне как раз нужен хороший математик-программист с университетской базой.

Я развожу руками:

— Боюсь, университетская база осталась в далёком прошлом. Я на учётно-финансовом ПО специализируюсь.

— Учёт и финансы, понимаю, — Борис кивает. — Тогда и разговор затевать бессмысленно, с нашими-то окладами. Жаль! Интересной темой лаборатория сейчас занялась, непрофильной для института. Не прикладная, а, скорее, фундаментальная наука. По линии Минздрава пробить удалось, мы ведь и для них электронику разрабатываем. Взаимодействие интегративных электромагнитных полей биологических объектов посредством электромагнитного поля Земли, каково? Достоверно известно, что основной объём информации в живом мире передаётся по каналам низкоинтенсивных ЭМП. Но объединяющую роль Земли при этом ох как недооценивают! Если удастся получить результаты, на какие я рассчитываю, то это перевернёт медицину. Да что там — взорвёт всю науку о человеке…

В гостиную возвращается Женя. Под рукой у неё толстенный альбом в сером коленкоре.

— Дрыхнет, — сообщает. — А мне чего-то поностальгировать захотелось. Ну-ка, двигайтесь!

Втискивается между нами на диванчик, кладёт альбом на колени, открывает. Чёрно-белые любительские фотографии, часто выцветшие, плохо выдержанные. Некоторые лица я узнаю, по другим нужна Женина подсказка, кое-кого мы не смогли идентифицировать даже общими усилиями. На третьей странице я победно тычу пальцем:

— Вот Пашка!

Молчание.

— Преждевременный склероз. «Учётно-финансовое ПО» таки сушит мозги, — хмыкает Борис. Смущается: — Извини.

Женя укоризненно смотрит на меня:

— Олег, ты что? Это Серёжа Одражий, вы с ним жили в одной комнате. Говорят, он в Чечне погиб.

Я открыл рот, готовый яростно спорить, возражать… и закрыл. Не могла Женя забыть Пашку настолько, чтобы называть его именем несуществующего человека. Остаётся два варианта: либо у меня шизофрения, либо мир устроен иначе, чем считает наука, хоть прикладная, хоть фундаментальная. Иначе, чем я был уверен до недавних пор.

3. Аттрактор

2006г., декабрь

Наше почтовое отделение открыто до 18.00, поэтому пришлось уйти с работы на полчаса раньше, чтобы успеть. Заказное письмо на моё имя интриговало, и это мягко сказано! Увесистый пакет, в данных отправителя — незнакомый адрес, незнакомая фамилия. Что там может быть? Пришёл домой, чмокнул Ксению в щёку и уединился в кабинете — изучать послание.

Первым из вскрытого пакета выпал сложенный вдвое листик бумаги. «Олег, добрый день! Не удивляйся, это Борис Гончаренко. Пусть отчёт пока побудет у тебя. Так надо». Следом я извлёк сшитые листы. Заголовок «Биофизический механизм информационного включения живого организма в ноосферу Земли по электромагнитному полю (экспериментальное доказательство)» заставил вздрогнуть. Я быстро перелистал: схемы, формулы, фотографии с экрана осциллографа, пояснения и описания. Взгляд выхватывал отдельные фрагменты:

«Из сказанного выше следует, что соответствующее диагностическое устройство должно регистрировать динамическое изменение потенциалов на БАТ (биологически активная точка) с напряжением до U = 350 мВ с током I = 10÷100 мА в частотном диапазоне F = 1÷1000 Гц…»

«В структуре эксперимента предусмотрены опыты по снятию собственного интегративного электромагнитного поля (СИ ЭМП) без явной патологии («здорового») и снятие сигнала после введения транквилизатора — реланиум, далее — снятие сигнала после введения БО (биологическому объекту) смертельной дозы адреналина. В опытах в качестве экспериментальных животных использовались молодые самцы крыс линии Wistar без видимых патологий…»

«БО, на кожном покрове которого находятся БАТ в рефлексогенных зонах, облучается ЭМП[E,H] излучателем UКВЧ…»

«При поступлении на каждую из 12 антенн ОД (объёмного датчика) двух сигналов [E,H]мод и [E,H]ξ с одинаковой несущей частотой fr в последней происходит — по принципу резонанса — детектирование с выделением сигнала F мод со спектральной полосой S(F мод) =1÷1000 Гц…»

«В соответствии со схемой эксперимента (рис.12), для проведения двух серий исследований по регистрации и переносу СИ ЭМП разработан прибор…»

«Из рис.16 следует, что при выносе крысы за пределы облучения, сигнал исчезает, что является главным подтверждением регистрации…»

— Олежек, а ты не хочешь нам чайку заварить? — доносится из спальни голос Ксении, пересиливая болтовню телевизора.

— Сейчас сделаю, милая!

Я с сожалением оторвался от распечаток, поспешил на кухню. Налил воду в электрочайник, включил, достал с полочки банки с чаем — чёрный для Ксении, зелёный себе. Мысли мои вертелись вокруг отчёта. Нужно перечитать внимательно, попробовать разобраться, чем Борис Гончаренко собирается взорвать науку о человеке. Впрочем, беглого взгляда мне хватило, чтобы догадаться, — фантаст я или нет, в конце концов? Только это не фантазия, экспериментальное доказательство. Гончаренко нашёл материальный носитель ноосферы. Если она не абстрактное понятие, а нечто подобное глобальной сети, соединяющей сознания всех людей, то по ней можно передавать какую угодно информацию…

— Олежек, неси сюда чашки, я здесь пить буду, передача интересная. И ты со мной посиди.

— Заварить ещё надо…

— Здесь и заварится.

Ксении лучше не перечить. Я засыпаю чай в кружки-заварники, беру их в одну руку, другой подхватываю как раз щёлкнувший чайник, несу в спальню. В дверях останавливаюсь, боязливо смотрю на экран — не новости ли? В последнее время я начал бояться теленовостей. Слава богу, нет, какое-то полуспортивное шоу.

Ксения поворачивается ко мне, удивлённо приподнимает бровь.

— А чайник ты зачем притащил? Нельзя было на кухне залить?

В самом деле, зачем? Наверное, из-за того, что на полуавтомате всё делаю, а мысли — об отчёте. У Гончаренко ноосфера — всего лишь среда для передачи интегративного электромагнитного поля от одного биологического объекта другому. Но почему я сравнил её с простой одноранговой сетью?..

— Ставь их и заливай скорее, кипяток остывает, — смеётся Ксения.

Я закрутился на месте, выбирая, куда лучше пристроить кружки. Сеть может иметь и более сложную топологию, не только соединять, но и объединять… Цепляюсь за собственный тапок, взмахиваю рукой, фарфоровые крышечки соскальзывают, летят на пол. Не соображая, что делаю, пытаюсь поймать их другой рукой… не поймал. Но раньше крышечек на пол упал чайник.

От удара крышка чайника отвалилась. Почти литр кипятка выплеснулся на голые ноги Ксении. Боже, как она визжит! Её визг не даёт мне застыть в ступоре. Я бросаюсь за полотенцем, вовремя соображаю — не то!

— Под холодную воду надо! И капустный лист приложить…

— Какой лист, идиот?! Скорую вызывай! Ты специально это сделал, да?! Живьём сварил…

Ксению оставили в больнице на два дня минимум, и я примчался домой собрать вещи, необходимые ей на это время. Ожог второй степени, но большая поверхность повреждена, на волдыри смотреть страшно: левую ногу я ей ошпарил от колена до ступни, да и правой досталось. Если останутся шрамы… нет, об этом лучше не думать!

Телефон зазвонил, едва я вошёл в квартиру. Я застыл на секунду — опять?! Почему-то не усомнился, что услышу голос ниоткуда, «ненужная информация, пробой…» Как был в куртке и ботинках, пошлёпал в кабинет — будто зомби, ведомый зовом. Поднял трубку, поднёс к уху. Горло перехватил обруч, не позволяя выдавить ни звука.

— Алло? Алло! Олег, это ты? — Женя.

Обруч отпустил, я облегчённо выдохнул.

— Да-да, это я! Добрый вечер. Вернее, не до…

— Извини, что звоню. Просто не знаю, кому… — она всхлипнула?! — Просто мне нужно слышать хоть чей-то голос! Борю убили…

— Что?

Но это же подло, правда? Когда ты уверен, что идёшь по каменной тверди, а не через болотную хлябь, и вдруг земля проваливается под тобой. Никакая она не твердь, тонкая корочка под которой — бездна.

— Он неделю назад исчез, когда лаборатория сгорела. Ему ночью позвонили с работы, сообщили о пожаре. Он вызвал такси, уехал… и пропал. А сегодня его за городом нашли, меня на опознание возили. Говорят, инфаркт, потерял сознание, замёрз. Олег, он никогда на сердце не жаловался! И как он там оказался? Его убили! Почему, кто? Олег, что делать?

Мне хотелось крикнуть в ответ: «Женечка, держись! Я немедленно еду к тебе, вместе мы всё выясним!» Я не могу ни поехать, ни крикнуть. Потому что в больнице меня ждёт Ксения.

— Соболезную, — бормочу я. — Крепись…

Пауза.

— Да, конечно, — голос Жени делается чужим. — Спасибо.

Гудки.

Я положил трубку. Бориса Гончаренко убили, в этом я с Женей согласен. И сожгли его лабораторию. Должно быть, он предчувствовал неладное, поэтому отправил отчёт мне, постороннему, малознакомому человеку… Мне?!

Внезапно осознаю, что наскоро пролистанный отчёт я оставил на этом самом столе, рядом с телефоном, когда отправился на кухню заваривать злополучный чай. После в кабинет никто не заходил — ни я, ни Ксения, ни тем более, медики неотложки. Отчёта на столе нет.

Не обращая внимания на грязные талые лужицы, что оставляют на линолеуме подошвы башмаков, я оббежал вокруг стола, принялся выдёргивать все ящики подряд, перерывать их содержимое. О, я прекрасно понимал, что ничего не найду, но не мог остановиться, пока не проверил. Отчёт исчез. Исчезла записка от Бориса, даже конверт и скомканная полоска бумаги, оторванная от его края. Почему-то подумалось, что если я заявлюсь на почту и попрошу показать мою роспись о получении заказного письма, её тоже не окажется. Но я знаю, что никуда не пойду. Не буду искать следы письма, никому не скажу о нём. В этом мире люди исчезают, словно не существовали никогда, что уж говорить о результатах эксперимента! И от меня тут ничего не зависит.

2010г., апрель

О том, что «альма-матер» уже второй год организует встречи выпускников прошлых лет, я узнал благодаря интернету, Великому Объединителю. И сразу решил, что поеду. Мне крайне необходимо сменить обстановку, увидеть людей из своего прошлого, хоть на денёк окунуться в то время, «когда радость меня любила». Потому что нынче с радостью туго. Бег по замкнутому кругу между офисом и съёмной квартирой: работа с 9 до 18, поход по магазинам, несколько часов бездумного тыканья в интернете, вечерний чай, утренний кофе, работа… Выходные — пытка инквизитора, в отпуск я в прошлом году не пошёл — не знал, что с ним делать.

С Ксенией мы расстались интеллигентно, без скандалов. Правда, не друзьями — общение наше закончилось в тот же день, когда ЗАГС зарегистрировал расторжение брака. Может быть, инцидент с кипятком послужил первой трещиной в фундаменте нашей семейной жизни, но скорее, фундамент оказался хлипким, слишком разные у нас ценности. Ксения поняла наконец, что я не тот, кто способен воплотить её грандиозные планы в реальность. Я с ней полностью согласен. О своих непростых взаимоотношениях с реальностью я знаю куда больше бывшей жены.

Квартира осталась Ксении, я съехал с двумя чемоданами личных вещей и компьютером. Не беда, деньги — дело наживное. Гораздо хуже, что я оказался в полном вакууме. Вот и ухватился за возможность «вернуться в прошлое». На что рассчитывал?

Как и следовало ожидать, девятнадцать лет сделали нас чужими людьми. К тому же из моих одногруппников на встречу не явился никто, а с ребятами и девчонками из параллельных я и тогда не очень общался. Поэтому, когда после торжественной части началось обсуждение в каком кабаке обмывать встречу, я ушёл по-английски. Отстал от компании, свернул в боковую аллейку… и нос к носу столкнулся с Женей.

— Привет, — она улыбнулась.

— Привет… А я на встречу выпускников ходил.

— Я тебя видела, но ты был с компанией, а мне не хотелось. Ждала, когда ты от них сбежишь. Погуляем?

И мы отправились в путешествие по весеннему городу нашей юности. Об убийстве Бориса Женя не обмолвилась ни словом, мы молчаливо согласились, что причиной его смерти стал инфаркт, не распознанный вовремя тромб. Мы вообще мало разговаривали, молчать вдвоём оказалось ничуть не скучно. Мы гуляли по бульварам и скверам, вдыхали аромат недавно проклюнувшейся из почек листвы, слушали птичий щебет. Сначала Женя шла рядом со мной, потом я набрался наглости и взял её за руку. Она не возразила. И разговор она завела сама, без малейшего повода с моей стороны:

— Олег, не будешь смеяться, если я сейчас признаюсь? Ты мне нравился в университете. — Заметила мелькнувшее у меня на лице удивление, поспешно добавила: — Не мне одной! Ты же симпатичный, тобой многие интересовались и в нашей группе, и в параллельных. Но ты был такой… отстранённый от всего, молчаливый. Ни с одной девчонкой не дружил за пять лет. Иногда подойдёшь к тебе, а ты смотришь, словно сквозь, словно не видишь. Знаешь, как мы тебя называли? «Мистер Икс»!

Женя засмеялась. Я поддержал её, разумеется. Но мой смех был ненастоящим, наигранным, призванным смущение скрыть. Иррациональный страх общения с противоположным полом помноженный на интроверсию, боязнь впустить постороннего в личное пространство, — таким я уродился. Это от меня не зависит.

Наше неожиданное свидание растягивается на весь день. Мы обедали в кафе в городском саду, — том самом, где когда-то была известная каждому студенту вареничная, — пили шампанское, ели мороженное. На город опустились неторопливые весенние сумерки, зажглись фонари. Мы прощались у входа в метро, но как-то неуверенно, и Женя захотела проводить меня до другой станции, — той, что на железнодорожном вокзале. Но там проститься тоже не удалось, и она вышла вместе со мной. Уже на перроне, у вагона, крепко обняла, поцеловала. Поцелуй получился отнюдь не дружеским. Именно таким, о каком я мечтал без малого двадцать лет назад.

Моё место на верхней полке, но это не портит мне настроение даже на самую мизерную капельку. Я так и заснул, улыбаясь. Проснулся от голоса проводницы, крейсирующей по вагону: «Пассажиры, просыпаемся, сдаём постель!» Сразу вспомнил вчерашнее, —это ведь не сон, правда?! — и лицо само собой расплылось в улыбке. Погружение во «времена радости» оказалось глубже и полнее, чем я мог мечтать. И она ведь крикнула, когда я поднимался в вагон: «Счастливого пути, до свидания!» До свидания! Мы не договаривались о новой встрече, но кто мешает созвониться? Женя сделала первый шаг…, пожалуй, и второй тоже. Теперь моя очередь…

— И что дальше было? У неё всё-таки поехала крыша? — доносится снизу.

— Нет, что вы. Я не шарлатан, извиняюсь, я отвечаю за результаты лечения. Но интересно то, что после родителей этой девушки ко мне обращались ещё трое участников тех же событий. И у всех сходные симптомы.

Я свесил голову с полки. Попутчики беседуют, попивая утренний чай. Напротив — интеллигентный мужчина: ухоженная седая бородка, на носу очки в золочённой оправе. Язык не повернётся назвать такого «дядькой», тем более «мужиком». Прямо подо мной — коротко стриженный качок с золотой цепью на бычьей шее. Бизнесмен «домашнего разлива». Странно, как эти двое нашли тему для разговора.

— Значит, про наколотые апельсины не зря говорили? — заключает бизнесмен.

— Это, извините, чушь полнейшая, — улыбается интеллигент. — Всё куда сложнее. Вы примерно представляете, как происходит заражение гриппом или, скажем, ветрянкой? Только в нашем случае «вирус» поражает сознание, а не тело. Что характерно, все, кто испытывал болезненные симптомы, покинули место действия до окончания известных событий. И ни одной жалобы от дождавшихся победы «оранжевой революции». Видимо, если процесс не прерывать, «вирус» благополучно выполнит свою работу по трансформации сознания и саморазрушится.

Бизнесмен кивает с умным видом:

— Психотропное оружие, слышал-слышал. Значит, оно действительно существует?

— Не знаю, в таких вещах я не специалист. Но если это и «оружие», как вы сказали, то люди знакомы с ним тысячи лет. В распространении религиозных доктрин задействован, несомненно, тот же механизм. Мировые религии, поразившие сотни миллионов, миллиарды, — это ведь настоящие пандемии! Что за «вирусы» их вызвали? Очень хотелось бы знать. Однако, подозреваю, никто этим всерьёз не занимался.

Бизнесмен кряхтит обескураженно, откидывается на спинку сидения так, что я на своей верхней полке ощущаю нечто подобное землетрясению.

— Эк вы загнули… Религия, вера — это совсем другое дело! Вы, надо полагать, в Бога не верите? Атеист?

— Нет, я не атеист. Атеисты в бога вполне верят, вернее, в его отсутствие. Я придерживаюсь других взглядов. Чтобы было понятно, приведу пример. Скажем, есть некое художественное произведение, герой которого верит в бога. Почему он в него верит? Потому что бог есть? Нет, потому что так написал автор произведения. Но разве герою дано хоть что-то узнать о своём истинном творце? Он для него непознаваем в принципе…

Они продолжают обсуждать, но я больше не слушаю. Внезапно вспомнился ещё один «репортаж» из сломанного телевизора, последний, с баррикадами и чадящими покрышками. Я узнал город. Но… ничего такого ведь не было? Пять лет прошло, как «оранжевая революция» закончилась бескровно и достаточно мирно. Кстати, и Каддафи никто не убивал, правит спокойно своей Ливийской Джамахирией. Нет, далеко не все те ужасы, что я то ли видел, то ли нафантазировал, случились в реальности. А значит выбросить их из головы раз и навсегда — самое правильное!

«Пока не случились», — пискнул гнусным голоском бес противоречия.

2011г., март

Зачем снегопад в конце марта в наших широтах, когда мороза нет и не предвидится, когда травка зеленеет вовсю и почки набухли, вот-вот распустятся? Где логика? Тем не менее ночью выпал обильный снег и теперь тает, превращаясь в грязное чавкающее месиво под ногами. Представляю, как чертыхаются автомобилисты. Хорошо, что сегодня воскресенье, иначе заторы образовались бы. С другой стороны — раз выходной, то и коммунальщики не спешат дороги чистить. Экономят, ждут, что к вечеру само растает.

Мобильный зазвонил, когда я вышел из супермаркета и пошлёпал к перекрёстку, зябко поёживаясь. Я переложил пакет в левую руку, вынул телефон из кармана. Женя!

— Привет, Олег! Как у тебя дела?

— Да вот, зима решила вернуться.

— Холодно, да? У нас она и не уходила пока. Слушай, я почему звоню: ты когда в отпуск идти собираешься?

Я сбавил шаг, подходя к перекрёстку. Покрутил головой: на светофоре высветился зелёный человечек, но подстраховаться не помешает. Впрочем, ввиду воскресного утра и погодных условий на проспекте пусто.

— Э-э-э… не знаю, — признаюсь я. — А что?

— Мы с Лизой планируем в начале июня в Питер рвануть, покажу ей белые ночи. Не хочешь присоединиться? Нет, если у тебя какие-то свои планы…

Свои планы?! Нет у меня никаких планов! Я боюсь поверить собственным ушам: Женя предлагает провести отпуск вместе!

— Конечно хочу! Это ты здорово придумала!

— Мне тоже так кажется. Ладно, пока! Не мёрзни!

Мне показалось, что она хихикнула на последнем слове. Я так точно хихикнул, пряча телефон. И оглянулся невольно, услышав, как взревел двигатель автомобиля. По улице, пересекавшей проспект, мчался «ниссан» цвета «мокрый асфальт». Ох и разогнался — на такой-то дороге! Куда ты торопишься? Я укоризненно качаю головой. И в тот же миг «ниссан» начинает поворачивать. Он не включал поворотники, не сигналил, просто ехал в мою сторону. В меня!

Время замерло, спрессованное в монолит, я не мог ни вырваться из него, ни шевельнутся. Двигался только «ниссан», упрямо наползал на меня. Я разглядел мельчайшие детали его капота. И водителя рассмотрел. Женщина. Бежевая шифоновая шаль скрывает волосы, тёмные очки, нос с едва заметной горбинкой, помада на тонких губах, руки в лайковых перчатках уверенно держат руль. На лице — маска равнодушия. Она не пытается ни затормозить, ни повернуть. Целит прямиком в меня.

«Не надо…» — мысленно прошу я невесть кого, явно не женщину за рулём. Так уже было: я смотрел на троллейбус, стоя рядом с переполненной людьми остановкой, понимал, что ни за что не втиснусь в него, и надеяться мне оставалось разве что на чудо. Но чудес в реальности не бывает, их место — в фантазиях…

Что-то случилось. Машину бросает в сторону, ведёт юзом, разворачивая в сантиметрах от меня. Или миллиметрах? Я ощущаю мимолётное касание её крыла. «Ниссан» будто налетел на преграду, на железный столб… только никакой преграды между нами нет. Вернее, я сам преграда.

Машина описала полных три оборота, прежде чем заглохнуть, приткнувшись к обочине. Я перевожу дыхание, ощущая, как не только бельё, но и водолазка промокли насквозь от испарины. Внутри «ниссана» никто не подаёт признаков жизни. Может, водитель покалечилась, потеряла сознание? Нуждается в помощи? Проспект ещё пуст, лишь далеко, в двух кварталах от нашего перекрёстка показался автобус. Я беспомощно верчу головой в поисках хоть какой-то поддержки. Вон женщина вышла из супермаркета с двумя объёмными пакетами снеди, вон ковыляет согнутая радикулитом бабушка, вон два парня идут, оживлённо беседуя, вон подходит к перекрёстку девочка-подросток с рюкзачком и в наушниках. Ни одни из них не смотрит в мою сторону, словно и не заметили происшествия.

Зелёный человечек на светофоре уступает место красному, поторапливая. Я быстро перебегаю оставшиеся пять метров, оглядываюсь украдкой. «Ниссан» тронулся с места тихо, не взрыкивая мотором, покатил прочь. И слава богу! Хорошо то, что хорошо кончается. Банальное ДТП, женщина задумалась за рулём, едва не пропустила свой поворот. В последнюю секунду спохватилась, резко вывернула руль, забыв о летней резине и раскатанному по асфальту мокрому снегу. Меня она и вовсе не заметила, пока я не возник у неё перед капотом. Ясное дело, попыталась затормозить, машина пошла юзом.

Здравый смысл как всегда оказался на высоте. Он твёрдо знает, что Гончаренко умер от инфаркта миокарда и никакого письма мне, разумеется, не присылал. Пожар в лаборатории возник из-за короткого замыкания, и какие бы результаты экспериментов он не уничтожил, меня это в любом случае не касается. По поводу НЛО и «репортажей из будущего» я ещё раньше достиг со здравым смыслом консенсуса. Остаётся Пашка. Правильнее всего принять за аксиому, что его тоже не существует, раз никто его не помнит. Мог я придумать такого персонажа для одного из своих ненаписанных рассказов? Вполне! Как просто жить, руководствуясь исключительно здравым смыслом. Наверное…

2012г., январь

Он пришёл в воскресенье, ближе к середине дня, когда я стоял перед раскрытой дверью холодильника и прикидывал, нужно ли идти в супермаркет или получится сварганить обед из подручных материалов. Совсем недавно холодильник был полон — на Рождество Женя гостила у меня три дня и перед отъездом позаботилась, чтобы я «не оголодал». Однако всё хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Вчера закончилось последнее — котлеты.

Звонок в дверь заставил удивиться. Кто это может быть, учитывая, что гости ко мне не ходят? Соседи? Активисты из домового комитета? Или свидетелям Иеговы неймётся? Я пожал плечами, захлопнул холодильник и пошёл открывать. Я перебрал в голове все возможные варианты… Так мне казалось, пока не открыл.

— Здравствуй, Олег. Рад тебя видеть. Не ожидал? Вижу, что не ожидал.

— Паша?.. Это ты, правда?!

— Правда, я. Не переживай, с головой у тебя всё в порядке. Я тебе не приснился и не привиделся.

Я всё ещё стою столбом перед ним, и Пашка улыбается, спрашивает:

— В квартиру пустишь?

— Конечно-конечно! — я очнулся, отступил, пропуская. Помог снять дублёнку, развёл руками: — Только тапочек у меня одна пара…

Пашка отмахивается:

— Да бог с ними, с тапочками. Куда проходить-то?

— Сюда, сюда, проходи! Слушай, а как ты меня нашёл?

— Тоже мне, бином Ньютона.

Выбор в съёмной квартире небогат: комнатушка, служившая одновременно мне спальней и хранилищем хозяйских вещей, и кухня, давно требующая если не «евро-», то хоть какого-нибудь ремонта. На кухню я и повёл университетского друга. Усадил на тот стул, что меньше шатается, потянулся к дверце холодильника. Опомнился:

— У меня и угостить тебя нечем… Чай! Чай есть. Будешь чай?

— Буду, — покорно кивает Пашка.

— Или кофе?

— Или кофе.

Я застыл, окончательно повергнутый в ступор. Пашка смеётся, глядя на меня. Как-то невесело смеётся. Подсказывает:

— Чай или кофе. Это не важно.

Я потоптался на месте, махнул рукой, извлёк из шкафчика пачку чая и заварник. В университете мы пили чай. Не было в магазинах хорошего кофе в те времена на излёте великой страны.

Когда вода закипела и залита в заварник, я плюхаюсь на второй стул, предупреждающе скрипнувший по обыкновению. Требую:

— Почему все утверждают, что тебя не существует? Ты можешь объяснить?

— Легко. Криптовирус удалил информацию обо мне из виртуальной составляющей ноосферы. Они поставили такое условие.

— Почему же я помню? И кто такие «они»? Масоны, мировое правительство?

— Угу, «люди в чёрном». Это ширма, ими же и созданная, чтобы обыватель не воспринимал их всерьёз. Кто поверит в героев комиксов и прочей беллетристики? Люди, на которых я работаю, не управляют миром. Они воздействуют на человеческую цивилизацию точечно, в самых уязвимых местах, направляя её к известной только им цели. По их заказу я разработал теоретические основы управления информационными потоками ноосферы. Прежде они выбирали точки бифуркации скорее интуитивно, а я подвёл под их интуицию строгую научную базу.

— Ноосферой можно управлять?! Значит ты…

— Нет, ноосферой управлять не получается. Любое усложнение информации ведёт к уменьшению энтропии, приближая финал. Я слишком поздно это понял. Помнишь, в Крыму я тебе говорил, что не знаю, как интерпретировать мнимую составляющую в моей функции? Теперь знаю. Это виртуальный мир, дополняющий мир реальный. Нет-нет, я не о компьютерных программах. Виртуальность — мир, создаваемый нашим сознанием. Для ноосферы он не менее значим, чем мир материальный. Оперируя исключительно над виртуальными объектами, можно получить вполне реальный результат: помнишь, мнимая единица, возведённая в квадрат, даёт вещественную минус единицу? Они всегда связаны неразрывно — реальность и фантазия, Явь и Навь. Но в наше время, на рубеже этого тысячелетия, мнимая составляющая по сложности своей структуры превзошла вещественную. И продолжает усложняться по гиперболическому закону. Я этого не учёл… не учёл технологический прогресс! Я, живущий в эпоху интернета, не понял, что благодаря ему скорость усложнения виртуального мира, втягивания в него новых сознаний увеличивается на порядки. Ты слышал о технологической сингулярности? О ней сейчас много пишут. Только никто не знает, что означает эта сингулярность для человечества.

Он махнул рукой, замолчал. Тишина, воцарившаяся на кухне, была нехорошей какой-то, гнетущей. Весёлая детская песенка, которую орал телевизор у соседей за стеной, не могла разрядить напряжение.

— Конец Света? — осторожно уточняю я. — Это точка Омега, да? Но почему?

— Эк ты спросил! Ещё спроси — зачем. Наука на такие вопросы не отвечает. Ты же не спрашиваешь, почему скорость света равна триста миллионов метров в секунду или почему молекулы ДНК право-хиральны? Задача науки — отвечать на вопросы «как» и «когда». На них я ответил, — Пашка грустно улыбается.

— И… ничего нельзя сделать? Как-то отсрочить? Технологическая сингулярность — это ведь уже в текущем столетии случится?

— Мои работодатели пытаются. Их можно понять: сотни лет, — а то и тысячи, не знаю, не посвящён так глубоко! — управляли эволюцией ноосферы, и вдруг оказывается, что они и сами инструмент, что их цели — мишура, скрывающая цель истинную: объединение человечества, слияние сознаний, предельное усложнение информационной структуры ноосферы и в итоге фазовый переход — рождение Омеги. Нет, это я неверно выразился, Омега уже здесь. Осознание себя — вот правильные слова. Младенец сначала учится ползать, сидеть, ходить, разговаривать и лишь потом осознаёт собственное «я». Скоро младенец-Омега скажет: «Я»! Остановить эволюцию ноосферы невозможно, но пути её могут быть различными. Когда я приступал к работе, то был уверен, что человечество ждут столетия нравственного и интеллектуального возвышения, обретение всеобщей эмпатии, «истинный Полдень»... Я и в этом ошибся! «Но также может быть, что по закону, которого в прошлом ещё ничто не избежало, зло тоже в своей специфически новой форме, возрастая одновременно с добром, достигнет к финалу своей высшей ступени»...

Я понял, что Пашка цитировал, только когда он замолчал, закрыл глаза, откинулся на спинку стула. Захотелось ли мне о чём-то спросить, потребовать доказательств? То, что он вывалил на меня, чересчур невообразимо, огромно, требуется время, чтобы его осмыслить. Тогда вопросы наверняка появятся. Я буквально ощущаю, как в мозгах у меня с лязгом и скрежетом проворачиваются шестерёнки. Сейчас зубцы станут на свои места, зацепят нечто важное, потянут его на поверхность. Я ожесточённо потёр виски, словно это могло помочь…

— Тоша к тебе приходила? — Пашка не даёт мне времени на осознание.

— Кто?

Оказывается, он уже не сидит, отрешённо опустив веки, а пристально смотрит на меня.

— Она безбашенная на всю катушку, — вместо ответа предупреждает. — Думает, что уникальная экстрасенсорика позволит ей что-то изменить, исправить в одиночку. Не перечь ей, бесполезно. Помогать тоже не лезь, старайся не вмешиваться, ничего не предпринимай… Хотя, кого я учу? Поступай, как обычно поступаешь.

Он вдруг вскакивает со стула:

— Эге, а что я тут рассиживаю? Меня ведь ждут.

— Погоди, — опомнился я, — Чай!

Пашка следом за мной смотрит на чайничек и чашки, отмахивается:

— Не важно. Совсем не важно.

Топает в прихожку. Наклоняется, натягивает ботинок. Тёплый зимний ботинок из толстой кожи, подшитый изнутри мехом. В таких впору разгуливать где-нибудь вдоль полярного круга, а не на наших «югах». Дублёнка опять же. Откуда он приехал?

Пашка уже зашнуровывал второй, когда взгляд его зацепился за стоящий под стенкой портфель, который он сам же и принёс. Замирает на миг, хлопает себя по лбу:

— Чуть не забыл, зачем приходил. Это пусть побудет у тебя, так надо. Спрячь где-нибудь. Виртуальную его составляющую я стёр, поэтому что внутри, не знает никто, я в том числе. И ты не смотри, чтобы не узнать. Только если совсем уж худо станет, прочти. Но тогда уж читай быстро, пока к тебе не пришли.

«Пусть побудет у тебя, так надо…» В мозгах у меня щёлкает, первые шестерёнки сцепились зубцами. Я выпалил раньше, чем осознал, что спрашиваю:

— Гончаренко твои хозяева убили, чтобы он не узнал их тайну?

— Какого Гончаренко? — Пашка удивлённо смотрит на меня. Понимает, о чём речь, хмурится: — А, биофизик. Ничего бы он не узнал. Они побоялись, что его исследования ещё более усложнят структуру ноосферы, ускорят её эволюцию…

— Гончаренко — муж Жени! Ты это знал? Ты ведь не забыл Женю?

Пашка выпрямился, подался ко мне:

— Ты думаешь легко было убедить их не трогать Евгению и девочку, доказать, что они вне фокуса? Это паника, понимаешь? Они зачищают всё, что могут зачистить, что представляется им опасным, ненужным. Точка Омега — это ведь не только абстрактный «конец света», это конец их власти. Прежние цели побоку, единственное, чего они желают сейчас — застопорить эволюцию ноосферы, предотвратить слияние человечества, навечно превратить Омегу в недоразвитого дебила, неспособного осознать себя. Но они сами так усложнили информационную структуру, что процесс больше не контролируем. Классическая вилка: единственная возможность замедлить эволюцию — перестать на неё воздействовать. Но перестать воздействовать означает потерять власть уже сегодня. Цугцванг, любое решение — наихудшее. Для всех.

Он замолчал. Кивнул на портфель, — забирай, мол, кого ждёшь. Я подчинился, поднял, понёс в комнату. На ощупь внутри лежит стопка бумаг. Да, Пашка так и сказал — «читай».

Портфель я засунул в нижний ящик комода, единственный, доступный мне, — на остальные предусмотрительные хозяева приделали замки. Когда задвигал ящик, услышал, как хлопнула входная дверь, — мой университетский товарищ решил уйти по-английски? Я поспешил в прихожку. Так и есть, пусто… а дублёнку надеть забыл!

Я сорвал её с вешалки, выбежал на площадку:

— Паша, подожди! Дублёнка!

Двери лифта захлопнулись у меня перед носом. В колодце загудело, удаляясь… вверх?! Я прислушался. Так и есть, лифт поднимается. Не мог же Пашка кнопки перепутать? Или он приехал не только ко мне, ещё к кому-то в этом доме?

Лифт поднимался долго. Остановился. Прошуршали, открываясь, двери. Прошуршали, закрываясь. Тишина. Как быть? Двери второй кабинки внезапно распахнулись, словно приглашая. С дублёнкой подмышкой я шагнул внутрь. Помедлил, выбирая, на какой этаж ехать. Выбрал самый верхний.

Площадка четырнадцатого этажа встретила меня морозным сквозняком. Ёжась от холода и нехорошего предчувствия, осторожно, словно опасаясь вывалится, я подошёл к распахнутому настежь окну.

Пашка лежал в неглубоком сугробе, пробив его насквозь. Голова запрокинута, руки широко разбросаны в стороны. Как будто он собирался обнять обрушившийся на него мир.

Сердце пропустило удар. Я бросился обратно к кабинам, вдавил кнопку вызова. Занято, занято, занято! Да кто же там катается?! Наконец лифт откликнулся. Как же чертовски медленно кабина ползёт ко мне вверх! Опускает меня ещё медленнее. Я выскочил из подъезда, оббежал вокруг дома.

Сугроб под окнами лестничного пролёта девственно гладкий, если не считать аккуратной цепочки кошачьих следов по самому краю.

Не знаю, сколько я простоял, таращась на снег. В конце концов меня окликают:

— Дядя Олег, вы простудитесь! Куртку наденьте!

Соседка-школьница. Я смотрю на то, что держу в руках. В самом деле куртка. Моя куртка.

4. Финальная аппроксимация

2013г., октябрь

— Дядя Олег, ты к нам жить переедешь?

— Ты возражаешь?

— Живи пожалуйста. Ты прикольный.

Елизавета исподтишка косится на маму, — не заругает за фамильярность? Женя не сердится, улыбается. И я улыбаюсь. Так, улыбаясь, мы идём по улице. Воскресная семейная прогулка. Я не преувеличиваю — вчера я сделал Жене официальное предложение «руки и сердца». И она его приняла! Мы долго сидели на кухне, обсуждали будущую совместную жизнь, «технические вопросы» подготовки к ней, в первую очередь мой переезд. После, уже не на кухне… назвать эту ночь «первой брачной» будет неправильно, первая у нас случилась полтора года назад, на Рождество в моей съёмной квартире. Но тогда наш статус был несколько неопределённым, а теперь мы настоящие «жених и невеста», как заявила Елизавета. Завтра станем официальными — пойдём в ЗАГС, подадим заявление. Сегодня у нас тоже намечено важное мероприятие.

В холле ТРЦ мы разделились, — Лиза поспешила на третий этаж, в «Мультиплекс», где её ждали подружки, а мы остаёмся на первом, идём в ювелирный салон. Конечно, обручальные кольца у нас имеются — от предыдущих браков. Но, не сговариваясь, мы одновременно решили, что купим новые для новой жизни.

До окончания киносеанса ещё час, и мы заходим в кафе по соседству с салоном, заказываем кофе. Мороженное отложили на потом, когда к нам присоединится Елизавета.

— Вроде, удачные колечки выбрали, как думаешь? — умением начинать разговоры я никогда похвастаться не мог.

— Что? — Женя вопросительно смотрит на меня. — А, кольца… Да, нормальная цена.

— Я не о цене вообще-то. Ты о чём-то задумалась?

— Да так, вспомнила кое-что. Не знаю, надо ли рассказывать?

— Конечно расскажи! У мужа и жены не должно быть тайн друг от друга.

Женя хихикнула.

— Да это ерунда несущественная. Две недели назад ко мне подошла женщина из «Ассоциации преподавателей и выпускников». Спрашивала, с кем из бывших одногруппников я поддерживаю связь. Я сказала, что с тобой.

— Всё верно…

— Ещё она спросила о Паше Бармине.

Моя рука, подносившая чашечку ко рту, дёрнулась так, что горячий напиток плеснул на щеку.

— Ты… помнишь Пашку?

— Вот! Она как спросила, так я и вспомнила, что доказывала тебе, будто он с нами не учился. Как я могла забыть Пашку? Затмение какое-то!

Я ставлю чашечку на столик, чувствуя, как выступает на лбу холодная испарина.

— Что это была за женщина? Ты её знаешь?

— Нет, я её раньше не видела. Назвалась Ниной. Скорее всего, она не преподаватель. Бывшая выпускница, активистка.

— Как она выглядела?

— Обычно. Высокая, подтянутая. На вид лет тридцать пять. В тёмных очках ходит. Олег, почему ты спрашиваешь? Что случилось?

Я и сам не знаю, что случилось и случилось ли что-то. Но в ушах завизжал тормозными колодками идущий юзом «ниссан» и отчётливо запахло палёным.

— Ваше мороженое!

Девушка-официантка ставит на столик две креманки. Я удивлённо смотрю на Женю:

— Разве мы заказывали мороженое?

Женя молчит. На лице её — полное непонимание происходящего. Палёным пахнет всё сильнее. Мерзкий запах горящего пластика.

— Девушка, у вас что-то горит! — сообщаю я официантке.

Но та уже спешит прочь, не оглядывается. Я снова поворачиваюсь к Жене:

— Ты не чувствуешь запах дыма?

Она неуверенно пожимает плечами.

— Пожар? Тут же сигнализация везде, сработала бы, если бы загорелось.

Подвинула к себе креманку, отломила ложечкой мороженое с кусочком клубники, отправила в рот. Точно такое мы заказывали в две тысячи шестом, когда первый раз гуляли по городу. Клубничное мороженое и шампанское. Тогда — да, сегодня — нет.

Я оглядываюсь. Кроме нас в кафе сидят две девушки-подружки и женщина с ребёнком. Никто из них не проявляет признаков беспокойства. А за стеклянной стеной уже видны клубы тяжёлого сизого дыма, ползущие по коридору. Серый «ниссан», пытавшийся меня убить, тоже никто не видел.

Я поднимаюсь из-за стола:

— Женя, уходим отсюда!

Оборачиваюсь. К нам приближается официантка, на подносе — бутылка шампанского и два фужера. Почему-то я не удивился. Наши взгляды встретились Девушка сбилась с шага, остановилась. Попятилась. Рука её, удерживающая поднос, задрожала. Бутылка начала опасно крениться, фужеры поехали к краю. Сорвались.

В следующий миг бутылка и фужеры с грохотом и звоном разлетелись вдребезги. Все, кто был в кафе, замерли. Немая сцена. И словно канал в телевизоре переключили.

— Уважаемые посетители, приносим свои извинения! Покиньте, пожалуйста, помещение! — затараторила официантка, не обращая внимания на осколки стекла и пенную лужу под ногами. — В ТРЦ сильное задымление, всем необходимо срочно выйти на улицу! Ближайший выход…

— Где задымление?! — Женя вскакивает так резко, что креманка с мороженым тоже падает на пол. «Не важно. Совсем не важно». — У меня дочь на третьем этаже, в кинотеатре!

— Не волнуйтесь, сейчас всех выводят на улицу…

Официантка покосилась на клубы дыма, бросила поднос, поспешила к двери. Мамаша хватает сыночка за руку, тащит следом. Девушки-подружки припускают за ними. Мы выскакиваем из кафе последними. Женя закашлялась, вынула из сумочки телефон, стала звонить. Вызов шёл, шёл и шёл — в пустоту.

— На беззвучном стоит, — вслух размышляю я. — В кино же была.

Женя не отвечает, бежит туда, откуда растекается дым. Я в этом ТРЦ впервые, но она наверняка знает, что тут где.

На лестнице между первым и вторым этажами столпотворение, сплошной поток людей двигается нам навстречу. Женя отчаянно работая локтями и плечами как-то пробилась сквозь него, а я завяз. Минуты три понадобилось, чтобы подняться на второй этаж.

На следующей лестнице людей значительно меньше, но Женю я смог догнать лишь в коридоре третьего. Едкий дым стоит здесь сплошной стеной, не сизой, а почти чёрной, удушливой, смрадной. Огня из-за этой стены не различить, но я его слышу — громкий треск и гул. Полуослепший, захлёбываясь надрывным кашлем, я едва поспеваю за бегущей куда-то Женей.

— Женщина, уходите отсюда! — доносится спереди. — Немедленно уходите!

— У меня дочь в «Мультиплексе», в Красном зале!

— Из кинозалов всех давно вывели, уходите!

Из дыма проступают барная стойка, гардероб, двери кинозала. У двери стоит Женя, рядом — парень в чёрной форме охранника. Женя яростно дёргает ручки дверей.

— Почему они заперты?

— Всех вывели…

— Почему заперто?!

Охранник увидел меня, взмолился:

— Уведите её, пожалуйста! Тут никого нет, всех вывели!

О, как я его понимаю! Видимо, парня отправили на поиски заблудившихся на этаже посетителей, но задержаться в этом дыму и чаду минут на десять означает и самому свалиться без сознания.

Я подхватил Женю под руку:

— Пошли, пошли отсюда скорее. Наверное, Лиза уже снаружи. Мы разминулись. Здесь же есть и другие лестницы?

— Есть, есть, — кивает парень. — Аварийные.

— Почему она мне не звонит?

— Шок, — я пожимаю плечами. — Испугалась.

Вдвоём с охранником мы увлекли-таки Женю к лестнице. Вовремя: пламя уже не только слышно, я ощущаю его жар.

На втором этаже мы услышали вой пожарных машин, подъезжающих к торговому центру. Когда спустились на первый, внутрь забегали пожарники в робах и касках. Полиция тоже подоспела — выстраивает оцепление, отгоняет людей подальше от здания. Полыхает ТРЦ будь здоров! Над крышей поднимаются клубы жирного чёрного дыма, подсвеченные багряным заревом.

Мы побежали вдоль оцепления, пытаясь найти в толпе недавних посетителей, сотрудников и случайных зевак Лизу. Безрезультатно. На телефонные звонки она не отвечала, — Женя звонила ещё дважды. А потом Лиза перезвонила сама.

— Ты где?! — закричала Женя, прижимая телефон к уху. — Где? Где?! Как?..

Я и предположить не мог, что лицо человека, раскрасневшееся от беготни и волнения, в мгновение ока может сделаться мёртвенно-белым. Именно это случилось сейчас. На улице шумно, что говорит Елизавета, я не слышу. Но Женя вдруг сорвалась с место, бросилась сквозь оцепление и, когда её попытались задержать, закричала:

— Пустите, там моя дочь!

Я остолбенел, не в силах поверить услышанному. А к Жене уже бежит офицер с капитанскими погонами:

— Гражданка…

— Там моя дочь! В кинотеатре, на третьем этаже! Дверь была заперта снаружи, они её только что выломали! Но выйти не могут, там слишком много дыма и огонь!

Капитан замер на несколько секунд. Затем кивнул, развернулся, поспешил к пожарным машинам. Женя побежала за ним, её не останавливали. А я остался на месте. Я словно выпал из реальности. Словно всё, что происходит вокруг, мне демонстрирует старенький чёрно-белый телевизор с выключенным звуком, и от меня ничего не зависит.

Капитан и старший расчёта о чём-то спорят, размахивают руками. Капитан подозвал полицейского из оцепления, указал на группку сотрудников центра, видимо требовал найти кого-то из администрации. Женя стоит молча, склонив голову на бок, прижав телефон к уху. Губы её дрожат, по щекам текут слёзы, размазывая тушь.

А потом она, никем не замеченная, срывается с места и бежит к дверям ТРЦ.

— Женя! — я рванул следом. Меня не пропустили.

Снова Женю я увидел четыре часа спустя, когда пожарные, погасив основную площадь возгорания, вынесли её вместе с телами других бедолаг, задохнувшихся на третьем этаже. Лизу спасатели нашли через два дня, разбирая перекрытия выгоревшего кинозала. Наверное, нашли. Опознать её я не сумел.

2013г., ноябрь

— Олег Олегович, садись, подвезу!

Дверь стоявшей у обочины машины гостеприимно распахнулась, стоило мне поравняться с ней. Бежевая «мазда» вместо «ниссана» цвета мокрого асфальта, но это не важно. Совсем не важно. Я с тоской поглядел на приближающийся троллейбус и обречённо полез в салон.

В этот раз шали на ней нет, но тёмным очкам в пол лица и лайковым перчаткам она не изменила. Нос с едва заметной горбинкой, тонкие губы…

Машина рванула с места, лихо проскочила на жёлтый, повернула.

— За город подвезёте? — спросил я почти равнодушно.

Страшно не было. Выгорел мой страх перед будущим вместе с тем чёртовым ТРЦ. Все чувства выгорели. Жизнь продолжается исключительно по инерции.

— Зачем за город? Там холодно и слякотно. Домой к тебе подвезу. Будем знакомы, я — Антонина. Можно Нина, как удобнее.

— Или Тоша. Я верно понял?

— Обойдёшься. Тоша — только для Петровича. Бармина, Павла Петровича, моего шефа. А так ты правильно понял, Олег Олегович. Ты у нас самый умный.

Губы женщины кривятся в подобии улыбки. На вид ей и впрямь лет тридцать пять. Или сорок пять. Не лицо — маска.

— Как вы будете меня убивать? — интересуюсь я.

— Никак. Нельзя тебя убить, проверено.

— Досадно, — я понимаю, что лезу в бутылку, но остановиться не могу. Постоянное ощущение собственного бессилия, усталость от этого ощущения, от предрешённости будущего, скручивались в жгут, в струну, в пружину ненависти. — Вы же убиваете всех, кто вам мешает! Борис, Женя… даже детей не жалеете!

— К пожару в ТРЦ я отношения не имею, — пожимает плечами женщина. — И мои бывшие хозяева этого не делали. Это скорее ты натворил, Олег Олегович.

— Я?!

— Ты чего взвился? Я тебя не обвиняю. Это даже непреднамеренным убийством назвать нельзя. Ты виноват не более, чем каменщик, уронивший кирпич как раз в тот миг, когда внизу шёл прохожий. Вот «технику безопасности» ты игнорируешь, да.

— Какую ещё технику безопасности?

— Технику безопасности при общении с Омегой.

Она в самом деле подвезла меня к четырнадцатиэтажке, где я квартировал, вылезла вслед за мной из машины, вошла в подъезд, в лифт, в квартиру. Закрыла за собой дверь, сняла куртку, повесила на вешалку. Она вела себя, словно была здесь хозяйкой. Нет, не так — словно была хозяйкой везде, куда попадала.

— Дальше что? — внутри у меня кипело от злости.

— Пошли чай пить. Ты голодный? Может, тебе что-то сготовить? Например, яичницу поджарить? Ты ведь любишь яичницу с помидорами? Хотя, с помидорами не получится, нет у тебя в холодильнике помидоров. Тогда глазунью? — она посмотрела на свои элегантные, поблёскивающие лаком полусапожки. — У тебя здесь разуваются, верно? Тапки дашь?

Я взорвался:

— Не дам! Я вас не приглашал в гости! Кто вы вообще такая?! Что вам от меня надо?!

Она ничуть не смущается:

— Кто я, ты знаешь. По остальным вопросам: я пришла не к тебе в гости, Олег Олегович, ты меня абсолютно не интересуешь. Но, к сожалению, единственный доступный способ вступить в контакт с Омегой — дождаться очередной его фокусировки на тебе.

Если бы она влепила мне оплеуху, это произвело бы меньший эффект. У меня челюсть отвисла. В буквальном смысле, не переносном:

— Омега? А я тут при чём? Какое я имею отношение к вашим экспериментам?

Женщина приподняла бровь, рассматривая меня будто диковинный экспонат в музее. Вдруг прыснула, засмеялась. По-настоящему засмеялась, не наигранно.

— Ты в действительно не понимаешь? Столько лет находиться в эпицентре, в «оке бури» и ни разу этого не ощутить? Ничего не замечать, не сопоставлять, не делать выводов? Даже когда Петрович тебе разжевал и в ротик положил? Ты превзошёл мои ожидания, Олег Олегович!

Я не злился на неё. Я бесился! Я не только не могу повлиять на происходящее, — я не понимаю, что происходит!

— Ты можешь не ёрничать?! Можешь конкретно объяснять?!

Женщина прекратила смеяться мгновенно, улыбка исчезла, лицо сделалось таким серьёзным, будто она не смеялась никогда в жизни.

— Извини. Наверняка так и должно быть. Защитная реакция мозга: отгородиться от параллельного потока информации, не видеть, не слышать, не понимать. Иначе ты бы давно угодил в дурку. Разумеется, Олег Олегович, я всё объясню конкретно. Но перед этим пошли на кухню. Накормлю тебя яичницей, чтобы сил хватило выслушать.

Наклонилась, расстегнула молнии на полусапожках.

Яичница у неё получилась так себе, я и то лучше готовлю. Зато рассказ превзошёл ожидания.

Прежде, чем ребёнок осознает себя, он учится ползать, узнавать маму и папу, общаться, изучает окружающий его мир. А ещё он обнаруживает и запоминает игрушки, признаёт их своими, ревниво оберегает от чужого посягательства, исследует их устройство — порой жестоко, но не понимая своей жестокости. Игрушки — неотъемлемая составляющая мира ребёнка, необходимый этап процесса взросления.

— Игрушка ребёнка-Омеги — человеческое сознание. Твоё сознание, Олег Олегович. Миры, которые ты создаёшь в своей фантазии, твоя «мнимая составляющая». Он ковыряется в них, исследует, примеряет на себя. Между вами устойчивая обратная связь. Не задирай нос, заслуги твоей в этом нет. Случайное совпадение, флуктуация. Наверняка таких как ты тысячи, возможно десятки, сотни тысяч, просто нам они неизвестны. Мои хозяева давно бы тебя «зачистили» — во избежание. Но это им не по зубам, ты игрушка силы несопоставимо более грандиозной. Во что играет с тобой Омега, неизвестно, но он последовательно избавляется от всего, что соединяет тебя с реальностью. Не веришь? Тогда скажи, куда делись твои школьные друзья? После выпускного ты даже не пытался с ними общаться. И позже у тебя друзей не было: ни в армии, ни в университете, ни в школах, где ты работал, ни сейчас.

— Неправда! В университете у меня был друг!

— Петрович? Один не в счёт, исключение, подтверждающее правило. Хорошо, скажи, что случилось с твоими родителями? Знаю, ты не любишь об этом вспоминать, но всё же?

— Несчастный случай… утечка газа. Я тогда в армию как раз призвался.

Нина кивает:

— Первые полгода службы — самые трудные, для интроверта в особенности. Все мысли о доме, какой уж тут «полёт фантазии». В конце концов Омега взялся тебе помочь, избавить от «ненужной информации».Потерять родителей — страшная трагедия, соболезную. Но ты ведь довольно быстро справился? Как?

— Начал писать рассказы, — нехотя признаюсь я. — От меня всё равно ничего не зависело!

— Именно. Активизировал «мнимую компоненту», чтобы приглушить «вещественную», как раз то, чего хотел от тебя Омега. Метод воздействия, давший позитивный результат, был запомнен и стал применяться в дальнейшем. Избавлять от всего, что делает для тебя реальный мир значимее виртуального.

Я мог бы спорить, доказывать, что она не права, но не хотелось. Нина-Тоша умела быть убедительной. «Летающие тарелки», «репортажи из будущего» — да, они не могли существовать в реальности… пока Омега не «убедил» локальные человеческие сознания, что они там есть. «НЛО» над рабочим посёлком он точно вытащил из моей фантазии, тут и сомневаться не приходится. Он вполне мог кого-то «убедить» отключить пожарную сигнализацию в ТРЦ, кого-то — запереть двери кинозала с находящимися внутри людьми, кого-то — поджечь… как когда-то «убедил» мою маму открыть кран на газовой плите перед тем, как лечь спать. А может, и «убеждать» не требуется? Может, всё проще — «мнимая единица при возведении в квадрат даёт вполне вещественную минус единицу».

— Это очень жестокий метод — убивать людей…

— Ты ничего не знаешь о жестокости, Олег Олегович. Дальше будет гораздо, гораздо хуже. Взламывая информационный код ноосферы, меняя виртуальность по своему усмотрению, мы подсказали Омеге, что значимость человеческой личности близка нулю, что можно пренебречь абсолютно всем. Если это не исправить… — она запнулась, покачала головой, — а как исправить, не знает никто, даже Петрович не знал. Единственный шанс понять Омегу — заставить его установить обратную связь, хотя бы одноразово! Стать флуктуацией, оказаться в фокусе его внимания.

Нина развела руками:

— Вот, Олег Олегович, я всё конкретно рассказала. Так что ближайшие дни я намерена раздражать тебя своим постоянным присутствием, не позволять сбегать в виртуальность. И чем больше ты будешь думать обо мне, тем лучше. А готовить я не умею, уж извини! — она засмеялась.

Я сидел, вытаращившись на неё.

— То есть как, «постоянным присутствием»? Вы намерены поселиться здесь? Но у меня одна комната! Один диван! А в магазин вы тоже со мной ходить будете? И на работу?

— В магазин — да, вместе. С работой порешано — я взяла тебе больничный на неделю, понадобится — продлим. Касательно дивана — не такие мы с тобой толстяки, чтобы вдвоём на одном не поместиться. Не пугайся, изнасиловать тебя в мои планы не входит. Ладно, могу и на полу спать, я не привередливая.

Она не шутила, действительно собиралась жить в моей квартире. Я покачал головой:

— Паша предупреждал, что вы безбашенная… Но ведь это опасно — находится рядом со мной, «в эпицентре»? Вы сами сказали…

— Ничего, кое-какими ментальными практиками я владею. К тому же…

Она недоговорила, встала из-за стола, забрала пустые тарелки, понесла к мойке.

— «К тому же» — что? — окликнул я её.

— Если не я, то кто? Не ты же!

Продлевать больничный не понадобилось, всё случилось на пятое утро нашей «совместной жизни». Я проснулся от табачного дыма. Открыл глаза и увидел в полуметре от своего носа, — спать на полу мы договорились по очереди, — лаковые полусапожки на женских ногах. Нина сидела на диване, пила кофе и курила. У меня в квартире не курят, — это во-первых. Ни разу прежде я не видел её курящей — во-вторых.

— Решила дождаться, — сообщила она. — Не люблю уходить «по-английски». Да мне и спешить некуда.

С полминуты я таращился на неё. Потом понял, рывком сел.

— Получилось? Ты теперь знаешь, что надо делать? — когда спишь с человеком в одной комнате, как-то само собой переходишь на «ты». «Помогать не лезь!» — всплыло в памяти предупреждение. К чёрту! — Нина, чем я могу помочь?

Она внимательно посмотрела на меня, тряхнула головой.

— Нет, Олег Олегович. Не в этой жизни.

Утопила недокуренную сигарету в кофе, поставила чашечку на пол, легко выпрямилась, пошла к двери. Я помедлил, изрядно обескураженный её ответом. Вскочил, бросился следом. Когда выбежал в прихожку, Нина надевала куртку.

— Это всё, что ты мне скажешь? Ты не можешь просто взять и уйти!

— Могу.

В подтверждение она повернула колёсико щеколды, замок щёлкнул, дверь открылась.

— А мне что прикажешь делать?! Как жить дальше?!

— Живи как хочешь. Я не Петрович, чтобы раздавать советы. Хотя, лучше бы ты сочинял свои сказки. Придумал бы какую-нибудь утопию всеобщего счастья.

Губы Нины скривились в подобии улыбки, непонятно, говорит серьёзно или это сарказм. Затем дверь за ней захлопнулась, и я остался один.

Не знаю, сколько я простоял, тупо уставившись на дверь. Осознание собственного одиночества, необычно ясное, не заретушированное самообманом, обрушилось на меня. Не именно сейчас одиночества — всегда. Как же права Нина-Тоша! Друзей у меня нет и не было, потребности в них я никогда не испытывал. Родственников последний раз видел на похоронах родителей, ни адресов их не знаю, ни контактов. Любимая работа? Что это за зверь, объясните? Я всегда занимался тем, что проще давалось. Задачки легко решались — пошёл на мехмат. Самая лёгкая учёба на педагогическом отделении, потому ипопал в школу. Нынешнюю работу тоже вряд ли можно назвать любимой, программирование оказалось наиболее удобным для меня способом иметь гарантированный кусок хлеба с маслом. Любовь? Скажем честно, с Ксенией у нас любви никогда не было. Физиологическая потребность плюс желание потешить самолюбие — посмотрите, какая у меня крутая подруга! Кроме того, инициатором наших отношений всегда выступала она. А Женю Омега из моей жизни настойчиво убирал. Первый раз мягко, второй — больше не церемонясь, окончательно. Что остаётся в сухом остатке? Семьи нет, родственников нет, друзей нет, квартира — и та чужая, съёмная. По большому счёту, у меня даже собственного имени нет, у отца «позаимствовал»! Я умудрился пройти по жизни, не оставив следов. Чтобы вычистить память о Пашке, понадобился специальный вирус, а меня забудут без всяких вирусов. То ли был, то ли нет, словно и не жил. Не поэтому ли Омега, наткнувшись на меня однажды, запомнил, сделал «любимой игрушкой». Как это страшно, быть его любимой игрушкой…

В памяти всплыла картинка: распластанная в сугробе фигурка, крошечная с высоты четырнадцатого этажа. Интересно, как Омега будет меня останавливать, надумай я выкинуть подобный фортель? Я потянулся к ручке двери, когда вдруг вспомнил, — портфель!«…если совсем уж худо станет», — сказал Пашка. Куда уж хуже!

Я развернулся, бросился в комнату, к комоду… замер. Нет там ничего. Портфель исчез так же, как пакет с отчётом. Уверенность была настолько сильной, что пришлось заставлять себя наклоняться, выдвигать нижний ящик.

Портфель был на месте, его содержимое тоже. Я осторожно вынул стопку исписанных листов. Часть из них явно выдрали из тетрадей в клеточку, другие — писчая бумага формата А4 всевозможной плотности и белизны. И чернила разного цвета и оттенка: чёрные, фиолетовые, синие. Зато почерк — один и тот же, хоть написание заметно менялось, становясь то почти каллиграфическим, то сползая в едва читаемые каракули. Очевидно, писалось это не за один присест, записи разделяли месяцы и годы. Почерк показался знакомым. Я разложил листы на диване, начал выбирать наугад.

«1991г., май. Огромная иссини-чёрная туча наползала от окружной дороги, леса и детского лагеря, сияющего свежей покраской. С нашей стороны пруда её не видно, — кроны деревьев закрывают, — но стоило переплыть, выбраться на берег…»

«1995г., октябрь. Я проверял самостоятельную работу по информатике у десятиклассников и в который раз удивлялся, насколько отличаются ученики городского лицея от их сверстников в поселковой школе…»

«1997г., август. Первый раз мне довелось побывать в Крыму в далёком 88-м, когда мы весёлой студенческой компанией отправились туда «дикарями» тратить заработанное в стройотряде…»

У меня перехватило дыхание. Передо мной — выдержки из дневника, отобранные по неизвестному принципу. Моего дневника, рассказывающего о случившемся со мной от первого лица, написанного моей рукой! Только я никогда в жизни не вёл дневников.

Я поспешно перебираю листы. Годы мелькают перед мной, оживляя былые события: «Молодой человек, откуда я знаю, что это ваше место? Без проездного документа я вас взять не могу…» «Вы ошиблись, Бармины здесь не живут…» «А чайник ты зачем притащил? Нельзя было на кухне залить?..» «Знаешь, как мы тебя называли? «Мистер Икс»!..» «Не переживай, с головой у тебя всё в порядке. Я тебе не приснился и не привиделся…» Записи приближаются ко дню сегодняшнему, они уже перевалили ту дату, когда Пашка принёс их мне, но впереди ждёт ещё добрых полпачки. Решившись, я хватаю листок «из будущего».

«Воздух вздрагивает от выстрелов, земля — от взрывов. Такого обстрела не было с начала войны. Ощущение, что город хотят стереть с лица земли. В офис больше не езжу, — в понедельник снаряд попал в здание, половина стёкол вылетело. Хорошо, что ночью — никого не покалечило. Теперь работаю дома, удалённо. С переменным успехом, правда: вчера в час дня грохнуло так, что пол района осталось без электричества. У нас сначала свет мигнул, и тут же напряжение упало до 130В. Через полчаса вырубили окончательно. Подключили в половине шестого, и это нам повезло: наша улица как оазис светлый, дальше к центру темень долго стояла. А интернет отремонтировали только сегодня ближе к обеду…

…Оказывается, вчерашнее — цветочки. Потому что полчаса назад в соседнем дворе случился «ураган», кассетный. Я сидел на кухне, пил чай, свет выключен для маскировки. Вдруг — громкий гул. Едва подумал, что это за новый звук, как оно приземлилось. Ряд за рядом, и каждый — ближе предыдущего. В темноте видимость отменная, от моего окна к соседнему двору как раз проезд, ничего картинку не загораживало. Словно в кино сижу. Но не кино...

…Продолжение темы: ходил посмотреть, что там после вчерашнего прилёта. Воронки небольшие, зато стёкол много набило, как и следовало ожидать. Деревья посекло, лавочки разворотило. Одна мина не разорвалась, лежит под забором детского садика. Вокруг неё колышки понатыкали, лентой обвязали. Интересно, эти штуки сами по себе со временем взрываются? Или детонируют, если близко что-то взорвётся?»

Я читал, раскрыв рот от изумления. Это что, со мной будет происходить? Наяву, не в фантазии? Где, а главное, когда?! Я потянулся к предыдущим листам, чтобы найти дату… входная дверь щёлкнула, впуская кого-то. «Читай быстро, пока к тебе не пришли…» Я понятия не имею, кто должен ко мне прийти и приготовился к чему угодно. Но это всего лишь Нина-Тоша.

Она окидывает взглядом разложенные на диване листы.

— Много успел прочесть?

— Нет. Я только начал…

— Замечательно.

Деловито сгребает бумаги в стопку, суёт в портфель, портфель — себе подмышку, идёт обратно к двери.

— Ты что делаешь?! — кричу я.

— Спасаю тебя от шизофрении и паранойи. Излишняя информация.

— Но Павел мне это отдал! Это моё!

— Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

Остановить её, отобрать — не стоит и пытаться. Единственное, что я позволил себе сделать — замкнуть как следует дверь за ней. Хотя и не верю, что это поможет, надумай она вернуться ещё за чем-либо.

Я понуро побрёл обратно в комнату, поднял с полу чашечку с остатками кофе и размокшим окурком. И вдруг увидел: один лист свалился на пол, да так и остался, незамеченный, между диваном и придвинутым к нему креслом. Судя по тому, что лежал он на самом краю, это последний лист моего ненаписанного дневника.

Я схватил его, жадно впился глазами в строки.

2046г., август (наверное)

Мне много раз снился один и тот же сон — узкая улица, полого уходящая вниз. Потрескавшийся асфальт тротуара, старые двухэтажные домики подступают вплотную, редкая тень акаций не защищает от зноя — на улице моих снов всегда лето. Жаркое, южное лето — кажется, сам воздух здесь пропитан зноем. И пылью, необычно белой, без примеси копоти и сажи. Пыль лежит на ажурных листьях акаций, на стёклах домов, на моих сандалиях. Улица тянется и тянется, плавно изгибаясь, впереди долгий изнурительный путь. Но если пройти до конца, то тебя ждёт награда: улица спускается к морю. Его не видно отсюда, однако я знаю — оно есть!

Сон повторялся так часто, что я мог бы узнать это место, увидь его наяву. Несколько раз так и было — сердце пропускало удар от неожиданности — вот же она, та самая! Ещё немного, и из-за крыш появится синее море до самого горизонта… Ощущения хватало на миг, каждый раз это оказывались другие улицы, они вели не к морю — в никуда. Та самая являлась мне лишь во снах. Теперь я на ней живу…

Странно, но я умудрился пропустить точку Омега. Когда именно это случилось? Год назад, два, пять? Или вчера? Когда вещественная часть меня окончательно обнулилась? Когда я превратился в «мнимую единицу»? Вероятно, это не важно, Омега не имеет длительности, не разделяет временной континуум на «прошлое» и «будущее», каждое мгновение для него «сейчас».

Иногда я задаю себе вопрос — что осталось в «настоящем», реальном мире? Погружённая в хаос пандемий планета? Планета, заселённая медленно деградирующими потомками человечества? Планета, выжженная дотла? Нечто более страшное? В виртуальном мире ничего не изменилось. Он в точности такой, каким я помню мир реальный… Только здесь нет людей.

Павел Бармин аппроксимировал голоморфную функцию рядом Тейлора, но при этом не учёл один его член и тем допустил ошибку. Последний член ряда, тот, что ещё в нём и уже вне его — обратная связь, воздействие следствия на причину, не противоречащая логике в мире, где нет длительности. Стоит его подставить в формулу, как появляются ответы на все «зачем» и «почему». Космологическая постоянная, скорость света и прочие мировые константы получили при возникновении Вселенной именно такие значения затем и потому, чтобы когда-нибудь на периферии спиральной галактики, на третьей планете системы жёлтого карлика возникла и начала эволюционировать биосфера. Молекула ДНК оказалась право-хиральной, состоящей из цепочек азотистых оснований именно таких четырёх видов затем и потому, чтобы когда-нибудь в семействе гоминидов отряда приматов класса млекопитающих возникла и начала эволюционировать ноосфера. Павел Бармин создал свою теорию затем и потому, чтобы с безукоризненной логикой доказать ноосфере, когда и как она должна свернуться в точку…

Лишь на один вопрос мне не удаётся ответить. Зачем предназначался я?

Эпилог. Он же Пролог

1986г., август

Послеполуденное солнце жарит прямо в распахнутое окно, заливая комнату светом не хуже прожектора, выбеливая обои на стенах, делая отвратительно-отчётливым слой пыли на столе и пустых книжных полках, обнажая каждую крупинку мусора на полу. И всё равно эта комната нравится мне куда больше предыдущей — казармы. Я сижу на заправленной койке, наслаждаюсь одиночеством и свободой, привыкаю к новому местожительству, где предстоит обитать, — будем надеяться, — следующие пять лет.

Однако медитация моя прервана, едва начавшись. В дверь постучали, приоткрыли.

— Не помешаю? — светловолосый круглолицый парень со щёточкой усов над верхней губой шагнул в комнату. Сообщил: — Меня сюда на постой определили.

В правой руке у него объёмистая сумка, в левой — аккуратно связанная бечёвкой стопка книг. Я смерил его недоверчивым взглядом: ты смотри, какой деликатный, стучит, прежде чем войти в собственную комнату. Парень меж тем поставил сумку на пол, протянул мне руку:

— Будем знакомы. Павел.

— Павел Бармин? — не удержавшись, уточняю я. Приподнялся, пожал руку: — Олег.

— Откуда ты меня знаешь? — удивляется Пашка. Тут же сам находит объяснение: — А, ты списки видел. Мы с тобой в одной группе учиться будем, верно? Это здорово!

Он кивает на диван, занимающий самое «козырное» место, возле окна:

— Надо понимать, там наш африканский товарищ обосновался?

— Да, брат по разуму, Алоизом величать. Ещё не вернулся из своих заграниц.

— Нельзя его как-то ужать? Больно жирно он свой диван расположил, — Павел вопросительно смотрит на меня, ожидая поддержки. Когда я неопределённо пожимаю плечами, резюмирует: — Ладно, дождёмся возвращения, разберёмся.

Идёт к пустующей пока кровати рядом с дверью, аккуратно ставит на неё стопочку книг. Я невольно скользнул взглядом по корешкам: Вернадский, Фёдоров, Шкловский, Козырев. Тейяра де Шардена среди них нет. В этой Вселенной всему только предстоит случиться. Или не случиться.