Глашатая Бога

После того, как Мирдал сдал отчёт в Небесной Канцелярии, он, возвращаясь, задержался у входа в зал собраний, который как раз сейчас покидали другие ангелы, обсуждая недавнее судилище и внезапное оправдание неожиданно вознесённого на Небо грешника. Задумавшись, Мирдал вошёл в зал вопреки потоку. Круглый амфитеатр с балконами в несколько ярусов и большим витражом уже был практически пуст. Там задержалась только одна ангелица — та, кого называли Глашатой Бога, воплощение Святого Духа. Она была высокой даже для ангелов, шестикрылой антропоморфной птицей, парящей над полом, не всегда утруждаясь взмахами перьев, чтобы держаться в воздухе, и равномерно светилась всем телом — нимб и свободное платье сияли лишь чуть ярче.

Она и Мирдал посмотрели друг на друга одновременно, и оба поняли — нужно поговорить. Глашатая Бога улыбнулась обнадёживающе:

— Не бойся, подходи. Твоя душа… она вся в шрамах, дитя Света. Расскажи мне о боли, что заставила тебя искать суда над собой в этих стенах, — в её проникновенном, тонком и при этом глубоком голосе не было осуждения, только участие.

Сверженный демиург поклонился Глашатой в ответном приветствии, но радоваться чести поговорить со Святым Духом не решался:

— Ты знаешь души, и ту, что перед тобой, знаешь тоже. Верны ли сомнения? Стараюсь поступать правильно, многие благодарят, от прямых учеников, что взял себе, даже до демонов, что слегка повернули к добру. Всегда готов помогать и считаю это своей основной работой. И всё равно чувствую себя предателем Света, в большом и в малом. В большом, потому что уничтожил тот идеальный для драконов мир, который создавала Арислодара — мать и первая жена, которую бросил и всех остальных уговорил прогнать с драконьей планеты. Арислодара покинула мир в обиде, и тех драконов, которым она покровительствовала и которым меняла сознание и характер на правильные с её точки зрения, захватили другие, фанатики-язычники. Могу ли ещё называться Светлым?

Тепло светившаяся птица сама перелетела ближе к Мирдалу и протянула тонкую руку к щеке запутавшегося в себе создания, коснулась её мягко и произнесла сострадательно:

— Тени твоих сомнений густы лишь потому, что твой свет ярок, а душа глубока. И я понимаю: тебе тяжело без одобрения матери, даже когда ты понял, в чём она не права. Но вспомни: Арислодара не создала ничего, лишь присваивала. Как она «сделала» тебя, Мирдал? Нашла себе по сердцу дракона, уничтожила его личность, заменив неосознанным послушанием собственной воле. Чудо, что ты вырвался из клетки того, что она называла «совершенством», но на деле было лишь потаканием её капризам. Как она основала драконью страну? Свергла её предыдущих владельцев, не безошибочных, но стремившихся к процветанию не меньше неё, и объявила всякую мысль и всякое мнение кроме её собственных подлежащими искоренению. Всех ли она отдавала на «очищение разума» или только тех, кого поймали — не всё ли равно? Разница лишь, на какую долю она правила через страх, а на какую — через оболванивание. Такие тирании падут сами, ты помог не разрушить Хардол, а открыть глаза тем, кто был способен спастись из его руин. Ты создал в своей школе учение совести, которое не превратилось в заменяющую Высшее Начало религию, отпускающую зло за деньги, власть и славу. Ты лично помогал даже тем, кого никто иной достойным помощи не счёл бы. Ты демиург не по назначению иерархий, а в изначальном смысле, как творец и помощник Бога в творении, при том предпочтя скромность и не навязывая свою волю. Поэтому ты Светлый больше, чем многие обитатели Рая, ведь ты освещаешь путь и другим, как маяк у родного порта. Ты с нами, Мирдал, и настоящее Небо никогда тебя не прогоняло…

Мирдал, слушая неожиданное для себя прощение — но всё же то, на которое он надеялся — не сдержал слёз, и чем больше Глашатай передавала ему мысли Единого, тем обильней они лились, и шире приоткрывался дрожащий рот. Наконец, пушистый и вовсе обнял пернатую, потянув на себя и почти повиснув на ней, вцепившись руками и зарываясь в её оперение с головой:

— Спасибо… но… не сто́ю ведь этого…

Взяв голову Мирдала за обе щеки, Глашатая подвела его глаза ко своим, смотря глубоко внутрь зрачков, желая увидеть все восемь столетий пути:

— Почему ты полон осуждения к себе и забываешь о милосердии?

Мирдал ответил тише, почти шёпотом:

— Потому что в малом добро тоже предал, а в жизни слишком отдаюсь греху, часто осознанно, а потом трачу силы и время на самоненависть за ошибки. Хотя учу других, подозреваю, что необучаем в принципе, ведь знаю, как полагается поступать, и не следую этому. В осознанные моменты прошу дать больше испытаний, чтобы наконец научиться спокойствию и творить добро без всяких лишних мыслей, но каждый раз за века, когда эти испытания наступают, проигрываю и отдаюсь самоосуждению снова.

Перья Глашатой Бога обволокли Мирдала в ответных объятиях, и тому стало легче, будто её крылья его поднимали в воздух, делясь невесомостью:

— Будь ты необучаем, ты бы до сих пор слепо слушался Арислодару… Разве не победа уже то, что ты замечаешь свои реакции? Обычные смертные редко достигают такой ясности даже за тысячу жизней, многие «просто живут», в разумности и осмысленности немногим отличаясь от меньших братьев или тебя самого в начале пути. Твоя осознанность, твоя работа в Ликдуле, твоя забота о своих и чужих детях — разве это не рост?

Светлый дракон накрыл своими ладонями птичьи лапки на своих щеках, хватаясь для большей духовной поддержки:

— Если бы был обычным смертным, это ещё могло быть простительно, хотя и в таком случае отсутствие прогресса в праведности за восемьсот лет означало бы потерянный для Небес случай. Но для ангела это симптом падения во зло. Что делать?

— Тебе по праву не нравится ненависть к себе, но ты лишь больше себя за неё порицаешь, это порочный круг, питающий сам себя. Ты думаешь, твой грех — это зарытый талант, неспособность распорядиться врождёнными дарами и неумение усвоить уроки? Что, если я назову твой грех иначе? Ты полон зависти, причём зависти к самому себе — той твоей идеальной версии, которой, ты думаешь, мог бы стать, заранее предсказав и не совершив ни одной ошибки. Ты завидуешь идеальному Мирдалу, который справился бы с проблемами лучше тебя настоящего. А если ты уже он? — пернатая святая высвободила одну ладонь, но только чтобы положить её Мирдалу на грудь. — Духовное развитие — не прямой и широкий путь, сам Сын называл его узким и неудобным. Но если ты сто раз споткнулся на одном камне, ты в сто раз лучше объяснишь другим, как обойти его — или вовсе уберёшь с дороги для всех. Я знаю тех, кто обошёл свои камни с первого раза. Знаешь, что они отвечают на вопрос своих учеников и подопечных, «как избежать ошибок?» «Не совершать их!»

Мирдал беззлобно хохотнул в ответ на её задорную улыбку:

— Всё равно что учителю математики на вопрос «как выводится формула» ответить «мелом на доске или карандашом на бумаге» вместо объяснения, почему формула именно такая и как решать задачи с её помощью. Но ведь Иисус был совершенным и успешно учил в том числе благодаря этому.

Глашатая подняла другую свою ладошку до уха Мирдала, вороша по нему коготками:

— Он говорил о том, куда идти. О том, как идти, говорили апостолы. А ещё, пока Христос не испустил дух, Он так же алкал, гневался и плакал, как остальные. Разве что реже. Свет в Нём тот же, что и в тебе — настоящий, и он не гаснет от временных бурь.

Мирдал успокоился и расслабился, обнадёженный, что он на светлом пути, но не собираясь останавливаться на достигнутом:

— Хорошо, осознанность есть — как тогда перейти от неё к самоконтролю?

— Раз есть осознанность — ты знаешь, когда наступает промежуток между раздражением и действием. Там живёт твой выбор. Дыши глубже, чтобы его расширить, замедлись. Тренируй эту паузу. Сначала — просто наблюдай гнев, как облако. Не «я гневаюсь», а «во мне есть гнев». Потом спроси: «Что защищает эта ярость? Какая боль прячется под ней?» Начни с малого — не когда разбойники избивают беззащитных, а когда ученики расшалились перед занятием. Считай вдохами: «раз… два…» и на «три» — выбирай мягкий ответ. Падал сто раз? На сто первый — удержался на мгновение дольше. Это и есть победа. И не гнушайся помощи тех, кому доверяешь. Ты не один и никогда не был. То, что ты попросил совета, уже показывает: ты — ученик, который воспринял главный урок.

Она ободряюще коснулась клювом макушки Мирдала и нежно повела им туда-сюда по пробору. Мирдал таял от этого. Хвост замахал туда-сюда от переизбытка чувств, крутя кисточкой, крылья расправились широко, до щелчка, ноя от приятного растягивания и отвердевая в накопленном напряжении. Ангелы обнимались от любви и приветливости, но Мирдал больше привык, что такие прикосновения уже были на грани страсти:

— Тогда посоветуй… что мне делать с развратностью? Она даже демонов удивляла, святым не пристала вовсе. Прелюбодеям Христос предлагал те же кары, что и убийцам.

— Дух дышит, где хочет, и как хочет. Любовь, которую дарят с радостью, а принимают добровольно, которая не вредит и не порабощает — не грех. Измена — преступление, если это обман па́ры. Изнасилование преступление, потому что оно насилие. Ты делал не это, ты исцелял прикосновением, интимным разделением уязвимости, и всегда с разрешения или по просьбе. Когда это делает лучше твоих партнёров, это так же свято. А в случае с демонами — ещё и хитрый способ поднять их до своего уровня, не гнушаясь их языка. Ты соединяешь материю и дух, делая Светлым то и другое.

Уши Мирдала крутанулись и прижались к гриве, когда коготок Глашатой Бога легонько поворошил между скулой и основанием уха, где будто бы нашлась особая точка, телесная кнопка, заполнявшая тело блаженством. И при этом Мирдал впервые перестал ощущать вину и стыд за такую реакцию тела. Глашатая Бога своими проникновенными словами прощения искупила в Мирдале даже первородный грех. Теперь Мирдал понял, что если он и не был совершенен, то лишь потому, что Арислодара его таким создала — но теперь он близок к совершенству, потому что сам себя изменил в лучшую сторону. Но всё равно в нём оставалось одно сомнение:

— Не испорчусь ли при этом? Некоторые партнёры находили удовольствие в страдании, запрашивали откровенный БДСМ, зачастую чтобы через его боль отвлечься от внутренней боли или «наказать себя» относительно безопасным способом. По итогу начал тоже в этом находить удовольствие и использовать ради такого же быстрого и грязного облегчения…

— Этот трюк стар, как мир, и уж точно не чужд Раю. Сам знаешь, сколько здесь мучеников, которые добровольно шли на страдания не ради защиты близких или веры, а чтобы очистится болью и воздержанием. Кассиан дарил тебе свои тяжёлые цепи, которые сам постоянно носил. Тереза в молитвенном экстазе себя душила. Отец Серафим не ел неделями. Это ещё более лёгкие формы, хорошо, что тебе хватает их… Вина́ отравляет удовольствие. Тебе же удаётся обратить малую дозу яда в лекарство, и это не грязь, а плодородная почва, чтобы ты и те, кто сами попросили о таком исцелении, посеяли шиповник, но собрали цветы и плоды. Это не единственный, но один из инструментов к умиротворению, потому не отвергай такой вкус, но освящай его, — зарывшись когтями в мех на груди Мирдала и прижав ладонь плотнее к его солнечному сплетению, Глашатая разогрела свою лапу, заполняя лёгкой и жаркой энергией то место, где раньше был чёрный, тугой узел, мешавший вдыхать. — Чувствуешь? Темнота в груди наполняется светом, уходит зажим, ломаются цепи и расправляются крылья. В этом чудо и таинство исповеди, которую ты совершаешь.

Ловкие нежные руки Глашатой Бога заставляли Мирдала пыхтеть, шумно выдыхать и хихикать от щекотки и возбуждения, но он всё равно послушался просьбы Святого Духа и вдохнул, как мог, глубоко. Чудесным образом это получилось лучше, чем раньше, чистый воздух наполнил изнутри, очищая и даря энергию. И всё же Мирдал чувствовал, что лёгкие расправились не до конца. Застарелые комплексы физически застряли в груди, в солнечном сплетении, и вдох обрывался, почти завершившись:

— Если всё, что ты сказала, правда… почему не принимают таким, как есть, ни христиане, ни поконники, а прямо запрещают проповедовать? Это мешает помогать.

— Ох, дитя… — дрогнув голосом, Глашатая потеряла улыбку, но всё равно приподняла подбородок Мирдала, чтобы его поддержать. — Храмы не могут без стен. Скрижали лишённых Любви законов стали ещё одним разделением своих и чужих, чтобы удобней было бояться. Но Бог больше церквей. Он в твоих руках, когда ты исцеляешь раненых, в смехе защекоченной тобой Ламиры, и даже просто в свете, которым ты и Солнце посылаете друг другу. Если тебе нужно доказательство, что Бог ценит твой путь, Иисус сказал в Нагорной проповеди: «Блаженны изгнанные правды ради, ибо их есть Царствие Небесное». Ты — живое доказательство, что истину нельзя записать, не ограничив её бесконечность, а любовь шире и богаче заповедей. Продолжай лечить, любить и сиять. Тот, Кто создал Вселенную, смотрит на тебя и улыбается.

Теперь Мирдал вдохнул полной грудью. Это было… необычно для него. Не было за восемьсот лет того момента, когда он наполнял себя до края:

— Спасибо… Ему и тебе.

— Я и ты с Ним одно, — она обняла его крепче. — Хочешь, помолимся вместе? Не по канонам, а как двое детей Света. Просто пошепчем Вселенной «спасибо»… и отпустим боль?

Развернувшись в сторону от входа, к равномерно и мягко сиявшему окну, они приобнимали друг друга крыльями. Мирдал наконец нашёл то Небо, которое действительно мог назвать Раем. Глашатая, взяв ладони Мирдала в свои, пела псалом, не написанный в Библии:

— Благослови, Боже, дарителя Твоего, благослови оправдателя пред лицем Твоим. Престол его из благодарения душ спасённых, и разумом благим он увенчан. Даждь ему сердце льва, сердце храброе, да не отступит глагола твоего. Укрепи волю ему, яко рог турий, да не преломится вовек. Путь его путь орлиный, от небес ко земле и до неба. Во славу Твою вырастет верный Твой до вершин горных, и пребудет невысок с малыми тем же часом. Истина Твоя всюду, Господи, нет же кроме ея, даруй узреть. Очисти, Владыка воды небесной, мир твой, от вершины до преисподней, и нас очисти, да славим благо Твое устами чистыми и руками чистыми творим добро. Ибо Ты совершенен суть, не сотворил совершенства кроме.