Глаза

Глаза они такие разные. Голубые, карие, зеленые, умные, глупые, пустые… Мы смотрим в них и видим то, что не всегда можно описать словами, мы видим душу, мы видим искренние отражения любви, боли, ненависти, презрения, ужаса, все то, что невозможно скрыть за ложью тела, всю правду о том, кому они принадлежат.

Но мне довелось видеть глаза и другие, такие, которые вроде ничего и не выражали, но тем не менее вселяли липкий, животный ужас. Глаза в кромешной тьме. Не кошачьи, звериные, пусть и пугающие, но всего лишь отражающие сторонний свет, а обычные голубые глаза человека, только светящиеся изнутри истинным огнем умирающей души. Тем огнем, который не сможет описать ни одна наука.

Но все по порядку:

История эта похожа на вымысел, и расскажи ее кто-то другой, сам бы никогда ему не поверил, но я был непосредственным участником событий, из-за которых и приобрел первую прядь седых волос.

В мистику никогда не верил, как в принципе и в пришельцев, в йети, и прочую чертовщину. Зовут меня Влад, мне двадцать шесть лет, холост, но встречаюсь с девушкой Ликой, и все идет к тому, что скоро женюсь. Работаю на заводе токарем, не богат, но и не бедствую, так сказать среднего достатка, обычный человек, не хватающий с неба звезд, живущий на зарплату, честно зарабатывая на хлеб. Живу один в двухкомнатной квартире, доставшейся по наследству от деда. Не герой, не мастер единоборств, но за себя постоять смогу, и труса если что не спраздную, привык отстаивать свою точку зрения в дворовых драках.

В тот день я пришел поздно, знакомился с Ликиными родителями, встретившими меня доброжелательно. Посидели, попили чая, поболтали, понравились друг другу и разошлись уже заполночь. Завтра, а вернее всего уже сегодня на работу, и потому дома я сразу завалился спать.

Проснулся от того, что что-то или кто-то меня душит, и причем делает это не шуточно, а с явным намерением убить. Воздуха не хватает, рот открывается в попытках вдохнуть, но ничего не получается. Естественная реакция любого человека, это борьба за жизнь, я тут же открыл глаза и начал сопротивляться, но руки словно приросли к кровати, а вокруг тьма! Ночь не бывает такой черной. Фонари в городе, за окном, луна, звезды наконец, что-то должно давать свет, а тут как в могиле. Лежу как спеленованная мумия, под головой подушка, почему-то с запахом сена, накрыт вместо привычного одеяла чем-то твердым весящим не меньше тонны, вдавливающим меня в матрас и не дающим сделать вдох, и тьма кромешная, жуткая тьма. Паника. Тело от страха непроизвольно покрылось липким потом. Где я? Умираю? Умер?!

И тут вижу голубые, ничего не выражающие человеческие глаза. Они появились неожиданно, чуть в стороне, там, где напротив меня должна быть стена комнаты. Смотрят грустно не моргая прямо в душу, и тишина. Такого не может быть! Я живу в таком месте, где шум города неотъемлемая часть существования. Здесь не может быть тихо по определению. Даже ночью на дороге, что находится неподалеку от моего дома не прекращается движение, а это звуки проезжающих автомобилей. Не может быть такого, что во всем городе, все жители одновременно уснули. Еще эти глаза в кромешной темноте, которых не может существовать. Неужели я умер, лежу в гробу, а этот взгляд оценивает, и определяет куда направить мою душу в рай или ад? Сказать, что я испугался, это будет неправильно, я взвыл от ужаса. Собравшись с силами на какие вообще только был способен, остатками воздуха в сдавленных в грудной клетке легких я заорал, и проснулся.

Сижу на кровати, в своей квартире, мокрый от пота. Сердце колотится в ребра бешеным барабаном, пытаясь выпрыгнуть из груди, хватаю жадно воздух пересохшими губами, как голодный пес кусок мяса. За окном светает. Так это был всего лишь сон? Первый раз такое со мной. Снилось конечно и раньше страшное, но на столько реалистичное, с полным ощущением присутствия, с запахами… Нет, такого никогда не было.

Пошел в ванную комнату, принял холодный душ и полегчало, только вот глаза остались в памяти. Жуткие, ни чего не выражающие глаза, смотрящие прямо в душу.

Вечером рассказал сон Лике, и она посоветовала провериться у врачей, мол слышала, что такое бывает, когда сердце дает сбой. Следующая ночь прошла спокойно, и денем, послушав совета невесты, я взял на работе отгул и пошел в поликлинику. Меня прослушали, взяли анализы, сняли кардиограмму, но ничего не обнаружили. Услышав диагноз: «Здоров», я успокоился. Неделю жил стараясь не вспоминать жутких глаз, и в конце концов забыл страшный сон.

Напрасно.

Через шесть дней все повторилось. Зажглись в том же месте во мраке глаза. К запаху сена от подушки добавился привкус разложения, и могильную тишину взорвал голос: «Иди сюда, сколько можно ждать?»

От дикого ужаса я буквально выпрыгнул из кровати, сбросив одеяло на пол. Вновь мокрый от пота, вновь сердцу мало места в груди, а легким не хватает воздуха. Стою посреди спальни с вытаращенными глазами и ору. Запахи тут же пропали, но вот голос остался, но это не голос из кошмарного сна, а обычный голос женщины зовущий кого-то за окном. Посмотрел в ту сторону где видел глаза, стена, обычная стена оклеенная обоями, с Ликой выбирали, рисунок три-дэ, шары, звезды на голубом фоне. Присмотрелся, а ведь действительно похоже на глаз. Так вот откуда виденье. Я подошел ближе, показалось, что одна из звездочек, та что в уголке привидевшегося глаза мокрая, словно слеза проступила. Я вздрогнул, моргнул и видение пропало. Чертовщина какая-то. Мало того, что сон жуткий снится, так еще и на яву мерещится. Так и с ума сойти можно.

Вновь рассказал все Лике, и она предложила сходить к ведьме, предположив, что меня возможно сглазили. Жила у нее по соседству, в другом доме бабка, к которой страждущие ходили за приворотами и отворотами, за наложением и снятием порчи, за лечением душевных и телесных недугов наговорами, в общем за всем тем во что я не верил. Старуха денег не брала, но помогала не всем, да и помогали ли ее колдовские заговоры или нет, неизвестно, ни кто из клиентов результатами не делился, помалкивал.

Дверь нам открыла старушка, маленького роста, пухленькая, с круглым лицом, как румяный колобок, в ситцевом платочке в опрятном голубеньком халатике, и фартуке припорошенном мукой.

— Проходите в зал, я тесто затворила, сейчас полотенчиком миску накрою и подойду, — она укатилась на кухню. — Не разувайтесь, у меня не убрано. — Донесся ее голос.

Обычная однокомнатная квартира. Свежий ремонт, на стенах обои, на полу ламинат и дешевый коврик посредине. Комод с посудой, телевизор, диван на который мы и сели, рядом журнальный столик с разложенным карточным пасьянсом. Чисто, аккуратно и ничего мистического.

Через несколько минут бабка вышла из кухни, встала подбоченившись и посмотрела на меня долгим пристальным взглядом.

— Недоброе что-то пришло с вами, тесто осело, сдулось как пузырь. Беда где-то рядом. — Она прошла в комнату вытирая полотенцем руки. Села на стул, напротив. — Кину карты на вольта бубен, ты же бубновый? — Вновь посмотрела она на меня.

Я пожал плечами, откуда мне знать какой я? Никогда на себя не гадал, было один раз такое, что цыганка приставала с подобным предложением на вокзале, но я ее послал подальше. Никогда не верил в подобное, считая что все гадалки аферисты.

— Бубен, — кивнула она, сама отвечая на собственный вопрос.

Быстро и ловко, со сноровкой опытного фокусника перемешала карты, и начала раскладывать тройками, приговаривая при этом:

— Дорога короткая, где-то рядом всё. Кресты по пути, могилы, лес, болото и гниль. Король треф радуется, а шестерка червей зовет. Исход неясен. Несколько финалов. При одном исходе смерть, при другом чужой души спасение и радость, в третьем же казенный дом и болезнь душевная. Выбор за вольтом бубновым, вижу сомнение его и страх, но путь предначертан и отказаться не получится.

Она смешала карты, и подняла глаза.

— Сны жуткие снятся?

— Да, глаза, — кивнул удивленно я. Откуда она знает, мы же еще ничего ей не рассказывали?

— Зовут тебя парень, и зовут настойчиво. Лучше если сам придешь, а не за тобой заявятся, гостей на яву конечно ждать не стоит, но видения доведут тебя до помешательства. Выбора нет. — Она поднялась. — Уходите, тесто от ваших страхов не поднимется, а я пирогов хочу. Все, сеанс закончен. — Она пошла на кухню, но остановилась, обернулась и посмотрела мне в глаза. — Ты вот что, верь только своим чувствам, они не подведут, рассудок в таких делах помеха. Виденья, что тебе во сне приходят, они обычно и путь указывают, который до конца пройти надо, что бы понять, что им надобно. Если жив останешься, то приходи. Любопытно мне, кто же это такой настойчивый тебя домогается, да и помогу я с душевным трепетом справится, душу после ужаса перенесенного лечить положено, и врачи тут не помогут. Они на науку полагаются, а тут дела потусторонние, логике не подвластные. — Ведьма махнула рукой. — Уходите, мне еще тесто реанимировать надо.

Нагнала бабка жути, но я решил, что бред все это. Кто может меня разыскивать через сон? В мистику не верю. Даже во сне люди между собой общаться не умеют. На аферистку вроде не похожа, денег не просила, но кто знает что у нее на уме, может ход такой, а потом прощай квартира, и здравствуй кредит на оплату услуг аферистки.

Неделю жил спокойно, подали с Ликой заявление в ЗАГС, начали к свадьбе готовится, за суетой забылись и ведьма, и жуткий сон.

В этот раз глаза моргнули, и в темноте сверкнула слеза:

— Мне холодно и страшно. Спаси меня. — Бездушный голос иглой ужаса ужалил мне сердце, и я начал щипать себя за руку, что бы проснуться, но не смог. Одеяло, мягкое и воздушное на яву, вновь давило на грудь многотонным прессом, не давая дышать. Я начал биться в панике, пытаясь его с себя сбросить, но оно вцепилось мне в тело, и начало покрываться льдом. Холод, страх, перемешались во мне выступив холодным потом, а голос все звал и звал:

— Приди, тут холодно, темно и страшно. Спаси. Ты же можешь. Мне некого больше просить. Я провожу. Я покажу.

Проснулся я так, словно вынырнул из омута, уже теряя сознание от удушья. Раннее утро. Живые, мокрые от слез выдуманные глаза из рисунка на обоях все еще смотрят на меня из стены, и еще паутина как поволока на этих самых глазах, тонкая, еле заметная. Паника пробежала у меня дрожью по телу: «Я сошел с ума»! — Бросился к стене, но там ничего нет, ни глаз ни паутины ни слез. Провел ладонью по лицу: «Неужели действительно через сон меня кто-то ищет? Может права ведьма? Но как узнать кто? Обратится в полицию? Да меня там на смех поднимут, и в дурку определят.

Надо собраться с силами, и в следующий раз попробовать поговорить с этими глазами. Попытаться выяснить детали. Узнать место, куда идти, и уже потом принимать решение. Лике ничего не сказал, не стал пугать, да и побаивался, что она примет меня за сумасшедшего, и решит не связывать с идиотом судьбу, хотя если говорить честно, то я и сам начал сомневаться в своих умственных способностях.

В следующий раз глаза появились на третий день. Вновь одеяло придавило меня к кровати, холод побежал мурашками по телу. Голос зазвучал безжизненно:

— Я жду. Приди. Спаси.

— Кто ты? — Мой голос дрогнул, но я смог задать вопрос. Это уже для меня был геройский поступок.

— Не знаю, — слеза скатилась из глаз. — Но мне страшно.

— Как тебя найти? Где ты? — Не знаю почему, но вдруг стало легче, и страх немного отступил. Может потому, что я заговорил, и начал выяснять детали, а не биться как раньше в истерике.

— Я не могу рассказать, но могу показать. Иди за мной, — глаза дрогнули, и там где они только что были, открылся освещенный тусклым светом, круглый коридор без полов, потолков, и стен. Освещенная голубоватым светом дыра в черноте, больше похожая на нору червя, ведущая сиянием в сторону темнеющего вдали леса, — иди туда дорога открыта. — Позвал голос и по коридору, вдаль, потянулся белый стелющийся туман, как тропинка зовущая меня в дорогу.

Я попытался скинуть с себя одеяло, но оно не отпускало, все сильнее и сильнее вдавливая меня в кровать, воздуху не хватало, грудь разрывалась удушьем, и я задыхаясь, теряя сознание от ужаса проснулся.

Сел на вложной от пота кровати, жадно хватая воздух, и пытаясь успокоить бешеное сердце. На обоях, на стене, мокрое пятно и уже более толстая паутина, которая все так же мгновенно исчезла, стоило только потереть глаза. Холодный душ привел меня в чувства, чашка кофе окончательно вернула из жуткого сна.

На работе был рассеян думал о случившемся, и едва не намотал руку на вращающуюся в станке заготовку. Лике ни чего не сказал, на вопрос: «Чего такой расстроенный», — ответил, что устал, выполнял сложный заказ. Поговорить бы с родителями, мать с отцом лучшие советчики, но они на вахте, по полгода работают на приисках, и там нет связи.

Невеста сегодня покупала свадебное платье, и мне, как жениху этого видеть было не положено. Она уехала в салон, а я домой. По дороге зашел в бар, выпил грамм триста для храбрости и пошел спать.

Глаза появились, но теперь не безучастно меня рассматривая, а с явным ожиданием, да и голос выдавал волнение того, кому они принадлежали:

— Почему ты не пошел, дорога была открыта. Помоги, мне страшно. Спаси меня. — Слышно было что голос плачет.

— Меня не пускает одеяло, — начал я объясняться с извиняющимся тоном. — Оно вдавливает меня в кровать и не дает дышать.

— Это страх, я знаю. Я то же боюсь, и мне то же тяжело дышать, но я справляюсь. Надо перестать бояться тогда все пройдет, и дыханье успокоится, и сердце перестанет колотится. На это нужно время, привычка любой ужас делает обыденным. Попробуй представить, что тебя зову не я, а мама кушать манную кашу, и давит на тебя не что-то жуткое и неизвестное, а привычное, теплое одеяло. Откинь его в сторону, встань и иди, я покажу дорогу.

Глаза исчезли и вновь появился коридор по которому в сторону леса потянулся туман.

Я взял себя в руки, успокоился, и что бы отвлечься начал вслух читать стихи:

— Трусоват был Ваня бедный,

Раз вечернею порой,

Весь в поту от страха бледный,

Чрез кладбище шел домой…

О чем там дальше говорилось в стихотворении не помнил, в памяти только одно четверостишие, но то, что этот самый Ваня, боялся не кладбища, а собственных страхов знал точно, как и то, что это стихотворение, оно как насмешка над человеческими чувствами мешающими жить и совершать поступки.

Я разозлился, представив себя этим Ваней, и скинул одеяло, оказавшееся вдруг совсем не тяжелым, а обычным. Вскочил с кровати и бросился в дыру.

Туман стелился, бежал поволокой к лесу, и я пошел за ним. Сделал всего несколько шагов, как холод начал закрадываться в душу, щипая изнутри ужасом: «Что я делаю? Дурак! Куда иду?». — Сердце дало сбой, замерло и упало куда-то, забившись испуганной птицей в клетке. «Беги!!! — Заорали тысячи голосов внутри меня. — Это смерть!»

Едва не теряя сознание, я собрался с силами и продолжил путь. Отступать нельзя. Если струшу и вернусь обратно, то этот ужас никогда не закончится, и глаза будут появляться не давая спать, сводя с ума, превращая каждую ночь в ад. Я должен дойти до конца и узнать в чем дело. Один раз пересилить себя и все закончится. Я точно знал, что так и будет, надо только засунуть свой страх куда подальше и идти.

Холодно. Холод везде, пронизывающий, словно он не только снаружи, но и внутри меня. Тело покрылось мурашками, а на стелющемся под ногами тумане начали отпечатываться инеем следы ступней. «Я же голый», — вдруг осознал я. Надо бы одеться перед тем как идти… Тут же стало тепло, и я с удивлением обнаружил на свои ногах туфли, а на теле брюки и куртку, купленные давным давно мамой, изношенные, и давно уже выкинутые на свалку. Как я по вам скучаю, родные мои мама и папа, как мне сейчас вас не хватает.

Я пошел вперед за туманом.

Появилось из пустоты сна солнце, стало жарко. Знакомые места. Этот лес вовсе не лес, а парк на окраине города, мы сюда с Ликой гулять ходили, там вон скамеечка, на ней мы целовались, там беседка, там я просил ее стать женой, и она согласилась, а там детская площадка, где в детстве катался с горок и копался в песочнице. Даже люди есть, призрачные, полупрозрачные, многих из них знаю. Ходят смеются, играют с детьми.

Туман проплыл мимо, перемахнул через дорогу ведущую из города в областной центр. Там дальше кладбище, там хоронили деда. Вон у могилы мама стоит, и вжавшись в плечо отца плачет, а тот лишь желваками скул играет, и молчит. А вон и я сам, кидаю в яму горсть земли, и слышу ее стук о крышку гроба, а дед рядом со мной, живой. Одобрительно кивает, так как он всегда это делал когда был доволен внуком. Заглядывает в собственную могилу и улыбается: «Хороший гроб, красивый, удобный, молодец Влад, порадовал, буду спать спокойно, с комфортом, вас не беспокоить, а сейчас иди, ждут тебя. Будь осторожен, там смерть живет, но ты перебори страх, как я тебя учил, мужчина не может сбежать поддавшись ужасу, или тогда он не мужчина. Мужчина не может пройти мимо, когда кто-то молит о помощи, или тогда он не мужчина. Иди и помоги тому, кто ждет. Я знаю, что ты сможешь, ведь ты мужчина, ведь ты мой внук».

Два землекопа уже зарыли могилу, даже холмик отсыпали, и крест установили. Нет больше деда, и мама с папой растаяли, но остались слова: «Ты же мой внук».

Я пошел дальше через кладбище. Кресты, кресты, кресты, но скоро и они закончились. Впереди болото. Знаю и эти места, за клюквой с отцом сюда ходил. Там дальше по топкой тропинке заброшенная деревня, от домов одни печные трубы остались, даже названия нет, ушло вместе с жителями. И только одинокий сарай с обвалившейся крышей. Черные доски с желтыми нитками плесени, проросшие грибами, да запертые на ржавый замок ворота. Кто-то их в последний раз закрыл и уже больше не вернулся. Стоит этот сарай посреди тлена, как памятник человеческой неблагодарной памяти. Неприятное место.

С детства боюсь болот, но надо идти.

Я сделал шаг по зыбкой тропе, и тут же провалился в ледяную жижу, хлынувшую мне в рот и нос, мгновенно залепившую глаза. Заколотил в панике руками в попытке выбраться, заорал и проснулся.

За окном раннее утро. Проснувшееся солнце бьет лучиком и слепит глаза. На улице обычная жизнь просыпающегося города. Шум машин, ругань вечно недовольного судьбой дворника, метущего тротуар и матерящего мешающих редких прохожих. На стене нет мокрых пятен, нет паутины, одеяло валяется на полу и прохлада покалывает тело сквозняком из открытой форточки. А может все это один длинный, жуткий сон? Может не было никакой ведьмы с гадальными картами, и мы с Ликой еще не подавали никакого заявления, и не знакомился я с родителями невесты, и все еще впереди? Сейчас поднимусь выпью черный кофе, приму душ и пойду на работу, а вечером куплю торт и шампанское, и отправлюсь в гости к будущей жене, как мы и договаривались.

Конечно сон, не бывает никаких чудес, все это волнения последних дней сказываются. Женюсь скоро, вот и переживаю, да еще и знакомство с родителями сегодня, побаиваюсь немного, вдруг не понравлюсь предкам.

Сейчас загляну в кошелек, и там не окажется никакой квитанции об оплате услуг ЗАГСА, не может ее там быть, ведь мы еще не подавали заявления.

Квитанция была на месте, и меня пробил холодный пот: «Это все правда»! — Сон, глаза, болото, и кому-то нужна моя помощь! Это там, в жутком сарае, или я еще не дошел? Бросился бы туда и немедленно выяснил, но надо на работу, потом к Лике, мы договаривались встретится и зайти в ресторан обсудить свадебное меню. Вечером можно было бы и в заброшенную деревню сбегать, сбить замок и посмотреть, что там в сарае, но будет уже темно, и сон не зря предупредил об опасности, болото там действительно топкое и потемну бродить не стоит.

Завтра? Но завтра то же куча дел, тогда на выходных. Обязательно схожу к сараю на выходных и все выясню.

Несколько дней глаза мне не снились. Я проваливался в черноту отсутствующих ночных грез, где ничего не было кроме покоя. Высыпался как младенец, шел на работу, потом встречался с невестой, ходили в кино, кафе, мечтали как будем жить, сколько будет у нас детей, но я не мог отделаться от предчувствия, что до всего этого надо еще дожить.

Завтра суббота, выходной, и все решиться, если тот сарай конечно конец дороги, и не надо еще куда-то дальше идти. Страшно даже подумать, куда могут завести глаза. Может вообще это приманка ведущая куда-то в ловушку, ведь я даже не знаю кому они принадлежат, мужчине или женщине, во сне тембра голоса не разобрать. А может это вообще бред, и нет никого того, кому нужна помощь. Мало ли что приснится? Испугался первый раз и сон стал навязчивой идеей. Я поддался ей, да еще и эта ведьма-гадалка с картами, припугнула, мистики нагнала, слухов добавляющих загадочности добавила привлекая клиентов. Вот не верю я что она бесплатно ворожит. Не верю и все!

Скоро все решиться. С самого утра пойду и посмотрю что там и как. Если в том сарае ничего нет, то к психиатру, в поликлинику, лечится от видений. Ведь не сумасшедший же я в конце концов!

Спать лег в полной решимости утром во всем разобраться, и ни сколько не удивился, что вновь увидел глаза. Привычными они уже стали что ли, больше не пугали, даже стало, любопытно что скажут в этот раз? Но когда зазвучал голос, мне стало стыдно от собственного любопытства. Голос плакал. Я понял это сразу, даже не смотря на то, что в нем не было привычных для восприятия интонаций, а когда в тьму закапали искорки слез, я едва не бросился утешать.

— Почему ты не пошел дальше? Струсил? Я умираю. Пожалуйста идем за мной, помоги! Сил терпеть больше нет. Я не выдержу больше пыток!

Столько боли я услышал в этих нескольких словах, что сердце сжалось. Не знаю, кто там стоит за этим призрачным, бестелесным, рыдающим взглядом, пусть даже взрослый мужчина, но ведь просит помощи и плачет не он, а его раненая душа, а если это к тому же женщина, а уж тем более ребенок, то я готов сквозь смерть пройти, лишь бы выручить.

— Я провалился в болото, — попытался оправдаться я. — Едва не захлебнулся и не утонул.

— Ты в собственный страх провалился, нельзя утонуть в том чего нет. Признайся что струсили? — Всхлипнул голос.

— Немножко, — кивнул я в ответ. — С детства боюсь болт, однажды с отцом собирали клюкву. Он показал мне на ряску неподалеку, и сказал, что туда ходить нельзя, что там трясина, и один мальчик утонул, и его там в вонючей жиже съели пиявки. Я так испугался, что с тех пор на болота стараюсь не ходить. Память детства она самая сильная, а страх детства еще сильнее, он преследует всю жизнь.

— Зря он тебя напугал, — вздохнул голос. — А я вот не помню ни маму ни отца, может там на яву все по другому, но здесь, во сне у меня нет прошлого, я только знаю, что мне больно, страшно и я умираю, — грустно произнес голос. — Я часто зову, и даже несколько раз мне шли на помощь, но не дошли. Что-то остановило тех немногих, кто услышал. Может страх, а может смерть, мне неизвестно.

— Значит я не первый? — Я скинул одеяло и поднялся.

— Нет, были еще, но я не знаю что с ними случилось, я только во сне вижу, а что происходит на яву не помню. Память отказывается запоминать, видимо не хочет разочаровывать, давая ложные мечты. — Голос замолчал, а в глазах появилась такая надежда, что отказать я бы ни смог ни при каких обстоятельствах — Но ты же не бросишь меня, ты поможешь?

— Да, — решительно заявил я. — Веди.

Вновь та же тропа через парк, через кладбище, через кресты, только вот деревья стали другими. Облетела с них листва, оставив голые скелеты веток и протянулась между ними толстая паутина, блестящая, липкая, отливающая металлическим блеском в свете огромной, в полнеба луны. Под ногами хрустела пожухлая трава, хохотала выпь, пытаясь меня напугать, эхо следовало следом, создавая впечатление идущего сзади человека, вот-вот готового схватить меня и остановить. Я знал, что это только мой страх преследует меня, и все это сон, жуткий сон, пытающийся предупредить, не пустить туда, где возможно ждет смерть. Но я не испугаюсь и пойду до конца, потому что помню слова деда: «Мужчина не может сбежать поддавшись ужасу, или тогда он не мужчина. Мужчина не может пройти мимо, когда кто-то молит о помощи, или тогда он не мужчина. Иди и помоги тому, кто ждет. Я знаю, что ты мужчина, ведь ты мой внук».

Болото встало передо мной, как непреодолимое препятствие. Вон оно, то место где я в прошлый раз провалился в жижу. Страшно до дрожи в коленках, да еще и изменилась топь, забулькала пузырями зеленоватого газа, заплавали в ней пиявки, а по краям выползли слизняки, греться под луной. Сложно преодолеть себя, сложно не плюнуть, сослаться на страх и не сбежать, но там ждут помощи.

— Я мужчина, — буркнул я себе поднос. — Слышишь ты, болото! Я мужчина и я не боюсь тебя! — Крикнул уже громко и пошел. Один шаг, второй, и под ногами жидкое месиво превращается в твердую почву. Я иду к своей цели, я победил страх живущий во мне с детства, я смог.

Сарай среди руин и печных труб. Ворота заперты на ржавый замок, но рядом кувалда прислоненная к гнилой стене.

Я схватил ее, замахнулся, но не ударил, а ласково погладил металлом о металл. Инструмент завяз в воздухе и не нанес удар нужной силы. Я вновь занес над головой огромный молоток и вновь неудача. Кто-то, или что-то не пускало меня к цели. Злость вскипела внутри и выплеснулась сокрушительной силы ударом без замаха, за-то от души, но не проклятый замок слетел с петель, а рухнули сами ворота, с грохотом завалились внутрь помещения.

Из кромешной мглы, на меня смотрели и светились надеждой глаза:

— Ты дошел, теперь знаешь дорогу. Спаси, я больше не в силах терпеть этот ужас. Я умираю.

Из сна я вывалился потным, дрожащим, но без страха, с единственным желанием немедленно бросится на болото, к тому, кто ждет в гнилом сарае помощи, кто умирает.

Еще темно, но скоро рассвет. Не помню как одевался, не помню как выбегал из дома, возможно даже не закрыл дверь, но разве это важно сейчас? Недавно прошел дождь и лужи сверкали под ногами отражениями фонарей. Общественный транспорт еще не ходит, машины у меня нет, но не что не сможет теперь остановить того у кого есть цель. Я бежал по лужам в сторону парка, не замечая, что промочил ноги, не замечая сбитого дыхания.

Проскочил парк и кладбище, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Вот и она, тропа через болото. Тут надо быть осторожнее, это только во сне трясина превращается в твердь, а в реальной жизни чавкнет жижей и сожрет торопыгу, еще и булькнет от удовольствия на последок.

Подобрал длинную палку, даже искать долго не пришлось, рядом с болтом бурелом и много сухостоя, не любят люди эти места, приходят только за ягодой и то не часто. Надо быть осторожным, утонув сам, не спасу и незнакомца, или незнакомку, ведь я до сих пор не знаю кто просит меня о спасении.

Перепрыгнул через опасное место. Спасибо сну, предупредил, ведь именно тут я провалился и едва не утонул. Пошел дальше аккуратно, прощупывая палкой зыбкую почву под ногами. Дошел когда уже солнце во всю светило, грея мне вспотевшую спину.

Вот он сарай! Вот ворота и замок! Хлопнул себя по лбу. Поспешил, не подумал. Чем сбивать-то буду? Инструмента никакого нет. Не взял. Вновь вспомнил сон. Я и там сбить замок не смог. Спасибо за подсказку. Разбежался, навалился плечом по гнилой створке, и влетел внутрь вместе с ней, не удержавшись упал, но быстро поднялся.

Дошел! Смог! Но кто же ждет помощи? Сквозь обвалившуюся крышу проникают пыльные лучи. Видно все прекрасно, но никого нет. Я один. Неужели этот сон просто фантазия, и не нужен я тут никому.

— Эй! — Крикнул я. Закаркали неподалеку вороны, и больше ничего. Тишина. Мертвая, болотная, только лягушки квакают, и то осторожно, словно бояться кого-то. Я разозлился. — Да есть тут кто, или нет? Я пришел.

Вновь тишина. Выругался, обозвав себя дураком, развернулся, готовый уйти, и тут услышал еле слышный всхлип. Где-то рядом, но где?

— Где ты? Отзовись, — еще раз позвал я.

Из под земли раздался сдавленный плач, словно кто-то пытался разрыдаться, но сдерживал себя. Я стоял на рухнувших воротах, а звук шел из-под них. Откинул в сторону створки, под ними сбитые в щит доски, прикрывающие лаз. Отбросил и их в сторону, прыгнул в черную яму, не думая о том что ждет внизу. Плевать, ведь я у цели.

Солнечный луч осветил небольшую часть подвала, и я увидел глаза. Большие, голубые, наполненные ужасом и слезами глаза из сна. А когда зрение привыкло к полумраку, то и ребенка, девочку со спутанными грязными когда-то светлыми волосами, не больше семи лет, в рваном, белом платьице, заляпанном глиной, босую, с чумазым лицом на котором белели тропинки пролитых слез. На опухшей ноге ржавый обруч, повредивший кожу до мяса, и цепь закрепленная скобой к стене.

Тварь, которая это сделала недостойна жить.

Я бросился к ребенку.

— Все маленькая! Все закончилось! Все будет хорошо. — Я упал перед ней на колени, а она обхватила мне шею худенькими ручками и зарыдала.

— Ты не уйдешь дяденька? Ты не оставишь меня тут? Ты отведешь меня домой, к маме?

— Да маленькая, я все сделаю, сейчас подумаю, как снять цепь и мы пойдем к маме. Ты только не плач. Все уже закончилось. — Рвал я из стены цепь, не замечая, что срываю с ладоней кожу, но та не поддавалась. Сволочь, прибившая ее постаралась на совесть.

— Ты не сможешь. Не успеешь. Он скоро придет и убьет нас, — внезапно она перестала лить слезы, всхлипнула и успокоилась с какой-то обреченностью. — Он хвастался, что уже многих убил.

— Кто он? — Я не оставлял попыток справиться с оковами и освободить ребенка.

— Черный дяденька. Он очень злой и сильный. Он приходит каждый день, садится на табурет и заставляет танцевать. Если я хорошо танцую, то дает мне хлеб и воду, если плохо, то бьет.

— Тварь, — вырвалось у меня.

— Может и так, но я другого мнения о себе, — раздался у меня за спиной мужской голос. — Я воспитываю эту девочку и делаю из нее танцовщицу. Черная тень скользнула вниз, и на меня бросилось чудовище, ударом кулака свалив на пол. Удар был такой силы, что я потерял сознание, а когда пришел в себя, у меня на шее и зажав между ножек руки, уже стоял табурет, а сверху смотрело гладко выбритое лицо мужчины с черными глазами, черноволосого, с тонкими губами оскалившимися в победной улыбке.

— Мог бы жить, — хмыкнул скривившись в ехидной усмешке незнакомец. — Не надо было сюда лезть, поэтому извини, но я тебя убью.

— Меня будут искать. — Я пытался тянуть время панически соображая что делать, и понимая, что это конец.

— Рядом болото, и оно хорошо скрывает следы. — Улыбнулся он. — Но ты прав, будут искать тебя, а найдут мою танцовщицу. Жаль, но придется избавиться и он нее.

— Тварь. — Я плюнул ему в лицо.

— Я тварь, а ты покойник. — Рассмеялся он, и достал нож.

Я изогнулся дугой, пытаясь освободиться от сковывающего движения табурета, напряг зажатые между ножек руки, надавив локтями так, что хрустнуло в спине. Одна из опор не выдержала и подломилась. Табурет рухнул, мужчина вскрикнул от неожиданности и завалился на бок, а я, перекатившись на живот, схватил обломок ножки и с размаха, вложив в удар всю ненависть вогнал в горло твари обломок.

Раздался хлюпающий звук разрываемой плоти, и липкая кровь брызнула в лицо. Черный человек задергался, извиваясь, захрипел, схватился руками за торчащую из горла ножку и засучил ногами. Меня вырвало прямо на него. Я отполз в сторону, встал на колени, и вновь не сдержался и выплеснул содержимое желудка на земляной пол. Не помню сколько так стоял, время остановилось, в висках било так, что голова готова была взорваться.

— Ты убил его? — Вернул меня к реальности детский испуганный голос.

— Надеюсь, — я отбросил в сторону валяющийся рядом с трупом нож, и подполз на коленках к девочке. — Не бойся, он не причинит тебе больше вреда, сейчас я придумаю как избавиться от цепи, и мы пойдем к маме.

— У черного человека в кармане ключ. Он иногда, когда хотел, что бы я покрутилась, открывал замок на обруче, который на моей ноге. — Она всхлипнула.

— Сейчас, сейчас, — я бросился к трупу, и начал копаться в карманах в поисках ключа. — Сейчас маленькая мы пойдем к маме. Потерпи немного. — Я нашел его и открыл замок на обруче. — Идем моя хорошая. Уже скоро. Немного осталось. — Я говорил и говорил, не на секунду не замолкая, выплескивая из себя все скопившееся напряжение, и не давая заплакать ребенку. — Идем, я поднял ее на руки и прижал к себе, а она вжалась в плечо спрятав глаза в измазанной кровью рубахе. Да в ней весу как в кузнечике! Бедная ты моя.

Мы шли в город, через болото, через кладбище, через парк. Я весь в крови, рвоте и глине, прижимал к груди вздрагивающий, плачущий комочек, переживший такой ужас, который и взрослый человек не переживет. Два месяца в яме, два месяца крика помощи во сне и на яву. Спасибо тому чуду, что позволило мне услышать этот голос, и увидеть глаза.

Она обнимала меня за шею и тихо плакала.

Солнце освещало нам дорогу, и я знал куда идти, девочка помнила адрес мамы.

— Все будет хорошо, погладил я ее спутанные волосики, а она вдруг подняла голову, улыбнулась и поцеловала меня в грязную щеку.

— Спасибо дяденька.