Глуби и Чешуя.

Даниил сидел на берегу озера, задумчиво перелистывая мшистые камушки в ладони. Был невообразимо жаркий июльский вечер, солнце оставляло на воде протяжённые золотые дорожки, а воздух был пропитан ароматом нагретой травы и прелых листьев. В такие вечера озеро казалось живым: оно дышало, шептало, перекатывалось, как будто внутри пряталась бессчётная стая рыб.

Даниил приезжал к бабушке каждое лето — крошечная деревня, тишина, старый добротный дом с резными ставнями, откуда пахло печёным хлебом и засушенными травами. Отец обещал приехать на выходные, но задержался в городе, а мать и вовсе не хотела возвращаться, слишком много воспоминаний связывало её с этим местом. Поэтому здесь Даниил был почти всегда один — если не считать бабушки, что целыми днями возилась в огороде.

Озеро манило его с самого детства. Каждый раз, глядя в тёмную бездну воды, он чувствовал странное покалывание где-то в груди, словно кто-то звал его на самый центр зеркального круга, туда, где вода становилась особенно чёрной и непроницаемой. В этот вечер тишина вокруг была особенно ощущаемой — даже птицы молчали.

Даниил снял рубашку, медленно зашёл в воду. Кожа обожглась сперва прохладой, но потом привычно привыкла к ласкающему прикосновению. Он плыл медленно, смывая с плеч липкую жару дня. Каждый раз, ныряя, он подолгу задерживал дыхание, словно хотел доказать самому себе — или чему-то ещё — что сможет плыть глубже и дальше, чем вчера.

Сегодня ему не хватало дыхания, но он продолжал, упрямо считая в голове секунды. Один раз, второй. Вдруг под ногами исчезло дно — он заметил слишком поздно, что отплыл слишком далеко. На мгновение им овладела паника, но привычка оказалась сильнее. Даниил нырнул с головой, пытаясь разглядеть, где снова появится твёрдая опора. Вода мгновенно окутала его со всех сторон, глаза резало, а перед лицом медленно двигались ускользающие пузырьки воздуха.

Он рванулся к поверхности, судорожно размахивая руками, но вода стала вязкой и тяжёлой, словно тянула его за ноги на самое дно. Хриплый крик растворился в пузырях — ему показалось, что тёмная, прохладная рука осторожно накрыла его лодыжку, мягко, почти заботливо, но удерживая крепко. Он закрыл глаза, запахнул в груди оставшийся воздух. Бессилие охватило всё тело. Сознание медленно поплыло вместе с волнами.

Поначалу была лишь тишина. Долгая, вязкая, лишённая страха. Потом пришёл странный звон — серебристый шум, растворяющий плоть. Сквозь закрытые веки он увидел солнечные блики, исходящие из глубины. Словно его окружила целая радуга света, мягко переливающаяся сквозь толщу воды.

Ему стало легко. Руки и ноги словно растворились, потеряли свою привычную форму. Сердце билось с каждой новой волной всё медленнее и медленнее, пока не слилось с мерным биением озёрного дна. Вместо страха пришло чувство умиротворения, как будто где-то в темноте его ждали — тёплые, заботливые тени. Даниил почувствовал чьи-то пальцы в своих волосах, тонкие, водяные, ласково скользящие по голове.

Когда он открыл глаза вновь, вода больше не давила ему на грудь. Он будто бы и не дышал вовсе, но не испытывал ни малейшей боли или нехватки воздуха. Его пальцы стали длиннее, между ними медленно выросли перепонки. Тело утратило привычную тяжесть — теперь он был легко-струящейся волной, неотличимой от воды вокруг. Его ноги срослись, покрылись чешуёй — тонкой, серебристой, сверкающей в лунном свете почти прозрачной оболочкой.

Память о тревогах, о доме, о мире на поверхности — казалась теперь чем-то расплывчатым, неважным. Его новая сущность была проста: вода, холод, глубина — и вечное, безмолвное движение на границе света и тени. Где-то далеко в темноте он услышал зов, рывком вдруг поняв, что не одинок здесь — кто-то другой плавал рядом, такие же, как он, бывшие людьми, теперь ставшими частью этой необычайной, загадочной стихии.

Его звали Даниил — и теперь он принадлежал озеру.