Глубинный мир: Эпоха первая. Книга четвертая

ГЛАВА 1: ПРИЗЕМЛЕНИЕ В ВЕЧНОЙ НОЧИ

Тишина после погружения была иного рода. Не гнетущая тишина похорон, не напряженная пауза перед боем. Это была тишина прибытия. Глубокая, насыщенная, как сама вода, сжимавшая стальной корпус «Прометея» с титанической, неумолимой силой. Тишина, в которой слышалось каждое биение перегруженного сердца корабля — гул «Феникса», теперь звучавший глухо, с хрипотцой, словно гигант задыхался под невидимой тяжестью.

Альма Райес стояла у иллюминатора в опустевшем медпункте. За толстым, многослойным стеклом царила Вечная Ночь. Не та романтическая темнота звездного неба, которую она помнила по книгам, а абсолютная, всепоглощающая чернота. Свет «Прометея», пробивающийся сквозь ил, выхватывал лишь жалкие фрагменты нового ландшафта: причудливые, гротескные минеральные наросты на дне, похожие на окаменевшие грибы или кости исполинских зверей; редкие, слепые тени, мелькавшие на границе видимости и тут же растворяющиеся; медленно оседающую взвесь, кружащуюся в лучах прожекторов, как пепел в погребальном костре. Где-то там, в этой чернильной пустоте, остался Фринн. И Земля. Оба — навсегда потерянные миры.

Она прижала ладонь к холодному стеклу. Казалось, сама бездна давила на него снаружи, пытаясь проникнуть внутрь. Корпус ответил ей. Тихий, протяжный стон прошел по металлическим ребрам корабля, словно живое существо, пробуждающееся в незнакомой и враждебной среде. Скрип. Негромкий, но отчетливый, как скрежет зубов во сне гиганта. Потом еще один, ближе. Альма инстинктивно отшатнулась. Этот звук был воплощением кошмара инженера — предвестником катастрофы, спрессованной в один жуткий момент.

Скрип повторился, на этот раз громче, сопровождаемый резким, шипящим звуком из вентиляционной решетки над головой. Не воздух — что-то более плотное, ядовитое. Запах озона и… морской воды. Легкий, едва уловимый, но неотвратимый. Сердце Альмы сжалось. Разгерметизация. Не катастрофическая, не та, что рвет сталь и втягивает людей в водяной ад, а коварная, мелкая. Капелька. Еще одна. Как кровь из незажившей раны.

Тревога зажглась на потолке — не пронзительный вой боевой тревоги, а мерный, настойчивый пульс аварийного оповещения. Голос капитана Ванн, обычно стальной и не допускающий возражений, прозвучал по общему каналу с непривычной, сдерживаемой резкостью. В нем не было страха. Была концентрация. Холодная, как вода за бортом.

— Всем секторам. Глубина 9850 метров. Статус «Приземление завершено». Повторяю, посадка завершена. Состояние корпуса… напряженное. Зафиксированы множественные точки микроразгерметизации в секторах Бета, Гамма и Дельта. Инженерные команды — немедленно к местам утечек по схеме на сетевых терминалах. Приоритет — герметизация и стабилизация каркаса. Остальные — оставаться на местах, готовность к экстренной эвакуации из указанных секторов. Объявляю чрезвычайное положение. Режим жесткой экономии ресурсов вступает в силу немедленно: свет, вода, воздух — строго по минимальным квотам. Все нежизненно важные системы — отключить. Это не просьба. Это приказ. Выживание зависит от дисциплины. Ванн, конец связи.

Тишина после ее слов была еще тяжелее. Прежняя тишина прибытия сменилась тишиной осознания. Они не просто пришли. Они сели на дно самого глубокого из возможных ущелий. И дно это не было гостеприимным. Оно сжимало их, пыталось проникнуть внутрь, как вода всегда стремится заполнить пустоту. Скрип корпуса стал постоянным звуковым фоном их нового существования — назойливым напоминанием о хрупкости их стального кокона.

Альма вышла в коридор. Освещение было приглушено до минимума, создавая длинные, зловещие тени. Воздух казался гуще, тяжелее, пахнул страхом, потом и металлом. Люди стояли у дверей своих отсеков, бледные, с широко открытыми глазами. Шепотки, как крысиный бег, пробегали по коридорам: «Слышал? Дельта опять течет…», «Скрипит, как старый корабль-призрак…», «Давление… оно же должно раздавить нас…». Паника висела в воздухе, невидимая, но осязаемая, как и запах моря.

Она направилась в биосектор. Ее царство. Ее надежда. Дорога вела через поврежденный сектор Гамма. Инженеры в аварийных скафандрах, похожие на неуклюжих глубоководных жуков, копошились у развороченной переборки. Сварка шипела, высекая ослепительные искры, которые на мгновение выхватывали из полумрака их напряженные лица и зияющую, влажную рану в стальном теле «Прометея». Вода сочилась тонкой струйкой, ее тут же откачивали, но она находила новые щели. Борьба казалась сизифовой.

Биосектор встретил ее запахом… увядания. Искусственное солнце горело вполсилы, отбрасывая бледные, болезненные тени на ряды гидропонных установок. Листья картофеля, обычно упругие и зеленые, висели поникшие, теряя цвет, покрываясь странными, желтоватыми пятнами. Побеги пшеницы выглядели хрупкими, почти прозрачными. Даже неприхотливые водоросли в аквакультурных бассейнах казались вялыми, их движение замедленным. Растения, выведенные для жизни под искусственным светом в контролируемой среде космоса или глубины, испытывали шок. Шок от нового места, от чудовищного давления, передававшегося через корпус и воду в питательных растворах, от скудного света и, возможно, от чего-то еще, незримого, что несла в себе вода «Тихого Омута».

Альма подошла к ближайшей установке, коснулась дрожащего листка. Он был холодным и безжизненным под пальцами. Ее собственная усталость, горе, казались ничтожными перед лицом этого молчаливого страха ее зеленых детей. Они были пульсом жизни «Прометея». Их гибель означала медленное удушье, голодную смерть в стальной гробнице. Она закрыла глаза, чувствуя, как тяжесть бездны давит не только на корпус, но и на ее душу.

Где-то высоко, в цитадели Центра Командования, Джеф Коррен, его лицо отражалось в мерцании десятков мониторов, запускал первые щупальца их нового восприятия. Внешние сенсоры «Прометея», спрятанные в бронированных куполах по корпусу, оживали один за другим. Как слепой, ощупывающий лицо незнакомца, они посылали в окружающую тьму лучи сонара, пучки лидара, нити чувствительных микрофонов. Данные стекались на экраны Джефа — не картина, а хаос точек, линий, теней и звуков. Огромные, нечитаемые стены каньона. Странные, движущиеся тепловые пятна на дне. Пузыри от «Черного курильщика», видимого как далекий, зловещий маяк термальной активности. И шум. Не тишина, а гулкий, многоголосый шум самой бездны: скрежет камней где-то вдали, щелчки неизвестных существ, монотонный гул течений, и… что-то еще. Что-то неструктурированное, фоновое, похожее на далекий, невнятный шепот, наводящий на мысль не о пустоте, а о бесконечной, чужой наполненности.

Джеф стиснул зубы, отгоняя призрак Фринна, который бы сейчас с азартом расшифровывал эти первые сигналы нового мира. Теперь это был только он. И холодные данные на экране. Данные, которые говорили лишь одно: они сели не в тихую гавань. Они приземлились в сердце неизвестности, под взглядом невидимых глаз, под гнетом непостижимой силы. И их стальной дом стонал под этим гнетом, пытаясь удержать хрупкую жизнь внутри от вторжения вечной, враждебной ночи.

Бездна не была пустой. Она была… внимательной. И первое знакомство только начиналось. Со скрипом стальных ребер и запахом страха в воздухе.