Глубоко в бетоне

Вечер пятницы. Долгий рабочий день позади, и всё, чего хотелось, это упасть на диван, включить старый добрый сериал и забыть о суете. Я прошел в коридор, чтобы заглянуть в ванную, и по привычке протянул руку к стене, где обычно располагались выключатели. Там всегда были два: один для ванной, другой для туалета, два отдельных, привычных глазу белых квадрата. Но пальцы, привычно скользнувшие по холодному пластику, наткнулись на что-то лишнее. Слева от этой привычной пары, где всегда была просто гладкая стена, теперь красовался третий выключатель. Он был одиночным, стоял особняком, не в одном блоке с другими, и при этом совершенно таким же, как и остальные два, с той же выцветшей поверхностью и легкими потертостями, словно он всегда был здесь. По спине пробежал холодок. Я ведь живу здесь уже десять лет. Знаю каждый сантиметр этой стены. Откуда... он взялся?

Я сделал шаг назад, потом ещё один, словно стараясь увеличить дистанцию между собой и этой абсурдной реальностью на стене. Сердце забилось быстрее, хотя я не мог понять, почему такая мелочь вызывает такой приступ паники. Я ведь взрослый человек, рациональный. Должно быть какое-то объяснение. Ремонт? Но кто? И когда? Никаких строительных работ не было. Я жил один, и никто, абсолютно никто, не мог войти в мою квартиру без моего ведома.

Я медленно подошел обратно, вытянул дрожащую руку и коснулся нового переключателя. Холодный пластик. Абсолютно настоящий. Никакой голограммы, никакого оптического обмана. Я прищурился, пытаясь найти следы недавнего монтажа, крошечные царапины вокруг, но всё было идеально, будто он всегда был здесь, сросшийся со стеной, как и его старые собратья.

Ощущение сюрреализма нарастало. Как если бы кто-то незаметно подменил часть моего дома, изменил его, пока я был на работе. Но зачем? И что он включает?

Осматривая эту странную находку, я инстинктивно поднял взгляд к потолку. Старый плафон в коридоре, с одной перегоревшей лампочкой, висел на своем месте. Я потрогал его – он был настоящим, твердым, пыльным, как и всегда. Ничего необычного. Мне казалось, что у меня двоится в глазах от усталости и нервов, но я отчетливо вглядывался в это непонятное, пытаясь ухватиться хоть за какую-то логику, хоть за одно объяснение, но его не было.

Приняв решение, которое казалось одновременно и глупым, и неизбежным, я вновь протянул руку к стене. Сначала щелкнул привычный выключатель туалета. Ничего не произошло. Затем — выключатель ванной. Свет загорелся, как и положено, тускло осветив небольшой санузел. Затаив дыхание, я коснулся нового, одиночного. Щелк!

В ту же секунду я услышал. Не свет, исходящий откуда-то сверху, а нечто иное. Будто… в самой стене, между туалетом и ванной. Глухой, приглушенный, но абсолютно отчетливый щелчок, за которым последовало едва слышное, сухое жужжание, как от старой, загорающейся лампочки. Звук был настолько же реальным, насколько и невозможным, вибрируя в самой моей руке, которую я ещё не успел убрать от переключателя. Это было абсурдно! Там, в этой стене, не было никакого пространства. Никакой комнаты, только бетон между двумя санузлами. Там не может быть места, где могла бы загореться лампочка. Но звук был. Словно глубоко внутри бетона, в месте, которое не должно существовать, включился какой-то скрытый свет.

Не понимая, что именно происходит, и чувствуя, как абсурдность ситуации давит на виски, я машинально потянулся к телефону. Пальцы сами набрали номер знакомой, с которой мы давно не виделись. В голове мелькнула мысль о том, что её присутствие, её голос — что угодно, лишь бы нарушить эту гнетущую тишину и мнимое одиночество в собственном доме. Между нами когда-то что-то было, нежные, не до конца раскрывшиеся чувства, и сейчас мне отчаянно хотелось хотя бы какого-то подобия нормальности, якоря в этом наступающем безумии.

Девушка, Лена, пришла где-то через час. Звонок посреди вечера, мой сбивчивый и явно встревоженный голос, должно быть, заинтриговали её. Когда дверь распахнулась, её глаза, обычно такие живые и озорные, внимательно оглядели меня, пытаясь понять причину такой срочности. Привычные, утешающие объятия, в которых я на мгновение попытался забыть о странности в коридоре, принесли лишь мимолётное облегчение. Едва отстранившись, я, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, выпалил ей о своей «находке», о выключателе, которого не должно быть.

К моему удивлению, она ничуть не удивилась. Не было ни шока, ни испуга, лишь легкий изгиб брови и то, что я мог бы назвать искренним любопытством, но с оттенком снисходительности, как к ребенку, нашедшему «волшебный» камень. Я повёл её в коридор, где бетонная стена продолжала хранить свою зловещую тайну. Указав дрожащим пальцем на аномалию — иначе я и не мог это назвать, — я наблюдал за её реакцией.

Она неспешно подошла, оглядела третий выключатель, провела по нему кончиками пальцев. Её взгляд скользнул по привычным двум, затем вернулся к новичку. Выражение её лица оставалось спокойным, почти равнодушным.

— Выключатель как выключатель, а что в этом такого? — с легкой насмешкой, привычной для неё, поинтересовалась она, глядя на меня.

Её слова словно окатили меня ледяной водой, пробудив волну негодования и отчаяния. Неужели она не видит? Неужели я один схожу с ума?

— Да в том-то и дело, что это неправильно! — прошипел я, чувствуя, как голос срывается на раздраженный шепот. — Это бред какой-то, сколько живу тут, десять лет! А такое вижу впервые. Словно я не замечал того, что в доме был ещё один выключатель. Это просто невозможно!

Она пожала плечами, и в её глазах вновь мелькнула та самая издевка.

— Может, ты установил ещё один и не замечал этого? — предположила она, и это прозвучало как укол.

— Ну я что, на дурака похож?! — мой голос уже почти сорвался на крик. Я еле сдерживался. — К тому же, взгляни сама!

Я резко ткнул указательным пальцем в пластиковую поверхность лишнего выключателя. Щелчок, сухой и отчётливый, эхом отозвался в тишине коридора. И, как ожидалось, где-то глубоко внутри бетона, между стенами ванной и туалета, раздался тот самый приглушенный, едва слышный звук, похожий на старую лампочку, медленно загорающуюся в кромешной тьме. Звук был настолько же реальным, насколько и невероятным, вибрирующим в самой стене, в моей руке, которую я не убрал от переключателя.

— Вот видишь! — выдохнул я, почти задыхаясь от возбуждения и страха. — Это же какой-то сумасброд! Бред!

Лена больше не улыбалась. Её лицо, до этого такое безмятежное, побледнело. Её глаза расширились, и я увидел в них проблеск настоящего, неподдельного ужаса, который наконец-то отразил мой собственный. Её брови нахмурились, а губы слегка дрогнули.

— Это и правда странно… — ответила она, и на этот раз в её голосе не было иронии, лишь растущее беспокойство. Казалось, она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке, словно странный выключатель не просто появился на стене, но и внезапно распахнул дверь в какую-то иную, пугающую реальность.

Чтобы хоть как-то заглушить нарастающую тревогу, мы, не сговариваясь, переместились на кухню. Там, среди привычных предметов – шуршащего холодильника и запаха вчерашнего кофе – казалось, можно было хоть ненадолго отгородиться от абсурда, застывшего в коридоре. Мы открыли по банке холодного пива, и первый глоток, горьковатый и освежающий, на мгновение ослабил хватку паники. Мы говорили обо всем на свете: о старых друзьях, о планах на отпуск, о забавных случаях из прошлого, силясь создать иллюзию обычного пятничного вечера. Одна банка сменяла другую, смех становился громче, пытаясь перекричать едва слышный зуд под кожей, пока хмель не ослабит бдительность и не подтолкнет нас до того самого момента.

Хмельное забытье на кухне, пьянящий разговор, желание оттолкнуть наваждение в коридоре – всё это внезапно и плавно перетекло в жаркое объятие моей спальни. В какой-то момент, между глотками пива и смехом, мы оказались там, и комната окуталась полумраком, лишь уличные огни просачивались сквозь шторы, отбрасывая призрачные тени. Слова перестали быть нужны. Наши губы встретились, и в каждом поцелуе, в каждом прикосновении, казалось, мы пытались растворить тот липкий, необъяснимый страх, что завладел нами несколькими часами ранее. Тепло её тела, её дыхание, смешанное с ароматом её духов и легким запахом хмеля, кружило голову. Мы обнимались, страстно, словно пытаясь слиться воедино, отчаянно цепляясь за этот момент близости, который обещал забвение.

В самый разгар этих чувств, когда воздух вокруг нас стал почти осязаемо горячим, Лена с легкой улыбкой приподнялась, опершись на локоть, и, заглянув мне в глаза, прошептала:

— Хочу сходить в душ, — её голос был хриплым, обволакивающим. Она наклонилась, страстно чмокнула меня в губы, задерживаясь на мгновение, и добавила: — А ты не скучай.

Легкой, почти невесомой походкой она покинула комнату, оставляя за собой шлейф тепла и предвкушения. Едва хлопнула дверь в ванную, как я услышал знакомый шум льющейся воды – Лена принимала душ. Я даже мог поклясться, что сквозь гул воды до меня доносилось её негромкое напевание, какая-то незамысловатая мелодия, добавляющая уют и привычность в этот необычный вечер.

Алкоголь, до этого лишь притуплявший тревогу, теперь действовал как убаюкивающее средство. Веки стали тяжелыми, мысли расплылись, и я, не заметив, как это произошло, ненадолго задремал, погружаясь в легкую, поверхностную дрёму. Сквозь полусон я почувствовал, как кровать слегка прогнулась рядом со мной. Затем знакомое тепло прижалось к моей груди, нежная рука обхватила меня, а рядом с ухом раздался шепот.

— Мой зайчонок... — нежно, почти мурлыча, произнесла она.

Ощущение было таким реальным: мягкие волосы щекотали шею, дыхание опаляло кожу. Я, ещё не до конца проснувшись, с блаженным вздохом повернулся, чтобы обнять её в ответ, проваливаясь глубже в тепло. Но вместо мягкого тела Лены, мои руки уперлись в холодную, пустую простыню. Воздух рядом со мной был холодным. Никого. Я по-прежнему лежал один в этой полутемной комнате, и сердце моментально сжалось от внезапного, леденящего ужаса.

Шум воды из ванной до сих пор доносился, монотонный и отчетливый, разрушая любую иллюзию её присутствия рядом со мной. Паника поднялась из глубины желудка, холодным комком подкатывая к горлу. Я не понимал, что происходит, но одно было ясно: что-то было не так, абсолютно неправильно. Движения были скованными и нерешительными, когда я, преодолевая нарастающий страх, поднялся с кровати. Каждый шаг по полу казался тяжелым, воздух в коридоре – ледяным. Сердце колотилось в груди, отдаваясь эхом в ушах, пока я медленно, неверяще, направлялся в ванную, дабы проверить, всё ли в порядке.

Направляясь к душевой, я чувствовал, как каждый шаг отзывается глухим ударом сердца в груди. Звук льющейся воды, доносившийся из-за прикрытой двери, теперь не казался умиротворяющим; он был монотонным, навязчивым, словно насмехающимся над моим нарастающим смятением. Подойдя совсем близко, я задержал дыхание и тихо, но достаточно отчетливо, спросил:

— Лена, с тобой все в порядке?

Ответа не последовало. Только шум воды, заглушающий всё остальное, кроме биения моей собственной крови в ушах. Я подождал несколько секунд, которые показались вечностью, затем осторожно, но настойчиво постучал в дверь, повторяя свой вопрос, уже с оттенком паники:

— Лена? Ты там?

Тишина. Звенящая, давящая тишина, нарушаемая лишь нескончаемым потоком воды. Дрожащая рука потянулась к выключателю в коридоре, чтобы включить свет, залив пространство резким, холодным светом, который, как я надеялся, разгонит тени и вместе с ними – этот иррациональный страх. Мозг лихорадочно перебирал варианты: может, ей плохо, может, она поскользнулась, ударилась головой, потеряла сознание… Да много чего может произойти! И с каждой секундой промедления эти мысли становились все более ужасающими. Не раздумывая больше, я начал выламывать дверь. Плечо врезалось в деревянное полотно, затем еще раз, и еще. Каждое усилие отдавалось болью в суставах, но адреналин заглушал её.

Несколько мучительных минут я боролся с упрямой преградой, чувствуя, как пот стекает по вискам, а сердце колотится, готовое выпрыгнуть из груди. Наконец, с оглушительным треском, замок поддался, и дверь распахнулась внутрь. Я шагнул через порог, глаза лихорадочно осматривая каждый уголок маленькой ванной комнаты.

Внутри не оказалось никого. Абсолютно никого.

Душ был включен, горячие струи воды били по кафельному полу, создавая облако пара, которое тут же рассеивалось в холодном воздухе. Полотенце висело на крючке, Ленины вещи – её легкое платье, нижнее бельё – лежали аккуратной стопкой на стиральной машине, точно так же, как она их оставила. Но самой Лены… её не было. Ни малейшего следа её присутствия, кроме льющейся воды и оставленной одежды. Она просто исчезла. Растворилась в воздухе, словно её никогда и не было здесь.

От такого зрелища я замер. Застыл на месте, как вкопанный, не в силах пошевелиться, не в силах даже дышать. Разум отказывался принимать увиденное, пытался найти логическое объяснение, но его не было. Вся эта ситуация была чистым, неразбавленным абсурдом. Медленно, словно во сне, я повернулся к выходу из ванной, чтобы бросить еще один взгляд на коридор, словно надеясь, что Лена просто пошутила и ждет меня там. И именно в этот момент мой взгляд упал на стену.

Тогда я и заметил ту единственную, ужасающую деталь. Тот самый третий выключатель, который совсем недавно появился, а потом издал странный жужжащий звук, тоже исчез. Его просто не было. На его месте была идеально гладкая, безупречная стена, словно его никогда и не существовало. Ни малейшей царапины, ни тени от крепления. Ничего. Только ровный, привычный бетон. В ту же секунду меня пробил холод, не от сквозняка, а от глубинного, первобытного ужаса. Тело охватила дрожь, а в груди поднялось непреодолимое, давящее чувство тревоги.

До самого утра я не сомкнул глаз. Каждая минута, каждый час тянулись невыносимо, заполненные лихорадочными мыслями. В голове, словно сломанная кинопленка, прокручивались все события прошедшего вечера, от появления проклятого выключателя до исчезновения Лены. Я вспоминал каждое её слово, каждый жест, тепло её руки, её смех, её прощальный поцелуй. Пытался ухватиться за любую деталь, которая могла бы дать хоть какое-то объяснение, хоть какую-то зацепку, но всё рассыпалось, превращаясь в абсурд.

С первыми лучами рассвета, которые лишь подчеркнули мою бледность и красные от бессонницы глаза, я принял единственное возможное решение – обратиться в полицию. Сбивчиво, запинаясь, я рассказывал дежурному о странном выключателе, о звуке из стены, о том, как Лена ушла в душ и исчезла, будто её никогда и не было. Я видел в их глазах смесь недоверия и сочувствия, но я цеплялся за надежду, что хотя бы они, люди в форме, смогут найти её, пробить по базам, что-то выяснить. Дни тянулись мучительно медленно, каждый звонок телефона заставлял меня вздрагивать.

Наконец, спустя неделю, меня вызвали в участок. Я сидел на жестком стуле, сцепив руки в замок, ожидая хоть каких-то новостей. Офицер, пожилой мужчина с усталыми глазами, посмотрел на меня с неприкрытой жалостью. Его слова прозвучали как приговор, окончательно выбивая почву из-под ног:

— Нам не удалось найти никого по описанию вашей… знакомой. Такого человека не существует в базе данных.

Мой мир рухнул. В ту же секунду меня словно пронзил электрический разряд. Я чуть ли не взбесился, слова застряли в горле, а затем вырвались наружу криком.

— Что значит «не существует»?! Вы что, издеваетесь?!

Я орал на них, тыкал пальцем в воздух, пытаясь доказать реальность того, что для меня было несомненным. Но в ответ я видел лишь те же жалостливые взгляды, а затем меня мягко, но настойчиво вывели на улицу, оставив наедине с холодной реальностью и жгучим чувством бессилия.

От полного непонимания того, что происходит, я всерьез подумал, что у меня окончательно поехала крыша. Слова офицера эхом отдавались в моей голове, сверля сознание: «такого человека не существует в базе данных». Я проговаривал их про себя снова и снова, пытаясь осмыслить. Это было не просто исчезновение – это было стирание. Но самое жуткое началось, когда я стал звонить знакомым и друзьям. Каждый, кому я рассказывал о Лене, смотрел на меня с недоумением. «Какая Лена?», «О ком ты?», «Я не знаю такую». Никто. Абсолютно никто не помнил её. Словно она не просто пропала, а была стерта из этой реальности, вырвана из ткани бытия, а вместе с ней – и память о ней у всех, кроме меня.

Я даже пытался ей звонить. Снова и снова, каждый час, каждый день после её исчезновения, рука сама тянулась к телефону. Её номер, который я помнил наизусть, казался единственной ниточкой, связывающей меня с той реальностью, где Лена ещё существовала. Я набирал его, замирая в ожидании гудков, надеясь услышать её живой голос, пусть даже удивленный или раздраженный. Но вместо знакомых мелодичных сигналов, вместо обеспокоенного или даже безразличного ответа, автоответчик механическим, бездушным голосом повторял одно и то же:

— Неправильно набран номер…

С того момента прошло полгода. Шесть месяцев ада, сомнений и отчаянных попыток вернуть хоть что-то. Ни знакомые, ни друзья, ни даже мои собственные родители, которых я знал в лицо и которые знали меня с рождения, утверждали, что не знают, кто такая Лена. Они смотрели на меня с тревогой, предлагали помощь, намекали на переутомление или стресс. А самое страшное – даже в моем смартфоне, где я несколько раз фотографировался с ней, теперь на фотографиях был только я один. Там, где должна была быть её улыбка, её рука на моем плече, её светлые волосы, была лишь пустая стена, или размытый фон. Словно её фигура была вырезана неведомым редактором. Я один стоял на этих фотографиях, как призрак в своей собственной жизни, единственный хранитель памяти о человеке, которого, как утверждал весь мир, никогда не существовало. Это было невыносимо. Я был один, с жуткой тайной, которая разъедала меня изнутри, и я не представлял что мне делать дальше.