Глубоководный блюз

Инсмут, Массачусетс. 1941 год. Зима.

Холодный, пронизывающий ветер дул с Атлантики, принося с собой не только стылую сырость, но и тот самый, ни с чем не сравнимый запах, о котором шептались в соседних городках, понижая голос. Запах Инсмута. Смесь гниющей рыбы, морской тины, йода и чего-то ещё — глубоководного, древнего, вызывающего тошноту и необъяснимую тревогу. Я почувствовал его ещё на подъезде, когда старый, дребезжащий автобус, единственный вид транспорта, рисковавший заезжать в этот богом забытый угол Новой Англии, начал спускаться к серому, неспокойному океану.

После лиссабонской эпопеи Центр дал мне немного отдохнуть… если можно назвать отдыхом прозябание на конспиративной квартире в Бостоне под видом коммивояжёра, торгующего канцелярскими принадлежностями. Плечо зажило, оставив неприятный шрам и напоминание о встрече с фон Эшбахом. Цилиндр Хану’Мани по-прежнему был со мной, спрятанный так надёжно, что я и сам порой забывал о его существовании, хотя его ледяное присутствие, казалось, ощущалось даже на расстоянии. Инструкций по нему так и не поступило. Москва играла в молчанку, либо выжидая, либо просто не зная, что делать с этим непонятным артефактом дальше. Возможно, ждали результатов анализа «эликсира» доктора Крэйна? Кто знает…

Новое задание пришло внезапно, снова через тайник. Оно было двойным. Официальная часть, для прикрытия: под легендой Джека Стоуна, частного детектива (на этот раз из Бостона), прибыть в Инсмут по просьбе некоего мистера Элиота из Аркхэма для поисков его племянника, Уолтера Гилмана, молодого художника, поехавшего в Инсмут за «натурой» — изучать уникальную архитектуру и морские пейзажи – и пропавшего без вести уже больше месяца назад. Работа непыльная, вполне в духе частного сыска.

Неофициальная часть, для Максима Волкова: собрать любую информацию об Инсмуте и его обитателях. Центр заинтересовался этим изолированным городком после получения туманных сведений о «необычных физиологических особенностях» местного населения, странных религиозных культах (упоминался некий «Эзотерический Орден Дагона») и полной закрытости общины от внешнего мира. Были подозрения, что эта изоляция может использоваться какой-либо враждебной силой (опять немцы?) для создания тайной базы или проведения неких экспериментов. Информация об «Аненербе» и их интересе к подобным аномалиям не давала Центру покоя. Моя задача — прощупать почву, оценить обстановку, выявить потенциальные угрозы или… необычные ресурсы. Про цилиндр и его возможное родство с местными аномалиями в приказе не упоминалось, но я не мог не думать об этой связи. Может, сила Хану’Мани и странности Инсмута имели общий корень?

Встреча с мистером Элиотом в Аркхэме (городе, само название которого вызывало неприятные ассоциации после Готэма и истории с Крэйном) была короткой. Пожилой джентльмен, библиотекарь из Мискатоникского университета, с лицом, изборождённым морщинами беспокойства, трясущимися руками передал мне фотографию племянника – восторженный юноша с мольбертом на фоне моря – и умолял найти хоть какие-то следы. Он явно боялся худшего, наслушавшись страшных историй про Инсмут. Рассказывал, что Уолтер был одержим идеей запечатлеть «ускользающую красоту упадка» этого города, его «уникальную архитектуру» и «странную притягательность моря». Последняя открытка от него пришла месяц назад – пара восторженных фраз о «потрясающих видах» и «необычных местных жителях». А потом – тишина. Полиция соседних городков делом заниматься отказалась, ссылаясь на то, что Инсмут – сам себе закон, да и ехать туда никому не хотелось.

И вот я здесь. Автобус, кряхтя, остановился на главной площади Инсмута, если можно было назвать площадью это унылое пространство перед зданием муниципалитета с обвалившейся штукатуркой и заколоченными окнами. Кроме меня, из автобуса вышло всего двое – какие-то молчаливые мужчины с тем самым «инсмутским взглядом», о котором предупреждал мистер Элиот: широко расставленные, немигающие, чуть навыкате глаза, плоские носы, широкие рты с толстыми губами, сероватая, будто пористая кожа… Зрелище было неприятным. Они тут же скрылись в ближайшем переулке, не удостоив меня даже косым взглядом. Водитель автобуса, невысокий ирландец с испуганными глазами, торопливо выгрузил мой единственный чемодан, буркнул что-то нечленораздельное про обратный рейс – «если будет», – и так же торопливо укатил, оставив меня одного посреди этой гниющей декорации.

Город выглядел так, будто пережил чуму и забвение одновременно. Дома – покосившиеся, с облезлой краской, прогнившими крышами, пустыми глазницами окон. Тротуары разбиты, мостовая заросла сорняками. Воздух был пропитан уже знакомым мне запахом рыбы и тины, но здесь он был гуще, навязчивее, к нему примешивался какой-то сладковато-болотный душок. Людей на улицах было мало, и те, что попадались навстречу, передвигались как-то боком, скользя вдоль стен, и провожали меня теми самыми немигающими, рыбьими взглядами, полными не то враждебности, не то глухого безразличия. Детей не было видно совсем. Собак тоже. Только жирные чайки с криками кружили над полуразрушенными доками и грязной гаванью.

Всё это резко контрастировало даже с самыми захудалыми районами Нью-Йорка или промышленными трущобами Никербокера. Там была бедность, грязь, преступность, но была и жизнь, пусть и уродливая. Здесь же царило запустение иного рода – не экономическое, а какое-то… метафизическое. Будто город умирал изнутри, пожираемый неведомой болезнью или древним проклятием. А может, просто результат длительной изоляции, инбридинга и упадка рыболовного промысла? Максим Волков цеплялся за рациональные объяснения. Джек Стоун чувствовал себя персонажем дешёвого ужастика.

Мне нужно было найти ночлег. Единственная гостиница в городе, упомянутая в старом путеводителе, который я купил в Бостоне, – «Гилман Хаус» – выглядела под стать всему остальному городу. Большое, некогда красивое здание викторианской эпохи, но теперь обветшавшее, с грязными окнами и покосившейся вывеской. Швейцара не было. В холле пахло пылью, плесенью и всё тем же рыбьим запахом. За стойкой сидел портье – ещё один представитель местной «породы», с выпуклыми глазами и влажной, сероватой кожей. Он посмотрел на меня без всякого интереса, когда я попросил номер.

– Надолго? – прошамкал он беззубым ртом. Голос у него был скрипучим, булькающим.

– На пару дней. Может, дольше. Я ищу одного человека… художника… Уолтер Гилман. Он останавливался здесь?

Портье равнодушно пожал плечами.

– Много тут всяких останавливается. Художники, писатели… Любят нашу старину. И море. Да… море у нас особенное… – он как-то странно улыбнулся, обнажив голые дёсны. – Номер триста двенадцать. На третьем этаже. Лестница налево. Ужин в семь. Если не боитесь местной кухни. В основном рыба. Свежая… Очень свежая…

Он протянул мне ключ – большой, ржавый, с привязанной к нему деревянной биркой. Я расплатился и поднялся по скрипучей, шаткой лестнице. Коридоры были тёмными, ковры – протёртыми и грязными. Пахло всё тем же – пылью, сыростью и рыбой.

Мой номер, триста двенадцатый, оказался большой, неуютной комнатой с высокими потолками, покрытыми паутиной, и окном, выходившим на море. Вид был бы красивым – серое небо, беспокойные волны, разбивающиеся о чёрные скалы Рифа Дьявола вдалеке, – если бы не общее ощущение запущенности и тлена. Мебель была старой, поломанной. На обоях – тёмные пятна от сырости. А в углу… в углу на стене я заметил странные, хаотично нацарапанные знаки, похожие на те каракули, что я видел в книгах Чендлера. И рядом с ними – едва заметный зеленоватый налёт, похожий на плесень или… или тот самый порошок «лунного листа»?

Я закрыл дверь на засов (замок выглядел ненадёжно), бросил чемодан на скрипучую кровать и подошёл к окну. Ветер выл за стеклом, волны с рёвом бились о риф. А из глубины моря, казалось, поднимался тот самый всепроникающий запах… и ещё что-то. Неясный гул? Или это просто шум волн и ветра?

Я стоял у окна, глядя на мрачный пейзаж Инсмута, и чувствовал, как по спине ползёт холодок. Этот город был не просто старым и заброшенным. В нём таилось нечто чужое, нечеловеческое. И мой пропавший художник Уолтер Гилман, похоже, столкнулся с этим лицом к лицу. А теперь предстояло столкнуться и мне.

Первым делом – найти хоть какие-то следы Гилмана. Поговорить с портье, с редкими постояльцами (если они есть), заглянуть в местный магазинчик, если таковой имелся. Попытаться выяснить, где он рисовал, с кем общался. И, конечно, узнать больше об этом «Эзотерическом Ордене Дагона». Может, ключ к разгадке лежит именно там, в их странной церкви с мутными стёклами, про которую я читал в путеводителе?

Задача предстояла непростая. Люди здесь явно не были расположены к общению с чужаками. А тайны этого города, похоже, охранялись не только молчанием, но и чем-то куда более древним и страшным. И мой циничный взгляд на мир мог оказаться совершенно бесполезным перед лицом того ужаса, что таился в глубинах Инсмута. Или… или наоборот, именно мой трезвый, материалистический подход и поможет распутать этот клубок суеверий, безумия и, возможно, вполне реальных преступлений? Посмотрим. Игра началась. И поле битвы на этот раз – гниющий город на краю бездны.