Глухота

– Евгений? Евгений. Евгений!

– Ай-яй!

– Простите, простите. Просто вы долго не отзывались.

Евгений уставился на медсестру. Симпатичная молодая девушка, правда, глаза у неё чересчур тëмные, да и губы несколько кривые, но голос... Голос... Голос?

За окном раздавались щебетания птиц. В коридоре женщина цокала своими каблуками по полу. Евгений чуть покрутился и услышал, как хрустит подушка под его головой.

– О господи... – тихо произнёс он. И собственный голос его напугал.

Прошло двенадцать лет с того момента, когда он в последний раз хоть что-то мог услышать. Тогда, в 2013 году, он, ещё юный 19-летний пацан, любящий байки, прогулять пары в вузе и выпить с друзьями, возвращаясь домой, решил покрасоваться перед одной девчонкой: сыграть в шашечки. Конечно, на мотоцикле это казалось куда проще. Вот, он сперва обогнал первого, второго, ещё одного, остался последний. Кристинка уже умоляла его то остановиться, то притормозить, грозила, что, как только он закончит эту «сраную гонку», она его тут же прикончит. Но Евгений любил экстрим и смелость, особенно будучи сильно подвыпившим. Он действительно намеревался притормозить, закончить лихачить, но именно в тот момент всё и случилось. Евгений даже не мог вспомнить, что конкретно произошло, но результат... результатом стала авария, травма головы для Кристины, не совместимая с жизнью, а для неудачного гонщика – кома на месяц, долгая реабилитация, суд, кончившийся ничем, смерть любимой девушки и полная утрата слуха. Его объяла глухота.

Шли годы. Евгений как-то привык быть глухим. Правда, он часто и очень сильно тосковал. Тосковал по звукам дождя, по голосам своих излюбленных певцов и музыкальных групп, по шкварчанию масла на сковороде, по мяуканью своей любимой кошечки, по собственному голосу... Не слышать было больно. Жить в абсолютной тишине. Для него это стало казаться тем же, как жить абсолютно ненужным для окружающих человеком. Конечно, были выдающиеся глухие люди, но Евгений всё больше и больше осознавал, что тишина пожирает его как изнутри, так и снаружи.

Потому-то он практически никуда не выходил из дома. Отец, конечно, пинал его лишний раз на учёбу или на работу, но в оставшееся свободное время Евгений просто лежал и смотрел то в потолок, то в стену, то в чёрный экран телевизора. Смотрел и вслушивался. Но так ничего и не слышал.

А затем жизнь здорово изменилась. И очень резко.

Евгений повстречал Свету. Или она повстречала его? В общем, как‑то так совпало, что их дорожки пересеклись. Конечно, не без помощи кое-каких сайтиков для знакомств и прочего, но главное – свидание. Ещё одно. Ещё. А уже на четвёртом Евгений сделал ей предложение: настолько идеальной она была. И ей было неважно, что он не слышит её. Главное, что они любили друг друга. Любили так сильно, что любовь эта в конце концов подарила им Лилю, чудесную доченьку, такую пухленькую и миленькую: ну загляденьице. Вот ей уже семь лет, скоро и в школу пойдет. Правда, из-за того, что уж очень часто она болеет, пришлось ещё на годик поступление отложить. Ну, ничего, Света тоже только в 8 лет пошла учиться.

Эх... Как прекрасна жизнь. Но ещё прекраснее она тогда, когда ты слышишь её. И Евгений, как бы ни признавался и Свете, и Лилечке в любви, понимал, что не слышать их голоса для него – сплошная пытка. Как же он злился на себя в тот день, когда Света написала ему:

«Лиля сказала своё первое слово!!! Отгадай, какое?»

«Мама?»

«Нет. Папа!!!»

От этого сообщения Евгений должен был бы испытывать несказанную радость и гордость, но не мог. Не мог потому, что ему эти слова услышать не дано. В тот день, назло самому себе, он напился в щи, а наутро увидел зареванную Свету с синяком на лице.

Урод он? Нет. Скорее, ублюдок.

Благо, тот случай забылся. По крайней мере Евгений надеялся, что он забылся. Перед Светой ему удалось покаяться. Она всё поняла и простила: настолько светлой была её душа, как и её имя. Однако самого себя за подобное он простить не смог. А с того дня Евгений больше не пил, да и закодировался на всякий, чтоб уж наверняка.

Теперь от одного только запаха спиртного его выворачивало наизнанку, так что нередко он начинал жалеть о другом: что уж лучше б потерял нюх, чем слух.

Но всё же тоска съедала Евгения. Дочка уже вовсю говорила, а он – никак не мог услышать её голос. Тогда он всё-таки решил собраться и поискать, что ему может посоветовать...

«Операция дорогостоящая, но 95% наших пациентов остались от неё в полном восторге».

«А те оставшиеся 5%?»

«То же, что и тот десятый стоматолог, который не рекомендует зубную пасту. Видимо, что-то просто не понравилось. Плюс некоторые побочки. Один, например, жаловался, что, услышав голос жены, сразу понял: надо развестись».

«Ого…».

«И такие бывают)».

Деньги лишние у Евгения нашлись. Да и некоторые друзья помогли, чем смогли. Коля, его давнишний приятель, даже собирался уже собственный гараж продать, лишь бы всю операцию Евгению оплатить, но тот его переубедил. Настолько хорошие друзья бывают, оказывается. И вот он лег на стол в операционной, а затем...

­– Евгений, – прошептала медсестра, – вы хорошо себя чувствуете?

Евгений молчал. Но не потому, что чувствовал себя плохо или что ему стало трудно говорить. Нет, наоборот, всё было не просто замечательно. Всё было охуеть как восхитительно! И в особенности – голос медсестры. Такой нежный и сладкий, как мед или тёплое молоко. Да, он напоминал Евгению тёплое молоко коровы, которое он любил пить в детстве в деревне. Сейчас такое, настоящее, редко где встретишь. В магазинах обычно продается переработанное. Но голос медсестры...

– Евгений, вы хорошо...

– Да! – Он ответил слишком громко, и на секунду уши заложило. Евгений даже испугался, что опять лишился слуха, но потом повторил, правда, чуть тише: – Да. Всё отлично. Простите, можете ещё что-нибудь сказать? У вас восхитительный голос.

– Я, конечно, – молоко полилось ручьём, – могу долго с вами говорить, – оно стекало водопадом, от него у Евгения уже пошли мурашки по коже, – но тут есть кое-кто, – оно текло дальше и дальше, огибая холмики, протекая под мостом, – чей голос вам, должно быть, будет дороже всего.

Медсестра замолкла. Ручей молока замер. Его сменила река сладкого варенья:

– Женя, как ты?

Евгений посмотрел на свою жену. Голос. Какой же у неё прекрасный голос. Как он рад, что выбрал Свету, как он рад, что её голос для его ушей – рай. Собственный голос для Евгения звучал как паровоз или сломанный автомобиль. Но голос Светы... Какой же он нежный и милый, как и вся она. Как же он счастлив быть с ней. Жить с ней. Как же он рад, что она родила ему прекрасную дочь. Вот бы ему поскорее услышать и её голос.

– Женя? – повторила супруга.

– А? Да... кхм... – Трудно привыкнуть к голосу-паровозу. – Да, всё отлично.

Света улыбнулась. Какая у неё чудесная улыбка, и как она подходит к её лицу, к её голосу, к ней всей.

Последовала выписка. Каких-то два дня в больнице он ещё пробыл. Было, конечно, очень трудно засыпать. Даже несколько больно, но медсестра сказала, что поначалу – это нормально. Также предупредили о возможности тех самых некоторых «побочных эффектов» от лечения в виде того, что какие-то голоса будут звучать не так, как они есть на самом деле. Евгений, конечно, не до конца понял, что это значит, но пока, вроде, никаких «побочек», как коротко назвал это хирург, не замечал. Единственно только – храп соседа по палате, который звучал ну очень уж громко. Либо же это был его обычный храп, но если так, то супруге такого зверя не позавидуешь.

Наконец-то наступил день выписки! Супруга встретила Евгения на машине и трижды «бибикнула». Ещё два дня назад такой звук, возможно, резанул бы Евгения, но сейчас он звучал даже как-то мягко и... привычно?

Он сел в машину и всю дорогу наслаждался музыкой из радио. Сперва играли какие-то неизвестные ему рок-группы, а потом зазвучали мелодии его молодости, о которых он давным-давно позабыл. «Руки вверх», Дима Билан, «Ëлка»... Как давно он это всё слышал. И слушал.

Но кроме музыки, Евгений прислушивался и к звукам на улице. Вот один мужик посигналил другому, а потом посыпались гневные маты. Как же всё‑таки красиво звучат эти «блять» да «сука»! А вот журчит вода в фонтане, и какой-то смелый мальчишка нырнул в него, обрызгав всех стоящих рядом. Вот какой-то парень взял свисток да ка-а-ак засвистел в него. Уши заныли, но закрывать их Евгений не собирался: уж очень ему хотелось вновь почувствовать все звуки, коих он был по юной глупости лишён. И в этот момент он вспомнил Кристину, которая теперь уже никогда из-за его дурости ни услышит ни один звук. Чувство вины и сожаления вновь нахлынуло на него, но тут же испарилось, когда Света чуть не въехала во впереди стоящую машину.

– Свет, ты чего?

– П-прости, – ответила он, крепко вцепившись в руль. – Задумалась ч-что-то.

Света всю дорогу вела себя странно. Порой начинала дëргаться, а иногда – странно строила гримасы. Уголки её рта то расползались в милую улыбку, то резко опускались, словно какой-то тик поразил её. Глазами она бегала из одного угла в другой. Но самое странное – она за весь путь до дома ни разу не взглянула на Евгения, будто боялась чего-то. Или просто перенервничала.

Евгений положил свою руку на её.

– Всё хорошо, не переживай. Скоро приедем домой, отдохнем. Кстати, у тебя чудесный голос, – улыбка вновь украсила Свету, – уверен, что у Лили такой же.

Улыбка замерла. Всю оставшуюся дорогу Света не проронила ни слова.

Машина плавно остановилась у бордюра, слегка качнувшись, когда Света дёрнула ручник. Евгений – теперь, возможно, почти самый счастливый человек на планете – уверенными шагами направился ко входу в подъезд. Для полного счастья не хватало лишь единственного – увидеть любимую дочурку, а заодно услышать её голос, ответить нормально на все её вопросы, обсудить всё-всё, что она делала в садике. Какое чудесное время наступило, какое...

Света не особо торопилась. Она медленно захлопнула дверь машины, медленно поднялась к дверям, медленно достала ключи и так же медленно прислонила их к магнитному звонку. Неприятное пиликанье ударило по ушам Евгения, но благо, оно очень скоро закончилось. Да, похоже, к некоторым звукам ему придется привыкать, да еще и, как сообщили врачи, привыкание это может продлиться неделю, две, три, месяц, год... Как получится, в общем. Но Евгений надеялся, что он окончательно оправится очень быстро.

У дверей в квартиру Света тоже замедлила. До... доста... урони... поднял... уронила вно... подняла... встави... поверн... поверну... вытащил... откры...

Лиля, в своей любимой светло-розовой пижамке с единорогом, стояла возле дверей и радостно улыбалась. Евгений улыбнулся ей в ответ. Маленькие молочные зубки, часть из которых уже выпала, закусили губу. Вредная привычка, от которой отец никак не мог отучить свою дочку.

– Лиля! – радостно воскликнул Евгений, присаживаясь на колени и протягивая руки к дочери.

Она вытянула свои крошечные ручки.

И ответила:

– П͓ͦ͝а̎ͦ͑п̠̾ͨо̧̘̀ч̡͈̐к̧͉а̸̰͒!

Сталь. Гниль. Гной. Гной из-под кожи. Так звучал этот голос. Голос, словно говорил страшный уродец. Такой голос мог принадлежать убийце, маньяку, монстру, дьяволу... Такой голос никак не подходил маленькой девочки, чьи заплетенные длинные волосики пахли детским шампунем. Такой голос не мог принадлежать ребенку, который любил смотреть мультики и кушать розовые хлопья с молоком по утрам, и только их, потому что обычные, желтоватые, выглядели «слишком грустно».

Евгений замер. Евгений не смог обнять Лилю. Евгений не понимал, что происходит. Евгений хотел оттолкнуть дочь от себя, но она уже заплела свои ручки на его шее и крепко-крепко прижалась к отцу.

– П̼͚ͦа͎̄͡п̷̮̍о̭͓̎ч̂͡к̢̜ͭа̻̭ͤ, я̧̬ͬ тͥ̋ͦа̢̥̌к̵̰ͯ п̹̑͠о̝̎͟ т͛͠е̸ͥͧб̯̓͢е͆͠ с̶̏̈́к̨̨̰уͧ͝ч̴͊͛а̲͙́л̧͎̟аͫ͡͠!

Евгения чуть не стошнило. Он проглотил нахлынувшую желчь, и она разлилась по всему горлу, неприятно его обжигая. Он не понимал, что за чертовщина происходит.

Или это...

Побочный эффект?

Его предупреждали, что какие-то голоса он долгое время может воспринимать чересчур... Чересчур громкими, чересчур тихими, пока не привыкнет к их нормальному звучанию. Но также его предупредили ещё кое о чем перед операцией: о некоторых «деформациях» голосов...

«Какие-то голоса будут изменены».

«В каком смысле?»

«Они будут звучать совсем иначе, чем в реальной жизни. То есть, допустим, голос какого-то вашего знакомого будет звучать пискляво, либо мужской голос будет казаться женским. Мы относим это тоже к «побочным эффектам» от операции», – написал доктор в ответ.

«Ох... Понял, спасибо. Надеюсь, меня это обойдет».

«Возможно. Такое случается лишь в 5% случаев. Ну, тех самых, что остаются недовольными в итоге».

Неужели он попал в эти самые пять процентов?

Лиля закончила объятия, но перед тем поцеловала папу в щеку.

И она шепнула ему на ухо:

– П̷̰̓о̸͆̂ с̍ͦ͠е̵̝͐к͔̙̅р́ͥ͂е̲͆͟т̵̱̇ӳ̢́: я̨̺̹ о̴͈̱ч̶̨̰еͨ̽̕н͎́͝ь̴̗̀ с̨̲̎и̺̾́л̧̟̫ь͚ͭ͞н̲́̈́о̵̢̪ п̪ͣ̽е̞̋͞р̗̀ͬӗ̻͟ж̜ͥͤи̜̏ͣв̱ͧ͞а̴̡̺лͫ̈́͘аͨ̃͢.

Евгений поднялся и поспешил в туалет. Запер дверь резким движением. Так же резко поднял стульчак. Его вырвало.

Не голос – грязь. Тошнота. Голос звучал так, будто из рта, коему он принадлежит, вот-вот вырвется гной вперемешку с чем-то грязным и зловонным. Евгению не следовало это представлять: его вырвало вновь.

– Дорогой, – стучала в дверь Света, – что с тобой?

– П̘ͧ͒а̷̞̍п̶̜ͥо̲ͨ͞ч͉ͭ͟к̩͑͝а̧̗͡, т̛͕̙ы̜̍ͅ в̗͂͠ п̱̙͡о̢̘̂р́͛͜я̻̚͞д͊̄̕к̷͍е̧̼ͭ?

Папочка не был в порядке. Но приходится врать. Детям всегда приходится врать. О любви, о семье, о будущем...

– Всё отлично. Просто после операции немного не пришел в себя, – ответил он, выходя из туалета, предварительно накинув на себя лживую улыбочку. – Вы не против, если я полежу на кровати, посплю?

– Да, конечно. Конечно. А мы с Лилей тебе что-нибудь приготовим вкусного пока. Да, Лиль?

– Д̢̞͢а͓́̉!

Евгений запер дверь. Лёг на кровать. Попытался уснуть.

Что с ним творится, черт его дери? Это же его родная дочь! Любимая, маленькая, самая лучшая дочурка на свете! А он... Его вырвало. Его напугал её голос. Но нет, то был не голос его дочери. То был голос кого-то другого. То был чертов «побочный эффект», сраная «деформация». Завтра же! Завтра же он пойдет в больницу и узнает, что делать с этой заразой. Опять ложиться на операцию? Пить какие-нибудь дорогостоящие лекарства? Носить специальный прибор на ухе? Да он что угодно сделает, чтобы услышать настоящий голос своей дочери! А этот... Придется терпеть. Но виду показывать нельзя. Он не позволит Лиле расстроиться, не позволит Свете запереживать. Он будет терпеть этот... гнойный голос. Но это его вина и его проблемы, и он сделает всё, чтобы их исправить; всё, чтобы услышать настоящий голос Лилечки.

Наконец, Евгений уснул. Сны ему снились абсолютно разные, но когда он открыл глаза, то не мог вспомнить ни один из них.

Света лежала рядом и тихо посапывала. За окном уже стояла абсолютная темень. Сколько он проспал?

Евгений посмотрел на часы.

Двенадцать часов! Целых двенадцать часов сна!

Тихо поднявшись с кровати, он прошёл в соседнюю комнатку и чуть приоткрыл дверцу. Там, на своей маленькой кроватке, спала Лиля. Маленький и миленький ребенок, лучик солнца Евгения. Особенно сильно отца умиляли пухленькие щечки Лили.

Какая всё-таки чудесная у него дочка. Он обязан сделать всё, что угодно, чтобы услышать её настоящий голос. Он обязательно пойдет в больницу, всё узнает и...

Тихий свист. Неприятный свист. Свист лезвия. Лезвие по лезвию? Или скрип?

Евгений прислушался.

Скрип. Или свист? Лезвие по лезвию. Но сквозь него – какой-то голосок. Странный и очень... юный?

– Куш... Я... куш...

Евгений старался сориентироваться, но не мог понять, откуда конкретно исходит голосок. На кухне? Или же... Из их кладовки?

Евгений уже и не помнил, когда заходил в эту комнату за железной дверью. Она была заполнена всяким хламом.

Евгений подошёл чуть ближе. Приложил ухо к двери. Холод железа слегка обжег его.

– Кушать, – говорил детский голосок, – я хочу...

– П̧̪͉а̛̻̾п̵̺͋о̝͐͟ч̥̫͟к̛ͮа̹͟, п̛̟͒о̲́͞ч̱͘͝е̙ͭ͞м̢͇͑у͍͊́ т̩ͫ͜ы̭͡ н̵̽͞е͋ͥ͡ с̸͒пͨ̀и̢̼͔ш̘͘͝ь̸̱ͫ?

Евгений вздрогнул от испуга и обернулся. Лиля, вновь в своей милой пижамке, смотрела отцу прямо в глаза.

– Я? Я... А ты почему?

– Я̼́͂? Н̷̂͞у̟͋... н̴̘ͣу̰͔͡... – замялась Лиля. – М̦̐̕н̷͙е́ͩ к̪͗͟а̤ͪж̮ͭ͢е̷̱т͚͐͝с̨̹ͭя̶͕̾, ч̸̯͐т̭͗͘о͙͋́ у͘͠ͅ м͛͑͝е̫̂̍н͓͌͟я̴̪͊ к̶͍̈́т̢̭̽о͉̎̕-т͙ͬͩо̷͎̜ в̦ͮ͟ к̢̼̎о̾ͮм̭ͧ͝н̶̹͘а̜̹ͮт̛̓͑е̷̜ͬ ӗ̸̤с̻ͨ͞т̟̾͜ь̥ͦ͞.

– В комнате? – Евгений едва сдерживал рвотные порывы. Желчь вновь коснулась его горла, и её вкус никак не хотел более проходить.

– Д̹̽͟а̺͘. П̈́̀͢о̢ͤͮд̴̶́ к͕͕͘р̶̨́о̘̀͢в̯̟͗а̠͐͢т̢̚͜к̢͌͂о̹̀̂й̤͠. М̪͖̈́о̟ͦ͞ж̝ͥ́е̢̼͛ш̷̤̽ь̭̏͟... м̠͐͟о̡̨͛ж͎̀е̪̍͢ш̷͎͢ь̷̟͓ п̝͒́о̦̉͢сͦ͘͞м̸̨͑о̼̯͇т͖̅͢р̜͐͞е̧̜̉т̶̜͗ь̮͑̇?

– Ну хорошо.

Евгений протянул руку Лиле. Та крепко схватила отца и повела в свою комнатку, а затем остановилась возле кроватки и указала вниз.

– П̥̈̕о̘́ͦс͈̝͡м̻̮ͭо̽͟͡т̷̙̆р̘ͧ͘и̶̛̜.

Евгений пропыхтел, но прилег животом на пол, включил фонарик на телефоне и уставился под кровать.

– Вроде, никого не...

Под кровать было пусто. Вернее, не совсем. Идеальную пустоту нарушала маленькая пчелка. Она лежала в центре пола. Маленькая пчелка. Маленькая мертвая пчелка.

Скрип и свист.

Звук резанул уши Евгения.

– Ай! – вскрикнул он.

– П̢͖̼а̲̕п̺͚ͅа͉̍͡! П͙͘̚а̎ͨ͞п͖͒͝а̷͉̉, в͙͂͟с̱̟ͥë̮̻ͥ в̄͆ п̷̩̽о͔̓͟р̪̲͠я̡ͤͅд̨̬ͬкͫ͑͡ё̡̮? – забеспокоилась.

– Что случилось? – свет в комнате загорелся. Это вошла Света, разбуженная странным шумом.

– Т̭̮͞а̷̬̉м̠̤͟ м̛̀͂о̵̮̖н͎ͨͭс̨̙ͦт̵͎̇р̢̙͆! М̶̮̍о͈̾н̛̈́̉с̷̹͛т̺ͬ̍р͇̻͋ п̷͌ͅо̶̥͞д̻̑͘ м̴̢̽ӧ̫̲е͉̃̉й̨̠͕ к̙ͨ̕рͣͤ͠о̩͙̽в̨̤ͤа͎͍͜т̢̛̑ь̀̌̚ю̑͋̕! О̨͜н͗͘͘ у̛̯ͧк̡̫у͎͉̠с̢̾и̝ͬл̷ͫ̉ п̜̀̕а̸̎͞п͚̞͠у̤͈̚!

– Что? Какой монстр?

Скрип и свист.

Свист и скрип.

Евгений слышал, как бьется его пульс. Словно десятки колоколов зазвенели за раз.

– Куш... я хо... куш... – Голос звучал всё чётче для Евгения. – Я... куш...

– Евгений, что случилось? Давай, я помогу тебе встать.

Свист и скрип били по ушам.

– П̶̻́а̩̲ͧп̭̙̘о͇͑͡ч̗̘ͣк̘͙ͤа̵̍ͅ! П̗́́а͐̈́п̵͛ͯо̹̠̫ч͇̩к̱̺͟а̼̯̅, к͋͜ӳ̴ͅд̢͕̗а̰̂͘ т̞͂͠е̢̯̋б̛͇ͫя̘͎ͭ у̠̎͝к̨͖̑у̞̻͐с̖͑̂й̴̱л̭ͭ͝ м̭̰̕о̵̫͑н̴͎͐с̷̶͉т̋̐̚р̷̖͛?

– Нет никаких монстров, Лиля!

Скрип и свист.

Свист и скрип.

Голос звучал всë отчетливее:

– Куш... Кушать... Я хочу...

– Так, теперь быстро все спать! И никаких монстров у нас дома нет. Особенно под твоей кроватью. Евгений?

– М̖̀̐а̢ͬ͡м̬͚̃а̯̄ͮ, у̷͐͝ п̗̜͘а̛͇͋п̷͕̹ы̛̐̆...

– Куш... Куш...

– О боже, Евгений!

– ...к̺͒͝р̇̀̎о̟̃͞в̪ͧ͗ь̦̀̄!

– КУШ... Я... Я ХОЧУ КУШАТЬ!

Он сходит с ума? Нет. Скорее, пиздец как летит с катушек.

Евгения вырвало. И лишь затем он потерял сознание.

***

– Что ж, Евгений. Видимо, у вас действительно наступили серьёзные «побочные эффекты» после операции. Такое происходит. Правда, я не помню, чтобы всё было настолько серьёзно. Говорите, на что похож голос вашей дочери? – Хирург, закинув ногу на ногу, внимательно записывал слова Евгения.

– На гной.

– Интересное сравнение. Что ж, – он отложил блокнот и ручку, – проведем дополнительную операцию. Но это только через год.

– Год?

– К сожалению, только так. Мы не уверены, что настоящий голос вашей дочери вы не услышите спустя этот промежуток времени. Если спустя год он окажется таким же... гнойным, гнилым... Тогда мы и начнем готовиться к операции.

– А что мне делать сейчас?

– Ждать.

– Легко вам говорить!

– Иногда стоит потерпеть, чтоб не наступили последствия и «побочные эффекты» куда ужаснее.

– Что ж... Через год увидимся?

– Или всё пройдет, вы услышите настоящий голос дочери раньше, и мы с вами не встретимся. Будем надеяться на второй вариант.

– Будем надеяться...

***

Наступила вторая ночь, но если Света уже вовсю посапывала, то Евгению сон никак не приходил.

Ждать целый год? Ужасно. Просто ужасно. Он хочет радоваться, когда слышит голос доченьки, но вместо этого его всякий раз поглощает чувство тошноты от любого её слова. Особенно, когда она говорит «папочка». В такие моменты сердце Евгения словно режут ножом. Он не понимал, почему именно голос дочери, именно он звучит столь ужасно, мерзко и... гнилостно.

Евгений вытащил ватку из уха. Сегодня кровь уже не текла. Как объяснил хирург: от звукового перенапряжения такое тоже может случаться. Со временем пройдет. Как и всё остальное. А сколько этого времени потребуется... Черт его знает.

Мочевой слегка сдавило. Евгений поднялся и пошел в туалет. Выходя, он решил зайти в комнатку дочери, но...

Скрип и свист.

– Я... куш... куша...

Свист и скрип.

Звук звучал всё громче и громче. Капелька алой крови вытекла из уха Евгения и стала медленно стекать, пока он не размазал её по шее.

– Кушать... хочу кушать...

Евгений прислушался.

Скрип и свист.

Звук звучал чуть громче, когда он поднес ухо опять к железной двери кладовки.

– Кушать... я хочу...

Евгений надавил на ручку. Послышался громкий треск, но дверь не поддалась. Евгений пошел в коридор, расстегнул карман своей сумки, как можно тише, и вытащил из него свою ключницу. Один из ключей как раз был от двери кладовки. Правда, он им никогда не пользовался. Как-то так вышло, что и убиралась там только Света, а он заходил в неё лишь раз, да и то в день их заселения в квартиру. После – ни разу.

Евгений повернул ключ. Надавил на ручку. Вновь треск.

Он открыл дверь и вошёл.

Кладовка была достаточно большой и, на удивление, просторной. Куда делись все ящички, коробки с вещами? Видно, Света тут давненько и тщательно прибралась. Евгений уже прикинул, как можно переоборудовать это помещение в ещё одну комнату: например, в его личный кабинет. Правда, мало что было видно. Он нашел наощупь выключатель и нажал на него.

Лампочка загорелась.

Евгений замер.

Два длинных языка, вылезших из-под подбородка существа, облизнули его лицо. Пять точек-глаз на лице, напоминавшем огромный белый зрелый гнойник на коже, смотрели прямо на него. Клешни-лезвия лязгнули друг об дружку.

Свист и скрип. Лезвие по лезвию.

Тонкая длинная чёрная шея существа, вся в мелких дырочках, из которых вытекало что-то похожее внешне на мед, да и на запах тоже, была изогнута и тянулась по всей комнате, соединяясь с крупным чёрным телом, на котором были десятки сосков, и из них также сочился этот странный «мëд». А ноги создания – четыре худые лапки, состоящие из нескольких суставов, – покачивались то влево, то вправо.

Лицо-гнойник раскрыло кривую, маленькую, тоненькую щель по центру вдоль лица и произнесло:

– Папочка, я так рада тебя видеть!

Евгений затрясся.

Голос. Нежный, легкий, волшебный. Он звучал так по-детски невинно, так мило, так... Это был голос юной феи. Голос сладких конфет. Голос любви и нежности, радости и доброты. Непорочный голос.

Именно таким себе Евгений представлял голос дочери.

– Папочка... Я хочу... Я хочу... Ой, мама пришла.

Евгений обернулся.

Света. Стояла и смотрела то на него, то на чудовище с милым голосом. Смотрела, но во взгляде – тишина, спокойствие и пустота.

– Света, что это...

Евгений не успел среагировать, как дверь захлопнулась, а затем супруга повернула ключ.

– Прости, Женя. Прости. Так вышло, – раздался тихий голос жены из-за двери. – Так вышло...

Евгений попытался открыть дверь, забарабанил по ней, но шум, вызванный этими ударами, звучал так громко, что вскоре боль сковала его уши, и кровь вновь пошла из них.

Но он продолжал биться. Он стал звать жену. Звать на помощь. Звать Лилю.

– Я тут, папочка, – ответил монстр позади. – Почему ты кричишь?

Евгений обернулся, и вновь увидел это создание. Губы его дрожали, как и ноги, как и руки, как и всё тело, как и весь он сам, всё нутро. Даже сердце Евгения дрожало.

– Папочка. Прости, но я очень сильно хочу кушать. Я тебя люблю, но я хочу кушать, папочка.

Ему кранты? Нет. Скорее, ему полный...

Клешня-лезвие пронзила череп Евгения, пройдя насквозь. Он свалился замертво. Лиля наклонилась и принялась медленно откусывать плоть от отца, но перед тем любимая дочурка выключила свет.

Она, в отличие от сестрицы, любила исключительно темноту.