Гнев стихий

Тридцать спиц соединяются в одной ступице, образуя колесо,
но употребление колеса зависит от пустоты между спицами.
Из глины делают сосуды, но употребление сосудов зависит от пустоты в них.
Пробивают двери и окна, чтобы сделать дом, но пользование домом зависит от пустоты в нем. Вот почему полезность чего-либо имеющегося зависит от пустоты.

Лао Цзы. Дао Дэ Цзин

Йоранар постарался пошевелиться, но вдруг почувствовал промеж ребер костяную занозу. Словно чей-то цепкий палец потянул его в черный круговорот. Вихрь, где сноходец, как ни силился, не смог вдохнуть.

Йор ощутил свое тело прибитым к полу, но одновременно увидел себя стоящим на ногах. Повертел головой. Вокруг царила кромешная тьма, и в обычной ситуации он ничего не разглядел бы в ней. Как сноходец, он мог обратиться к призрачному зрению. Мужчина зажмурился, не понимая до конца, делает это тот Йор, что стоит, или тот, что недвижен.

Так-то лучше. Сквозь густой клубистый мрак проступили первые абрисы потолка и стен. В углах приютились незажженные свечи. Сооружение выглядело небольшим и очень старым. Ощутив уверенность в ногах, сноходец обернулся. Увидел разбитый каменный алтарь, на нем — потухшую масляную лампу, тонкий стилет и ступку с прахом из костей. Сбоку — митан, столб-проводник духов, сакральный для любого сноходца.

Стало быть, он в святилище, куда его любезным волоком притащило божество. Конечно, когда это нужно духам, они тебя и из-под земли достанут, а когда нужно тебе, хоть закричись — не дозовешься.

Грудь Йора опустилась, словно при вздохе, коего он не услышал. Вкупе с ощущением двух тел, одно из которых по-прежнему лежало недвижно, он мог расценивать это только как дурной знак.

Если он хочет разобраться в его смысле, стоит встретиться с тем, кто его позвал.

Сноходец присел на пол, развел в стороны подогнутые ноги, потер шею сзади. Ледяное безмолвие окутало его, оглушив. Он взял стилет, надрезал ладонь — и ему показалось, ядовитый язык ожег кожу. Несколько капель упало в ступку. Йор погрузил туда пальцы, поводил, мешая. Провел двойную линию от переносицы до волос, ощущая, как покалывает за ушами. Прикрыл глаза, мазнул остатками праха по кадыку и ниже. Трижды постучал себе в грудь, настраиваясь.

Он еще не закончил ритуал призыва, когда почуял легкое движение слева. Обернулся. Паук, размером с женскую ладонь, полз мимо, неторопливо и важно.

— Шадал? — шепнул Йор обреченно. Плясунью он видеть совсем не хотел.

Сноходец ждал, паук превратится в одного из главных духов даларского пантеона, однако женский голос донесся откуда-то из-за алтаря.

— Не стоит искать меня в каждой твари с восемью ногами.

Йоранар обратился лицом к божеству и поклонился.

— Шадал.

Дух приблизилась вплотную. Сноходец ощутил прикосновение холодного костяного пальца к подбородку, и, повинуясь, встал. Чтобы взглянуть Паучихе в лицо, ему, высокому даже для даларца, пришлось запрокинуть голову.

Облик Плясуньи просвечивался и напоминал вязкую дымку. Посаженные в ряд от живота до шеи восемь колдовских глаз горели зеленым пламенем. С лица, отмеченного изящными чертами, на него глядело еще два глаза — слишком крупных и вытянутых с углов, чтобы быть нормальными. Жвала Шадал в такой форме прятала, но Йоранар хорошо их помнил.

Паучиха обвела контур мужской скулы длинным «обглоданным» пальцем цвета кости, коих у Шадал насчитывалось по шесть на каждой из четырех рук. Йор сглотнул, допуская, что сейчас Паучиха оцарапает его до крови.

Шадал сдержалась, перетекла черным облаком и присела на алтарь, закинув ногу на ногу. Медленно ощупала сноходца взором и изрекла:

— Я уже говорила тебе, Йоранар: если хозяин не следит за домом, в нем селятся крысы. Но ты не послушал.

Йор насупился. Ощущение раздвоенности тела плохо помогало терпеть привычную манеру Плясуньи изъясняться: уклончивую и осуждающую.

— Я, скорее, не понял, — отозвался он сдержанно.

Паучихе его тон не понравился.

— Ты хочешь прямых указаний. Но Атракс не одобряет, когда мы вмешиваемся в вашу жизнь, маленький сноходец. К тому же, я храню тайны, а не раздаю ответы.

— Тогда зачем ты здесь, Плясунья?

— Затем, что крысы в твоем оплоте все еще плодятся.

Ответ духа оказался таким же ничего не сообщающим, как и все, что она говорила ранее.

— Я похож на крысолова?

— Ты похож на своего отца, маленький сноходец, но речь не о нем. У оплота Каменный Медведь есть вождь, но нет покровителя. А без покровителя он как на ладони для тех, кто злоумышляет и ищет место, где сделать это легче всего.

— То есть ты… мы, — поправился даларец, — здесь для того, чтобы обсудить смерть покровителя моего оплота? Урс пал столетия назад!

— У-у-урс, — протянула Шадал так низко, что у Йоранара не возникло сомнений: между ними было что-то особенное. Если у духов такое вообще случается.

— Столько лет прошло, а смерть Хранителя Жизни до сих пор меняет мир вокруг, — протянула Шадал задумчиво. — Изменения — страшная сила, сноходец. Тот, кто владеет их тайной, владеет судьбой. Вот почему Атракс, знающий о времени и изменениях все, стоит над всеми нами.

Йоранар затих. Она говорила туманнее, чем утро в горах. Почему? О чем? Хранящая Тайны, Паучиха, Смертный Шепот — подчас искусительный, подчас подстрекающий, — Плясунья, что дергает за ниточки, заставляя остальных оказаться в ее пляске… У Шадал было больше имен, чем у любого другого духа, и ее справедливо побаивались все. Так почему сейчас ему совсем не было страшно?

— Все решения ведут к переменам, Йоранар. Какие-то изменения наступают сразу, их видно и слышно. Другие остаются незримыми и настигают спустя годы. Они приходят из темноты и пронзают насмерть, если ничего не предпринять. — Шадал обвернулась вокруг даларца мягким дымчатым телом, как поволокой, заставляя сноходца вздрогнуть. Затем отстранилась и зависла вверху под потолком. Ее глаза заполыхали изумрудным огнем. — Много лет назад…

Даларец вскинул голову, не слушая:

— Хватит уходить от ответов и вспоминать прошлое! В прошлый раз ты сказала, я должен что-то предотвратить, перебить крыс. Но этого мало, чтобы разобраться хоть в чем-то! Разве то, что я здесь, не доказы…

Йор запнулся.

Где — здесь? Когда — сейчас?

И почему его тело недвижно и тяжело, как камень? Это бесконечно дурной знак, не так ли?

Так, осознал Йоранар. И вспомнил.

Несколько месяцев назад ему прислали весть, что в родном оплоте пропадают даларцы. Йор покинул столицу, где обитал в последние годы, и поехал к Атан’ванну, брату покойного отца и правителю оплота Каменный Медведь. Он сказал, что нужно отправить отряды на поиски пропавших, и Атан’ванн уступчиво согласился. Но шли недели, исчезнувшие соплеменники не находились, их число лишь росло. Тогда Йор потребовал от дядьки рассказать все, что тому известно. Атан’ванн говорил уклончиво, настаивал, что какой-то пагубный дух злоумышляет, натравливая на их оплот чудовищ — одно страшней другого.

Йор, будучи сноходцем, спорил: нет в пантеоне такого духа. И, кажется, его прыть раздражала вождя.

— Удивлен, что ты так печешься об оплоте, который покинул, — сказал он племяннику. — Раз ты сноходец, поговори с духами сам, узнай, что творится. Глядишь, Каменному Медведю будет с тебя хоть какой-то толк.

Йор проигнорировал укол: дядька не упускал случая напомнить, что племянник променял родной дал на жизнь в столице близ верховного вождя Племен.

Тогда он в самом деле воззвал к духу, с которым был связан едва ли не крепче всего: как Хранящая Тайны, она должна была знать больше остальных. Тогда-то Шадал и заговорила про крыс.

Ничего не уяснив из ее речей, Йор потратил не один месяц на попытки разведать все самостоятельно. Всякий раз он натыкался на препятствия, пока неделю назад не отыскал группу повязанных друг с другом даларцев. Поработители тащили их в неизвестном направлении. Йор притаился и тайком отправился следом, вплоть до ущелья, уводившего глубоко под гору на восточной границе Каменного Медведя.

Открытие поразило сноходца.

Руками порабощенных соплеменников, от обреченных на смерть преступников до неповинных даларцев, Атан’ванн вырыл целую сеть подземных туннелей и залов, наполненных грохотом выбиваемой кирками породы. Всех, кто валился от усталости или отказывался служить, как велел вождь, ждал одинаковый конец: перерезанная глотка или вспоротое брюхо. Их кровь, говорили надсмотрщики, оросит священные алтари Бога-Медведя, и те укажут путь.

Какие еще алтари? Какой путь? К чему? И кому его укажут?

Йор едва не исторг в рвотном позыве сам желудок, увидев, как кровь из забитых даларцев сливают в огромные чаны, а трупы сгружают в телеги и увозят прочь. Он вознамерился проследить, куда именно, но усталость взяла свое. Тлетворный запах разложения отянул его легкие плесенью. С чувством, которому не нашел слов, Йор вернулся в проходной коридор и выбрался на поверхность.

Где нос к носу встретился с охранниками вождя. Те не разменивались на полумеры.

В себя Йор пришел, когда его приволокли к Атан’ванну. Терять было нечего и, кое-как поднявшись на ноги, он бросил в лицо вождю дала Каменный Медведь обвинение:

— Твои действия чудовищны! Их нельзя оправдать ничем!

— Зато твои слова можно оправдать лишь скудоумием, — предостерегающе-лениво отозвался дядька. — Мы ищем руины древнего храма Урса. Там должны быть жилы, наполненные его жизненной силой! Те, что делают нас самым долголетним племенем среди даларцев и позволяют выживать там, где другие неизменно падут. Неужели ты не чувствовал их, когда заявился в подземелье непрошенным?

Нет, не чувствовал. Ибо все, что достигало его сознания — гниль, ужас, злость, и страх тех, кто, будучи рожденным свободным даларцем, горбатился, как раб. Нет такой цели, ради которой можно так раскидываться собственным народом!

— Мы вернем мощь Урса в Каменный Медведь, племянник! — возвестил Атан’ванн, не дождавшись реакции сноходца. — Мы обретем величие, какое присущее нашему племени!

— Ценой наших же жизней?! Каменному Медведю не нужны храмы, построенные на крови!

— Откуда тебе знать, что нужно Каменному Медведю? Ты сноходец, а не вождь.

— Вот именно! И то, что ты делаешь, не восславит Урса…

— Урса восславят фантазеры вроде тебя. А я, как и положено вождю, буду и дальше искать величие для нашего оплота, а не гоняться за призраками, которых вижу я один.

Гнусная пощечина, какую мог отвесить лишь тот, кто не понимал силы сноходцев.

— Нашему оплоту и нашему народу не нужно величие, купленное такой ценой!

— Закрой пасть, щенок! — Атан’ванн подался вперед с трона в главном зале. — Что ты знаешь о своем народе?! Ты забыл о нем, пока хлестал эль и портил девок в чертоге Махтурга! Ты никудышный сын вождя, никудышный сын своего племени и никудышный сноходец, раз не желаешь возвращения одного из древнейших духов мира!

Атан’ванн сделал повелительный жест, и охранники уволокли Йора в яму для пленников, ожидавших суда или казни.

Прошло еще несколько дней, прежде чем вождь «сменил гнев на милость» и в попытке достучаться до племянника велел тому отправляться в святилище Урса.

— Чтобы найти ответы на свои вопросы, — сказал Атан’ванн. — Чтобы увидеть собственными глазами правду и больше не обвинять меня напрасно.

Одну из жил, до которых оказался жаден дядя, несчастные даларцы все-таки разрыли — сильно южнее того места, где он был в прошлый раз. Толстая, как корень древнего дуба, светящаяся мягким зеленым мерцанием — она была одним из сосудов, питавших землю их оплота, и единственным источником света в затхлом подземелье.

То немногое, что осталось его племени от погибшего Бога-Медведя.

Урса называли Хранителем Жизни. Он бы никогда не одобрил массовых жертвоприношений.

Что Атан’ванн намерен делать с этими жилами? Для чего он их ищет? Неужели верит, что Урса можно воскресить таким путем?

Об этом Йор и обмолвился конвоирам. Старший из них презрительно хмыкнул — как ни разу прежде не позволял себе в адрес сноходца. Сплюнул под ноги:

— Атан’ванн и не ждал, что ты поймешь.

Даларец нанес удар безо всякой жалости. Йор попытался уклониться, но кинжал врага достал его горло. Сноходец упал на землю. Пережимая одной рукой рану, которая могла быть еще больше, он выхрипел:

— Вождь… предаст… сам… себя.

— Пха! — осмелевший даларец пнул его, сваливая Йоранара с четверенек на бок.

Сырой запах подземелья просачивался в его легкие с той же скоростью, с какой из тела вытекала кровь.

Его тоже скинут в телегу и увезут в бессмысленной жертве Богу, никогда не просившему подобных подношений?

Рану нещадно жгло. Атан’ванн, паскуда, все продумал! Зная о регенеративных возможностях даларцев Каменного Медведя, он велел воинам смазать клинки ядом. Разрез, способный затянуться полностью, все равно убьет его. Просто не сразу.

Не думая, Йор вцепился в светящуюся жилу. Может, та самая жизнетворная энергия, до коей оказался жаден дядя, поможет ему?

Он действительно ощутил прилив сил и вскочил на ноги. Увернулся от удара и колдовским сгустком парализовал растерявшегося бойца (хоть в чем-то Шадал всегда помогала ему). Отнял у противника клинок, и тот заплясал в темноте. Йоранар отклонился вправо от рубящего взмаха, перехватил вражескую руку и проткнул даларца насквозь. Оттолкнул от себя ногой и вывернулся таким образом, чтобы держать врагов в поле зрения. Один, падла, успел зайти за спину. Не прыгни сноходец вперед, удар, рассекший спину, был бы глубже длиннее. По рассеке поползло жжение заживляющих чар от жилы: мощь Урса все еще питала сноходца, не давая сгинуть. Он провернулся, отгоняя клинком нападавшего — и увидел, что с десяток убийц уже взяли его в кольцо.

Даларец осознал: он не выживет. Врагов было слишком много, а он держался только на чудодейственной силе Бога-Медведя, которая рано или поздно иссякнет. Чужой полуторник неладно лежал в слабеющей руке, но по крайней мере, он умрет с оружием в руках, как положено, воину, и в древнем святилище — как желал бы всякий сноходец.

Йор рванулся в бой. Левой рукой послал обездвиживающий импульс в ближайшего врага. Пользуясь замешательством остальных, пронзил не парализованного, а его соседа. Отпихнул тело в сторону, выбираясь из окружения. Парень справа отступил назад таким образом, чтобы снова перегородить сноходцу путь. Йор юркнул в образовавшуюся щель на его месте и выбрался из кольца. Наступил на агонизирующего противника, с него зашел в сторону и на высоте шага оттолкнулся от стены, в прыжке загнав меч какому-то даларцу в основание шеи. Сзади на него набросился еще один, но сноходец вовремя развернулся, перехватил бойца поперек туловища свободной рукой и швырнул вперед.

По животу больно полоснуло. И, в отличие от прошлой раны, эту ожгло уже по-обычному. Во рту расползся привкус крови. Фигуры убийц замельтешили быстрее прежнего. Яд замедлял его, крал скорость реакции. Сноходец сосредоточился только на том, чтобы отбивать удары или уворачиваться, но с каждым мгновением чувствовал, как на теле прибавлялись свежие раны.

Проклятье! Если бы только при нем была его глефа, его Кси’ратский Душерез, он сумел бы забрать с собой к Граалу их всех!

Увы…

Приняв, что следующая атака станет для него последней, Йор сжал клинок в правой руке, левую стянул в кулак, призывая ускользающие искры чар. Резко выдохнул через рот и… едва не оглох от тяжелого низкого рева. Он и его противники вздрогнули одномоментно, завертели головами кто куда: рык зверя был настолько плотным, что волнами откатывался от стен и потолка, заполняя все пространство.

С западной стороны в сумраке сверкнули два красных глаза.

Громадная медвежья туша, намного больше естественных размеров, мощными прыжками бросилась на одного из убийц. Грозные челюсти сомкнулись на плече, прокусывая насквозь вместе с артерией. Чей-то кинжал достал животное, но лишь тихо лязгнул, чиркнув о каменное бедро. Смельчак рубанул с другой руки мечом — с тем же эффектом. Зверь, словно вылепленный из базальта, разъяренно зарычал, встал на задние лапы и обрушился на неудачника. Алые жилы и узоры на его теле заполыхали ярче, как и глаза.

Медведь разметал врагов Йоранара, разя их когтями и клыками, оглушая рыком, придавливая весом. И — не тронул сноходца. Тот, наблюдая, не поверил в происходящее: о, благие, неужели сам великий Урс вступился за него?! Но как? Урс пал столетия назад! Или просто зрение сменилось галлюцинациями? Вон, и очертания зеленой жилы уже смазались.

Йор тряхнул головой, надеясь прийти в себя, однако утратил остатки равновесия и рухнул на колени. Он сопротивлялся туману, заволакивающему мысли, как мог, но сознание стремительно гасло. Кое-как он припомнил, с какой стороны вошел сюда, на карачках пополз на выход — вдохнуть перед смертью свежего воздуха. Напоследок заставил себе еще раз встать. Сделал шаг и врезался в стену. Упал и уже не поднялся.

Как жаль, что при нем не было Душереза. Вряд ли Атан’ванн похоронит его с ним.

Вряд ли Атан’ванн вообще его похоронит.

Йор зло сощурился: в прошлый визит Шадал тоже говорила загадками, и эти загадки стоили ему жизни!

— Ты запутался в такой маленькой паутинке, — улыбка Паучихи сверкнула в темноте святилища лезвием кинжала. — Когда не знаешь, куда идти, иди к началу, Йоранар.

— К какому началу?! — вызверился сноходец. — С чего я, по-твоему, должен начать?! Я мертв! И твои недомолвки тому виной!

Шадал хитро оскалилась.

— Еще не мертв.

Йор не столько увидел, сколько почувствовал, как Шадал вздохнула. И –смилостивилась.

— Тебе нужно вспомнить день, когда случилось три перемены. Это и будет твое начало. Разобравшись в нем, ты не дашь Племенам пасть.

— Какие еще перемены?! Где я найду это начало?!

О чем, о великий Атракс, она говорит?!

— Ты уже его нашел. — Шадал жеманно развела четырьмя руками. — Что до перемен…

Ее лицо исказилось другой улыбкой — колючей и сухой, как рыбья кость в горле. Плясунья перетекла к Йоранару ближе и коснулась длинным узловатым пальцем мужской щеки. Как в начале.

— Один вождь. Один запах. Одна судьба.

Йор сощурился, пытаясь разглядеть в глазах Шадал какие-то подсказки. Как бы он ни ярился, у него нет выбора, кроме как идти путем, которым духи хотят, чтобы он прошел.

— Что за вождь? — обреченно переспросил сноходец. — Какой запах? Чья судьба?

— Твоя? Моя? Её? Или всех? — Паучиха рассмеялась, и Йоранар увидел, что у нее больше зубов, чем должно быть в обычной челюсти. — Все ответы заключены в дне, с которого все началось. Это все, что я могу тебе дать, сноходец. Но помни, что Хранители Стихий не подчиняются Атраксу. И шаманам они могут дать больше.

— Прекрасно! — Йоранар клацнул зубами, словно собирался откусить Паучихе голову. — Только я — не шаман!

— Ну да. Но поэтому ты и здесь, — шепнула Плясунья.

— Где здесь?!

Йоранар вздрогнул в ознобе: под ребрами будто разбился снежок. Шадал вскрыла ему кожу на щеке острым ножом-когтем и растворилась, как дым от костра в ветреную погоду. От скулы вниз потекла горячая кровь. Сноходец дотронулся, глядя в пустоту перед собой, растер каплю между пальцами. Прислушался.

Ничего. Кроме тишины, ночи, жжения и растерянности.

И еще очень странного чувства. Будто ему в грудь вонзили тонкий багор. Поелозили, взбалтывая месиво из легких. А потом за орудие кто-то потянул. Кто-то невидимый. Святилище вокруг завертелось черной стеной. Йора потащило куда-то вверх, прямо через древко, как через узкую щелку. Так спрут перебирается в отверстие в десятки раз меньше его самого.

Йоранара тянуло сильнее и сильнее, и внезапно из непроглядной тьмы он услышал всплеск, словно вынырнул из пучины. Горящей от отсутствия воздуха грудью наконец наполнил себя вдохом. Прохладным и таким объемным, что, казалось, он мог единолично надуть парус.

***

На краю оплота Грозовой Утес всходило мерцающее солнечное утро.

Йоранар открыл глаза.