Год без лета

Год 16 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Октябрь 1159 года до новой эры. Энгоми.

Клеопатра потянулась и едва приоткрыла глаза, чтобы снова их зажмурить. Вставать было решительно неохота, но служанка уже стояла у кровати, держа в руках полотенце. Клеопатра похлопала по постели рядом, но там оказалось пусто. Тарис давно убежал в свой кабинет, с раннего утра принимая отчеты. Первым всегда приходил начальник Службы охранения, потом начальник порта, потом эпарх Энгоми, и только потом секретари тащили донесения со всех десяти диоцезов Кипра и почту из других земель, если она была.

— Государь не прибыл? — спросила Клеопатра, но служанка лишь покачала головой. Отец все еще был в Ахайе.

Утренний туалет для царевны — дело небыстрое и хлопотное. Умыться, волосы расчесать, платье и украшения к завтраку выбрать нужно. А это сложно. Отец дарит много, муж тоже не скупится, а на свадьбу и вовсе принесли столько камней и золота, что царевна до сих не разобрала всего, заперев драгоценности под замок. Только из Египта целый сундук прислали. И тетка Лаодика, и все три царицы, да и сам Господин Неба расщедрился. Не каждое царство такую казну имеет, сколько у нее лежит золота в виде разных перстней, серег и ожерелий.

Завтрак будет через полчаса, о чем возвестил протяжный звон колокола на воротной башне. Семь тридцать утра. Они сейчас узким кругом собираются. Мама, сестры и Хенут-Тауи, жена Ила. Тетка Кассандра у себя дома с мужем и сыном завтракает, а брат уплыл вместе с отцом. Там, на севере, опять неспокойно. Снова дикие племена в движение пришли. Того и гляди большая война разразится.

Клеопатра умылась, лениво поплескавшись в теплой воде, а потом почистила зубы и прополоскала рот травяным настоем. Служанка подала расшитое полотенце, которым Клеопатра промокнула юное, свежее лицо. Спать больше не хотелось. Она, напевая, уселась перед зеркалом, отдав себя в руки рабынь.

— Что в городе болтают? — небрежно спросила она.

— Да ничего особенного, госпожа, — ответила служанка. — По домам все сидят и богов молят. Шлюхи теперь вместо серебра едой берут. Ячменная лепешка за раз.

— Да ты что? — удивилась Клеопатра. — Неужто лепешка?

— Это если красивая, — хмыкнула рабыня. — Можно и за пол-лепешки найти. Или рыбы соленой кусок дать. Или чашу квашеных оливок. Или…

— Да поняла я, — поморщилась Клеопатра, которая настолько глубоко в эту тему погружаться не хотела. — А есть такие, кто на царя злобится?

— Есть, как не быть, — понизила голос служанка. — Только их господа охранители сразу вяжут, палок дают и в деревню высылают. Под надзор старост. Второй раз, говорят, рот откроешь, и здравствуй, каменоломня… Или шахта медная. Боится народ лишний раз слово сказать. Лютует стража, да и доносчиков много стало. А тех, кто кричит, что царь стал богам неугоден, могут и вовсе… — тут служанка просто махнула рукой.

— Понятно, — с каменным лицом кивнула Клеопатра. Это было то, чем муж делился с ней крайне неохотно.

— Колечко с синим камушком наденьте, госпожа, — умильно пропела служанка, которая водила по густой волне ее волос частым гребнем. — Красивое! Ни у кого такого нет.

— Скоро будет, — рассеянно сказала Клеопатра. — Давно бы привезли, но государь велел на всякое барахло деньги не тратить. До тех пор, пока бог Тиваз снова не явит нам свой лик.

— Каждый день ему молитвы приносим, госпожа, — тоскливо протянула служанка. — Осмелюсь спросить. Не гневайся только. А что тебе самой боги говорят? Вы, цари, к богам куда ближе! Когда Тиваз простит нас?

— Пару лет точно еще в этой мгле пожить придется, — вздохнула Клеопатра, которая отцу верила безоговорочно, а он в связи с этими событиями бога Тиваза не поминал ни разу. Зато часто поминал далекий северный остров, а на нем огнедышащую гору, которая на беду всему живому выплюнула в небо неимоверное количество горячего пепла. Гекла называется та гора.

— Готово, госпожа, — угодливо склонилась служанка, и Клеопатра повертела головой туда-сюда, оставшись довольна увиденным. Огромные, опушенные густыми ресницами глаза, как у матери. И ее же нежная, чистая кожа. А вот нос отцовский, и губы тоже. Да, она не писаная красавица, но довольно мила. И своему мужу она по сердцу. Это она нутром чуяла, не умеет Тарис так притворяться.Впрочем, титул царевны сделает красивой даже крокодилицу. Клеопатра была неглупа, и такие вещи понимала прекрасно.

— Чем прическу украсим, госпожа? — торопливо спросила служанка, закончив очень быстро. Это неудивительно. К завтраку Клеопатра шла всегда без особенных церемоний. Ее волосы просто собирали в косу, вплетая туда золотые ленты.

— Диадему надень! — сказала она, и рабыня осторожно водрузила на ее голову золотой венец, украшенный тончайшим переплетением узора.

У них теперь без особенных застольных излишеств. Как только на землю упала мгла, царь царей отдельным приказом закрыл все таверны и объявил Великий пост. Людям надлежало трудиться и молить богов о милости, а обжорство было признано тягчайшим из грехов. С улиц исчезли разносчики пирожков и сладостей на меду, и все те, кто еще недавно торговал съестным, остался не у дел. Еду теперь на Кипре отпускают с государевых складов, по талонам. Их выдавали старосты улиц и деревень по количеству едоков.

Постилась даже царская семья, а свадьба прошла с яствами, достойными легионной кухни. Клеопатра поморщилась, вспомнив самый торжественный день своей жизни. Не так она его себе представляла. Но что делать, она царевна, и свой долг осознает. Вести с акрополя долетали в пригороды быстрее, чем скачет конный гонец. И теперь даже те, у кого голодали дети, не роптали. Горожане знали, что небожители едят чуть сытнее, чем они сами, и это пока что избавляло Энгоми от бунтов и слухов о немилости богов, которую навлек на себя царь. Несколько смутьянов, которые попробовали покричать об этом, поддержки у горожан не нашли и быстро украсили собой кресты. Это здесь, да и на Кипре в целом было довольно спокойно, а вот в Арцаве, Лукке, Сехе и в городах Приморья… Там беда просто… Кое-где уже траву есть начали, а война между князьями за отару баранов стала делом более, чем обычным.

Фараон Рамзес не давал теперь на сторону ни единого корабля ячменя, и цари Сидона и Библа тут же прибежали на Кипр проситься в подданство. В переводе на общий язык это означало: старый хозяин не хочет нас больше кормить, корми теперь ты. С ними даже разговаривать не стали, отправив восвояси. В общем, плохо сейчас за морем. Государь превратил Кипр в непотопляемую гексеру, ощетинившуюся во все стороны жерлами огнеметов. Чужих сюда не пускали вовсе, а корабли с голодной рванью, которая вновь поплыла во все стороны за лучшей судьбой, просто топили, не вступая в переговоры. Все понимали, что второго натиска «живущих на кораблях» этот мир просто не выдержит. Он едва оправился от первого.

— Доброе утро всем! Матушка! — поклонилась Клеопатра, войдя в столовую. Остальным она просто кивнула и уселась на свое место. — Что у нас сегодня?

— Гороховая каша, — спокойно ответила Креуса.

Арсиноя и Береника вздохнули, но смиренно принялись очищать тарелки, а вот египтянка Хемет-Тауи брезгливо поморщилась. Худая чернявая девчонка четырнадцати лет пока что приживалась в Энгоми плохо, почти не понимая здешних обычаев. К ней уже и Нефрет прикрепили, которая возилась с ней, как с маленьким ребенком, но пока все шло непросто. Царевна была совершенно непробиваема, живя в каком-то своем, непонятном никому мире. Она сейчас носила ребенка, и этот факт не сделал ее характер более приятным.

Серебряная посуда, стоявшая на столе, была достойна царей, зато еда — лавочника из предместий. Размазанная по тарелкам каша, нарезанный тончайшими ломтиками овечий сыр, финики и немного соленой рыбы. Никто не уйдет голодным, но изысков прошлого на столе больше нет и в помине.

— Почему мы должны есть как простонародье? — не выдержала Хемет-Тауи. — Я к вам, матушка, со всем почтением… Но неправильно это. Царская семья — она божественной властью обладает. Чернь родится из грязи и в грязь уходит. Что нам до их страданий?

Говорила она почти без акцента, но несла порой такую чушь, что отец только за голову хватался. Клеопатра поморщилась. Свою невестку она не без оснований считала полной дурой, и терпеть ее не могла, в отличие от своего брата. Ил свою жену обожал, потому как только ее и признавал равной себе. Да и служанки, приехавшие из Египта вместе с молодой царевной, были приучены ровно к тому раболепию, которое он так любил. Хемет-Тауи и ее брат просто нашли друг друга.

— Что нам до их страданий? — недоуменно переспросила Креуса. — Да ты хоть знаешь, Хемет, что сейчас происходит в твоей стране? То тут, то там крестьяне бунтуют. А в Фивах? Рабочие бросили строить храмы, пока им не дадут положенное зерно и пиво. Они уже месяц не получали свое жалование, и их семьи голодают. А еще они угрожают разрушить уже построенные усыпальницы царей. Они просто сидят на земле и не работают(1).

— Не может этого быть! — глупо захлопала ресницами Хемет- Тауи. — Да как они посмели? Отец пришлет воинов, их накажут палками.

— Пока что твой отец послал туда чати Та, — усмехнулась Креуса. — И тот всеми силами изыскивает зерно. Я дам тебе письмо тети Лаодики, почитаешь сама, если не веришь мне.

— Наш государь мудр, Хемет, — не выдержала Клеопатра. — Не тебе обсуждать его приказы. Если бы не его предусмотрительность, мы бы сейчас сидели в осаде, а в пригородах лилась кровь.

— А тетка Кассандра перестала булки есть и похудела сильно, — сказала вдруг десятилетняя Береника, которая свою кашу уже доела и теперь жевала сушеный финик прошлогоднего урожая. В этом году фиников не было тоже. Не вызрели.

— Я знаю, дочь, — ответила Креуса. — Что тут удивительного? Она ведь великая жрица. Она сама должна подавать пример воздержания, иначе люди не поверят ее словам.

— Мне рабыни шепнули сегодня, — захохотала счастливая Береника, — что ее муж ходит злой, как лукканский пират. Я, говорит, замуж бабу в теле брал. А куда тело делось? Где говорит, сиськи? Где задница? Совсем подержаться не за что стало. Говорит, обманули его!

— А она? — Креуса даже ложку до рта не донесла в удивлении.

— А она посохом его по спине! — продолжила хохотать Береника. — Посохом! Я, говорит, покажу тебе задницу, негодяй такой! Ты же сам говорил, что полюбил меня за мои глаза!

Креуса фыркнула в кулак, стараясь не рассмеяться в голос, но поскольку завтрак закончился, она поманила невестку за собой.

— Пойдем, моя дорогая, — позвала она египтянку. — Я дам тебе почитать письмо тети Лаодики. Она написала, что сейчас происходит на юге. Может быть, тогда в твоей голове наступит хоть какое-то прояснение. Ты взрослая женщина, и уже должна понимать такие простые вещи. Ты ведь будущая ванасса. Ну, мне хотелось бы на это надеться…

***

В то же самое время. г. Уасет, более известный как Фивы. Верхний Египет.

Чати Та сидел, обхватив голову. Черная туча нависла над ним. То тут, то там вспыхивали волнения, подавить которые удавалось с огромным трудом. Голод, большой голод пришел в Страну Возлюбленную. Снова начали поднимать голову притихшие было жрецы. Перепуганные люди бежали в храмы Амона, но там им говорили, что наказание послано им за нечестивую жизнь. И что виноваты те, кто отверг богов своих предков, начав почитать чужеземного идола. Жрецы стали важные и даже с ним разговаривали сквозь зубы, припоминая старые обиды. Слуги Птаха из Мемфиса намекали, что священный бык Апис как будто бы нездоров, а в Фивах и вовсе разорвали голыми руками немногочисленных почитателей Сераписа. Только это не помогло. Небо все так же было затянуто мутной кисеей, а урожай в этом году обещает быть необыкновенно скудным.

Как и в старые времена, в Египте теперь два чати: один для Верхнего царства, а второй для Нижнего. Та получил юг, а его соперник Пага — север. И тут, около Фив, было горячо. Бунтуют строители и художники. Они прямо сейчас стоят у ворот его дома и ждут ответа на письмо. Та развернул папирус, который прислал ему писец Аменнахт.

— День десятый. Месяц второй времени Перет. Сказано мастерами: «Мы — голодны. Нет нам выдачи хлеба. Много дней пройдёт — не дано». И оставили они место труда. И пошли вниз к дому Мернептаха, Господина Истины. Они говорят начальнику работ: «По причине голода мы пришли. Нет хлеба в домах. Нет масла. Нет одежды. Нет рыбы. Нет овощей для детей наших». Начальники говорят: «Возвратитесь в селение. Сегодня будет дана часть. Остальное — когда прибудет зерно от Дома Владыки». Наутро снова собрались мастера. Они не вошли в место труда. Они направились к южным вратам храма. И говорят: «Да будет сказано Владыке Двух Земель: мы — в нужде. Мы не имеем хлеба». И сели они у врат. И говорили стражам: «Мы не бунтуем. Мы — ищущие хлеб. Мы пришли сюда от голода». Принесены две корзины зерна из хранилища Дома Бога, и даны мастерам. И ушли они в селение на ночь одну. Наутро — снова пришли. Они говорят: «Мало. Не насыщены. Не всё положенное дано нам. Пусть будет дано полностью. Как положено мастерам Чертога Вечности. Как было при отцах наших».

— Великие боги, помогите мне! — чати тоскливо посмотрел на папирус, отложил его и взял в руки следующее донесение. Беспорядки эти идут не одну неделю.

— На следующий день мастера поднялись и пошли к дому хенеба, градоначальника Фив. Они сказали тамошним чиновникам: «Мы — мастера Чертога Вечности. Мы делаем работу Владыки. Но не получаем свою долю». И было обещано им. Мастера говорят: Каждый раз — слово, и каждый раз — малость. Наши дети плачут. Мы не войдём в место труда». И прибывает к ним верховный писец Некогем. Он спрашивает мастеров: «Что желаете?» Они отвечают: «Хлеб. Масло. Одежда, положенная в этот год. И чтобы это было вовремя». Некогем говорит: «Я напишу Владыке. Я пошлю гонцов в город. Сегодня будет дана часть.(2)»

Та поднял тоскливый взгляд на писца, каменной статуей стоявшего рядом. Писец смотрел в пол, выражая своим видом всяческое желание угодить господину. Да только чати не провести. Радуется, негодяй, что теперь не ему разбираться с этим. Свора сытых бездельников не может успокоить обнаглевшую чернь. Все приходится самому делать.

— Они еще не ушли? — с надеждой на чудо спросил Та.

— Нет, господин, — склонился писец. Это и был тот самый Некогем. — Они ждут, когда величайший удостоит их своим вниманием.

— Передай, что я сейчас выйду, — скорее просвистел, чем сказал чати, пытаясь успокоить нарастающий с каждым мгновением гнев.

Всякое случалось в Стране Возлюбленной за прошедшие тысячи лет, но чтобы такое! Чтобы рабочие запирались в храме Тутмоса III, пытаясь добраться до запасов зерна! Чтобы они угрожали разрушить уже построенное! Здесь, у ворот его дома, стоят самые разумные из мастеров. Они пока что просят. Чати встал, перебросил через плечо шкуру леопарда и поправил золотую пластину на груди, где было выбито имя фараона. Та взял посох и решительно вышел из дома. Он немолод, здоровье все чаще подводит, но спина его пряма, а взгляд грозен. Чати вышел из ворот, и десятки людей склонились перед ним, показав голые спины. Да, как хорошо, что они еще готовы договариваться…

— Добрые люди! — сказал Та. — Клянусь именем государя, да будет он в целости, жив и здоров, я не знаю, почему не дана вам пайка. Я пошлю к начальникам хранилищ. Сегодня будет выдана часть. Идите в дом ваш — завтра получите полностью.

Он не дал им сказать ни слова. Он не дал разгореться спорам, из которых всегда проистекает бунт. Но он знает точно, что если они не получат положенного, то бунт случится непременно.

— Некогем, — повернулся чати к писцу, который почтительно рассматривал сиятельный пупок, не смея поднять глаз. — Выдай этим людям все, что положено.

— Но, господин, — промямлил насмерть перепуганный писец. — Нам негде взять столько зерна! Да и масла у нас тоже нет. Царские хранилища почти пусты.

— В храмовых амбарах возьми! — бросил чати, которому больше всего на свете хотелось сейчас нырнуть на морское дно и просидеть там до конца времен.

— Но, господин… — с ужасом посмотрел на него писец. — Нельзя! Это же святотатство!

— Я знаю, — спокойно кивнул чати и вернулся в дом. — Выполняй, Некогем! И пока не исполнишь, не показывайся мне на глаза(3). Если нужно, возьми воинов. Если я еще раз увижу здесь этих людей, или если они взбунтуются, ты пойдешь работать в поле. Почему ты еще здесь?

1 В правление фараона Рамсеса III, в 1159 году до н. э. произошла первая известная в истории забастовка — протест строителей и художников гробниц из посёлка, современное название которого Дейр-эль-Медина. Он располагается недалеко от Фив. События были описаны писцом Аменнахтом. Дата спорная, так как спорна дата начала правления фараона, от которой ведется отсчет. Но голод в Египте совершенно точно совпадает по времени с извержением вулкана Гекла 3, с чудовищным разгромом Вавилона эламитами и с вторжением фрако-иллирийских племен, в результате которых были разрушены Микены. Все это произошло в начале 1150-х годов до н. э.

2 Текст приведен по документу, который известен, как Туринский папирус 1880. Цитаты из него выделены курсивом.

3 Чати Та именно так и вышел из положения. Зерно он взял из храмовых запасов, что по тем временам было просто из ряда вон.