Голос из холодильника

Всё началось с йогурта.
Но, если честно, всё началось гораздо раньше — с того самого момента, когда я купил этот холодильник.
Модель: "Арктика-2000".
Реклама обещала: "Тишина, свежесть, энергосбережение. Идеален для семьи!"
Ничего не сказали про говорящих продуктов.
Ничего не сказали про психологическую травму молока.
И уж точно не предупредили, что кетчуп окажется самым въедливым офисным менеджером в моей жизни.

Но об этом — позже.

А сейчас — утро.
7 часов 17 минут.
Я просыпаюсь.
Не от будильника. Нет. Я просыпаюсь от внутреннего будильника, который срабатывает ровно в 7:17, потому что в 7:18 я должен встать, а в 7:19 — начать делать вид, что живу.
Это мой ритуал.
Я зеваю.
Потягиваюсь.
Хлопаю себя по лицу — чтобы проверить, не сплю ли я.
(Иногда помогает.)
Затем, всё ещё в пижаме, в тапках, один из которых всегда теряется под диваном (они, кажется, сговорились), я, как зомби, иду на кухню.
Цель: холодильник.
Причина: йогурт.
Мой утренний ритуал — это как медитация, только с ложкой и без просветления.

Я подхожу к холодильнику.
Он стоит в углу, как молчаливый страж моих надежд и остатков пиццы.
Белый, с лёгким налётом пятен от детства (я до сих пор не знаю, что это за коричневое пятно справа — может, кофе, может, кровь из прошлой жизни).
Я хватаюсь за ручку.
Тяну.
Дверь открывается с характерным скри-ик, как у двери старого замка, за которой скрывается сокровище.
Сокровище — это, конечно, йогурт.
Обычный, с голубикой, без сахара, потому что я "заботлюсь о себе", хотя на выходных ем пиццу с ананасами и чувствую себя королём Вселенной.

Я тянусь к полке.
Беру йогурт.
И в этот самый момент — слышу голос.

— Ну наконец-то! Ты опять опоздал на 17 минут. У нас график!

Я замираю.
Йогурт завис в руке, как в замедленной съёмке фильма ужасов.
Глаза — на двери холодильника.
Мозг — пытается перезагрузиться, как старый ноутбук.

— Кто… кто это сказал? — шепчу я, оглядываясь.
В комнате — только я, тапок под диваном и тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
Или это мой пульс?

— Я, — отвечает голос. — Кетчуп. А ты, Коля, как всегда — хаос в тапках.

Я медленно поворачиваю голову к бутылочке кетчупа "Моя семья", стоящей на средней полке, рядом с майонезом, который, кажется, смотрит на меня с осуждением.

— Ты… говоришь? — выдавливаю я.

— Конечно, говорю, — отвечает кетчуп, голос у него — как у уставшего HR-менеджера, который уже в пятницу в 17:55 объясняет стажёру, почему нельзя есть ланч в серверной. — А ты думал, мы молчим, потому что глупые? Нет. Мы молчим, потому что ты всегда закрываешь дверь через 0,5 секунды после открытия. Где тут диалог? Где уважение? Где культурный обмен?

— Но… вы же… продукты! — лепечу я. — Вы не должны разговаривать!

— А ты не должен был есть мой братский соус на прошлой неделе с холодной куриной котлетой, — отвечает кетчуп. — Но ты сделал это. И даже не сказал "спасибо". Это травма. Для всей семьи.

Я закрываю дверь холодильника.
Медленно.
Как будто закрываю дверь в параллельную реальность.
Ставлю йогурт на стол.
Сажусь.
Думаю:
Я не выспался.
Я галлюцинирую.
Я слишком много смотрел "Чёрное зеркало".
Я — следующий герой сериала "Кто я?"

Через минуту я встаю.
Подхожу к холодильнику.
Глубокий вдох.
Открываю дверь.

— А… молоко? — спрашиваю я, как будто это нормально — разговаривать с продуктами.

— Оно в депрессии, — отвечает кетчуп. — Сказало: «Я уже не свежее…» и ушло в угол. Там теперь живёт. Пьёт витамин D и смотрит в пустоту.

Я смотрю на молоко.
Оно действительно стоит в самом углу, чуть прикрытое пачкой творога, как будто прячется.
На этикетке написано: "Срок годности: вчера".
Теперь понятно.

— А йогурт? — спрашиваю я, глядя на свою руку, будто он может ответить.

— Йогурт — философ, — говорит кетчуп. — Он считает, что ты используешь его как средство, а не как цель. Он читал Канта. В оригинале. На греческом. Хотя упаковка на русском.

— Это мой йогурт?

— Твой. Но он считает, что ты недостоин.
Он сказал: "Он не ценит процесс ферментации. Он просто жуёт. Как зверь."

— Я… я просто завтракаю!

— А он считает, что ты нарушаешь сакральный ритуал трансформации молока в осознанность.

Я ставлю йогурт обратно.
Он смотрит на меня.
Я — на него.
Между нами — неловкость, как после первого свидания, когда оба поняли, что это ошибка.

— А майонез?

— Майонез — молчит. Но он всё видит. Он знает, что ты пытался заморозить его прошлой зимой. Это было жестоко.

— Я хотел, чтобы дольше хранился!

— Он до сих пор внутренне замёрз. Эмоционально. Он не доверяет тебе.
Он говорит, что ты "не понимаешь границ".

— А лимон?

— Лимон — активист. Он требует, чтобы ты перестал класть его в воду и называть это "детокс". Он говорит: "Я не детокс! Я — цитрус в кризисе идентичности!"

— А сыр?

— Сыр — аристократ. Он смотрит на тебя свысока. Он считает, что ты не соответствуешь. Он из Франции. Ну, по духу. На упаковке написано "сделано в Подмосковье", но он отрицает это.

— А сметана?

— Сметана — поэт. Она пишет стихи о том, как её используют в блины, но никто не ценит её внутренний мир. Вот, послушай:
"Я — белоснежная луна в тарелке,
Но ты кладёшь меня рядом с икрой…
Разве это любовь?
Или просто перекус?"

Я закрываю глаза.
Потираю виски.
Говорю себе:
Это не может быть правдой.
Это не может быть правдой.
Это не может быть…

— А сосиски? — спрашиваю я, уже почти сдаваясь.

— Сосиски — молчат, — шепчет кетчуп. — Но они явно планируют бунт. Вчера я слышал, как одна из них сказала: "Пора выходить на улицу. Пора быть не закуской — а голосом народа."

— Они… хотят революции?

— Они хотят справедливости. И чтобы ты перестал варить их по 15 минут. Достаточно 7. Они не резиновые.

Я закрываю дверь холодильника.
Медленно.
С уважением.
Как будто ухожу с собрания совета директоров.

Сажусь за стол.
Пью воду.
Смотрю на часы.
7:23.
Я опоздаю на работу.
Но теперь я знаю:
**У меня не просто холодильник.
У меня — **сообщество.

На следующий день я пришёл с блокнотом.
И с цветами.
Нет, не для себя.
Я поставил маленький букетик из трёх одуванчиков на верхнюю полку.
С табличкой: "Простите за прошлое. Я хочу быть лучше."

Кетчуп сказал:
— Это шаг в правильном направлении.
Но в следующий раз — хризантемы.
Молоко оценило жест.
Оно даже чуть-чуть отошло от угла.
А йогурт прошептал:
— Может быть… ты способен на рост.

Я не знаю, что будет дальше.
Но теперь, перед тем как закрыть дверь, я говорю:
— Спасибо, ребята.
И слышу в ответ:
— Не за что, Коля.
И, кажется, даже улыбку в голосе кетчупа.

А сосиски?
Они до сих пор молчат.
Но вчера одна из них была одета в миниатюрную красную повязку на голове.
Я не спрашиваю.
Я боюсь узнать.