Голос из могилы

Каждое лето семейство Скрябиных приезжало в деревню погостить у бабушки Алёны. Однотипные разговоры за столом, поднадоевшие шутки, выученные наизусть истории из молодости старушки. А потом самая неприятная часть – беседы о личной жизни дочерей бабушки. И если у младшей Вали всё было хорошо – муж, дочка, работа, то со старшей Олесей не так ясно. Ей уже под сорок, а детей нет, замуж так и не вышла, при этом богата и успешна. Гораздо богаче Вали. Как рассказывала родным сама Олеся, она была успешным менеджером в разных международных компаниях, муж и дети её не интересовали, да и времени на них у неё не было.

- Да и разве это главное? – спрашивала Олеся, очень не любившая эти разговоры. – У меня в жизни другие приоритеты.

В этот момент Валя обычно переводила тему и всё затихало, но выражение разочарования на лице матери очень раздражало Олесю. Бабушка Алёна не разделяла взгляды старшей дочери на жизнь, когда-то пыталась навязать свою точку зрения, но теперь уж сдалась.

К счастью разговор быстро забылся, старушка закемарила прямо за столом. Надо было заканчивать застолье. Зять проводил бабушку Алёну к себе в комнату, пока дочери и внучка прибирались со стола. Когда с делами покончили, Скрябины разошлись по комнатам большого деревенского дома отдыхать после застолья. Валя с мужем о чём-то болтали на крыльце, а Олеся сидела у окошка и осторожно любовалась своей задремавшей на тахте молоденькой племянницей.

Нет, младшей сестре Олеся не завидовала. Разве это жизнь: работа-дом-работа и отпуск летом-осенью на месяц? Жизнь – это бьющий ключом фонтан эмоций, переживаний, впечатлений. Сегодня ты в Ницце, завтра на Багамах, а послезавтра в лесах Амазонки. Даже ты сама не знаешь, куда тебя занесёт и какие приключения тебя там ждут. Лет до двадцати семи Олеся так и жила, не зная счёта деньгам. Тогда на неё обращали внимание очень состоятельные люди, многие не ограничивались стандартной платой, дарили драгоценности, приглашали на закрытые вечеринки, угощали диковинными блюдами. Вот только замуж её никто не звал. Она не питала особых иллюзий на этот счёт, но в глубине души надеялась на сказку. Мечтала, конечно, не о слесаре или налоговом инспекторе. Небогатого мужа она получила бы по щелчку пальцев, он бы согласился на брак с ней, даже если бы узнал о том, как она когда-то зарабатывала на жизнь. Олеся родилась для роскоши, природа одарила её такой внешностью не для прозябания в деревне, все столицы мира ждали такую девушку. Поэтому в глубине души она надеялась, что всё-таки повстречает богатого мужчину, который знал себе цену и не разменивался на мелочи, который закроет глаза на её прошлое и возьмёт в жёны. Тем более что такое случалось с женщинами её профессии, явно уступавшими Олесе в красоте.

Но не с ней. Около двадцати семи она стала замечать, что внимание мужчин начинают приковывать девочки моложе. Нет, Олеся по-прежнему была красива, но если раньше её фигура оставалась модельной практически без усилий, теперь приходилось регулярно ходить в спортзал. Если раньше после бессонной ночи она могла умыться и снова выглядеть блистательно, то теперь под глазами появлялись тёмные круги.

Пока ещё она продолжала говорить, что ей девятнадцать, и некоторые даже верили. Вот только поток по-настоящему состоятельных клиентов начал иссякать, приходилось переходить на европейцев средней руки. Будучи женщиной практичной, Олеся стала потихоньку откладывать деньги, даже просила совета у навещавшего её миленького финансиста, охотно дававшего ей советы, благодаря которым у Олеси в целом скопилась внушительную сумму. Это было кстати, потому что после перешагивания рубежа в тридцать лет доходы стали падать ежегодно. Опускаться на уровень рядовых девочек не хотелось, поэтому приходилось цепляться за постоянных клиентов, которые сами моложе не становились и интересы которых смещались в сторону законных жён, детей и внуков.

И вот Олеси почти сорок. Она богата, рантье. Может позволить себе ездить отдыхать три-четыре раза в год. Но жизнь уже не бьёт ключом, как била в двадцать. Она выглядит моложе своих лет. Но девушкой её теперь называют только из вежливости, никто не даст ей меньше тридцати пяти. Время от времени с ней связываются мужчины далеко за пятьдесят из её бурного прошлого и платят ей за иллюзию близости. Итоговая сумма пока ещё больше, чем заработок её сестры вместе с зятем, но уже понятно, что через три-пять лет ситуация изменится. Это не важно, ведь за счёт накопленных средств её уровень жизни всё равно будет выше, чем у Вали.

Но дело ведь не в соперничестве сестёр! Просто теперь Олеся жила не ту жизнь, которую она заслуживала! Олеся была создана для радости, для неё жизнь должна была превратиться в вечный праздник, это же не гонка с её сестрёнкой, которая в лучшие свои годы оставалась серенькой мышкой. Олеся должна была стать королевой, окружённой свитой, а не одиночкой, о которой вспоминали только ради мимолётного удовольствия.

Поэтому Олеся завидовала не сестре, Олеся завидовала племяннице Вике. Эта белая приятно пахнущая кожа, эти густые вьющиеся волосы, эти будоражащие воображение любого мужчины очертания девичьей фигуры, эти аккуратные, мягкие черты лица, но главное – её молодость! О, как же Олеся хотела вернуть свою молодость! Да, Вика была хороша, она могла бы пойти по стопам тётки и тоже заработать не мало денег. Но она не шла ни в какое сравнение с Олесей в молодости, которая приковывала взгляды всех мужчин, стоило ей лишь появиться на публике… Да, прежде всего Олеся завидовала молодости племяннице, была готова на всё, чтобы вернуть свою.

«Так верни», - раздался в глубине сознания тихий, похожий на шелест кладбищенской травы шёпот.

«Как?»

«Есть способ. Но ты должна быть готова забрать у племянницы то, что по праву принадлежит тебе».

Олеся опешила, колебалась. Вика обожала свою тётю, регулярно звонила ей, делилась секретами, беспокоилась о ней.

«Брось, - подначивал голос, - Вика всё равно не сумеет распорядиться своим даром правильно, потратит его также бездарно, как твоя сестра. А ты сумеешь!»

«Хорошо», - сломалась Олеся.

«Тогда слушай меня внимательно и делай в точности то, что я скажу…»

Олеся понимала – происходящее больше всего похоже на безумие. Голоса в голове – главный симптом шизофрении. Но она всё равно подчинилась и сделала всё, что ей сказал голос: аккуратно отрезала локон племянницы, выскользнула из дома так, чтобы никто не заметил, в сарае взяла лопату, пошла на деревенское кладбище, отыскала могилу девочки, судя по дате умершей в восемьдесят третьем году, провозилась несколько часов, но всё-таки раскопала её, отбросила сдвинутую в сторону крышку гроба, обнаружила, что тела внутри не было, зато там валялись старые пожелтевшие фотографии, а поверх них зеркальце и два кольца.

Олеся бросила локон племянницы в гроб, одно кольцо надела себе на палец, другое спрятала в карман джинсов, зеркальце вытащила и положила у памятника, после чего закопала могилу.

Вернулась домой она под утро, вся грязная, потная, вонючая. Быстро привела себя в порядок, переоделась и, вынося из комнаты грязные вещи, столкнулась с матерью.

- Ой, Олеся. А ты чего так рано подскочила? Ты же соней была. Стареешь небось? – пошутила бабушка Алёна, даже не подозревая, как её слова резанули старшую дочь.

«Скоро посмотришь, кто тут старее», - зло подумала она, а вслух произнесла:

- Да вот, вещи постирать хочу.

Мать кивнула и направилась кормить кур, Олеся же отнесла одежду к куче мусора на огороде и выбросила туда, после чего вернулась в дом, спрятала зеркальце у себя в комнате, взяла второе кольцо и стала дожидаться, когда проснётся Вика.

- Тётя? – удивлённо спросила племянница, столкнувшись с Олесей прямо у своей двери. – Доброе утро! А почему ты так рано встала?

- Чуть не забыла, солнышко, я же тебе подарок купила. Вот! – и протянула племяннице украденное из могилы кольцо.

- Оно дорогое, наверное?

- Ничего-ничего, могу же я побаловать племянницу!

- Спасибо большое, тетя! – поблагодарила Вика, обняла Олесю и собиралась положить кольцо на прикроватный столик.

«Она должна надеть кольцо по доброй воле!» - напомнил голос в голове Олеси.

- Может примеришь? Хочу посмотреть, как оно у тебя на руке, - стараясь не выдать своего волнения, попросила Олеся.

- Конечно! – Вика улыбнулась и, не чуя подвоха, надела кольцо на руку. С того самого момента побрякушка начала вытягивать из девушки её жизненные силы.

…

Чем ближе была годовщина дня, разделившего мою жизнь на до и после, тем сильнее меня накрывало. Тесть и не подумает звать меня на поминки, поэтому мама предложила организовать их самостоятельно для моих близких, я отказался. Знал, что она пытается помочь, поддержать меня, но от этого становилось только хуже. Хотелось уехать куда подальше и, хотя бы на какое-то время позабыть о пережитом. Само собой, я вспомнил о последней просьбе Станислава Николаевича и осознал, что либо сделают это теперь, либо никогда.

«Закончи начатое мной и Валерой», - попросил меня тогда профессор

«Когда-то ерестунами называли колдунов, проклятых на вечное существование. Даже смерть не могла освободить их от бренного тела, даже после смерти они продолжали жить и чувствовать, как они гниют, как черви пожирают их. Такова была страшная расплата за всё то зло, что они творили при жизни. Однако за долгие годы страданий в своих могилах они научились выбираться из них. Тела их сделались чёрными, как смоль, уцелели лишь зубы и глаза, отчего-то пугающе-белые, как кипень. Сила их преумножилась, они обрели возможность становиться своеобразными паразитами и вселяться в тела умерших, а сильнейшие из них в состоянии влиять даже на сознание живых, чей рассудок омрачен чем-то чёрным, гадким, несмываемым. Зависть, жадность, ненависть – всё это делает нас уязвимыми перед чарами ерестунов. Они кратно усиливают эти чувства, бесцеремонно вторгаясь в наш разум, манипулируя нами, направляя нас туда, куда им нужно. Теперь ты понимаешь, Слава, почему ерестуна так важно уничтожить? Ответ на вопрос как это сделать традиционно кроется в сказках. Помнишь, у Афанасьева историю о том, как колдун повстречал солдата, они пошли на свадьбу, где колдун уморил молодых, а потом по дороге на кладбище рассказал, как воскресить молодожёнов и убить его, полагая, что справится с солдатом? Тот, однако, отбился и рассказал обо всём на селе. Молодых спасли, а с колдуном разделались. Для этого пришлось разжечь костёр из осиновых поленьев и сжечь тело мертвеца. Причём в процессе из мертвеца полезли гады, всех их нужно было раздавить, иначе колдун спасся бы. В тексте фигурировали сто возов поленьев, но, думаю, это очевидное литературное преувеличение для красного словца. Прошу тебя, не рискуй, не доставай тело мертвеца из гроба, просто раскопай могилу, закидай гроб дровами и сожги. Этого будет достаточно».

Я не стал откладывать просьбу профессора в долгий ящик. Кто знает, что случится, если я не вмешаюсь и не прикончу колдуна? В прошлый раз во всей деревне вырубилось электричество, несколько стариков умерло, а Валера повесился. И неизвестно, что было бы, если бы не мой визит туда. Поэтому раздобыв осиновые дрова, закидав их в багажник и на заднее сиденье шестёрки, я отправился в путь.

На дворе стояла хорошая солнечная погода. Наступил тот особый и короткий период лета, когда зной ещё не вытягивает из людей все силы, а воздух веет нехарактерным для весны теплом. Поля засеяны, реки полноводны, мелкая рябь бежит по поверхности озёр, лиманов и водохранилищ. Взбираясь по извилистой дороге на холм и взирая с высоты на развернувшееся великолепие, не всегда удаётся разобрать: тот мутно-зелёный квадрат - рожь или водоём? На склоне пасутся козы, между ними бегает крупный белый алабай, похожий на белого медвежонка, с задором и любопытством поглядывая на проносящуюся мимо шестёрку. Всё вокруг яркое, нереальное, волнующее. Из-за атмосферы иллюзорности возникает ощущение, будто попал в волшебную сказку. Загадка лишь одна: эта сказка с хорошим или плохим концом?

Пока искал ответ на этот вопрос, добрался до деревни. Сегодня она встречала меня гораздо приветливее, чем в прошлый раз: вместо мёртвой старухи на въезде неброский столбик, луга на обочинах усеяны местами зелёной, местами уже пожелтевшей травой, домишки хоть и выглядели также неказисто как раньше, теперь не казались мне зловещими. Ну а местный дом культуры почти не изменился: те же белые стены, та же черепичная крыша. В прошлый раз тут было люднее, а теперь вокруг ни души. Впрочем, я недолго проводил эти сравнения, ведь приехал сюда не за тем, чтобы составить подборку фотография «было-стало» для какого-нибудь бестолкового сайта. Мне нужно на кладбище, отыскать могилу Анастасии Ветохиной, умершей в восемьдесят третьем в возрасте семи лет. Единственный раз я притормозил, когда проезжал мимо дома этой девочки, где три года назад нашёл труп её старшего брата. Заборчик из металлопрофиля покосился, окна в в видневшимся за ним домике разбили, крыша строения просела, почему-то вызвав у меня ассоциацию с чахоточным больным у которого сильно впала грудь. Только за лужайкой перед участком ухаживали: трава свежекошеная, дорожка к калитке расчищена.

Смотреть на это было больно, но и оторвать глаз я не мог. Прошло лишь три года, а как много всего произошло, как кардинально всё переменилось. Покрутив в голове чёрные как плоть мумии мысли, я поехал дальше, к выезду из деревни и кладбищу, располагавшемуся у дороги.

Меня встретил прямо-таки лесок посреди поля, ограждённый проржавевшим металлическим забором. Могилки располагались между деревьями, укрытыми от солнечного зноя раскидистыми кронами, защищённые от сухого ветра мощными стволами, спрятанные от внешнего мира темными тенями. От этого места так и веяло покоем, оно выгодно отличалось от нового городского кладбища, расползшегося на пустыре, где никогда и ничего не росло. Мертвое к мертвому, никакой надежды, никакого компромисса – смерть либо жизнь. Здесь же смерть казалась лишь частью жизни, неприятной, отталкивающей, но допускающей своё сосуществование со своей противоположностью.

Не желая привлекать внимания, я доехал до самого конца кладбища, свернул на траву, проехал как можно дальше вперёд, чтобы машина не бросалась в глаза с дороги, заглушил двигатель и, немного посидев в салоне и обдумывая, как буду выносить поленья и сколько времени это у меня займёт, вышел на улицу, отправился на поиски нужной могилы.

Я очень быстро понял, что переоценил свои силы – кладбище только со стороны казалось компактным, на деле же оно было просто огромным, а могилки плотно жались друг к другу, словно только что вылупившиеся цыплята в суровую зиму. Уже думал о том, к кому обратиться за помощью, когда взгляд привлекла свежекопаная земля у одного из надгробий. Могила была старой, так кто же и зачем её рыл? Кого-то подхоронили?

Подошёл поближе и прочитав «Дорогой Настеньке от родителей и братьев», понял, что это именно та могила, которую я искал. Неужели меня опередили?

- Уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя, - раздался голос из-за спины.

Я вздрогнул, обернулся – не сразу узнал Серёгу Киселева, с которым познакомился во время моего прошлого визита в эту деревню. Он сильно постарел за вроде бы небольшой срок: располнел, изрядно поседел, лицо выглядело измученным, злым.

- Значит это ты виновник всех наших бед, опять, - не спрашивал, а утверждал тот.

- Что ты такое болтаешь? Если подзабыл, напомню, что в прошлый раз это я вас всех выручил, - его слова меня задели. И это меня обрадовало, ведь мне казалось, что я вообще разучился испытывать какие-либо сильные чувства, кроме скорби.

- Знал, как выручить, значит знал, как и беду накликать, - резонно заметил тот. – А всё выглядит именно так: в прошлый раз ты к Валерке Ветохину поехал, он повесился, сегодня на могилу его бедняжки-сестры пришёл. Как раз когда у нас новое несчастье приключилась.

- Какое ещё несчастье? – у меня зародилось нехорошее предчувствие.

Киселёв пристально меня разглядывал, время от времени пожевывая свою нижнюю губу, потом сплюнул на землю.

- Не похоже, что брешешь. Правда не знаешь?

- Знал бы, не спрашивал.

- У бабы Алёны дочь да внучка захворали. Так сильно, что их аж в городскую больницу повезли. Олеся – дочка ейная – та и вовсе умом тронулась. Зеркальце где-то отыскала, в него всё время пялилась и восхищалась, какая она красивая. Не, скажу тебе она баба ладная, в молодости так и вовсе загляденье была, хотя я бы и сейчас не отказался, - Серёга усмехнулся и подмигнул мне, - ну ты понял. Но когда её на носилках уносили, она на мертвую походила, какая там красота? Самое интересное, что зеркальце это она не отдавала. Врачи попытались забрать, устроила истерику. Решили пока оставить, что там в больнице сделают не знаю. Я на всё это посмотрел, да вспомнил, как у нас по деревне мёртвые старухи бегали. Дай думаю, к Валерке да его матери на могилу схожу, их вот там похоронили, - Серёга показал в сторону растущего клёна. – Раз ты их искал, значит они ко всей чертовщине в нашем селе и причастны. Но у них на могилах я ничего странного не заметил. И тут вспомнил про то, что у Валерки-то сестрёнка была, давным-давно сгинула, в колодец упала. Пришёл сюда, а тут могилу кто-то рыл. Спрашивается, зачем? И не вернётся ли он? Вот я и решил дежурить вот там в кустах, - он показал себе за спину на заросли ежевики у невысокой оградки. – Там меня хрен кто заметит, а если колдун вернётся на могилу творить своё злое дело, то я его разом и вычислю. Не ожидал, что колдуном окажешься ты.

Между тем после рассказа Серёги мне всё стало ясно.

- Никакой я не колдун, - я отошёл чуть в сторонку, приглядываясь к могиле. –Подозреваю, что колдун всё это время прятался в могиле девочки и время от времени вылезал оттуда, чтобы творить бесчинства. Помнишь, что было в прошлый раз? Когда я обдал ту старуху кипятком.

Серёга поморщился, кивнул.

- Здесь, похоже, прячется чудовище, которое называют ерестуном. Оно способно подчинять себе тела мертвых и в их образе приносить беды. В прошлый раз мне удалось его спугнуть и на время прогнать, но теперь я приехал избавиться от него навсегда. Ты мне поможешь?

Серёга какое-то время колебался, снова кивнул.

- Сам не знаю почему, но верю тебе, - сказал он.

- Тогда пошли к машине, у меня лопата и дрова, нужно будет сделать следующее.

Я пересказал ему, что предстоит провернуть, после чего мы направились к шестёрке. Серёга подсказал, как к могиле Насти можно подъехать ближе. Отъехав на новое место, мы принялись за работу – перетащили осиновые поленья к могиле, я взял привезённую мной лопату, Серёга сбегал в деревню за своей, вдвоём мы быстро разрыли могилу до самого гроба, очистили крышку от земли и замерли – она была сдвинута.

- Твою мать. Это правда, - пробормотал Серёга.

Я же задумался. Профессор велел не трогать гроб, но тот уже был открыт. Почему?

- Так, ладно, давай забросаем здесь всё поленьями и подожжём к чертовой матери, - сказал Серёга, вылезая из могилы.

- Стой! – я придержался его. – Помоги-ка.

После этого я наклонился и схватившись за край крышки стал её расшатывать. Она на удивление легко сдвинулась с места, Серёга вскрикнул и с проворство лисицы выскочил из ямы, я же перевернул крышку на бок и увидел, что в гробу никого не было. На днище были рассыпаны какие-то фотографии, сотни, какой там сотни – тысячи! – и больше ничего. Хотя нет, ещё светлый локон, который ветром отнесло к углу гроба.

- Что там?! Что там?! – причитал наверху Серёга, я же застыл на месте парализованный, ошарашенный. Меня опять обманули! Меня опять использовали! И я позволил это сделать, хотя знал, что профессор и раньше меня обманывал и использовал! Какой же я дурак!

Вот почему Яковлев просил не открывать гроб! Тела там давно не было. Он просто по какой-то причине хотел избавиться от этих фотографий. Почему сам этого не сделал? Не успел?

Я наклонился, взял фотографию – на ней запечатлена страница написанной от руки книги, судя по всему древней. Кириллические символы там соседствовали с непонятными загогулинами. Я не мог прочитать текст, но даже не понимая его, испытывал трепет, тревогу. Текст скрывал ужасающую историю. Я это не знал, а чувствовал.

- Что это за бумажки? – между тем Серёга, наконец, осмелился подойти к краю могилы.

- Не знаю, - пробормотал я. – Но намерен выяснить. Я сбегаю за пакетом в машину, а ты подожди здесь.

- Не-не, я с тобой. Про это кладбище всякое рассказывали ещё когда здесь цыган хоронили, а после того, что я увидел, моей ноги здесь…

- Что ты сказал? – я выбрался из могилы и внимательно посмотрел на Серёгу.

- Что всякое рассказывали про это кладбище.

- Нет, про цыган.

- А, ну тут было старое цыганское кладбище, давно, лет пятьдесят назад, может и раньше. Им тогда кочевку запретили, они рядом с нашей деревней поселились и где-то здесь хоронили своих. Но постепенно перебрались в город, а кладбище сохранилось. Ну и когда на нашем старом кладбище, что теперь в границах деревни, места не осталось, умерших стали хоронить рядом с цыганскими могилами, - Серёга вздохнул, посмотрел куда-то вдаль. - Сейчас даже сложно поверить, что наша деревня когда-то так быстро росла и ширилась, теперь-то от неё почти ничего не осталось. Ещё в восьмидесятые…

После слов про цыган я почти не слушал Серёгу. Погрузился в воспоминания. Осень девяносто девятого, городское кладбище, могила цыганского барона, смерть семьи, живущих по соседству, звонок профессора. Яковлев тогда сказал, что знал умершего цыгана. Но откуда? Что их связывало? Он никогда не рассказывал. А теперь Яковлев отправил меня сжечь гроб девочки, которую похоронили на территории бывшего цыганского кладбища. Простое совпадение? Сильно сомневаюсь.

- Послушай меня, Серёга, - я перебил всё ещё трепавшегося о прошлом своей деревни Киселева. – Всё оказалось серьёзнее, чем я думал. Давай разберёмся с фотографиями, и мне нужно ехать назад в город. У тебя есть телефон?

Тот кивнул.

- Диктуй номер, - я достал свой старенький «Сони Эриксон», заметил, что значок батарейки светится красным – нужно было давно поменять аккумулятор – вбил названные Серёгой цифры, набрал его, дождался, когда из его кармана донеслось пение Шакиры, выкрикивающей уже порядком подзабытое «Whenever, wherever», удовлетворённо кивнул. – Как только что-то прояснится, я тебя наберу. Боюсь, могилу тебе придётся закапывать в одиночестве.

- Не-не!

- Серёжа, - я взял его за плечи, с выражением абсолютной серьёзности посмотрел прямо ему в глаза, - я же вижу, ты любишь свою деревню, любишь односельчан. Если ты хочешь спасти дочку и внучку этой вашей бабушки Алёны, нужно делать то, что я тебе говорю. В прошлый раз вы меня послушали и спаслись. В этот раз будет так же. Клянусь, на этом кладбище тебе ничего не угрожает!

Он нахмурился, мрачно угукнул, после чего больше не пререкался, дождался, когда я принесу пакеты, помог переложить в них фотографии из гроба, после чего мы положили крышку на место, и я оставил его зарывать могилу. Сам же положил пакеты с фотографиями на заднее сиденье, после чего сел на водительское место и помчал обратно в город, на старое кладбище.

Доехал туда только в половине восьмого, обнаружил, что въезд закрыт. Впрочем, с учётом того, что я собирался сделать, мне и не стоило заезжать туда. Поставил машину во дворе ближайшей жилой застройки, взял лопату, фонарик, вернулся пешком на кладбище - дорога заняла минут пятнадцать - когда пришёл на место, уже стемнело. С тех пор, как я побывал здесь в последний раз, многое изменилось: поставили высоченную железную ограду, на воротах повесили табличку «Кладбище закрыто для захоронений!», а чуть в стороне значилось «Режим работы с 8:00 до 20:00». Ни сторожа, ни какого-либо иного представителя власти поблизости не было, поэтому я просунул лопату между прутьями, перелез через забор и направился на поиски могилы цыганского барона. Дорогу помнил плохо, бродил долго, да ещё и в темноте, но всё-таки отыскал. Захоронение преобразилось: поставили новый двухметровый памятник, на котором барон красовался в полный рост. Разбитую надгробную плиту заменили на тяжеленную конструкцию в виде фигуры льва, охранявшего могилу. Хотя скорее охранявшего нас от того, кто прятался в могиле.

Мой «Сони Эриксон» душераздирающе запищал, предупреждая, что зарядки осталось всего ничего. Я не внял его мольбам. Работы много, но выбора нет. Идеальное время: вокруг ни души, темно, никто не вызовет милицию и не помешает мне со всем разобраться.

Я начал со льва. Так и сяк расшатывал его, пытался повалить, ничего не получалось, пока, наконец, при помощи лопаты не удалось сделать зазор между надгробием и выложенным чёрным мрамором полом, навалившись плечом увеличить этот зазор так, что туда удалось просунуть черенок от лопаты и при помощи рычага обрушить злополучного льва наземь. Теперь, когда чудовищный соперник был сокрушён, я где-то отковырнул, где-то разбил мрамор, расчистил достаточно места, чтобы удобно было копать, после чего принялся за основную часть работы. Не знаю, сколько времени всё это у меня заняло, но когда очередная попытка загнать лопату в сыроватую землю отозвалась звуком глухого удара, я ощущал себя полностью изнеможённым. Последнее усилие, расчистил землю, стал стучать черенком по крышке гроба, рассчитывая, что она сломается, но быстро осознав бессмысленность этих усилий, выкопал сбоку ямку, сумел засунуть остриё лопаты в зазор, расшатать крышку и в конце концов оторвать её. Выбросив лопату из ямы, я немного отдохнул, наклонился и открыл гроб.

Оттуда на меня смотрел иссохший мертвец. От одежды остались одни лохмотья. Кожа сморщилась, почернела, местами сквозь неё проглядывали желтоватые кости. Но белесые глаза открыты, сквозь полусгнившие губы виднеются кипенно-белые зубы, а между ними отчетливо различим отвратительный, жирный, алый язык, из которого сочится молочно-мутный гной.

От открывшегося зрелища мне стало плохо, не будь у меня за спиной земляной стены, я бы рухнул вниз. Мертвец же шевельнулся, его рот изогнулся в отвратительном подобии улыбки, раздался хриплый едва слышный голос.

- Кто посмел меня тревожить?

Я не знал, что ответить, не знал, что делать. Ожидал чего угодно, но не этого.

- Славик, ведь так тебя зовут?

Имя, это чудовище знает моё имя!

- Я знаю тебя, Славик, - мертвец словно бы прочитал мои мысли. – Помню тебя. Я был глазами ерестуна, которого ты когда-то прогнал. И очень скоро мне самому будет даровано право обратиться в ерестуна. Завистница по своей воле пожертвовала своей жизнь и жизнью единственного человека, который любил её просто так. Тебе уже рассказали?

Он говорил о дочке и внучке бабушки Алёны, о которых мне поведал Серёга?

- Да, рассказали, - мертвец действительно читал мои мысли! – Но не рассказали, как их спасти. А я знаю. Времени у тебя до сегодняшнего рассвета. У каждой по кольцу на пальце. Поменяй кольца местами, разбей зеркальце, что полюбилось завистнице, осколком порежь палец завистницы, на который наденешь кольцо, тем же осколком порежь палец девицы, а потом сними кольца, так и спасешь. А если ещё те кольца в мою могилу бросишь, то и вовсе снимешь с деревни проклятье, которое я наложил почти двадцать лет назад. Знаешь, почему я тебе это рассказываю, Славик? Чтобы в последние мгновения своей жизни ты пожалел ещё и о том, что не сможешь их спасти, – мертвец сел, развёл свои костлявые руки, посмотрел на меня своими невидящими и в то же время всевидящими глазами без зрачков. – Во времена, когда я ещё бродил по бренной земле, ко мне пришёл человек, представившийся профессором Яковлевым. Он принёс очень редкую книгу. Первая наша встреча с ним не задалась. Зато последующие были полезны нам обоим. Он хотел получить ещё одну книгу, и я знал, как её достать. Мне же нужна была помощь, и профессор готов был её предоставить. Мы договорились, что, если он приведёт ко мне человека, который по своей воле раскопает мою могилу и накормит меня, я передам профессору книгу. Так уж вышло, Славик, что этим человеком оказался ты.

Мертвец встал в полный рост, я же лишь сильнее вжался в стену ямы. Ужас сковал меня, я понимал – это конец.

- И мне очень приятно, что моим кормом станешь ты, посмевший однажды перечить мне. Как когда-то было приятно убить наглого гордеца, осмелившегося плюнуть на мою могилу. Ты ведь знал его, да? Его звали Милошем, а тебя звали Славиком. Я запомню тебя и обязательно посещу всех тех, кого ты знал и любил. Они не сумеют отличить меня от тебя и будут с недоумением и ужасом взирать на меня в тот момент, когда я решу отнять у них жизнь, как сейчас отниму её у тебя!

После этих слов мертвец бросился на меня. Но сил сопротивляться у меня не было. Я понял, что сейчас умру, а всё, сказанное этим чудовищем, воплотится в жизнь. Это произойдёт из-за предавшегося и использовавшего меня Яковлева. Моя мама, Галя, Гриша – все они умрут. Ладно бы только я, но из-за моей глупости погибнут непричастных ко всему этому люди, умрут лишь за то, что были мне близки!

Костлявая ладонь сжимала моё горло, в глазах темнело, инстинктивно я пытался освободиться, оттащить его руку от моей шеи, но хватка была настолько крепкой, что все усилия оказались тщетными. Мертвец занёс свободную руку вверх, в лунном свете стали различимы ороговевшие за годы ногти, теперь больше напоминавшие звериные когти. Повернул мою голову так, чтобы удобнее было порезать сонную артерию. Сейчас он нанесёт удар, и я умру. Удивительно, но страшно не было, мне уже было всё равно, я плохо понимал, что вообще происходит, в глазах тёмная рябь, ощущение такое, будто падаешь в бесконечно глубокую яму, с каждым мгновением становится спокойнее и безмятежнее.

Откуда-то издалека донёсся хрип, я смог набрать воздух в лёгкие, закашлялся, обнаружил себя стоявшим на коленях, упершимся локтями в дно гроба. В какой-то момент даже подумал, что все происходящее сон, но чем дольше дышал, тем скорее развеивалась эта иллюзия. Я поднял голову и увидел мертвеца. Белесые глаза наполнены кровью, изо рта выступила чёрно-жёлтая пена, он страшно смердел, хотя раньше я ощущал лишь слабый запах затхлости и застоявшегося воздуха.

Что вообще произошло? Почему я до сих пор жив? Не было ни шанса спастись.

Я встал, вылез из могилы. Так и не поверив, что в очередной раз всё обошлось, ущипнул себя за щеку. Я жив. Я жив! Как это вообще возможно? Он почти задушил меня, уже собирался перерезать горло своими когтями, занёс руку для удара, начал опускать её и потом… потом… потом он застонал и упал замертво. Без причины.

Слишком много мыслей, ещё больше эмоций. Вместе с жизнью вернулись страх и предусмотрительность. Скоро ведь рассвет, на кладбище кто-то придёт, увидят раскопанную могилу, меня задержат. Нужно уходить. Стоп! На рассвете должно было случиться ещё что-то важно. Женщина и девушка! Колдун ведь рассказал мне, как их спасти!

Я достал свой телефон, он тут же жалобно заскулил.

«Только не выключись!» - молился я, пока набирал Серёгу.

- Алло! – донёсся заспанный голос. – Это ты? Что-то выяснил?

- Да, времени у нас до рассвета, поэтому слушай и не перебивай. Узнай, в какой больнице лежат тётка с племянницей, о которых ты мне рассказывал, узнай, может ли кто-то из их родственников проводить меня к ним в палату. Скажи дело жизни и смерти. Если не успеем – обе умрут! Как всё сделаешь – перезвони, только поторопись, у меня телефон почти разрядился.

- Понял! Пять минут, не больше.

Я сбросил, посмотрел на время – без пятнадцати три. Шансы ещё есть. Наверное. Заметался, не зная что делать. Закопать могилу? Но туда нужно бросить кольца! А если кто-то придёт и обнаружит меня здесь? А если больница далеко? Во сколько вообще рассвет? В пять или раньше?

Я стал глубоко дышать, пытался успокоиться, ни о чём не думать, потому что, если позволить вопросам обрушиться лавиной, я простою на месте до утра, так ни к чему и не придя.

Помогло. Сердце успокоилось, вместе со здравомыслием пришла и боль – шею пекло, горло болело, на лбу выросла шишка – видимо падая в бессознательном состоянии я сильно стукнулся о днище гроба.

Разбираться нужно с приоритетными вопросами. И главный сейчас – это две жизни, которые зависят от моих решений. Я обернулся, глянул на разрытую могилу. Найдут и найдут. Не знаю, есть за это статья или нет, но на кону человеческая жизнь, значит стоит рискнуть.

Я побежал к машине. Пока несся, Серёга мне позвонил.

- Телефон как, держит заряд?

- Говори давай.

- Их во вторую городскую повезли, второй корпус. Я с Валей поговорил – это сестра тётки, мать Вики – она от кровати дочери не отходит, вроде как поверила мне, сказала, что встретит тебя на входе.

- Тётка с племянницей в одном отделении лежат?

- Не уточнил.

- Ладно, на месте разберусь, до связи.

Сбросил, минут через десять добежал-таки до шестёрки, погнал, в половине четвертого добрался до больницы, шлагбаум закрыт, во двор не заехать. Припарковался рядом, дремавший на проходной сторож даже не заметил, как я перепрыгнул через шлагбаум. Я точно не знал, где здесь второй корпус, перебегал от здания к зданию, пока не увидел, как из дверей одного из них выходит женщина в халате. Бросился к ней.

- Вы Валя? – спросил её.

Та с сомнением посмотрела на меня. Только сейчас я осознал, как выгляжу со стороны: весь в грязи, с красной покарябанной шеей, разбитым лбом, не спавший уже часов двадцать, взмыленный, наверняка ещё и плохо пахнущий. Что же, прихорашиваться мне было некогда.

- Вы обознались, - ответила она и собралась уходить.

- Ей ведь хуже, да? Вашей дочке?

Женщина замерла.

- Вы поэтому сразу не послали Сергея, поэтому вышли среди ночи встречать незнакомца. Вам нужна хоть какая-то надежда. Врачи вас предупредили о том, что эта ночь может стать для вашей дочери последней.

Она повернулась, слезы на глазах женщины заискрились всеми цветами радуги в ярком свете фонарей.

- Откуда вы это знаете?

- Догадался. Я знаю, как их спасти, и вашу дочь, и вашу сестру. Но если вы меня не послушаете, то на рассвете обе умрут. Они в одной палате?

- Да, - дрожащим голосом ответила Валя. – Врачи сказали, что боятся неизвестной инфекции, сначала никого к ним не пускали, но когда оказалось, что никакой инфекции нет, разрешили, потому что… они говорят, Вика скоро умрёт! – и тут Валя разрыдалась.

- Тихо! Не время распускать нюни! – я грубо оборвал начинавшуюся истерику. – Зеркало у вашей сестры?

- Откуда вы знаете о зеркале? – в глазах Вали заблестела надежда.

- Да или нет?

- Да. Поначалу его забрали, но у неё паника началась, никакие успокоительные не помогали, в итоге вернули, только тогда она перестала вопить.

- А кольца? И у дочери, и у сестры на руках должны быть кольца.

- Их сняли, проверяли в лаборатории, потом вернули.

- Вы знаете какое из них было у дочери, а какое у сестры?

- Ну как… - женщина замялась.

- От этого зависит жизнь вашей дочери! Они сейчас у вас? Достаньте, посмотрите. Какое было на руке дочери, а какое на руке сестры?

Валя достала кольца из кармана, покрутила их.

- Размер разный – произнесла она. – Вот это Олесе на палец и не налезет.

- Отлично! Пойдёмте.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в здание больницы, здесь охранник был побдительнее, недовольный тем, что Валя его растревожила, хотел помешать мне войти, я однако продумал стратегию поведения ещё по дороге сюда.

- Моя несовершеннолетняя родственница при смерти, а вы за какие-то инструкции трясетесь. У вас вообще совесть есть? – резко оборвал я начавшего было грубить охранника.

- Простите, - опешил тот, явно не ожидая такого напора, и позволил нам войти.

Мы поднялись на нужный этаж, подошли к палате, где недовольный муж Вали подскочил и начал было возмущаться.

- Что за бродягу ты сюда привела, Валя? Наша дочь умирает, а ты что здесь устраиваешь?!

Он попытался перекрыть мне вход в палату, я не стал вступать в полемику, а отпихнул его со всей силы, да так удачно, что тот повалился на пол и отъехал к противоположной стенке. Перепуганная Валя хотела было что-то сказать, но я ей не позволил.

- Кольца! – потребовал я, не дожидаясь ответа – мужчина скоро встанет и может мне помешать – запустил руку к ней к карман и достал украшения. После вытащил у себя из джинсов ремень, вошёл в палату и связал им ручки дверей. На какое-то время задержит ретивого папашу.

Развернулся и посмотрел на двух пациенток. Та, что была помоложе – а она совсем не походила на подростка, скорее на тяжело больную женщину средних лет, только маленькую - лежала с закрытыми глазами, практически не подавала признаков жизнь. Лицо серое, на лбу испарина, рот приоткрыт, по щеке стекает слюна. Вторая была в сознании, в истончившейся, почти прозрачной руке сжимала старенькое зеркальце и смотрела в него, что-то нашептывала себе под нос. Я подошёл поближе, прислушался.

- Какая же я красивая, какая молодая, какая же прекрасная, какая желанная, - бормотала она, едва ворочая языком, часто и отрывисто хватая ртом воздух.

Двери палаты задёргались – ломился муж Вали, кричал. Времени в обрез. Я взял кольцо, что побольше, подошёл к девочке, надел на палец, потом направился к тёте, взял свободную руку, удивился тому, насколько та невесомая, худая. Узкое кольцо легко налезло на истончившийся палец.

Потянулся к зеркалу, чтобы его забрать, и тут казавшаяся бессильной женщина вдруг завопила и вцепилась зубами в мое предплечье. Хорошо ещё, что я был весь мокрый от пота и сумел освободить руку, по которой уже заструилась кровь из ранок, прогрызенных безумицей.

- Не отдам! Не отдам!

Приступ ярости был настолько неожиданным и страшным, что отпрянув, я даже грохнулся на пол, но быстро сориентировался, встал и крепко прижав женщину к койке, через силу вырвал у неё зеркало, игнорируя полный отчаяния вопль, разбил безделушку, взял осколок покрупнее, подошёл к тетке, схватил руку за запястье, проткнул подушечку пальца с кольцом, отскочил, поскольку она уже тянулась ко мне свободной рукой, стремясь выцарапать глаза. Поднял безжизненно болтавшуюся кисть девочки, царапнул и её палец с кольцом.

Первый эффект – вопли стихли. Орал только муж Вали за дверью, а её сумасшедшая сестра наконец успокоилась. Я почувствовал, как палец девочки шевельнулся, она заморгала, открыла глаза, посмотрела на меня.

- Кто вы такой? – промямлила Вика.

Почти всё. Оставались кольца. Одно я стащил с пальца девочки, отметив, что её щеки из серых становятся румяными. Когда подошёл к тёте, та была без сознания, поэтому и здесь у меня никаких проблем не возникло.

После вернулся к дверям, стащил ремень, отошёл на шаг, готовый сдержать натиск разъяренного мужчины. Тот действительно бросился на меня, но когда услышал, как его дочь говорит «Папа, что ты делаешь?» опешил, недоумённо посмотрел в её сторону, я же воспользовался заминкой и выскользнул из палаты, по ступенькам спустился на первый этаж – охранника не было, видимо поднимался на лифте задерживать меня – беспрепятственно покинул здание, добрался до машины и погнал на кладбище. «Сони Эриксон» завизжал в последний раз – звонила мама, однако взять трубку не получилось, экран тут же погас. Хорошо ещё, что время успел заметить – пять минут пятого.

Забыв о предосторожности, я припарковал машину на обочине у кладбища, перелез через забор, из последних сил добежал до могилы, спустился в яму, кое-как запихал труп в гроб, бросил туда же оба кольца, закрыл крышку, выбрался, ухватил валявшуюся неподалеку лопату, с ненавистью швырял землю, пока над поверхностью не стал возвышаться холмик. Притоптал, как мог, забросал обломками мрамора, вернул льва на место, отошёл в сторонку оценить свою работу. Если близко не подходить, то примут за неубранную могилку. Лопату выбросил за забор, обратно к автомобилю плёлся, с трудом переставляя ноги. Каким-то чудом перебрался через ограду, чуть не напоровшись на острые штыри – кому только пришло в голову установить их на кладбищенском заборе? – добрался до автомобиля и завалился на водительское место. Думал, не смогу ехать, сразу провалюсь в сон. Но сумел себя заставить. К половине шестого добрался домой. Мама встретила меня у калитки, всплеснула руками, бросилась обниматься.

- Славочка, что случилось?! Где ты был?!

- Всё хорошо, мамуля, хорошо, - нашептывал я. На самом деле ничего хорошего не было. – Я просто очень устал, давай отдохну и всё тебе расскажу. Честное слово.

Мама помогла мне добраться в прихожую, и я рухнул на стоявший там маленький диванчик, позволив себе провалиться в глубокий сон без грёз. Обволакивающая чернота – это то самое, что было нужно мне в этот момент.

Проснулся я в восемь вечера, встревоженная мама сидела рядышком на стульчике.

- Ты ничего не ешь, даже не искупался. Я уже думала скорую вызывать! – запричитала она. – Это из-за Кати?

- Мамочка, милая, не надо никакой скорой. Просто я чуть не влип в историю, но теперь всё хорошо.

На ходу сочинил какую-то нелепицу, после искупался, поел – давно у меня не было такого аппетита – забрал из машины пакет с фотографиями, положил у себя в комнате. За это время маму удалось убедить, что со мной всё хорошо, я закрылся у себя, поставил телефон на подзарядку – Серёга наверняка иззвонился – достал запылившиеся книги, по которым когда-то готовился к поступлению в университет, достал Катин подарок - классификатор сказочных сюжетов - полез сразу в конец, к списку литературы, взял ручку и лист бумаги, стал выписывать заинтересовавшие меня издания.

Да, меня использовали, да, мне врали. Но в этом лишь отчасти вина лжеца и манипулятора. Я ведь сам позволял себя использовать, сам обманывался. Говорят, счастье в неведении. Что же, я проверил это утверждение на практике. Вслепую брёл по неизвестной дороге, толком не понимая, что вообще происходит, наивно доверяясь первому встречному. Чуть не отравился сладкой ложью. Надо попробовать другой подход, Надо Докопаться до горькой правды и во всём разобраться. Настала пора учиться, потому что только учение способно дать ответы на те мириады вопросов, что тревожили меня после вчерашней ночи.