Голуби Мира

Каждое лето мы с братом проводили в деревне у бабушки. Это было самое зелёное место на свете: бескрайние поля, цветущие луга, высокие деревья, в которых пели птицы с утра до вечера. А на окраине деревня, текла широкая, полноводная река Днестр, величественная и неспешная, как сама жизнь. Она разделяла Молдову и Украину, но для нас была просто чудом — местом игр, купаний и бесконечных сказок, которые мы сочиняли прямо на берегу.

Но самым любимым днём недели была суббота. Суббота — как праздник, даже если в календаре это был самый обычный день. Утром, когда деревня ещё спала, бабушка вставала. Её шаги были тихими, но мы знали: началась магия. Она надевала передник, тщательно заплетала волосы, надевала косынку, открывала занавески, впуская первые лучи солнца — и шла на кухню.

Бабушка месила тесто с рассветом. Сначала — тишина. Потом — шелест муки, скрип деревянного стола, и аромат, едва уловимый, но уже обещающий уют. Она делала это с особым почтением. Каждый раз, закончив замес, она молилась, крестила тесто и говорила полушёпотом слова, которых мы не понимали, но чувствовали их силу. После этого она укрывала миску чистым полотенцем и ставила тесто «отдыхать», как говорила она сама. Никто не смел шуметь в это время, не то что ругаться — даже думать о плохом было нельзя. «С хлебом надо говорить по-доброму», — всегда напоминала она. И правда: казалось, тесто чувствует настроение. И когда оно поднималось — пушистое, живое — вся кухня светилась от его дыхания.

Мы просыпались, уловив в воздухе особый запах: чуть сладковатый, пряный, домашний. И знали — наступила суббота. Бабушка, улыбаясь, уже разделывала тесто, и помимо больших круглых буханок она обязательно лепила для нас с братом по голубю. Маленькие голуби мира — один для него, один для меня. У каждого — своё крыло, своё выражение, будто бабушка вдыхала в них кусочек души. Мы ждали их с нетерпением, обожали хрустящую корочку, чуть тёплую сердцевину, и всегда ели молча, с какой-то детской торжественностью.

А ещё были плацинты, наши молдавские — горячие, с тонкой, почти прозрачной корочкой, пахнущие луком, зеленью, картошкой и творогом, и обязательно сладкие с тыквой или вишней. Мы с братом сидели у печки, как котята, спорили, у кого вкуснее, и бабушка, смеясь, обязательно приносила ещё по одной.

Вечером, когда жара спадала, мы выходили во двор. Воздух густел, наполнялся ароматом печёного теста, дымком и звуками гитары. Дядя приходил с инструментом, настраивал струны, и начиналась песня. Одна, самая главная. Дойна. Грустная, как вечер, тёплая, как руки бабушки. В ней мать пекла голубя мира и ждала сына с войны. Мы пели её тихо, почти шёпотом, и казалось — слушала сама земля.

Эти субботы впитались в меня, как в тесто — соль. И теперь, когда особенно трудно, я закрываю глаза и снова слышу тот запах хлеба, вижу бабушкины ладони, чувствую на губах вкус тёплого хлеба. И в этом — дом. В этом — родина.