Гонка за исцелением

Джордж протянул руку в окно, и его пальцы скользнули по её волосам, словно он прощался с ней не на пару часов, а как минимум до ночи.

— Увидимся вечером, милая. Не скучай без нас.

Кайли наклонилась и, вдохнув знакомый запах его одеколона с ноткой кедра, поцеловала его в губы. Поцелуй был таким же тёплым и привычным, как их утренний кофе на кухне по выходным. Она повернулась к заднему сиденью. Лили, её маленькая принцесса, сидела в ярко‑розовом автокресле, пристёгнутая, с улыбкой, которая озарила её лицо, словно солнце.

— Секретное рукопожатие, мам?

Это был их ритуал, понятный только им двоим. Они согнули мизинцы и трижды стукнули кулаками. На секунду вся улица сузилась до этого жеста.

— Вечером я помогу тебе с математикой. А потом… — Кайли подмигнула. — Вечер пиццы и «Холодного сердца»?

Глаза Лили засияли.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Машина тронулась. Шины тихо зашуршали по асфальту, поворот за поворотом унося её семью дальше по знакомой улице с пекарней на углу и химчисткой, где она всегда забывала забрать вещи. Кайли постояла ещё немного, пока номерной знак не скрылся за поворотом. Она вдохнула полной грудью прохладный утренний воздух, в котором ещё держался запах чужого табака и кофе из бумажных стаканчиков, и только потом повернулась к входной двери офиса.

В холле пахло дезинфицирующим средством и старым ковролином. Вахтёр кивнул ей, не отрываясь от газеты. Лифт, как всегда, скрипнул, закрывая металлические двери.

Она поднялась, бросая короткие приветствия коллегам в коридоре. В кабинете щёлкнул выключатель, монитор медленно ожил. Кайли поставила на стол кружку, шурша упаковкой дешёвого печенья. Открыла почту, машинально пролистывая письма. Рутинные задачи, планёрка в полдень, правки по отчёту.

И тут тишину разорвал звонок. Звук вонзился в комнату резко, будто кто‑то ударил по стеклу.

Незнакомый номер.

Она на секунду застыла, пальцы зависли над клавиатурой, потом взяла трубку.

Голос на том конце был слишком ровным.

— Авария. Перекрёсток Рю Нотр-Дам и Сен-Лоран. Скорая на месте. Вам нужно сюда.

Мир не рухнул. Он треснул.

Она встала так резко, что стул опрокинулся. Документы с краю стола сползли на пол. Она не нагнулась их поднять. Коридор, лифт, лестница — всё слилось в один длинный, узкий тоннель. Лифт шёл слишком медленно, цифры этажей сменялись лениво.

Она ударила по кнопке «открыть двери», выбежала на лестницу, срывая с ног туфли на высоких каблуках. Холодный бетон ступеней бил по босым пяткам, но она не чувствовала боли.

На улице было уже громко: гудки машин, чей‑то резкий мат, запах бензина и жаркого асфальта. Она бежала, прижимая телефон к ладони так, будто могла вцепиться в тот голос, который только что изменил её жизнь. В голове стучало одно слово: «Лили».

За поворотом она увидела мигающие красные и синие огни. В небо уходили тонкие струйки дыма. Запах горящего масла и раскалённого металла ударил в нос.

И оскал смятого железа. Их семейный серебристый седан был разорван и сложен, как сломанная игрушка.

Тишина была ненастоящей. Вокруг кто‑то говорил в рацию, кто‑то кричал, срабатывала сирена, но для неё всё это превращалось в гул.

Она протиснулась сквозь оцепление, чувствуя под ногами острые камни и стекло.

— Моя семья! — голос сорвался в хрип. — Это моя семья!

Чья‑то рука легла ей на плечо, кто‑то пытался остановить, но уже поздно.

Разбитое лобовое стекло, усыпанное трещинами. Через эти трещины — детское автокресло, перекошенное на бок. Ярко‑розовое, с единорогом. Обивка потемнела.

И тут она услышала смех. Тот самый, звонкий, с которым Лили настаивала: «Я взрослая, мама!». Звук не вязался с картинкой перед глазами.

Осколки стекла сверкали на солнце. Везде — пятна. Кровавые пятна, расползавшиеся по асфальту. Колени подкосились, мир накренился. Она вцепилась в форму офицера, иначе бы рухнула.

Кто‑то говорил над ухом: «…мгновенная смерть…», «…не страдали…», «…ребёнок на заднем сиденье…».

Мир выцвел. Всё сузилось до одного розового кресла. Внутри что‑то хрустнуло — не сердце, оно упрямо продолжало стучать. Хрустнула опора.

Она упала, ударившись головой о твёрдый асфальт. Последнее, что она увидела, — маленькое тело в луже крови, к которой её не подпускали руки. Она потянулась, но не смогла дотянуться.

Тишина. И звонок, который уже никогда не замолкал.

***

Звонок. Он преследовал её во сне и наяву. Даже теперь, в аккуратной, чуть стерильной квартире в Ньюбери, он звучал внутри, пока Кайли стояла перед зеркалом в ванной, собирая длинные каштановые волосы в тугой хвост.

В зеркале — женщина в простой серой футболке и тёмных леггинсах. Карие глаза, которые раньше всегда смеялись, теперь смотрели чуть мимо отражения.

Ровно 5:30. Цифры на будильнике на тумбочке мигнули красным.

На кухне она включила кофемолку. Зёрна смалывались ровно сорок пять секунд — она отсчитывала про себя. Одна кружка, один пакетик сахара, ровный круг молока.

Душ — семь минут. Она ставила таймер на телефоне, клала его на край раковины. Горячая вода обжигала кожу, но тело оставалось словно слегка «чужим».

В спальне она открыла шкаф. Слева — несколько её собственных вещей; справа — аккуратно развешена командная одежда. Она взяла чёрные джинсы и простую толстовку, а футболку с логотипом «Stratford Racing» надела под неё — всё равно переодеваться окончательно придётся уже в центре, в раздевалке для персонала.

В прихожей на стене висели только её куртка и лёгкий плащ — ничего детского, никаких мужских курток. Обувница была пустой, кроме её собственных кроссовок и одной пары старых ботинок. Она надела кроссовки, проверила, на месте ли пропуск «Stratford Racing» в кармане. Ключи от квартиры звякнули о металлическую миску для мелочи.

6:00. Тренажёрный зал штаб‑квартиры «Stratford Racing».

Воздух пах резиной и потом, вперемешку с антисептиком, которым протирали тренажёры. Телевизор на стене без звука показывал повторы прошлых гонок. В раздевалке — пара раскиданных полотенец, чьи‑то кроссовки, забытая бутылка с водой.

Она начала с беговой дорожки. На соседних дорожках никого — в такое время приходили только самые упрямые. Ритмичный стук её кроссовок заглушал мысли не так, как раньше. Сквозь этот ритм всё равно пробивался знакомый звук звонка.

Потом жим, приседы. Вес на штанге она увеличивала по расписанию — у неё в телефоне была таблица, куда она вносила цифры после каждой тренировки. Сегодня стоял тот же вес, что и на прошлой неделе: она ещё не была готова к следующей ступеньке, но мысль о регрессе тоже вызывала панику.

Последнее — боксёрская груша. Обычно она оставляла её на середину, но сегодня дошла до конца. Тишина внутри дала трещину. Из щели поползли обрывки образов: звонок, запах бензина и крови, блеск стекла на асфальте.

Она била. Ещё. И ещё. Кожа на костяшках саднило, плечи горели, пот стекал по спине под футболкой. Удар — звонок. Удар — розовое автокресло. Удар — кровь на сером асфальте.

Она тренировалась не ради формы. Ради пустоты.

Пульс стучал в висках, воздух стал густым. Груша расплывалась перед глазами, её движения теряли точность. Мир сузился до глухого стука и собственного дыхания.

Свет дрогнул и провалился в белое. Она почувствовала, как пол уходит из‑под ног, как мышцы сдают. Скрипнула дверь зала — звук растворился в темноте.

Потом — ничего.

***

Он вошёл в зал просто «размяться перед днём»: двадцать минут на дорожке, немного растянуться, проверить колено, которое ныло после последнего теста. В наушниках ещё играла какая‑то плейлистная попса, когда он увидел её.

Девушка у мешка. Спина влажная, футболка прилипла к лопаткам. Она колотила по нему так, будто пыталась не просто тренироваться, а вымести из себя что‑то, что не умещалось внутри.

Генри по инерции хмыкнул: «Кого‑то сегодня явно достали раньше будильника». Но взгляд зацепился дольше, чем он планировал.

В её ударах не было спортивного ритма. Там была какая‑то тупая, упрямая ярость — та, что появляется, когда внутри уже всё выгорело.

Он снял наушники, повисли на шее. Постоял, опершись о тренажёр. Её движения начали сбоить: ноги чуть заплетались, плечи опускались, но она продолжала бить.

И вдруг она просто сложилась и рухнула на пол.

— Эй! — голос сорвался сам, громче, чем он хотел.

Он подбежал. Пульс в висках тут же подскочил — слишком знакомое ощущение, когда всё решают секунды.

Девушка лежала на боку. Лицо бледное, губы чуть посинели.

— Эй, слышишь меня? — он коснулся её плеча и аккуратно перевернул на спину. Никакой реакции.

Сердце в груди ухнуло.

Он коснулся двумя пальцами её шеи, там, где должен был биться пульс. Тонкий, нитевидный, как на грани. Грудная клетка оставалась неподвижной.

— Чёрт, — выдохнул он.

В голове всплыли картинки из старого курса первой помощи, который им всучили в команде вместе с тренингами по выживанию. Тогда это казалось формальностью. Сейчас — единственное, что у него было.

Он запрокинул ей голову, открыл рот, проверил, нет ли ничего лишнего. Горло чистое. Дышать она не пыталась.

Он посмотрел на дверь — никого. До ресепшена ещё бежать. Внутри уже кричало знакомое: «У тебя нет на это времени».

— Ладно, ладно… — больше себе, чем ей.

Он зажал ей нос, вдохнул воздух и выдохнул ей в рот. Грудь чуть приподнялась. Повторил. Ещё раз.

На третьем вдохе она резко всхлипнула. Воздух прорвался внутрь с хрипом, как рванувшийся клапан.

Её глаза распахнулись. Взгляд — пустой, звериный, как у человека, которого только что выдернули из кошмара. Слёзы мгновенно выступили и потекли по вискам, смешиваясь с потом.

— Всё, всё, дыши, — слова вылетели автоматически.

Она судорожно хватала воздух, как утопающий. Пальцы дрожали, впивались в мат пола.

Он отодвинулся чуть в сторону, чтобы не нависать, и опёрся одной рукой о пол рядом. Другая рука сама легла ей на плечо — лёгкое, но ощутимое давление, чтобы она чувствовала опору.

— Ты слышишь меня? — спросил он тише. Голос прозвучал хрипло, чужим. — Ты… здесь. В зале.

Она смогла только кивнуть, всё ещё задыхаясь, и закрыла глаза. Грудь поднималась рывками.

Он огляделся. Пусто. Часы на стене отсчитывали секунды.

— Скорую? — он уже потянулся к телефону в кармане шорт, но она резко мотнула головой.

— Не надо… — слова прозвучали шёпотом, почти неслышно.

— Ты только что перестала дышать, — он не сдержал резкости. — Это не «не надо».

Она открыла глаза, в них была такая паника, что у него внутри что‑то сжалось.

— Пожалуйста, — выдохнула она. — Не надо… больницу.

Он замолчал. Несколько секунд просто смотрел на неё, прокручивая варианты: дежурный врач на базе, руководитель команды, который потом будет спрашивать, кто допустил, что сотрудницу чуть не унесли из зала без медиков.

— Ладно, — сказал он наконец. — Но если тебе станет хуже — я сам потащу тебя к врачу. Поняла?

Она снова кивнула.

Цвет медленно возвращался к её лицу. Дрожь в руках пошла на убыль, дыхание выровнялось, стало глубоким, хоть и редким.

Он сел рядом на пол, спиной к холодной стене. Колени согнул, локти опёр на них.

Пару минут они сидели молча. Зал молчал; где‑то щёлкнуло реле вентиляции, но громких звуков моторов в это время ещё не было.

Он оглянулся в поисках чего‑то, что можно было бы дать ей. На скамье у стены лежало сложенное чистое полотенце. Он поднял его и протянул ей.

— Держи.

Она взяла его, промокнула лоб, щеки. Пальцы всё ещё подрагивали.

— Спасибо, — сказала она наконец. Голос был сиплым, как после долгого крика. Она опёрлась о мат и, неуклюже, словно в первый раз, поднялась на ноги.

Он тоже встал, но, когда она пошатнулась, инстинктивно подхватил под локоть.

— Подожди. Сядь. — Он кивнул на скамью у стены. — Тебе нужно пару минут.

Она послушалась, села, уставившись в пол.

Он выдохнул, провёл рукой по лицу, пытаясь вернуть себе привычную маску спокойствия. Сердце всё ещё колотилось, как после жёсткого круга.

— Ты… Кайли, да? — спросил он, хотя и так знал, кто она: новая аналитик из стратегического, всегда на задних рядах брифингов. Формальный вопрос, чтобы заполнить тишину.

Она чуть повернула к нему голову.

— Да.

— Я не буду говорить, кто я, — он усмехнулся краем губ. — Ты и так это знаешь.

Уголок её рта едва заметно дрогнул.

— Слушай, — он на секунду замялся, — не знаю, что у тебя происходит. И, наверное, это не моё дело. Но если ещё раз почувствуешь, что сейчас «выключишься» — не приходи сюда одна. Ладно?

Она сжала пальцы в кулаки, ногти впились в ладони.

— Я… не могу говорить об этом, — выдохнула она. — Просто… не могу.

Он кивнул. Без уговоров, без «давай, выговорись».

— Окей. Тогда хотя бы пообещай, что дашь знать кому‑то. Тренеру. Врачу. Мне. Кому угодно.

Она не пообещала. Просто снова опустила взгляд.

Через минуту встала и направилась к выходу. Шаги были медленными, как у человека после тяжёлой тренировки.

— Кайли, — окликнул он её, когда она почти дошла до двери.

Она остановилась, но не обернулась.

— Ты знаешь, где меня найти, — сказал он. — И я не шучу насчёт врача.

Она кивнула, и дверь мягко закрылась за ней. Щелчок показался ему слишком громким для пустого зала.