Горный старец

Во второй половине дня снег повалил гуще. Дорогу заметало. Руперт чувствовал, что коню всё труднее и труднее пробираться через снеговые заносы по дороге к перевалу. Стало очевидным — придётся заночевать на станции, до которой оставалось мили полторы-две, не больше. С надеждой встретить светлый праздник Рождения Спасителя в Майнхене он распрощался ещё раньше, когда небо над Чернолесьем затянули тяжёлые снеговые тучи, предвестники вьюги, но упрямо пробивался по извилистой дороге. Ко всенощной не успеть, так хоть дневную на следующий день отстоять. Но нет... Судьба распорядилась иначе.

Руперт спешился, чтобы облегчить участь бедного животного. Конь не виноват, что его хозяин очень торопится, но всё равно не успевает. Теперь они оба глубоко проваливались в снег, только вороной тащил на себе тяжёлый вьюк, а Руперт только сумку через плечо и кинжал на поясе.

Вскоре за снеговой пеленой показалось приземистое здание станции. В горах Чернолесья таких было много — бревенчатый сруб, где под одной крышей располагались конюшня и комната для ночлега. Рядом поленница и навес для телег или саней. Вот, собственно, и всё. Зимой метели бывают часто и густо. Путешествовать от адвент до начал Великого Поста не легко, и число замёрзших на перевалах было бы значительно больше, если бы пару веков назад кому-то не пришла в голову мысль ставить такие станции перед самыми труднопроходимыми местами. Здесь всегда имелся запас еды, питья и дров, который путешественники пополняли летом. Считалось неприличным проехать мимо и ничего не оставить, ведь зимой припасы могли спасти тебе же жизнь. Пускай на другом перевале, это не важно. Купцы оставляли муку, вяленое мясо, сыр, лук, ячмень для лошадей. Охотники могли заложить в бочки часть добытой дичи и щедро пересыпать солью. Лесорубы валили дерево где-нибудь неподалеку и распиливали на чурки, которые потом подсыхали, и кто-нибудь проезжавший мимо, но не имевший чем поделиться, мог просто наколоть дрова и сложить в поленницу. Впрочем, каждый старался хоть что-нибудь оставить. Свечку, трут, шило, дратву... Да хоть старую протёртую куртку. Кто знает, вдруг зимой кто-то будет замерзать и обрадуется даже дырявой одёжке?

Поравнявшись со станцией, Руперт почуял запах дыма. Значит, он не первый, и уж точно будет не один. Под навесом стояли сани — простые, безыскусные дровни. Руперт завёл коня в конюшню, расседлал, накинул на спину попону, поставил в стойло рядом с по-зимнему мохнатой савраской, сыпанул ячменя из кадки в ясли. Глянул на третьего коня — крепкого и выносливого гнедого мерина-полукровку. Толкнул дверь.

Внутри горели масляные светильники. Пахло дымом и какой-то снедью.

Пятеро сидящих у очага, где потрескивали сосновые поленья, обернулись в его сторону. Шестой, похоже, дремал, привалившись плечом к стене и надвинув на глаза меховую шапку. Четверо мужчин и женщина.

Двое очень похожи на звероловов, охотников за пушниной. Бородатые, лохматые, в одеждах из шкур. Звероловы промышляли силками и ловушками, а не стреляли из луков, вопреки распространённому заблуждению горожан. Белки, куницы, лисы. Очень редко выдра и совсем уже единичные случаи — рысь. Всю зиму они жили в землянках глубоко в лесу, обходили свои угодья, проверяя ловушки и настораживая новые. Добычу обдирали на месте и по вечерам выделывали шкурки. Весной продавали пушнину перекупщикам и предавались блаженному ничегонеделанию до следующей осени. Эти двое решили спуститься в город, скорее всего, ради праздника. Но судьба и погода распорядились иначе.

Мужчина и женщина в крестьянской одежде, видимо, приехали на дровнях. Обычный для забитых земледельцев вид, как будто всё время ждут пинка или хотя бы грубого окрика. Они сидели немного в стороне. При виде Руперта втянули головы в плечи, будто пытаясь спрятаться.

На четвёртом мужчине был синий кафтан с жёлтыми обшлагами. На поясе висел широкий кинжал и медный сигнальный рожок. Сразу стало ясно, кому принадлежит гнедой мерин. Почтовая служба начала развиваться в герцогстве не так давно, но по примеру соседних государств его высочество Конрад-Оттон наделил почтальонов большими привилегиями и, что самое важное, внушительным жалованием.

Руперт поставил вьюк в угол, снял плащ с меховой опушкой, повесил на колышек, вбитый между брёвен. Его чёрная куртка, застёгнутая под горло, без каких-либо украшений, кроме вышитого белыми нитками знака Спасителя на левой стороне груди, произвела большее впечатление, чем если бы из-под плаща вдруг выпрыгнул бы вервольф. Но он не удивился. Служба в Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium[1] приучила его нескрываемый страх всех встречных принимать как досадную, но весьма обыденную помеху.

Один лишь почтальон сохранил остатки самообладания. Он учтиво поклонился, даже щёлкнул бы каблуками, если бы был обут не в меховые унты.

— Милости просим к нашему очагу, патер... — проговорил он, намекая на то, что хорошо бы представиться.

— Патер Руперт, — возвращая поклон, сказал инквизитор. — Квестор[2] службы Sanctum Officium при его высокопреосвященстве Абеларде, архиепископе Бренбарштейна. Здесь проездом из Фламенбурга в Майнхен.

— Честь имею рекомендовать себя, — церемонно заявил почтальон. — Тиль Рённар, унтер-почтмейстер почтовой службы его светлости Конрада-Оттона, великого герцога земли Нижняя Остерия. Срочная доставка писем из Фламенбурга и тоже в Майнхен. Была срочная, да вот незадача — снегопад! Теперь придётся заночевать.

— Уверен, мэтр Рённар, что в почтовой службе его светлости учтут обстоятельства непреодолимой силы, которые задержали вас в пути. Если будет необходимость, ссылайтесь на меня, как на свидетеля. Меня знают при дворе Конрада-Оттона. А теперь я хотел бы познакомиться с остальными гостями этой замечательной станции. В конце концов, нам придётся вместе встречать Рождество.

Звероловы вскочили, кланяясь. Их улыбки растянулись до ушей. Ещё бы! Квестор Инквизиции — шишка немалая, а отнёсся к ним, как к равным.

— Пит! — сказал тот, кто был повыше и с рыжей бородой.

— Дирк! — воскликнул второй, пониже и поплотнее, русобородый. — Мы, это, решили маненько пушнины продать. Уж больно много белок в эту зиму. Так и прут в ловушки, так и прут... Хоть, это, голыми руками выходи и хватай.

— Ганс, — негромко проговорил крестьянин, сосредоточенно возившийся с веником из еловых веток. — А это жонка моя — Анна. Из деревни мы, из Больших Лопухов. Дочка наша, Эльза, прихворнула, так мы хотели в город её свезти к хорошему лекарю. А тут, понимаешь...

Только сейчас Руперт заметил на лежанке свернувшуюся клубочком девочку лет семи — маленькую и худенькую. Её почти скрывали наваленные сверху одеяла и волчьи шкуры.

— Чем прихворнула? — спросил Руперт. — Что болит?

— Да ничего, патер, у ней не болит. То жар, горит вся, бредит. То озноб, согреться не может, зуб на зуб не попадает.

— Липы заварите.

— Так заварили уже. Проснётся, ещё попьёт.

В это время зашевелился спящий. Он сдвинул шапку со лба. Разгладил пегую — бурую с сединой — бороду.

— Кору ивы надо заварить, да где же её взять в горах? Малины хорошо бы или чабреца... Я уже говорил, да что толку воздух сотрясать, когда всё равно ничего нет? — Он поднялся, приосанился. — Я — Старый Ульф. Ещё меня зовут Ульф Медвежья Смерть. А ещё Ульф Одинокий Волк. А ещё...

— Спасибо, — усмехнулся Руперт, глядя прямо в красные закисшие глаза под кустистыми белыми бровями. — Я уже понял, какой ты страшный. Одним словом, палец в рот не клади. И в лекарственных травах разбираешься. В чём ещё разбираешься?

— Во всём понемногу, — не смутился Старый Ульф. — Я в этих горах сорок лет без малого брожу. Чернолесье — мой дом родной. Каждую скалу, каждое ущелье, каждую речку знаю. Охотился, ловушки на белок ставил, лес сплавлял, с рудокопами колчедан искал.

— Нашёл? — усмехнулся квестор.

— А как же! И медный, и оловянный! Серебряную жилу находили. И не одну. Знаю, как самоцветы искать. Вот, кое-каких кусков камня насобирал... — Он легонько пнул небольшой, но даже на вид тяжёлый мешок. — Хочу в городе людям, которые побольше моего смыслят, показать.

— А почему Медвежья Смерть? — вмешался почтальон.

— Это прелюбопытнейшая история! — Ульф закатил глаза, показывая пожелтевшие от старости белки. — И я вам её с удовольствием поведаю! Однажды я проверял плашки на белок. Знаете, господа, что такое плашки?

— Ещё тебя, это, поучим, — буркнул Дирк.

— Вы-то знаете, — не смутился Ульф. — А откуда городским знать? Вот иду я проверяю плашки. Вроде бы тропа привычная, да только... Бац! Провалился в берлогу!

— Дальше я догадываюсь, — усмехнулся Руперт. — Ты так замучил медведя своими рассказами, что он не только не сожрал тебя, но ещё и вывел из леса. Верно?

— А умер от огорчения! — захохотал Дирк. — Не пережил, это, расставания!

— Вроде, не дети малые! — пожал плечами Ульф. — А туда же. Лишь бы зубоскалить. Не буду ничего рассказывать! — Он снова надвинул шапку на глаза и привалился плечом к стене.

Инквизитор подсел к очагу. Протянул к огню озябшие ладони.

Рядом на табурет опустился почтальон.

— Как ни крути, — сказал он, — а Рождество встречать надо. У меня это с детства самый любимый праздник.

— Не возражаю, — кивнул Руперт. — Но до полуночи ещё долго. Успеется.

— Тогда, может, расскажете, какая такая нужда выгнала в путь квестора Sanctum Officium зимой, в метель, да ещё и перед главным церковным праздником года? Или это тайна?

— Да какая там тайна. Если бы я скрывал подробности своей службы, то всю жизнь провёл бы, прячась от людей из опасения проговориться. У квесторов одна задача...

— Ловить еретиков?

— Нет, этим как раз занимаются экстирпаторы[3]. Они действуют, как правило, по доносам. Скучное занятие. Не по мне.

— Так, а что делают квесторы?

— Квесторы ищут некромантов, ведьм, демонологов и прочих чернокнижников. Прошедшие особое обучение могут бороться с восставшими мертвецами, загоняя их обратно в могилы.

— А вы умеете?

— Учился когда-то, но, видимо, был не слишком прилежным учеником. Поэтому в последние годы занимаюсь непосредственно ведьмами и некромантами, не дожидаясь появления плодов их гнусного чародейства.

— И что, во Фламенбурге завелись чернокнижники?

Руперт заметил, что все остальные, собравшиеся внутри станции, прислушиваются к их разговору. Кто-то с любопытством, кто-то со страхом.

— Не во Фламенбурге, в деревне, стоящей в двух днях пути от него. Глухой, заброшенной и дикой, как медвежий угол, деревне. И не чернокнижник, а сельская ведьма. Местный викарий прислал письмо, что у коз сворачивается молоко, куры начали нести яйца с двумя желтками, а у овцы родился шестиногий ягнёнок. Весьма характерные признаки.

— И что? Поймали?

— Если бы поймал, то сейчас конвоировал бы её в Майнхен. В кандалах, с завязанными глазами и кляпом во рту.

— Вот как?! И что же вам помешало?

— Обстоятельства непреодолимой силы. Ведьмы там не было.

— Викарий ошибся?

— Да сбежала она... — пробормотал, не поднимая шапки, Старый Ульф. — Как пить дать, сбежала. Кому охота сидеть на месте и дожидаться, когда тебя возьмут за бочок раскалёнными щипцами.

— Может, и сбежала... — растягивая слова, проговорил Руперт. — Может, не было её никогда. Этого я не знаю.

— Как деревня-то называлась, патер? — спросил почтальон.

— Большие Лопухи.

Воцарилось молчание. Четыре пары глаз впились в супружескую пару. Только Ульф невозмутимо сопел в усы.

Ганс оставил в покое свой веник, оказавшийся при ближайшем рассмотрении уменьшенной копией рождественского дерева. На нём уже висели пять цветных ленточек, три вялых яблока чуть меньше куриного яйца каждое, и несколько клочков кудели, изображавшей, по-видимому, снег.

— Это для Эльзы... — виновато, будто уличённый в непристойном поступке, сказал Ганс. — Она так ждала этот праздник. — Потом откашлялся и решительно заявил. — Мы никакого отношения к ведовству не имеем. Ни я, ни жонка моя. Никакие не чернокнижники. Мы даже грамоте не обучены.

— Одно другому не помеха, — прищурился Тиль Рённар, будто невзначай опуская ладонь на рукоять кинжала. — Можно и без книжек колдовать.

— Патер! — крестьянин шагнул вперёд, прижимая широкие ладони к груди. — Я же слышал, квесторы умеют проверять людей — колдун или не колдун. Вас же учат! Проверьте нас! Клянусь муками Спасителя, не вру я! Не ворожили мы никогда! В город едем дочку лечить! — Его жена встала рядом. Не говоря ни слова, трижды осенила себя знаком Спасителя. — Проверьте, патер! Мы как на исповеди!

Руперт поднялся. Внимательно и оценивающе оглядел крестьянскую чету. Да, они боялись, но стояли с видом солдат, брошенных на верную смерть для прикрытия основных сил, отступающих через брод. О таких сражениях потом слагают легенды и поют песни.

Квестор, словно маску, нацепил на лицо суровое выражение, но в глубине души едва не смеялся в голос. Изобретательность народа не имеет пределов и границ. Скоро квесторам начнут приписывать сверхъестественные способности, а потому уж и их самих приравняют к тем колдунам, на которых охотится Sanctum Officium.

Конечно, подростки, которых строго отбирала инквизиция для обучения и дальнейшего служения, превосходили по многим качествам обычных людей. Они отличались повышенной устойчивостью к воздействию магии — неважно, белая она или чёрная. Очень важная способность, если учесть, с кем приходится постоянно работать. Кроме того, инквизиторы могли улавливать чувства, обуревающие людей. Страх, злость, ненависть, радость, любовь, сострадание... Достаточно прикоснуться голой ладонью к любой части тела собеседника, не прикрытой одеждой, и его внутренний мир открывался во всех красках. Или дотронуться каким-либо металлическим предметом — ножом, клещами или толстым гвоздём. Но это как раз предпочитали экстирпаторы, а Руперт пользовался только руками.

По оттенкам чувств и сочетанию их друг с другом модно было легко понять, лжёт тебе человек или говорит чистую правду. Требовались, конечно, определённые навыки, но они приобретались вместе с опытом.

— Протяните каждый правую руку ладонью вверх! — приказал квестор. — Ничего не бойтесь.

Когда супруги выполнили его распоряжение, шагнул к ним, накрыл ладонь Ганса своей. Сразу почувствовал страх. Но крестьянин боялся не за себя, а за ребёнка. Не мог понять причины набросившейся на Эльзу хвори и очень переживал, что вынужден задержаться на перевале, когда нужно торопиться, чтобы найти хорошего лекаря. Далёким отголоском билось беспокойство за хозяйство и скотину, оставленных на попечение пожилых отца и матери. Не старики, но годы уже не те...

Руперт кивнул и прикоснулся к ладони Анны. То же самое, только многократно усиленное. Как бы ни любил ребёнка отец, мать всегда любит сильнее. Анна, казалось, ни о чём другом и думать не могла, кроме болезни дочери. Чувства клокотали так сильно, что Руперт отдёрнул ладонь, чтобы его не захлестнуло с головой, как в речном омуте.

Ни один из крестьянской семьи не прятал дурных мыслей, не пытался скрыть что-то от квестора.

— Чисты, — кивнул он. — Оба. Можете ссылаться на меня, если кто-то в Майнхене предъявит вам обвинения в колдовстве. Моё имя довольно известно в отделах Sanctum Officium во всех королевствах и герцогствах.

— Благодарствую, патер, — поклонился Ганс и, развернувшись, направился к рождественскому дереву.

Его супруга тоже поклонилась в пояс и побежала к дочке.

— Ну, коль это дельце улажено, — весело проговорил Тиль Рённар, — не пора ли готовиться к встрече праздника?

— Мы так очень даже не против, господа хорошие! — немедленно подхватили звероловы. Говорил, как обычно, болтун Дирк, а Пит многозначительно кивал. — Праздник это завсегда хорошо! Это Спасителю угодно! Верно, патер?

Руперт молча пересёк комнату, присел на табурет у очага.

— Спасителю угодна умеренность, соблюдение заповедей и ежедневная молитва, — сказал он по прошествии времени. — Мы, кажется, не в том положении, чтобы праздновать.

— Да почему же? — воскликнул почтальон. — Провести вечер и встретить ночь праздника в тёплой компании лучше, чем сидеть по углам! Я же не предлагаю пир горой и танцы до упаду! Нажарим лепёшек на сале, шкварок! У меня в сумке замечательные колбаски. Почему бы не поджарить их? Вон и решётка имеется. Опять же, девочку поздравим. Дети Рождество целый год ждут!

— За девочку помолиться бы, — стоял на своём Руперт. — О выздоровлении. Это ей сейчас нужнее, чем подарки.

Старый Ульф зашевелился, шумно засопел, поднялся, одёрнул свою мохнатую шубу. Не говоря ни слова, вышел через дверь в конюшню.

— Куда это он? — удивлённо пробормотал Дирк.

— Может, по нужде! — отмахнулся Тиль Рённар.

— Какой-то он смурной! — не унимался зверолов. — Сидит, молчит!

— Успокойся... — глянул на него почтальон. — Сидит и сидит.

— Хламьё своё бросил! — Дирк из всех сил пнул видавший виды мешок Ульфа, взвыл и запрыгал на одной ноге. — У него камни там?

Руперт вздохнул.

— Он же сам сказал, что камни несёт для рудознатцев. Что ты хочешь от человека?

Зверолов, сильно хромая, прошёл по комнате от угла до двери, потом обратно.

— Я знаю, что у него там! — делая круглые глаза, проговорил Дирк.

— И что же?

— Золото!

Почтальон и квестор, не сговариваясь, расхохотались.

— Чего это вы? Не... Я, это, понимаю, господа учёные, городские... А чего смеяться-то?

— Если бы там было золото, мы этот мешок вдвоём не подняли бы, — пояснил Руперт. — Втроём может быть... Так что успокойся и сядь.

Дирк несколько раз беззвучно раскрыл и закрыл рот, выражая негодование и несогласие со словами инквизитора. Потом махнул рукой и уселся на табурет. Как раз вовремя, потому что двери скрипнули и вошёл Старый Ульф. Хитро щурясь, он подошёл к Гансу и протянул ему серо-бурый комок. На вид обычная грязь.

— На! Завари. Дай попить девочке. Думаю, поможет.

— Что это? — недоверчиво спросил крестьянин.

— Улитки...

— Улитки?

— А чего такого? Меня бабка в детстве поила. Чего не заболит, слизь улиточную. Оно, конечно, слизи насобирать лучше было бы, но я улиток наколупал — они на зиму между брёвен прячутся.

— Боязно улиток-то...

— Эх, молодёжь! — покачал головой Ульф. — Ты не боись. Хуже-то всё одно не будет. И там ещё смолы пихтовой и сосновой немного. Оно само на глаза попалось. Тоже средство знаменитое. Неужто и об нём не слыхал?

— Я слыхал! — ввернул Тиль Рённар. — Говорят, что помогает.

— И главное, никакого колдовства, — подмигнул Ульф. — Верно, ваше преподобие?

— Верно, — кивнул Руперт. — В улитках и смоле точно никакого колдовства.

Ганс всё ещё колебался, но Анна решительно выхватила грязно-бурый комок из руки мужа, кинула его в небольшой горшочек, залила кипятком из котелка, который побулькивал над очагом.

— Вот! — торжествующе проговорил Ульф. — Материнское сердце не соврёт. Ты, дочка, закутай горшочек, пущай маленько постоит, а уж потом.

Старик вернулся на своё место, поправил сдвинутый мешок, подозрительно покосился на сидящих у очага людей.

— Так будем мы Рождество праздновать или нет? — вернулся к теме разговора почтальон, обращаясь напрямую к Руперту. Мнение остальных его мало интересовало. — Надо бы уже решаться — да или нет.

— Если вам так уж неймётся, — ответил инквизитор, — я согласен. Только давайте обходиться своими припасами, а не тратить запас станции.

— Это мы быстренько! — обрадовался Тиль Рённар, а Дирк засиял, как начищенный флорин.

Они засуетились, вытаскивая из сумок нехитрую снедь. Пит долил воды в котелок.

— Надо бы стены еловыми лапами украсить! — предложил почтальон и скомандовал звероловам. — А наломайте бегом — одна нога там, а другая уже здесь.

Те накинули шубейки и направились к выходу.

— Даже не думайте! — окликнул их Старый Ульф.

— Это ещё чего? — набычился Дирк.

— Ума нет — считай калека! — с нажимом проговорил Ульф. — Какая сегодня ночь?

— Рождественская...

— А вы забыли, что в ночь под Рождество всякая нечисть бродит скопом? Только высунь нос — отхватят по самые плечи.

— Да откуда здесь нечисть? — возмутился почтальон. — Ваше преподобие, скажите ему!

Руперт кивнул, ругая себя за беспечность:

— Сколько угодно нечисти. И нежити, и прочих чудовищ. Двери-то хоть закрыли? — Квестор готов был провалиться под землю от стыда. Ну, ладно, простые звероловы, глуповатые и необразованные, но он-то должен был помнить! — Надо проверить!

— Я проверил, — коротко бросил Ульф. — За тем и выходил.

— Нет, какая нечисть может быть в лесу? — упорствовал Тиль Рённар. — Тут что, кладбище есть? Кто-то может мертвецов разупокоить? И откуда некроманты посреди леса? Где они жить могут на перевале?

— У вас удивительные познания о некромантах, — прищурился Руперт. — Откуда?

— Да так... — смутился почтальон. — Слышал всякие сказки.

— Ладно, поверим. Вы, конечно, правы, поднявшихся мертвецов здесь не будет. Вампиров тоже — у них здесь просто отсутствует кормовая база, они здесь не будут обитать. Но нечисти в лесах и горах хватает, к моему глубокому сожалению.

— Горные тролли, — подхватил Ульф. — Кобольды. Хольды. Попадаются ночные всадницы...

— Это ещё кто? — удивился Руперт. — О них не слышал.

— Ведьмы такие. Очень злые и опасные! А если придёт Горный Старец, нам всем крышка!

— Так у нас, это, его преподобие есть! — Вмешался Дирк. — Он всех ведьм гроза!

— Не всех, как выясняется, — вздохнул Руперт.

Старый Ульф запустил руку в слегка ослабленную горловину своего мешка, долго ковырялся там, пока не вытащил кусок мела с кулак величиной.

— Запоры на ставнях и дверях я проверил, ваше преподобие, — сказал он, протягивая мел инквизитору. — Вроде всё крепко и надёжно. Но не помешает знак Спасителя нарисовать, да чтобы одновременно с молитвой. Кому, как не вам? У вас сан, вы служите святому делу. Не то, что мы, грешники.

Руперт покрутил мел в пальцах, но счёл, что старый путешественник прав. По здравому размышлению, знак Спасителя вполне может сработать как оберег. Правда, может и не сработать, но почему хотя бы не попробовать?

— А то, что перевал снегом занесло, — как ни в чём не бывало продолжал Ульф, — так это, думается мне, Рюбецаль сильно на кого-то разозлился.

— Это кто? — спросил Тиль Рённар.

— Это и есть Горный Старец, — угрюмо пояснил Дирк. — Он, это, всех горных духов владыка и ещё может бурю вызывать. Снег, дождь, грозу, вьюгу, град... — Зверолов передёрнулся. То ли от отвращения, то ли от страха.

— А почему он может разозлиться?

— Горный Старец очень справедливый, — вместо Дирка ответил Ульф. — Если он узнает, что кто-то совершил преступление, пошёл против совести, он может прогневаться и наказать грешника.

— Грешников может наказывать только Церковь, её полномочный представитель Sanctum Officium и сам Спаситель, — отрезал Руперт, пресекая дальнейшее обсуждение. Он поднялся и, мысленно читая «Символ Веры», «Отче наш», «Богородицу» и «Трисвятое», принялся наносить знаки Спасителя на ставни изнутри. Размашисто, не жалея сил. Мел крошился, сыпался на рукав, но линии получались толстыми, хорошо заметными и выглядели надёжно. На всякий случай он нарисовал несколько знаков на простенках между окнами и по заросшим паутиной и пылью углам. Вышел на конюшню, пользуясь слабым светом, пробившимся через щели из комнаты с очагом, прошёлся мелом по стенам и входной двери, ведущей во двор. Заодно прислушался к лошадям. Вороной и саврасая, похоже, дремали. Почтовый гнедой размеренно хрустел ячменём. Спокойствие лошадей передалось и квестору. Животные обычно чуют всякое зло раньше, чем люди. Особенно связанное со злыми духами, некромантией и тому подобным.

Когда он вернулся в комнату, Анна как раз поила дочку настоем из улиток и смолы пихты. Эльза хныкала, и Руперт не мог её осуждать, живо представляя, какое гадкое пойло получилось. Но, тем не менее, проглотив последние капли бурой жидкости, девочка глубоко вздохнула, черты лица её разгладились, а мгновение спустя, зевнув, она легла и заснула.

— Верное средство! — крякнул Ульф. — Я же говорил!

Звероловы и почтальон в это время возились, разбирая припасы. Тиль Рённар поднял голову и сказал:

— А давайте, каждый что-то подарит Эльзе! Мы-то взрослые, для нас праздник — дело привычное. А ребёнок каждое Рождество ждёт чуда. Смотрите! — Он полез в тощий кошель, висевший на поясе, и вытащил глиняную свистульку в виде птички. — Сыну вёз, но я что-нибудь другое успею купить, пока домой вернусь.

Он шагнул к букету из еловых веток, изображавшему рождественское дерево.

— Погоди! — окликнул его Дирк, доставая из мешка две беличьих шкурки. — Положи! От нас с Питом.

Руперт задумался. Ничего подходящего для подарка у него с собой не было, поэтому квестор запустил пальцы за ворот и стянул через голову маленький серебряный символ Спасителя. Положил под еловый букет рядом со шкурками и свистулькой.

Старый Ульф почесал затылок, сдвинув шапку почти на брови, снова полез в мешок. Вытащил каменный обломок величиной с куриное яйцо. Молочно-белый, непрозрачный. Скорее всего, кварц. Только на сколах этого кварца неярко поблескивали золотые крапинки. Драгоценного металла было совсем немного — если выковырять кончиком ножа, наберётся не больше осьмушки от унции. Но при виде золота все замерли, открыв рты.

— Я же говорил, что у него там золото, — едва слышно пробормотал Дирк и едва не застонал.

— Спа... Спа... Спасибо, добрый человек, — не сразу выговорил Ганс. Низко поклонился. — И вам спасибо, господа хорошие. А нам-то своей дочке и подарить нечего...

— Вы ей и так уже дарите больше, чем все мы вместе взятые, — сказал Руперт. — Вы дарите ей родительскую любовь и заботу. Это ценнее, чем всё золото мира.

— Хорошо сказали, ваше преподобие, — кивнул Ульф. — Родительская любовь... Она как любовь Спасителя к людям — бескорыстная и часто безответная. Но без неё мир станет значительно хуже. Зачем жить в таком мире, где родители не любят детей? Я бы не хотел... — Он махнул рукой и вернулся на привычное место у стены. Прислушался. — Похоже, начинается.

Все разом притихли, звероловы вжали головы в плечи. Почтальон, наоборот, вытянулся и навострил уши.

Руперт на цыпочках — хотя и сам не понимал, зачем — подошёл к окну, закрытому ставнями. На потемневших досках отчётливо выделялся знак Спасителя, нарисованный белым мелом. Квестор внимательно прислушался. Буря разгулялась не на шутку. Ветер ревел и завывал, швыряя горсти снега в бревенчатые стены станции. Свистел в щелях. В отдалении скрипели сосны. Им очень повезёт, если после такой метели с ураганом они уцелеют и сохранят хотя бы половину ветвей. Но уши Руперта не улавливали ничего, что позволило бы ему разделить опасение Старого Ульфа. Или он просто недостаточно опытен, слушая непогоду на перевале?

Ульф знаком показал инквизитору что нужно сильнее напрячь слух.

Через несколько мгновений Руперту показалось, что он слышит скрип снега под тяжёлой поступью. Это что? Или кто? Горный тролль?

Жуткий рёв, вырвавшийся из явно нечеловеческой глотки, застиг инквизитора врасплох. От существа, издававшего эти ужасающие звуки, его отделял всего лишь ставень. Правда, сбитый из толстых досок, но ведь не стальная решётка... Руперт отпрыгнул, осенил себя знаком Спасителя.

— Тролль, — одними губами пояснил Старый Ульф.

Второе чудовище ответило с другой стороны станции, от конюшни.

Руперт ещё подумал, что дровни, брошенные под навесом, тролли разнесут в щепки играючи. Если, конечно, их не интересует гораздо больше добыча, скрывающаяся за стенами.

От тяжёлого удара содрогнулись стены. Если судить по силище, тролль мог легко выбить ставни, но, видимо, знаки, начертанные под молитву, свою задачу выполняли.

Рёв послышался ещё раз. Теперь немного в отдалении. Потом ещё.

Ульф показал четыре пальца.

Следовательно, вокруг станции блуждали четыре горных тролля.

Руперт читал обо всех известных видах нечисти, злых духов и диких чудовищ. Это входило в обучение начинающего квестора. Но о тех, с кем ему не приходилось сталкиваться в открытом противостоянии, он помнил уже мало. Горные тролли достигали полуторного человеческого роста, весить могли до тысячи фунтов, обладали злобным нравом, короткими ногами и длинными руками, на которые опирались при ходьбе. Шкура горного тролля превосходила по крепости буйволову кожу. Что ещё вспомнить? Ах, да... Они отличались неимоверной прожорливостью и могли в одиночку умять корову, оставив только рога и копыта. Но как бороться с горными троллями, Руперт не знал. Само собой, искренняя и горячая молитва, но что к ней присовокупить, чтобы подействовало наверняка?

Протяжный вопль, очень высокий, почти на пределе слышимости, донёсся сверху. Нечто, издавшее его, стремительно пролетело над коньком крыши. И почти без промежутка ещё раз. Оно же или второе? Очень трудно сказать.

Вероятно, ночная всадница. Дикая ведьма. Руперт догадался и без пояснений Ульфа.

— Больше огня! — уверенно проговорил почтальон. — Нужно больше огня! Тащите дрова к очагу! Будет светлее... И я погляжу, как понравится троллю, когда ему в морду тычут горящей головнёй!

По мнению Руперта, горный тролль даже не заметит усилий или поблагодарит, что помогли с бритьём, опалив щетину. Но звероловы восприняли идею с воодушевлением. Пит набрал целую охапку поленьев, в Дирк, подхватив походный топорик, принялся колоть их, то подбрасывая в огонь, то складывая в кучку про запас.

Из-за шума, который они подняли, Руперт не сразу сообразил, что слышит постукивания не только от топора, раскалывающего сухие деревяшки, но и другие, доносящиеся из-под прочного дощатого пола.

— Обложили... — коротко и как-то тоскливо сказал Ульф. — Это кобольды.

— Подклёт крепкий? — спросил Тиль Рённар. — Выдержит?

— Вроде крепкий, а там... Кто его знает?

Не говоря ни слова, Руперт подошёл к своему вьюку, расстегнул кожаный клапан на вместительном боковом кармане. Вытащил два пистолета. Новомодные, с потайным кремневым замком. Мастера начали делать такие совсем недавно. Вместо пороховой полки маленькое углубление вокруг затравочного отверстия. Конечно, осечку может дать любое огнестрельное оружие, но без полки гораздо надёжнее. Отмерил порох, засыпал в ствол первого пистолета.

— Я не думал, что святая Инквизиция пользуется такими земными приспособлениями, — проговорил Тиль Рённар. Сам он проверил, легко ли вынимается кинжал из ножен, и выглядел, как человек, которому драться не впервой.

— Я долго взвешивал все «за» и «против», — ответил Руперт, закатывая пулю и точными движениями шомпола прижимая её к пороху. — И, в конце концов, пришёл к выводу, что добрым словом и пистолетом можно принести больше пользы, чем просто добрым словом.

Засыпал порох во второй, сунул пыж, немного утрамбовал и поверх него добавил половину горсти рубленной проволоки.

— Серебро, я надеюсь? — не отставал почтальон.

— Железо, — пожал плечами квестор. — Поверьте моему опыту, сила воздействия серебра на нечисть весьма преувеличена.

Завывания и крики за стенами дома не стихали. От раскатистого рёва троллей дрожали ставни. Кобольды скребли доски, но врываться не спешили.

— Ждут Рюбецаля, — сказал Старый Ульф.

— Да кто же это так нагрешил? — воскликнул почтальон, обводняя подозрительным взглядом всех присутствующих. — Вы не знаете, святой отец?

— Да кто угодно... — Руперт сидел на корточках с пистолетами в руках. Курки взведены, да и сам инквизитор напряжён, как пружина. — Может, и я. Мало ли ведьм и колдунов в подземелье упёк? Почему бы им не задумать месть?

От удара здание станции вздрогнуло. Заскрипели брёвна. С потолка посыпался сухой мох и другой мусор. Ещё удар! Дальше они посыпались один за другим. Верещали ночные всадницы, проносясь вплотную к окнам. Заржали от ужаса кони. Снизу по доскам пола цокали то ли когти, то ли карликовые рабочие инструменты.

Супруги-крестьяне легли на топчан рядом с Эльзой, закрывая её своими телами.

«Только пользы от этого никакой, если сюда ворвутся чудовища», — подумал Руперт.

— Я знаю, кто согрешил! — вдруг громко, перекрывая грохот, произнёс Старый Ульф. — Это вы! — Его кривой палец с обкусанным ногтем указывал на звероловов.

— Спятил, дурень старый? — Дирк выпрямился во весь рост.

— Вы убили трёх старателей в Сухом Логе. Забрали золотой песок. Его там было унции две... Можно сказать, зазря людей загубили. Я вас долго выслеживал. И всё-таки нашёл. Жаль, что Рюбецаль взял на себя мою работу! Очень жаль.

— Ах, вот как! — зашипел Дирк. — Ну, всем вам крышка!

Сжимая топор, он шагнул к Ульфу.

— Брось оружие! — Тиль Рённар выхватил кинжал.

Полено, запущенное меткой рукой Пита угодил ему в лоб. Почтальон осел, словно куль с отрубями.

Ставни трещали от ударов. Вот-вот запоры не выдержат.

Руперт вскочил, наводя пистолеты на звероловов.

Откуда у Старого Ульфа появилась цепочка с гирькой, он так и не понял. Груз полетел в лицо Дирку. Тот отшатнулся, попытался отмахнуться топором. Цепочка обвилась вокруг топорища. Ульф дёрнул, но вырвать оружие не сумел.

Пит наклонился, выбирая полено поувестистей.

В этот миг ставень вылетел, рассыпаясь на щепки. Морозный воздух со снегом ворвался в помещение. Разом потухли все светильники и только алое пламя от углей очага, освещало станцию. В этом красном свете, похожем на адский, Руперт видел, как огромная лапища, просунувшись в окно, сграбастала Пита за шиворот и утащила... Только пятки мелькнули.

Ульф и Дирк, сцепившись в объятиях, покатились по полу.

В окне появилась уродливое лицо. Низкий, скошенный лоб, широкий нос с вывернутыми ноздрями, тяжёлые надбровные дуги и незаметный подбородок. Скорее даже морда, а не лицо. Она оскалилась, обнажив клыки, не уступающие медвежьим, и заревела. будто смрадный вихрь пронёсся по комнате. Громкий звук ударил по ушам, оглушая и едва не сбивая с ног.

Руперт выстрелил из пистолета в правой руке, целясь между глаз тролля.

Вспышка пороха на мгновение высветила семью из Больших Лопухов.

Эльза проснулась и стояла на топчане в застиранном и заплатанном платьице. Светлые волосы развевались, создавая вокруг головы ореол, наподобие солнечного сияния. Девочка крестообразно раскинула руки и подняла лицо к потолку, закатив глаза так, что виднелись одни лишь белки. Не разжимая губ, она тянула одну высокую ноту. Звук входил в уши, словно раскалённый гвоздь.

Горный тролль, который даже не заметил пулю, вырвавшую хороший клок шкуры у него с темени, вдруг жалобно скривился. Гримаса ну никак не соответствовала его отвратительной роже. Заорав напоследок, но уже не так грозно, а скорее, обиженно, чудовище исчезло.

После вспышки все люди снова превратились в неясные фигуры, которые с трудом опознавались по очертаниям. На полу боролись, пыхтя и бормоча ругательства, двое.

Руперт сделал два шага, дождался, когда растрёпанная макушка Дирка окажется сверху, и стукнул его по темени рукояткой пистолета.

— Благодарствую, ваше преподобие! — не замедлил отозваться Старый Ульф и, забравшись сверху на обмякшего противника, начал вязать ему руки.

Крики ночных всадниц стремительно удалялись. Кобольды больше не скреблись.

В наступившей тишине над горами прокатился зычный голос, напоминавший одновременно грохот летней грозы и гул сходящей лавины зимой.

— С праздником, маленькая ведьма! Будь счастлива и береги себя!

Ветер несколько раз подбросил последнее слово, а потом неожиданно стих.

— Это был Горный Старец, — сказал Ульф, проверяя надёжность узлов.

Дирк очнулся, но ругаться больше не мог, благодаря засунутой в рот тряпке. Он только мычал и пучил глаза.

— Рюбецаль... — проговорил Руперт, вытащил головню из очага и обошёл все светильники, зажигая их. — Вот ты какой, Горный Старец.

Квестор выглянул в окно. Метель успокоилась, снежинки падали отвесно, словно ветра не было совсем. Ничто в окружающем станцию пейзаже не напоминало о недавнем буйстве нечисти. Тишина и умиротворение, как и должно быть на великий праздник дня рождения Спасителя, когда все радуются, дарят подарки и прощают друг другу прегрешения вольные и невольные. А как быть тем, для кого ловить преступивших закон — дело всей жизни?

Руперт вернулся к очагу, поднял опрокинутый табурет — тяжёлый и грубо сколоченный.

— Охотник за головами? — спросил он Ульфа, хотя и без ответа всё было ясно.

— Всё-таки вы обо мне слышали, святой отец, — довольно улыбнулся старик.

— Слышал, Ульф Одинокий Волк. Но не сразу сообразил.

— Мне есть чем гордиться, если даже в Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium знают, кто такой Ульф. — Он поднялся, оттащил связанного Дирка к стене. — Я сразу хотел на живца его брать. Потому и кварц с кусочками золота показал. Но получилось как получилось. Завтра попрошу этих селян из Больших Лопухов... — И вдруг осёкся, замолчал, отвёл глаза.

Руперт понимающе вздохнул, подошёл к семье, которые сидели ни живы, ни мертвы. Эльза сжалась в комочек, уронив голову на колени. Бледные родители — краше в гроб кладут — подпирали её с обеих сторон. Поставил табурет. Проверил – не шатается ли. Сел.

— Теперь я понимаю, почему не нашёл ведьму в Больших Лопухах, — проговорил он медленно и негромко. — Молчите. Не отвечайте. Мне не нужны оправдания, уговоры, мольбы. Со мной такое впервые. Выбор между долгом и совестью — не самый лёгкий выбор. Вот! — квестор бросил Гансу легонько звякнувший кошелёк. — Здесь немного, но на первое время вам должно хватить. В Майнхене вам нечего делать. Закупите там припасы и бегите без оглядки. Уезжайте как можно дальше от этих мест. Лучше всего было бы убраться туда, где нет власти Sanctum Officium. Такие земли есть, но очень далеко. Если в следующем году или через десять лет, я повстречаю Эльзу, то арестую её за ведовство и ересь. Можете не сомневаться. Но Рюбецаль убедил меня повременить с арестом. Он умеет быть убедительным. Вам всё ясно? — Ганс и Анна кивнули так сильно, что Руперт испугался — не хрустнут ли шейные позвонки. — Вот и ладно.

Инквизитор повернулся к ним спиной и пошёл к распростёртому у очага почтальону, который начал подавать признаки жизни. Из рассечённого лба Тиля Рённара сочилась кровь, и сейчас он нуждался в помощи больше, чем кто-либо другой.

г. Донецк, Россия

август 2023

[1]Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium — святой отдел расследований еретической греховности (лат.) Общее название ряда церковных учреждений, предназначенных для борьбы с ересью.

[2] Квеcтор (от латинского «quaesitor») — сыщик, расследователь.

[3] Экстирпатор (от латинского «exstirpator») — искоренитель, уничтожитель.