Дым костров поднимался к низкому небу, смешиваясь с туманом, что стелился над болотистой землей. Здесь, где через века встанут каменные громады и асфальтовые реки, где загудят моторы и засверкают неоновые огни, сейчас была только тишина да шепот ветра в камышах.
Женщина стояла у края воды, и лунный свет делал ее фигуру призрачной, словно она была соткана из того же тумана, что окутывал берега. Волосы ее были белы как первый снег, а глаза — глубоки как зимние омуты. Морана. Богиня смерти и зимы, владычица переходов между мирами.
Вокруг нее в полукруге расположились люди — мужчины и женщины в грубых одеждах, лица их были серьезны и сосредоточенны. Они знали: то, что происходит сейчас, определит судьбу этого места на века вперед. В руках у каждого было зеркало — не стеклянное, каких еще не умели делать, а из полированной бронзы и серебра. Поверхности мерцали в свете костров, отражая не только лица держащих их, но и что-то еще — тени, которые двигались независимо от своих хозяев.
— Ты требуешь слишком многого, — сказал старейший из собравшихся, седобородый мужчина с глазами цвета старого железа. — Город будет расти, люди забудут старые пути. Зачем тебе их страхи?
Морана улыбнулась, и в этой улыбке было что-то такое, от чего даже закаленные в боях воины отводили взгляды.
— Страх — это память, — ответила она голосом, похожим на шорох льда по стеклу. — А память — это жизнь. Когда люди перестанут бояться, они перестанут помнить. А когда перестанут помнить — перестанут быть людьми.
Она подняла руку, и зеркала в руках собравшихся засветились изнутри холодным, мертвенным светом. В их глубине заколыхались тени — не отражения стоящих вокруг людей, а что-то иное. Лица, которые еще не родились. Судьбы, которые еще не свершились. Страхи, которые еще не обрели форму.
— Я не прошу многого, — продолжала Морана, и голос ее становился все тише, заставляя людей напрягать слух. — Только то, что мне принадлежит по праву. Каждый седьмой. Каждый, кто заглянет слишком глубоко в то, что не должен видеть. Каждый, кто забудет, что некоторые двери лучше держать закрытыми.
Старейшина медленно кивнул. Выбора не было — они все это понимали. Город будет расти, станет великим, но цена за это величие уже была назначена.
— Пусть будет так, — сказал он, и его слова прозвучали как приговор. — Но и ты помни договор. Только тех, кто сам придет. Только тех, кто сам заглянет.
Морана кивнула, и зеркала в руках людей потемнели, словно их поверхность покрылась инеем. Один за другим собравшиеся опускали их в воду, где они исчезали в темной глубине. Но не навсегда — это все понимали. Когда придет время, зеркала вернутся. Найдут своих новых хозяев. И договор, заключенный в эту туманную ночь, вступит в силу.
Морана еще долго стояла у воды, даже когда люди разошлись, даже когда костры догорели. Она смотрела вперед, сквозь века, видя то, что должно было случиться. Каменные громады, поднимающиеся к небу. Миллионы людей, спешащих по своим делам. И среди них — те, кто найдет зеркала. Те, кто заглянет слишком глубоко.
Те, кто исполнит древний договор.
Когда первые лучи солнца коснулись воды, Морана исчезла, растворилась в утреннем тумане. Но что-то от нее осталось в этом месте — холодок, который будут чувствовать люди спустя века, проходя мимо. Память о том, что некоторые сделки переживают тех, кто их заключает.
И что город всегда помнит свои долги.