Города и Кудесники: Курьёз Таллинский

21:44

Лыблюсь я.

21:45

А сейчас я уже не лыблюсь.

В то время как я отводил взгляд от экрана телефона, на сцену поднималась брюнетка в шляпе с пером в стиле бурлеск.

Она дождалась угасания аплодисментов, присвоила себе одной рукой микрофон, свисавший над сценой, и плавно провела по зрителям большими синими глазами. Жёсткий взгляд из-под козырька, подчёркнутый макияжом в стиле smokey eyes переливался блёстками, смешиваясь с веснушками на круглом лице.

— Есть ли у кого-нибудь особое пожелание? — произнесла она на немецком почти шёпотом, с игристой улыбкой.

Никто не отозвался.

— Не стесняйтесь! — повысила она голос.

В зале послышались несколько выкриков с названиями песен, о которых я никогда не слышал.

— Что ж, мне абсолютно плевать, — засмеялась исполнительница.

Вокруг — кто-то улыбается, кто-то смеётся, кто-то шепчет партнёру на ухо… Кто-то просто сидит, глядя на сцену в ожидании начала.

А я сижу, убиваю себя тем сообщением — как будто сам себе яд стал.

— Эй! Ты чего уставился?

Я не заметил, как застыл взглядом на Хухайле, погружённый в мысли.

— Ты, просто, отлично выглядишь, Хухайла, — пробормотал я, будто очнувшись.

— Хухайла… Это так формально звучит. Зови меня просто Хуля. И спасибо за комплимент — это всё вода из синей бутылки, она меня омолаживает.

— Вода из синей бутылки?

— Да, я оставляю её на балконе днём — чтобы напиталась солнечной энергией, его светом, его добром. А потом пью её перед сном… и наполняюсь этой энергией. Вот так и сохраняю молодость.

«Не успел одно забыть — другое на голову», — смотрел я на неё.

— А, забавно, — ответил я, не проявляя особого интереса. — Кстати, я ничего не сказал на входе, но всё же спрошу: почему ты пришла в противогазе?

— Это защита от самолётов-распылителей. Повсюду их отходы и яды, чтобы травить всех и уничтожать урожаи. Это всё дело людей-ящеров! Для контроля над населением, манипуляции сознанием! И чтобы обеспечить прибыль своим корпорациям. Это уже все давно знают! Там такая диверсия!

«Чего уж скрывать, — разговор, по крайней мере, незаурядный».

— А чем ты занимаешься? — продолжила она.

— Айтишник, — ответил я без лишних объяснений, чтобы не напрягать её мысли. — А ты?

— Я гримёр-спецэффектник в театре Шмидта. Знаешь такой? На Рипербане.

Вау. Она меня приятно удивила.

— Может мимо проходил.

— Он поменьше, конечно, зато куда уютнее… и там есть столики. Я предложила тебе прийти сюда потому что это первый раз, когда в Stage показывают кабаре — как у нас, но в таком большом масштабе. Надо посмотреть, на что они вообще способны.

А как ты в Гамбурге оказался?

Я не ответил сразу. Честно говоря, потому что сам не помнил, как здесь оказался. Мне пришлось перемотать все кадры последних дней, чтобы вспомнить. И тогда у меня появился ответ… Но с каких пор мы говорим то, что у нас на уме?

— Хотел выучить немецкий, — пожал я плечами. — Тут айтишникам неплохо платят… ну и, может, получится завязать какие-то связи.

— Слушай, кстати… Я тебе сувенир с работы принесла. Смотри, — сказала она и наклонилась к пакету, который оставила у ног.

Наш разговор прервался — зрители внезапно отреагировали на реплику мужчины из первых рядов. Мы сразу этого не заметили — были увлечены беседой. Видимо, перформер уже общалась с кем-то в зале.

— …но предупреждаю вас: мои песни вводят в транс. Возможно, в такой, из которого вы уже не захотите возвращаться. Некоторые уходят домой с разбитым сердцем…, а я не хочу разбивать ни одного — особенно такого привлекательного мужчины, — тихо предупредила артистка.

— Уже разбито… — в шутку произнёс он, пародируя известную сцену. Зрители засмеялись.

— Как прикажете, — произнесла она, и голос её словно растворился:

I was the first cigarette you smoked

That tar that’s in your lungs

Is the life I take from you — you choke

Она пропела эти слова, а капелла — медленно, хрипло, с меланхолией в голосе, глядя в никуда, будто снова переживая моменты, что вдохновили сам куплет. После короткой паузы зазвучала мягкая, проникновенная музыка с плавным течением, и она продолжила петь:

Oh those times I needed music in my night

I’d call and play you loud to my delight

We sat and drank red wine, time moving slow

While the city watched you love me — stuck in awe

Oh, those punchlines flew beneath the starry sky,

They made me laugh, hope shining in your eye.

It’s such a shame another girl won’t hear,

’Cause all your words were lost when I was near.

Стены и пол вдруг рассеялись дымом, сцена, превратилась в готический балкон старого дома, потолок слился с ночным небом Барселоны. Волосы певицы перекрасились в каштановый, глаза стали глубокими, карими. Перед ней появился юноша со светлыми волосами и зелёными глазами.

Между ними — небрежно сложенная стопка коробок из-под дешёвой женской обуви, одна на другой, а сверху — бутылка красного вина, которая, не раз проливалась на поверхность. Они сидели и передавали бутылку друг другу, пили из горлышка и смеялись.

Иногда так громко, что, несмотря на опьянение, девушка вдруг принимала серьёзный вид, делая жест «тсс, соседи пожалуются», но через мгновение не могла удержаться и сама же срывалась в безудержный хохот.

Вижу их, я приближаюсь, слышу их невнятный трепет и смех всё громче и громче, словно медленно шагаю к ним на тот балкон по комнате, что ведёт к ним.

Вдруг музыка стихла, и пара застыла во времени — в тот самый момент, когда девушка жадно принимала бутылку к губам, а юноша смотрел на неё с тем вечным восхищением. Я тоже замер и перестал делать шаги.

Я смотрел на них несколько секунд.

Вдруг заметил на стене у прохода на балкон постер со стилизованным шрифтом:

«Красота живёт в мгновениях, которые происходят лишь однажды и больше не возвращаются»

И вдруг вновь зазвучал голос исполнительницы — словно издалека, из другого мира:

Love is just a myth

A passionate time thief

I said

But we know its shape,

So just let us create

You said

Ooooh o-o o-o ooh,

ooooh o-o o-o ooh.

Will you ever forgive me boy?

I’m sorry Oooh

O-o o-o oh

I’m sorry

Oooh O-o o-o oh

Время снова потекло, но только для девушки, а юноша всё так же сидел с этим взглядом преданного поклонника, застывшим, словно камень. А она пела ему, глядя в его лицо с лёгкой улыбкой и чуть грустным взглядом:

Can you imagine us — a wooden home,

Far from the rush, our kids and us alone?

Oh, silly me. Haha, a foolish dream.

We know this «you and me» is fantasy.

Она нежно провела рукой по его щеке.

The more you burned for me, the more I stayed,

The more your heart gave in, the more I played.

Stockholm syndrome in all its twisted glory

Will you forgive me, broken, soft, and lonely?

Вдруг они оба словно растворились унесённые ветром, и появилось на кровати справа от меня. Между ними вспыхивала страсть, как будто встретились две заблудшие души.

Oh, the way we kissed —

Remember?

Oh, the way we touched —

Forever

Они медленно лишались одежды.

You know…

That night I loved you too

Мягкая кожа, грубые руки…

Enjoy my love until it’s blue

…карие глаза, устремлённые в зелёные, без расстояния…

Oh

Will you ever forgive me?

Boy!

…азартные улыбки, дыхание в дыхании, глаза закрываются, чтобы продолжить образ в голове…

I’m sorry

Sorry

Sorry

So…

…глаза открываются — и смех, смех…

Love is just a myth

A passionate time thief

I said

But we know its shape,

So just let us create

You said

Ooooh o-o o-o ooh,

ooooh o-o o-o ooh

Наконец — тот вечный спокойный, сокровенный взгляд, медленно засыпающий под усталую ночь.

Вдруг музыка стихла, и свет погас, оставив меня в полной темноте.

Куда всё делось? Где я?

Я снова услышал голос певицы — будто старая граммофонная пластинка пробивалась сквозь сон, медленно просачиваясь в мою темноту. Казалось, она и не прекращала петь — но теперь мелодия изменилась: быстрая, бодрая, как будто стремилась убежать от самих слов.

They say that men don’t cry

So truth or dare? I’ll run you dry

…

Вдруг вспышка — и на короткий миг я увидел вокруг себя толпу людей, танцующих под музыку, которой не было слышно. Это была не та мелодия, что пела исполнительница, а другая — хаотичная, дикая. И сквозь эту бурлящую массу я вдруг заметил ту самую девушку с балкона — она качала головой из стороны в сторону, с закрытыми глазами, словно в трансе, далёком от трезвости. За ней мелькнуло моё отражение в зеркале и я увидел того юнышу с балкона.

Снова — темнота.

…

You can take my whiskey, boy

My lighter and my cigs

…

Внезапно — ещё одна вспышка. Я мчался на мотоцикле по улицам Барселоны, скорость, вдруг кто-то крепко сжимает меня в обнимку сзади. Всё исчезло.

Темнота.

…

You’ll need them back at home

Our last goodbye it is

…

Новая вспышка. Передо мной — её лицо. Та самая девушка. Она улыбается. На дне её глаз — блестящая печаль.

Темнота.

…

Ignite a smoke and take a sip

Ignite and smoke, it will relieve.

…

Вдруг музыка вновь затихла, но теперь уже с ощущением финальной паузы. Тьма в комнате постепенно начала наполняться светом софитов, вырисовывая сцену кабаре, пока я всё ещё слышал как будто прощающие эхо в далеке:

…

Ignite a smoke and take a sip

Ignite and smoke, it will relieve…

Я наконец увидел исполнительницу, сцену и вот уже окружающую публику.

Казалось, песня уже закончилась, но вдруг она с лёгкой иронией в голосе, в самый кульминационный момент запела:

I was the first cigarette you smoked

That tar that’s in your lungs

Is the life I took from you — you choked

Девушка так и осталась стоять, уставившись в пол, с лицом, скрытым тенью её шляпы. Её силуэт вырисовывался линиями оголённых корсетом плеч, стрелками строгих брюк и высокими каблуками.

Раздался гул аплодисментов. Главная героиня будто сбросила с себя образ — улыбнулась, провела взглядом по залу и, радуясь одобрению публики, помахала ей рукой.