Господин президент

Прапорщик стоял на вышке блокпоста номер двенадцать и смотрел на периметр. Серое утро, туман над болотами, привычный треск рации внизу. Громов докладывал о ночном патрулировании — два кровососа, один контролёр, рутина.

Пять дней назад он думал, что у него есть время. Теперь понимал — времени нет. Не потому что торопил Крид. Наоборот, тот вёл себя как идеальный гость: помогал с отчётами, консультировал по тактике, даже починил генератор в третьем секторе.

Проблема была в другом. Прапорщик понял, что больше не может притворяться, будто ему интересно командовать блокпостами.

Вчера вечером, разбирая очередную стычку между людьми Хорька и новобранцами, он поймал себя на мысли: "Опять эта херня". Раньше такого не было. Раньше каждый конфликт был головоломкой, каждое решение — шагом к цели. Теперь цель достигнута, а дальше — только поддержание статус-кво.

Он спустился с вышки и направился к кабинету. Крид сидел за столом и изучал карты транспортных развязок вокруг Киева. Поднял глаза:

— Решил?

— Да.

Слово вылетело само. Прапорщик даже удивился — не планировал говорить его сегодня. Но теперь, когда сказал, почувствовал облегчение. Словно груз свалился с плеч.

Крид отложил карту.

— Что именно решил?

— Согласен. На всё.

— Уверен?

— Слово есть слово.

Крид кивнул и достал спутниковый телефон.

— Борт будет через три часа. Аэродром Гостомель, военная полоса. Собирайся налегке.

— Куда?

— Питер. Оттуда начнём.

Прапорщик вызвал Громова, Хорька и Волынского. Объявил, что уезжает по личным делам на неопределённый срок. Командование — Громову, связь — через зашифрованный канал раз в неделю. Приказы не обсуждаются, дисциплина — железная, самодеятельность — расстрел.

Вопросов не было. За пять месяцев подчинённые привыкли не задавать лишних вопросов.

В сумку поместилось немного: сменная форма, личное оружие, документы, пачка денег. Всё остальное здесь не пригодится. В том числе и привычки.

Крид ждал у машины. Переоделся в чистую форму без знаков различия — теперь выглядел как офицер спецназа.

— Готов?

— Готов.

Дорога до Гостомеля заняла полтора часа. Ехали молча. На аэродроме их встретил майор ВДВ — подтянутый, вежливый, лишних вопросов не задавал. Проводил к Ан-26 в военной раскраске.

В салоне — жёсткие откидные кресла, запах авиационного керосина, рёв двигателей. Прапорщик пристегнулся и посмотрел в иллюминатор. Внизу уменьшалась Зона — его империя двенадцати блокпостов, полторы тысячи подчинённых, три месяца кровавой работы.

Всё это осталось там, в тумане над болотами.

Крид наклонился к нему:

— Жалеешь?

— Нет. — Прапорщик не врал. Жалеть было нечего. — Просто думаю, что дальше.

— Дальше будет интересно.

Самолёт взял курс на северо-запад. Через три часа они будут в Питере. Прапорщик закрыл глаза и попытался представить, что его ждёт. Не получилось. Впереди была terra incognita — территория, где все его навыки командира блокпостов могли оказаться бесполезными.

Но отступать было поздно. Слово есть слово, даже на высоте семи тысяч метров.

Пулково встретило их вечерним дождём и хмурым небом. Никого на лётном поле, кроме техников и пары пограничников. Крид показал какие-то документы, печати поставили без вопросов.

У выхода ждал чёрный «Мерседес» с тонированными стёклами. За рулём сидел молчаливый мужчина лет сорока пяти в сером костюме. Крид сел на переднее сиденье, прапорщик — назад.

Поехали по Пулковскому шоссе к центру. Город за окном казался громадным после Зоны. Миллионы огней, многоэтажки до горизонта, реклама, пробки. Люди торопились по своим делам, не подозревая, что в одной из машин едет человек, который через несколько лет может решать их судьбы.

Остановились у гостиницы на Невском. Дорогой отель, мрамор в холле, швейцары в ливреях. Номер на седьмом этаже — люкс с видом на Исаакиевский собор. Прапорщик положил сумку на кровать и подошёл к окну. Купол собора светился в подсветке, по набережной гуляли парочки.

Другой мир. Мирный, сытый, спокойный. Здесь не стреляют по ночам, не ищут мутантов в кустах, не считают патроны перед выходом. Здесь договариваются, торгуются, интригуют.

Крид постучал в дверь через час.

— Завтра в семь утра самолёт в Москву. Встреча в Думе назначена на одиннадцать. Будешь знакомиться с людьми, которые введут тебя в игру. Первый круг посвящённых.

— Кто они?

— Депутаты, помощники, журналисты. Те, кто готовит почву. Пока ты воевал в Зоне, они работали здесь. Создавали образ, формировали общественное мнение, договаривались с нужными людьми.

— О чём договаривались?

— О том, что стране нужен новый лидер. Сильный, решительный, не запятнанный коррупцией. Человек, который доказал свою эффективность на деле.

— И этот человек — я?

— Пока кандидат. Финальное решение примут после знакомства. Если подойдёшь — дальше начнётся серьёзная работа. Если нет — вернёшься на свои блокпосты.

— А если я передумаю?

Крид улыбнулся.

— Не передумаешь. Ты уже попробовал вкус настоящей власти в Зоне. Теперь блокпосты покажутся тебе песочницей.

Прапорщик лёг спать в полночь, но долго не мог заснуть. За окном шумел большой город, где завтра решится его судьба. В Зоне всё было проще — есть враг, есть цель, есть средства для её достижения. Здесь правила игры он ещё не знал.

Проснулся в шесть без будильника. Военная привычка. Принял душ, побрился, надел единственный гражданский костюм, который захватил с блокпоста. Тёмно-синий, строгий, куплен ещё до Зоны для каких-то официальных мероприятий.

В зеркале смотрел молодой человек лет двадцати пяти в дорогом костюме. Но глаза остались прежними — тёмные, холодные, настороженные. Глаза, которые видели слишком много смертей.

Крид ждал в холле. Тоже переоделся — теперь выглядел как успешный бизнесмен или чиновник высокого ранга.

Такси до аэропорта, рейс в Москву, Домодедово. Час полёта прошёл быстро. В Москве их встретил ещё один «Мерседес», водитель в форме. По МКАД, потом по центру к зданию Государственной думы на Охотном ряду.

Прапорщик смотрел на столицу через тонированное стекло. Здесь принимались решения, которые меняли жизни миллионов людей. Здесь вершилась большая политика, о которой говорил Крид. И сегодня он впервые переступит порог этого мира.

Машина остановилась у служебного входа. Крид показал охране какие-то пропуска. Проверили паспорта, просветили рентгеном, провели металлоискателем. Затем лифт на четвёртый этаж, длинный коридор с портретами депутатов, дверь с табличкой «Комитет по обороне».

За дверью его ждали люди, которые собирались сделать из прапорщика президента России.

За столом переговоров сидели шестеро мужчин в возрасте от сорока до шестидесяти. Все в дорогих костюмах, все с выправкой людей, привыкших к власти. Прапорщик сразу считал их — по посадке, взглядам, жестам.

Крид представил:

— Андрей Сергеевич Волков, председатель комитета по обороне. Пётр Михайлович Терехов, заместитель главного редактора «Известий». Генерал-лейтенант в отставке Борис Николаевич Кудрин. Олег Витальевич Самойлов, первый заместитель председателя «Газпрома».

Остальных представили без должностей — просто по именам. Но по манере держаться было ясно: серьёзные люди.

Волков — худощавый, с проницательными глазами — первым заговорил:

— Виктор рассказал нам о ваших... достижениях в Зоне. Впечатляющие результаты. Но большая политика — это не блокпосты.

— Знаю, — ответил прапорщик. — Но принципы те же. Есть цель, есть препятствия, есть ресурсы. Вопрос в том, как эффективно использовать ресурсы для достижения цели.

— И какие ресурсы вы видите здесь? — спросил Терехов, прищурившись.

Прапорщик медленно обвёл взглядом стол.

— Вас. Каждый из вас контролирует определённый сегмент: армию, СМИ, финансы, административный ресурс. Вопрос не в том, есть ли ресурсы. Вопрос в том, готовы ли вы их вложить.

— А если мы скажем «нет»? — Генерал Кудрин усмехнулся.

— Тогда найдёте другого кандидата. Или останетесь с тем, что есть. — Прапорщик пожал плечами. — Я не прошу подачек. Либо мы партнёры, либо расходимся без обид.

Повисла тишина. Самойлов барабанил пальцами по столу.

— Допустим, мы согласны инвестировать. Какие гарантии, что вы не подведёте?

— Никаких, — честно ответил прапорщик. — Но посмотрите на альтернативы. Кого ещё вы рассматриваете? Очередного говоруна из думских коридоров? Олигарха, который первым сбежит за границу при проблемах? Генерала в отставке, который двадцать лет просиживал штаны в штабах?

Он встал и подошёл к окну.

— Я за полгода построил империю из ничего. В условиях, где ошибка стоит жизни. Не на словах — на деле. Не в кабинетах — в поле. У кого из ваших кандидатов есть такой опыт?

— А если власть изменит вас? — тихо спросил Волков. — Если вы забудете тех, кто вас привёл?

Прапорщик повернулся к нему.

— В Зоне есть правило: слово есть слово. Нарушишь — мёртв. Я не привык нарушать договорённости. Но и вы не привыкайте считать меня марионеткой. Партнёрство — это взаимные обязательства.

Кудрин хмыкнул:

— Амбициозно.

— Реалистично. Вам нужен президент, который будет проводить вашу политику. Мне нужны союзники, которые обеспечат ресурсы. Взаимовыгодно.

Терехов кивнул:

— Логично. Но как вы видите первые шаги? С чего начнём?

— С того, что скажете вы. Я не знаю местных особенностей. Пока.

Следующий час они обсуждали детали. Медиастратегию, региональные элиты, источники финансирования. Прапорщик слушал внимательно, изредка задавал вопросы. Быстро понял: эти люди не дилетанты. План продуман, ресурсы есть, схема работает.

Но постепенно его начало что-то настораживать. Слишком гладко всё шло. Слишком быстро его приняли. Будто спектакль по заранее написанному сценарию.

И главное — все они постоянно поглядывали на Крида. Не на него, кандидата в президенты. На Крида. Тот сидел в кресле у стены, в тёмных очках-авиаторах, молчал. Но было ощущение, что именно он здесь главный.

Когда встреча закончилась и все разошлись, прапорщик задержался. Крид снял очки, потёр переносицу.

— Ну как? Впечатления?

— Хорошие люди. Профессионалы. — Прапорщик помолчал. — Только один вопрос.

— Какой?

— А кто из нас здесь марионетка?

Крид улыбнулся — первый раз за всё время знакомства.

— Умный вопрос. Но пока рано об этом думать. Сначала нужно дойти до цели. А там посмотрим, кто кого переиграет.

Он надел очки обратно, и прапорщик снова увидел только своё отражение в тёмных линзах.

Ресторан «Пушкин» на Тверском бульваре. Второй этаж, столик у окна с видом на памятник поэту. Крид заказал это место — респектабельно, дорого, много влиятельных людей за соседними столиками. Прапорщик понял: здесь его должны увидеть нужные глаза.

Крид изучал винную карту с видом знатока. Прапорщик резал стейк — медленно, методично, как привык делать всё в жизни.

— Итак, название, — Крид отложил карту и налил себе красного вина. — «Новая Россия» звучит банально. «Справедливость» — слишком левацки. «Порядок» — ассоциации с прошлым.

Прапорщик не поднял глаз от тарелки.

— «Сила».

— Прямолинейно. — Крид покрутил бокал, любуясь игрой света в красном вине. — Избиратель боится силы. Он хочет защищённости, но не агрессии.

— Сила не всегда агрессия. — Прапорщик наконец поднял взгляд. — Иногда это способность защитить слабого.

— Философски верно. Маркетингово спорно.

Они ели молча минут пять. Крид наблюдал за залом — кто с кем сидит, кто кому кивает, чьи взгляды задерживаются на их столике. Прапорщик следил за Кридом. За тем, как тот держит приборы — по-европейски, как поправляет запонки — жест человека, привыкшего к дорогим вещам, как откидывается в кресле — поза хозяина положения.

— «Воля», — сказал прапорщик.

— Лучше. — Крид кивнул. — Но ещё не то. Слишком абстрактно.

— А что предлагаешь ты?

Крид отрезал кусочек утки, тщательно прожевал, запил вином. Театральная пауза — приём, который прапорщик уже заметил. Крид любил паузы. В них была власть.

— «Рассвет».

Прапорщик усмехнулся.

— Красиво. Обнадёживающе. Никого не пугает.

— Именно. — Крид не уловил иронии. Или сделал вид, что не уловил. — Люди устали от серости, упадка, безнадёжности. Им нужна надежда.

— Надежда на что?

— На лучшее завтра. На то, что после долгой ночи обязательно придёт рассвет.

Прапорщик отложил нож и вилку. Жест говорил: серьёзный разговор, игры закончились.

— В Зоне мы называли рассвет временем снайперов. Когда видно цель, но она ещё не проснулась.

— Мрачная аналогия.

— Честная. — Прапорщик наклонился вперёд, голос стал тише. — Ты продаёшь людям сказку. Я продаю им правду. Мир жесток, выживает сильнейший, но сильный защищает слабого. Вот моя философия.

Крид отхлебнул вина, поставил бокал точно на прежнее место. Микрометры имели значение — прапорщик это понял. Всё имело значение.

— Правда не продаётся, — сказал Крид. — Продаются только красивые истории. Люди готовы платить за иллюзию справедливости, но не за суровую реальность.

— Тогда мы говорим о разных электоратах.

— Нет. — Крид улыбнулся, и в этой улыбке прапорщик увидел холодную уверенность. — Мы говорим о разных стратегиях достижения одной цели. Ты хочешь вести людей силой убеждения. Я хочу вести их красотой обмана.

— И что эффективнее?

— Посмотрим.

Крид поднял руку, подзывая официанта. Жест властный, привычный. Официант подошёл мгновенно — значит, здесь Крида знают, уважают, возможно, боятся.

— Счёт.

— Конечно, господин Крид.

Когда официант ушёл, прапорщик спросил:

— А если я выберу «Волю»? Против твоего мнения?

— Твоя партия — твоё решение. — Крид надел пальто, неторопливо застегнул пуговицы. — Но помни: название — это первое, что увидят избиратели. Первое впечатление определяет всё остальное.

Они вышли на улицу. Москва сверкала огнями, по тротуарам торопились люди. У входа в ресторан их ждал «Мерседес» с водителем.

— Я подумаю, — сказал прапорщик.

— Думай. — Крид сел в машину, опустил стекло. — Но не слишком долго. Время дорого, а конкуренты не дремлют.

Машина уехала. Прапорщик остался стоять на тротуаре, глядя ей вслед. Понимал: только что между ними произошёл важный разговор. Не о названии партии. О том, кто будет определять правила игры.

И пока что побеждал Крид.

Прапорщик шёл по Тверской против потока людей. Специально против — хотел почувствовать сопротивление, напряжение. В Зоне всегда было понятно, откуда угроза. Здесь угроза была везде и нигде одновременно.

Витрины сверкали неоновым светом. «Гуччи», «Прада», «Картье» — названия брендов, за которые люди готовы отдать месячную зарплату. Прапорщик остановился у ювелирного магазина. В витрине лежали часы за миллион рублей. Рядом с витриной сидела старушка с протянутой рукой.

Никто не замечал старушку. Все смотрели на часы.

Он свернул в Столешников переулок. Тише, но не спокойнее. Здесь прогуливались другие люди — те, кто уже купил свои часы за миллион. Женщины в мехах, мужчины в кашемировых пальто, молодёжь на «Ламборгини» и «Феррари». Все красивые, все ухоженные, все смертельно скучные.

В Зоне люди были настоящими. Страх, ярость, отчаяние, радость — всё без прикрас. Здесь всё за прикрасами. Улыбки как маски, разговоры как спектакль, жизни как декорация.

Прапорщик дошёл до Красной площади. Мавзолей, стены Кремля, собор Василия Блаженного. Власть, история, величие. Туристы фотографировались на фоне курантов. Китайцы, европейцы, американцы. Они видели открытки, а не страну.

Он представил, как берёт эту власть. Как входит в Кремль хозяином, а не посетителем. Как принимает решения, от которых зависят судьбы миллионов.

И внезапно почувствовал отвращение.

Не к власти. К тем, ради кого эту власть нужно брать.

Толпа на площади текла мимо него, как река мимо камня. Селфи, смех, покупки. Никто не думал о стране, все думали о себе. Развлечения вместо целей, потребление вместо созидания, комфорт вместо достоинства.

Он зашёл в ГУМ. Три этажа роскоши, тысячи людей с пакетами брендовых магазинов. Женщина лет сорока пяти орала на продавца из-за неправильного размера сумочки. Мужчина в костюме за пятьсот тысяч торговался из-за скидки в три процента. Подростки хвастались друг перед другом кроссовками за сто тысяч.

Прапорщик вышел из ГУМа и закурил. Первая сигарета за день — нехорошо, но нервы требовали.

В Зоне за сто тысяч рублей можно было купить полный комплект брони, автомат, боекомплект и месяц продовольствия. Здесь — кроссовки, которые через полгода выйдут из моды.

Он дошёл до Манежной площади. Фонтаны, скамейки, студенты с гитарами. Молодые лица, надежды, планы на будущее. Наконец-то что-то живое. Но и здесь — мечты о том, как заработать первый миллион, купить квартиру в центре, машину престижной марки. Цели мелкие, личные, эгоистичные.

А где те, кто мечтает о величии страны? О том, чтобы Россия снова стала империей, а не бензоколонкой? О том, чтобы люди гордились своей историей, а не стыдились её?

Прапорщик дошёл до памятника Жукову. Маршал на коне, попирающий знамёна поверженных врагов. Величие, сила, победа. Рядом с памятником — палатка с сувенирами. «Матрёшки», «ушанки», магнитики с Путиным. Величие превратили в товар.

Он понял: эта Москва ему не нравится не потому, что она плохая. Она не нравится не потому, что она чужая. Это город других людей, с другими ценностями, с другими мечтами. Город, где побеждают не сильнейшие, а богатейшие. Где правит не воля, а капитал.

Но именно этим городом ему предстоит управлять. Этими людьми командовать. Эти ценности — менять или принимать.

Прапорщик затушил сигарету и пошёл к метро. Завтра у него встреча с медиаконсультантами. Будут учить, как улыбаться на камеру, как говорить то, что хотят услышать избиратели.

Как притворяться, что ему нравится Москва, которая его отвращает.

Салон красоты на Остоженке выглядел как космический корабль. Белые стены, хромированные детали, девушки в униформе цвета слоновой кости. Прапорщик чувствовал себя как солдат, попавший в музей современного искусства.

— Анна Владимировна вас ждёт, — сказала администратор и проводила в кабинет.

Анна Владимировна оказалась женщиной лет пятидесяти с острым взглядом и манерами хирурга. Обошла вокруг прапорщика, изучая его как материал для работы.

— Господин Крид предупредил, что случай сложный, — сказала она. — Но я видела и похуже. Садитесь.

Прапорщик опустился в кресло перед огромным зеркалом. Анна Владимировна включила яркий свет и принялась изучать его лицо с лупой.

— Кожа грубая, поры расширенные. Шрамы... интересные. Этот на подбородке оставим — добавляет мужественности. А вот этот на лбу нужно замаскировать, слишком отвлекает. Волосы... — Она запустила пальцы в его тёмные волосы. — Стрижка самодельная, но структура хорошая. Будем работать.

Следующие три часа прапорщик провёл в кресле, чувствуя себя подопытным. Анна Владимировна работала с немецкой педантичностью: маски, пилинги, массажи, стрижка. Рядом суетились помощницы — подавали инструменты, смешивали составы, убирали срезанные волосы.

— Расслабьтесь, — сказала Анна Владимировна, накладывая какую-то маску. — Мышцы лица зажаты, как у человека, который постоянно готовится к бою.

— Может, потому что так и есть.

— В политике тоже война, но другого рода. Здесь побеждает тот, кто умеет нравиться, а не тот, кто умеет убивать.

Прапорщик хотел возразить, но маска стягивала кожу, говорить было неудобно.

Парикмахер — молодой человек с творческим беспорядком в глазах — стриг его волосы с видом скульптора, создающего шедевр. Снимал по миллиметру, отходил, оценивал, возвращался.

— Мы создаём образ успешного, но не наглого, сильного, но не агрессивного мужчины, — комментировала Анна Владимировна. — Такого, которому можно доверить страну, но который остаётся близким народу.

— А если я не такой?

— Неважно, какой вы есть. Важно, каким вас видят избиратели.

Стилист принесла костюмы — пять комплектов от разных дизайнеров. Мерили, подгоняли, меняли галстуки и запонки. Каждая деталь имела значение: ширина лацканов говорила о консерватизме или прогрессивности, цвет галстука — о близости к народу или элитарности, часы — о успешности или показухе.

— Этот, — указала Анна Владимировна на тёмно-синий костюм. — Классика, надёжность, основательность. Галстук бордовый — цвет власти, но не кричащий. Часы швейцарские, но не кричащие. Рубашка белая, безупречная.

Прапорщик посмотрел на себя в зеркало. Смотрел чужой человек. Ухоженный, презентабельный, правильный. Лицо стало моложе, взгляд — мягче, поза — увереннее. Шрам на подбородке действительно добавлял мужественности, а замаскированный шрам на лбу больше не отвлекал внимание.

— Господин Крид будет доволен, — сказала Анна Владимировна. — Из вас получился отличный президентский материал.

Прапорщик повернулся к ней.

— А что, если мне больше нравилось то, что было?

— Тогда останьтесь командиром блокпостов. — Она пожала плечами. — Но если хотите управлять страной, придётся выглядеть как человек, который этого достоин.

Она дала ему визитку дорогого портного и записала на завтра к другому стилисту — тому, кто научит двигаться, говорить, жестикулировать.

— Помните: вы больше не солдат. Вы бренд. А бренд должен быть безупречным.

Прапорщик вышел на улицу и поймал такси. В зеркале заднего вида видел незнакомое лицо — холёное, правильное, политически корректное. Лицо человека, за которого можно проголосовать.

Только вот узнает ли это лицо сам себя через год-два?

Водитель посмотрел на него через зеркало:

— Простите, а вы не тот новый депутат, что по телевизору показывали?

— Нет, — ответил прапорщик. — Я никто.

Пока что.