Господин следователь. Книга 12

Рождественские праздники отгуляли, до Нового, 1885 года дожили. Конечно же, праздники были омрачены похоронами, но не настолько, чтобы я все бросил и сидел дома, тоскуя о Зинаиде. Все-таки, положа руку на сердце, я ее и видел-то всего один раз, даже и познакомиться-то толком не успел, а не то, что потосковать.

Или я уже начал наращивать шкуру, непробиваемую для чужого страдания?

Каток на Святом прудике (или на пруде?) пользуется большим успехом. Весь вечер там толкутся не только гимназистки и реалисты, но и вполне серьезные и солидные люди, вроде молодых педагогов или чиновников. Городская управа даже придумала освещение — три здоровенных котла на ножках, в которых горит какое-то вонючее масло. Что любопытно — и свет яркий, и хватает надолго — часа на три. А больше и не надо, потому что забавы-забавами, но по вечерам есть и иные дела.

И я теперь раскатываюсь вместе со всеми. А куда деваться, если на Рождество невеста подарила коньки? Лучше бы это были лыжи. На лыжах-то я могу, а коньки — это не мой вид спорта.

Вроде, что-то и получается. Леночка удивляется моим успехам, а я только степенно киваю и говорю, что на самом-то деле я когда-то умел кататься на коньках, но подзабыл, а теперь вспоминаю.

Не знаю, умел ли скользить по льду тот Иван Чернавский? Родителей бы спросить, но неудобно. Попаданцы, если верить некоторым книгам, получают память тела своих реципиентов.

Шиш они ее получают. Откликнулся бы, что ли, носитель моего сознания. Нечасто и прошу. А он молчит, словно на допросе.

Вот, так всегда — все сам. Поэтому я выхожу либо ранним утром, пока все порядочные люди спят, чищу снежок, если каток заметен, и начинаю нарезать круги. Либо — поздним вечером, если не ночью. Персонально для меня никто «осветительные приборы» зажигать не станет, но мне и луны хватает.

«Догони, догони!» —

Ты лукаво кричишь мне в ответ.

Есть надежда — еще с недельку потренируюсь, и обязательно догоню невесту. Иначе, умчит ее какой-нибудь шустрик. Шучу, разумеется. Оказывается, мне самому понравилось кататься на коньках, так что я могу и «одиночником» быть, и «парником». Может, нам с Леночкой попытаться еще и фигурное катание освоить? Нет, не стоит.

Вроде, только разогнался, как по закону подлости, да еще на ночь глядя, ко мне бодренько направляется человек в полицейской форме. Из-за наброшенного башлыка не видно — кто таков. Пришлось останавливаться и ждать, чтобы рассмотреть.

Тьфу ты, пропасть! Не иначе, стряслась какая-то бяка, если за мной пришел коллежский регистратор Савушкин. Для наших мест это высокий чин, чтобы простым курьером работать.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — козырнулпомощник пристава.

— Спиридон Спиридонович, доброй вам ночи, — отозвался я, стаскивая с руки перчатку и протягивая ее коллеге.

— Можно было не снимать, — поежился Савушкин, поспешно стаскивая варежку армейского образца — с указательным пальцем. — И как вы тут не замерзли?

Я только пожал плечами — и так понятно, что, если двигаться, не замерзнешь. А на голове у меня фуражка с меховыми наушниками. Но шинельку лучше накинуть — иначе на морозе быстро простудиться можно.

— Хотел, поначалу, к вам домой пойти, но Смирнов говорил, что вы по ночам на катке круги накатываете.

Вот ведь, народец у нас глазастый. Все-то они увидят.

— Спиридон Спиридонович, только не говори, что кого-то убили, — вздохнул я, усаживаясь на скамеечку и принимаясь снимать коньки. А ведь и на самом-то деле холодно! В перчатках неудобно расстегивать ремешки, а снимешь — сразу руки застывают.

Нет, надо срочно бежать туда, где тепло. Или попрыгать. Несолидно скакать на глазах у полицейского чина, зато согрелся. Отпрыгавшись, кивнул помощнику пристава — дескать, пошли, а уже по дороге сообщил:

— Не велено никого убивать. Я еще с прошлым делом не рассчитался.

Не рассчитался — это я так, к слову. Там и работы, что пронумеровать страницы, да сделать опись листов, находящихся в деле. Я даже работу прокурора сделал — составил черновик обвинительного заключения, осталось только канцеляристу отдать. Можно бы с чистой совестью дело в суд передавать, но сроки терпят. У меня еще целый месяц имеется, а в суде еще только-только приступили к рассмотрению дела по обвинению в краже со взломом Федора Неурокова, а там подойдет очередь столяра-убийцы Кузьмы Пряхина. Сидит парикмахер в Окружной тюрьме — и пусть сидит, ждет.

— Нет, слава богу, никого не убили, — ответил Савушкин, потом на ходу сплюнул через левое плечо. — Тьфу-тьфу… Из Сыскной полиции к нам Синявского привезли. Двое полицейских — один при форме, второй в партикулярном платье.

До меня не враз и дошло, кто такой Синявский, потом сообразил, что это брачный аферист, раскрутивший Зиночку на приличную сумму. И на кой он мне? А если и на кой — чего бежать-то на ночь глядя?

— А разве мы Синявского заказывали? — удивился я. — Спиридон Спиридонович, ты же в кабинете с нами сидел — Василий Яковлевич запрос канцеляристу диктовал, чтобы афериста допросили, да уточнили — где он был в ночь убийства?

— Верно, решили перестраховаться, — хмыкнул Савушкин. — Господин исправник на него запрос посылал, как на подозреваемого. Я у питерских арестанта принял, расписку выдал, что получили.

— А чего ж они ночью-то привезли? — хмыкнул я. Хотя, чего спрашивать? Почтовые кареты, пусть и придерживаются графика, но в дороге всякое случается.

— А как уж сумели, — ответствовал Спиридон.

— Бедолаги, — посочувствовал я питерским коллегам. — Куда они ночью?

К себе их что ли забрать? Одного бы в бывшей Анькиной комнатке разместил без проблем, но двоих? В принципе, одного на кровать, второй и на полу поспит. Но к счастью, все разрешилось и без меня.

— Я питерских чаем напоил, накормил, чем бог послал, а переночуют у нас, прямо в камере — где же гостиницу на ночь глядя искать?

— В камере?

— А что тут такого? — хмыкнул Савушкин. — Женская камера у нас пустая стоит, там две кровати. Парни бывалые, а то, что не в гостинице — они даже рады.

Точно, своя тонкость. Савушкин им все бумаги подпишет, а питерцы, возвратившись домой, еще и компенсацию получат за гостиницу. Товарные чеки пока не требуют. Подозреваю, что в дороге они брали комнату на троих. И дешевле, да и за арестантом (то есть, задержанным) догляд лучше. Командировка — такая штука, что можно лишнюю копеечку из казны урвать. Ладно, пускай.

— А чего это коллежский регистратор, словно простой городовой, ночью не спит? — запоздало удивился я. — У нас что, ночью больше дежурить некому?

— У старшего городового Егорушкина нынче смена, так у него жена рожает, — пояснил Савушкин. — Фрол весь извелся, я его и отпустил. А кого поставишь? Вот, сам и остался.

Точно, слышал, что супруга нашего бывшего дон Жуана родить должна. А, мне же опять в крестные идти! Остались у меня «лобанчики» или нет? А Фрол-то, оказывается, какой заботливый муж. И Савушкин молодец.

Уже в который раз доволен, что город у нас маленький. От катка до полицейского участка десять минут ходу. Ладно, пятнадцать. Замерзнуть не успеешь при всем желании.

А на половине дороги мой дом. Мы как раз проходили мимо, когда из сарайки донеслось:

— Ме-ее? Ме-ме-ме?

Дескать — куда пошел? Отвечать при Савушкине постеснялся, зато меня осенило:

— Спиридон Спиридонович, а я-то вам зачем сдался? Посидит Синявский до утра, а я завтра приду, допрошу, потом и решу — в тюрьму ли его отправить, или на волю отпустить.

— Иван Александрович, я бы за вами и не пошел, — пояснил Савушкин. — Но парни сказали, что посылку вам велено передать, да еще лично в руки.

Если посылку, тогда ладно.

— Питерские, когда услышали, что я за следователем Чернавским собираюсь пойти, испугались, — хохотнул Савушкин. — Говорят — да ты что? Ночью сынка товарища министра тревожить? Можно и завтра, как он на службу выйдет. А я им объясняю — у нас почтарь в семь утра отъезжает, ежели, ждать станете, придется у нас еще день торчать, или почтовую карету из Вологды ловить.

— Да, Спиридон Спиридонович, а чего это вы? Никакого уважения к сыну товарища министра. Мало того, что меня отвлекаете, так еще и козу тревожите.

Савушкин — человек с юмором, ответилсоответствующе:

— Иван Александрович, с вами-то мы как-нибудь договоримся — свои же люди. У вашей Маньки завтра же прощения попрошу, или вы сами поясните — мол, не со зла это. А на кой-мне, чтобы завтра весь день у нас полицейские из столицы торчали? Их ведь, кормить и поить придется, а потом опять камеру занимать. Уж лучше мы их завтра утречком в карету посадим, и пусть себе до Санкт-Петербурга едут.

Уважаемые читатели. Пока все. Автор устал. Как в старом школьном стихотворении?

Мы писали, мы писали.

Наши пальчики устали.

Месячишко отдохнем,

И опять писать начнем.

От автора