Грани чести

Место ли снам в летописях и сказаниях? Летописец рассказывает о том, чем был свидетелем, или о том, что слышал от других, так как же может он проникнуть в чужие сны?

Наверное, все-таки может. Но для этого должно совпасть два определенных фактора.

Во-первых, человек, увидевший сон, должен быть достаточно откровенен и открыт либо же питать к кому-либо достаточное доверие, чтобы раскрыть то, что терзает его душу. Ведь сны всегда рассказывают нам о том, что важно для нас; потому-то они и воспринимаются чем-то столь личным.

Во-вторых, человек, с которым он поделился своим сном, должен быть достаточно безнравственен и ненадежен, чтобы поделиться этим с другими. Чтобы рассказ о том, что видел во сне человек, стоявший в центре истории, дошел до летописца, — и летописец счел уместным ввести его в свой текст.

Ну, или возможен другой вариант, успешно заменяющий оба фактора.

Возможно, что летописец банально врет. Во все века ни в чем не содержалось больше слов обмана, чем в свидетельствах очевидцев, и всегда можно было сослаться на то, что услышал написанное от других, кто в свою очередь услышал это еще от кого-то…

Если, разумеется, сам свидетель сна не придет разбираться. Тогда жизнь летописца может сильно осложниться, особенно если речь идет о влиятельном человеке, — аристократе, чародее или паладине.

Что же случилось в нашем случае? Доверил ли паладин свои сны ненадежному человеку, или же дал летописец волю своей фантазии? А может быть, имело место божественное провидение? Об этом пусть читатель судит сам и сам решает для себя. Мы же начнем нашу историю.

И начнем мы её во снах.

Темная колдовская сила кружилась вихрем, обращая яркий день в непроглядную ночь. Пейзаж нищей деревушки искривлялся, искажался, и вместо ощущения пасторали напоминал филиал Ада на Земле.

Сквозь искажения перспективы, сквозь расплывающееся пространство особенно четко проступали черты колдуна: длинные темные волосы, болезненно-бледная кожа, алые глаза, в которых горел огонек безумия.

Безумия — и страха. Он видел, как хрупкая фигурка, окруженная бирюзовым светом, медленно, но верно продирается через вихрь Тьмы, воющей подобно северному ветру. Закрывала она лицо рукой, но ни на секунду не прекращала идти сквозь хаос и мрак.

Он видел это — и ничего не мог с этим поделать. Все его невероятная колдовская мощь разбивалась об святую защиту. Шаг за шагом девушка продвигалась.

Вот подошла она почти на длину меча, и священное лезвие, сплетенное из гневного бирюзового огня, казалось, само стремилось вцепиться в горло врага, подобно гончему псу.

— Нет… Нет! — закричал колдун, и голос его перекрывал рев колдовского ветра, — Ты не посмеешь! Ты знаешь, что будет, если…

Закончить свою угрозу он не успел. Одним быстрым движением клинок вонзился ему в грудь, разбивая контур заклятья, разрушая противоестественные чары. И в следующий миг выпущенная на волю Тьма ударной волной обрушилась на все вокруг. Взвилось непроницаемым щитом лазурное сияние, принимая на себя удар.

Ничто нельзя было разглядеть сквозь него, но увы, не убирало оно звуков. Треск дерева… Грохот железа… Крики людей…

Крики людей…

Эйтрина проснулась резко, рывком вырываясь из объятий кошмарного сна. В первый момент показалось ей, что сон её продолжается, — или хуже того, стал явью.

Уже через мгновение, однако, девушка поняла, что-то, что во сне казалось криками нестерпимой боли и предсмертной агонии, было лишь обычными пьяными голосами, доносившимися из общего зала таверны внизу. Треск дерева послышался, когда кто-то из завсегдатаев, очень эмоционально рассказывая свою историю (разумеется, выдуманную насквозь), в сердцах ударил кулаком по столу. Что до железа, то проехавшей по улице повозке точно не помешало бы получше закрепить свой груз. А то на крутом повороте он может и вовсе выпасть.

С тяжелым стоном Эйтрина перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой, пытаясь оградиться от посторонних шумов. Все это было ей непривычно. Слишком непривычно. Последние двадцать лет провела она в закрытом монастыре. Даже собираясь все вместе за столом, монахи не производили столько шума, как подвыпившая компания в таверне.

Она успела отвыкнуть от жизни в большом мире.

Воду для умывания ей подали прямо в комнату, и приводя себя в порядок, девушка украдкой взглянула на свое запястье. Лазурная метка паладина светилась тускло, уронив её настроение еще сильнее, чем ночной кошмар.

Ни к тому, ни к другому она так и не смогла привыкнуть за столько лет.

Одевшись и закинув клинок за спину, Эйтрина спустилась в общий зал. Разговоры немедленно стихли, а взгляды обернулись к ней: паладинов уважали по всей стране, и одним лишь тем, что остановилась на этом постоялом дворе, она оказывала ему огромную честь. Хозяин даже согласен был кормить и поить её за счет заведения, — но строгий пост не позволял ей в полной мере воспользоваться этим предложением. Лишь вода и пресная лепешка составляли её завтрак.

Зато что интересовало её куда больше, так это информация.

— Меня интересует вот такая метка. Вы видели её?

Трактирщик, грузный мужчина лет тридцати, внимательно всмотрелся в протянутый рисунок на клочке пергамента. Два круга, пересеченных четырьмя спицами. Сперва Эйтрина думала, что это может быть чей-то герб. Но дворцовый геральдист, к которому она обратилась первым делом, объяснил ей, что правилам составления гербов этот рисунок не соответствует ни в какой мере и геральдического смысла не имеет. Не мог урожденный дворянин иметь такой герб. Разве что какой-нибудь баронет, купивший себе титул, но не купивший к нему в придачу знание наук, которые дворяне постигают с детства…

— Никогда ничего подобного не видел, — покачал головой трактирщик, — Простите, дама Эйтрина.

Ей показалось, что на лице молодой подавальщицы, заглянувшей ему через плечо, отразилось узнавание, но несмотря на это, та тоже покачала головой.

— Вы уверены? — спросила Эйтрина, посмотрев сначала на трактирщика, потом на подавальщицу.

Однако никто из них так и не признался.

Если Эйтрина бралась за какое-то дело, то всегда выполняла его со всей скрупулезностью и прилежанием. В деревне, где она остановилась, по сведениям королевских переписчиков жило пятьсот тридцать два человека. И она твердо вознамерилась опросить каждого из них об искомой метке.

К сожалению, несмотря на все её старания, к моменту, когда Солнце начало клониться к закату, она нашла только четыреста сорок шесть человек. Уже не первый раз проходила она заново по уже посещенным местам, думая, где и как могла кого-то пропустить.

Эйтрина уже думала над тем, чтобы вернуться в таверну и продолжить поиски завтра, когда ветер донес до неё отчаянный крик, полный мольбы о спасении. В тот же самый момент оторвалась она от своих раздумий.

Оставить без помощи невинного в беде — это то, чего никакой паладин никогда себе не позволит.

Будь он мужчина или женщина.

На бегу доставая из-за спины кригмессер, Эйтрина побежала на голос. Несмотря на поздний час, она легко ориентировалась в темноте, и вскоре её глазам предстала картина преступления.

Напуганный, трепетавший от ужаса человек отчаянно вжимался в деревянный забор, как будто надеялся просочиться через него. Был он молод и худощав; на вид ему было едва ли исполнился семнадцатый год. И он на добрых полфута уступал ростом своему обидчику.

Который, в свою очередь, не вызывал бы сомнения в своем статусе, даже если бы не сжимал в руке видавший виды нож. Высокий, жилистый, он двигался с неприкрытой угрозой. Лицо его было гладко выбрито, но морковно-рыжие волосы пребывали в совершеннейшем беспорядке. Одет он был в немаркую темно-зеленую куртку, столь подходившую для того, чтобы затаиться среди лесов и подстеречь одинокого путника на дороге.

— Отпусти этого человека, — потребовала Эйтрина.

Руку слегка дернуло болью, когда священная сила её паладинской метки подсветила глаза бирюзовым огнем.

— Паладин! — воскликнул мальчишка, — Хвала Небесам! Благородная дама, пожалуйста, спасите меня!

— Заткнись! — прикрикнул разбойник, и такая ярость полыхнула в его глазах, что против своей воли Эйтрина крепче сжала рукоять меча, — Не лезь не в свое дело, девочка.

Если он и хотел решить дело миром, то явно выбрал не лучшую тактику.

— Я тебе не девочка, — гневно сузив глаза, припечатала паладин.

— Откровенное признание, — ухмыльнулся мужчина.

И тут же отшатнулся в сторону, пропуская мимо себя лезвие клинка. А Эйтрина уже атаковала снова. Хотя кригмессер не мог сравниться в скорости с невесомым световым клинком, десятилетия тренировок не проходили даром.

С каждым ударом разбойник отступал назад, отчаянно уклоняясь и пытаясь парировать. Он выхватил второй кинжал, пытаясь запутать её, но разница в длине оружия не позволяла ему перейти в наступление.

Краем глаза Эйтрина заметила, как стремглав убежал прочь спасенный ей человек. Хорошо. Невинная жизнь спасена, и долг паладина исполнен. Однако уделять этому больше внимания было некогда. Неуловимый разбойник раздражал её, как назойливая муха. Все чаще становились её удары; обычный человек давно выдохся бы, но Свет поддерживал её тело.

Истинный паладин мог сражаться за правое дело сутками напролет.

А вот разбойник явственно начал уставать. Все медленнее, все экономнее становились его движения. Все ближе к телу проходило лезвие клинка. Один раз Эйтрина почти достала его, разрубив ворот куртки.

Почти.

Разорвав дистанцию, разбойник отпрыгнул назад, ловко приземлившись на перила моста через бурную реку. Секунды он, кажется, колебался между желанием отпустить насмешливый комментарий и восстановить дыхание. Эйтрина же не собиралась давать ему сделать ни то, ни другое.

Не собиралась упускать момент, когда противник уязвим.

Она бросилась в атаку, но проделала всего три шага. Гнилая доска моста подломилась под её ногой, и паладин вынуждена была опереться на меч, чтобы не упасть. Здесь уже не упустил момент разбойник: всем весом врезавшись в девушку, он повалил её на мост. Рефлекторным движением Эйтрина перехватила его руку с кинжалом, стремящимся к ее горлу.

Но сама в этот момент смотрела на кое-что другое.

Для Дейла день не задался с самого утра. Если уж говорить точнее, то всю первую половину дня он провел, бегая по лесам от ребят местного шерифа, петляя, как лис, и путая следы. О добыче уже даже речи не шло: тут бы при своих остаться. В смысле, сохранить две руки, две ноги и желательно голову.

Питал он некую необъяснимую привязанность к сему полезному предмету, хоть и ругал зачастую недобро.

Дейлан Рыжий не был знатоком этих мест, но жизненный опыт приучил его импровизировать. И вот, цепочка следов уводила погоню на юг, тогда как сам разбойник вернулся в деревню.

И прежде чем продолжить нашу историю, необходимо сделать небольшую ремарку для представителя Королевского Цензората, что должен одобрить её к распространению. Все использованные слова и обороты, вся лексика социального дна приведена в том виде, в каком они употреблялись героями истории. И хоть просил летописец заменить их, но человек, рассказавший эту историю, ответил…

Те слова, которыми он ответил, Цензорат привести не позволил по причине их абсолютной богохульственности. Однако дальнейший диалог все-таки был одобрен к распространению.

— Ты, гнида такая, думал вообще, кому левую наводку даешь?!

Дядя замешкался с ответом. Кажется, приставленный к его горлу кинжал не побуждал ни к откровенности, ни к остроумию. Разумеется, никаким дядей он в действительности не приходился ни Дейлу, ни кому-либо еще. У него и братьев-сестер-то не было. Прозвище свое он носил за необычайно юную, почти подростковую внешность.

Нехитрый разбойничий юмор.

— Я тебя спрашиваю: ты знал, что наводка левая?

— Знал, — неохотно признался осведомитель.

И тут же поспешил добавить:

— У меня не было выбора! Ты серьезным людям дорогу перешел. Я не мог отказать, понимаешь, не мог!

Глаза рыжего недоверчиво сузились:

— Каким еще серьезным людям? Ты ври, да не завирайся. Я закон знаю: когда гастролирую, всегда исправно хозяевам отстегиваю. Я чист!

— Слушай, мне ты зачем объясняешь? — не сдержался Дядя, — Я в ваши дела не лезу: мне моя шкура еще дорога. Увидишь Крикета, сам у него спросишь: в конце концов, ты у него в любимчиках ходил, не я!

Знакомое имя заставило Дейла ошеломленно застыть, забыв об осторожности. И именно поэтому он проворонил угрозу.

— Помогите! — вдруг закричал Дядя, — Не убивай меня, у меня котик дома один!

Секунды ушли на то, чтобы сориентироваться и понять, на чью помощь рассчитывал он в глухой деревушке. И к истечению этого времени Дейл понял, что сегодняшний день еще не исчерпал всех запасов дерьма, что собирался вылить на его рыжую голову.

Первым, что он увидел, обернувшись к подошедшей, было загробное бирюзовое сияние, воскрешавшее его самые страшные кошмары.

— Паладин! — торжествующе воскликнул Дядя, будто намеренно теребя его рану, — Хвала Небесам! Благородная дама, пожалуйста, спасите меня!

Напоминание о том, что перед ним женщина, хоть как-то позволило вынырнуть из кошмара, придав ему черты живого человека.

И Дейл поспешил уцепиться за это:

— Не лезь не в свое дело, девочка.

Кажется, он еще успел пошутить про её личную жизнь? Он не был уверен. В эти минуты язык у него работал быстрее, чем разум. К счастью, рефлексы не дремали, позволив вовремя увернуться от удара изогнутым клинком.

За свою недолгую жизнь Дейлан Рыжий успел усвоить простое правило. Если ты выходишь с ножом против рыцаря, одетого в доспехи и вооруженного мечом, то скорее всего, ты проиграешь. Может быть, тебе крупно повезет, и противник окажется совсем неопытным юнцом, тогда у тебя будет шанс.

Это был явно не тот случай. Паладинша была хороша. В стремительных и в то же время отточенных движениях чувствовался огромный опыт, странно диссонировавший с её юным лицом. На вид ей было лет двадцать, а по движениям казалось, что она лишь училась сражаться не меньше тридцати.

Запомнил, однако, разбойник и второе правило.

Если ты не можешь победить честно, победи как-нибудь.

Поэтому хоть он и отступал под непрерывным натиском паладинши, но отступал он не куда попало, а в конкретном, заранее просчитанном направлении. Заблаговременно изучив мост, он нашел там несколько гнилых досок.

Самое то, чтобы побегать по ним в доспехах.

У него была лишь пара секунд, пока противница, опершись на клинок, восстанавливает равновесие, — но этими секундами Дейл воспользовался в полной мере. Длина меча давала паладинше серьезное преимущество, — но оно обратилось в слабость, стоило ему перевести схватку в партер. С учетом доспехов весили они примерно одинаково, но прыжок с перил моста позволил завоевать решающее преимущество.

Рассеченный клинком ворот куртки распахнулся, но Дейл не обращал на это внимания. Хоть и не считал себя разбойник непривлекательным для женщин, но сильно сомневался он, что для паладинши на поле боя это станет серьезным отвлекающим фактором.

Даже если он на ней лежит.

Мгновение, пока противница приходила в себя, разбойник употребил с максимальной пользой. Зная, что его дешевеньким ножам не пробить паладинский доспех, он нацелился на единственное незащищенное место — на лицо. Лишь в последний момент паладинша успела ухватить его за предплечье, с совершенно не женской силой удерживая клинок на расстоянии.

Миг равновесия нарушил собачий лай. Дядя был печально известен тем, что держал огромных собак, натасканных на людей. Прежде чем предъявлять ему какие-либо претензии, Дейл тщательно выбрал момент, когда осведомитель окажется вдали от своих любимцев.

Но занятый боем с паладиншей, он никак не мог этого проконтролировать. И сейчас, оставаясь связанным боем, разбойник рисковал потерять все.

— Я тебе это припомню, — пообещал он, изящным пируэтом перемахивая через перила моста.

И бурный поток поглотил его.