Green sleeves

Green sleeves

Было межсезонье, переход от осени к зиме. Снега ещё нигде не было, только дождь, который регулярно возвращался и покрывал все поверхности в городе, включая моё лицо. Кажется, тогда я решил вернуться к стоицизму. Это когда ты мысленно не замечаешь всю грязь и просто повторяешь себе что-то вроде: «Все эти неудобства временны» - херовая отмазка, но для меня она работала.

Я встретился с Димой около пригородной железнодорожной станции. Вид у неё был максимально дерьмовый уже целый месяц, и бог знает, сколько она ещё такой пробудет. Наверное, до первого снега. Оставалось только ждать. Я отдал ему вещи, которые брал у него на мелкий ремонт: Дима был из еврейской семьи, а у них, как я понимаю, не принято что-то выбрасывать. Мне же были нужны деньги. Проведя час в «Макдоналдсе» за бессвязным разговором, который мы тщетно пытались сделать осмысленным, мы пошли к станции. У моста через пути мы увидели такую картину: одна девушка громко что-то доказывала другой, помладше, которая всем своим видом показывала, что ей максимально некомфортно.

— Ребята, помогите мне объяснить ей, что ей туда не надо! — У неё были огромные глаза, а сама она была ростом метр восемьдесят, что заставляло меня немного нервничать. Первое впечатление: «Может, она дура, под веществами, или ей просто нужны деньги?»

— Да в чём дело? — спросил я.

— Она перегораживает мне дорогу, и я её боюсь, — ответила девушка лет девятнадцати. Чёрные волосы, пальто, сапоги и испуганные, нерешительные глаза.

— Нет, ты не понимаешь! Туда, куда ты идёшь, тебе не нужно! Вот вы, парни, если бы заметили, что человек идёт не той дорогой, вы бы ведь сказали ему об этом? — На ней был зелёный свитер и расстёгнутая синяя куртка. Если раньше я сомневался, то теперь всё стало ясно. Она явно не спала ночь или две, может, вчера сидела на амфетамине, а сегодня решила отполировать всё это вином.

Дима просто стоял и посмеивался, демонстрируя, что понятия не имеет, как себя вести в такой ситуации.

— Ну, может, стоит для начала спросить, куда она идёт? — я решил подшутить. — Куда ты идёшь?

— Домой.

— Ты не домой идёшь! Ты идёшь вон туда!

— Мне нужно забрать сумку, и потом я поеду домой, — девушка достала телефон и начала что-то в нём искать.

— Ты что, пишешь своему папе, чтобы он тебя забрал?

— Мой отец умер, вообще-то.

— А, извини, — ответила та, сделав паузу в несколько секунд, вспоминая, что обычно говорят в таких случаях.

— Слушай, тебя как зовут? — спросил я, обращаясь к высокой пьяной брюнетке.

— Победа!

— Потрясающе. Итак, Победа, давай так: она просто скажет, что пойдёт домой, что у неё всё будет хорошо, и на этом разойдёмся. Посмотри на неё — она точно уже всё поняла. Ты ведь обещаешь, что у тебя всё будет хорошо? — я посмотрел на девушку, чтобы она точно поняла, что нужно ответить.

— Да, конечно.

— Вот и отлично.

— Ладно, иди. Надеюсь, ты всё поняла.

Девушка медленно ушла, не оглядываясь, чтобы не посеять сомнений в голове Победы. Мы с Димой переглянулись. Стало ясно, что мы следующие на очереди и надо сьебываться .

— Дим, давай, короче, дуй по делам.

— Нееет, куда он? Останься с нами!

Продолжая сдерживать смех, Дима пожал мне руку и медленно удалился.

— А ты понял, какое моё настоящее имя?

— А у тебя что, много имён?

— Ну, какое у меня имя? Ты знаешь! — повторила она настойчивее.

— Аня? Маша? Саша? Катя?

— Ты явно не понял, — её лицо выражало крайнее недовольство.

— Виктория?

— Да! А теперь дай мне сигарету! — она протянула мне свою пачку и зажигалку. Я вынул сигарету, поджёг и вернул ей всё обратно. — Обними меня, мне холодно, — сказала она, прижимаясь ко мне и целуя в шею. — У меня предложение! Я недавно переехала, приходи ко мне сейчас на новоселье. Классно я придумала, да?

— У меня дела, нужно бежать. — Конечно, дел у меня никаких не было, но она производила впечатление пьяной шизофренички, только что сбежавшей из психушки, и участвовать в этом казалось крайне рискованным.

Она всучила мне номер своего телефона, и я пообещал, что обязательно свяжусь. Напоследок она добавила: «Если передумаешь, я буду тут», — и подмигнула.

Стоя на платформе, я не мог перестать думать о том, что дел у меня никаких нет, что наркоманы и алкоголики — тоже люди, а эта, в общем-то, очаровательна, хоть и пьяна, и обьебана . Как будто я, не спав ночь под феном и догоняясь вином с утра до вечера, выглядел бы иначе. Конечно же, нет.

«— Подумай о рисках, — сказал мне внутренний голос. — Знаем мы таких. Через пару дней проснёшься в подвале пятиэтажки, спального района Москвы и хорошо, если к тому моменту ещё не будешь сидеть на кетамине, а почки будут на месте».

Я сделал ещё пару кругов по платформе.

«— Но вообще, она и правда милая, пусть от неё и несёт водкой, — возразил я сам себе. — От тебя тоже часто несёт водкой, не будь лицемером. Ты всегда сможешь сбежать. В любом случае, ты себя знаешь: дома тебя ждёт ужин из одноразовой посуды и банка дешёвого пива. А тут может оказаться целый мир».

— Чёрт возьми, ты прав, — сказал я вслух и пошёл вверх по ступеням, выискивая глазами синюю куртку и зелёный свитер. Её не было ни на мосту, ни внизу. Я решил просто стоять и курить — если пройдёт мимо, не заметить её будет сложно.

Через пару сигарет я уже собирался уходить, но тут слева появилась Вика. Увидев меня, она заулыбалась.

— О, круто, что ты передумал. Я живу вон там, внизу у озера. Пить будешь?

— Конечно.

Мы взяли две бутылки вина и пошли мимо озера и высоких сосен. Минут через пятнадцать мы вошли в массивные зелёные ворота с неразборчивым граффити. Дом был поделён на секции и сдавался разным арендаторам. Часть Вики была самой компактной.

— Аскетично, — вырвалось у меня, когда я вошёл в комнату квадратов на семь. Стены, обитые деревянной вагонкой, явно когда-то были частью прихожей большого дома. Потолок — из пенопластовой плитки, а окно отсутствовало за ненадобностью.

— Очень остроумно. Если нужна ванная, то вот, — она указала на дверь в двадцати сантиметрах от входа. — Роль раковины выполняет бачок унитаза. Горячей воды пока нет, нужно таскать из колонки на улице.

— Ну, главное, что тебе всё нравится. Посуда есть?

— Да, одна кружка. Вот, держи.

Я понял, что надо срочно открыть вино и выпить. Надеюсь, она не ест людей. Синяков от уколов на руках и ногах вроде нет.

Выпив треть бутылки залпом, я немного расслабился. Мне начало казаться, что она просто живёт в мире постапокалипсиса. Ну, знаете, вспышка вируса, атомная война или огромный астероид. Моя спутница медленно превращалась в принцессу — всегда удивлялся, как у женщин это получается. Она смотрела на меня и явно нервничала, по очереди трогая то волосы, то лицо, то свитер. От нее пахло скошенной травой.

— Хорошо, что есть ванна. Можешь купить кипятильник, знаешь, такой в виде пружинки. Наполнить ванну, кинуть его туда — и через час будет почти как Средиземное море в июле.

— Звучит травмоопасно, но спасибо! О, попробуй гранат! — она начала сыпать мне зёрна в ладонь, словно это было самое ценное, что у неё есть. Гордость на её лице невозможно было передать.

Спустя полчаса трёпа о том, кто мы и как оказались в этой кладовке в одиннадцать вечера в среду, я окончательно расслабился и откинулся на подушку. Почему-то мне казалось, что в душе ей лет шестнадцать — её легко удивить, впечатлить, и главный её порок — любопытство.

— Ты играешь? — спросил я, беря в руки потёртую гитару.

— Хочешь послушать?

— Конечно.

— Я попыталась перевести старую песню, но изящество с английского сохранить не удалось. И я не все слова помню, — сказала она, не моргая и поджав губы.

— У нас тут не кастинг на лучшее гитарное соло декабря. Расслабься.

Она села, упершись в стену, и начала медленно петь, пытаясь не сбиться.

Своей возлюбленной позабыт,

В холодном доме совсем один,

Сижу я горем своим убит.

И сердце бьётся едва-едва,

И гулок стук его в тишине –

Твои зелёные рукава

Мне грезятся в полусне.

Была для меня ты во всём права,

Я видел и слышал тебя одну.

Твои зелёные рукава

Держали меня в плену.

Молю, чтоб скорби моей слова,

Услышал наш всемогущий бог.

И эти зелёные рукава

На мой возвратил порог.

— Очень красиво. Но у меня только один вопрос: если ты можешь так играть, почему ты живёшь как бомж?

— А я и есть бомж, — она расхохоталась. — Никто из тех, кто написал что-то достойное, не творил в тишине и комфорте.

— А как это у тебя обычно происходит?

— Ну, нужно выбрать область, например — красота. Потом тональность — например, меланхолия. Потом задаёшься вопросом: какая из всех тем самая трагическая? Смерть. А когда она наиболее поэтична? Когда содержит намёк на красоту. И вот ты уже знаешь, что песня будет про мужчину, у которого кто-то умер. Но эта штука про рукава из Средневековья мне как-то больше импонирует.

— Ты каждый день пишешь? У тебя есть какой-то график?

— Какой ещё к чёрту график? Заставлять себя нельзя. Если заставляешь себя больше чем на пятнадцать процентов — точно придумаешь причину всё бросить. Всё должно быть естественно.

Я промолчал. Мне казалось, что вопрос «а кем ты работаешь?» будет максимально неуместным. Она была довольно мила, а причинять неудобство милым людям почти физически больно.

— А у тебя есть планы на сегодня? На завтра?

— Да не особо.

— Ешку хочешь? Ну, МДМА.

— Ладно, погнали.

Через двадцать минут мы танцуем под музыку из 80-х. Комната кажется больше футбольного поля. Чтобы дотронуться до неё, моей руке нужно преодолеть сотню метров. Как же она далеко. Вика встаёт на носки, чтобы двигаться динамичнее, и вот мы уже оба танцуем на цыпочках.

Она вся такая плавная в своём зелёном свитере, она струится, а глаза смеются. Она так хороша, что я подхватываю её, обнимаю и кружу. Она тоже смеётся, всё понимает, хотя я, кажется, сбрендил. Я отпускаю её, мы садимся на кровать. Она радуется, что я не стесняюсь. Кажется, кто-то другой завладел моей душой. Я раскраснелся и пылаю, как разлитое розовое вино.

— Слушай, а если бы тебе предложили выбор: «Тебе всегда будут сниться самые впечатляющие вещи, но ты никогда не сможешь их вспомнить». Что бы ты ответил?

— Наверное, согласился бы.

— Почему?

— А разве прелесть чудес умаляется отсутствием воспоминаний? Можно ведь жить здесь и сейчас. Может, в будущем будет ещё слаще.

— Да, ты прав.

— Сейчас задумался: живые существа ..... какие странные. Мы .... , .... и пихаем себе в лицо другие штуки, которые делают то же самое. А ещё я слышал, что люди придумали вставлять член в рот женщине. Жесть просто.

— Знаешь, у нас в среднем лет семьдесят, мы сделаны из мяса и живём на куске камня в космосе. Я бы не ожидала от этого слишком многого, — она сделала паузу. — А пошли проветримся.

Через четверть часа мы стояли у озера. Льда не было, людей тоже. Только утки где-то в кустах на другом берегу.

— Такое ощущение, что вчера мы с тобой гуляли где-то по Лос-Анджелесу.

— Может быть, в другой жизни, — ответил я. Её глаза блестели и переливались.

— И может, там тоже был пляж, только без снега, а с песком и солнцем! О, потрогай! Вода горячая! — она коснулась моей ладони своей мокрой рукой. Вода и правда была тёплой. — Пойдём плавать!

— Ты совсем спятила? Мы, блять, нахуй помрем .

— На две минуты! Я поставлю таймер, потом побежим в дом. Люди не умирают за две минуты в холодной воде!

— Блять, ладно, — я начал скидывать одежду вслед за ней.

— Какая красивая ночь! Она кажется мне давно потерянной мечтой. Классно я придумала, да?

— Не уплывай далеко! Если сведёт мышцы, мы оба потонем!

— Ой, да ладно тебе! Миллионы людей утопают в любви каждый день, и никто по этому поводу не переживает!

— Потрясающе, Вики. — Было и правда очень тепло. Я подтянул её к себе.

— У тебя глаза сейчас такие яркие, ты бы их видел.

— Я не знаю как, но мне нужно сказать тебе ещё миллион вещей. Это безумие.

— Какие же?

— Когда я произношу твоё имя, я чувствую, как оно эхом возвращается в сердце. И хочется закрыть глаза и увидеть лицо, что вернётся мне эхом, но потом я думаю: «Эй, вот же она, смотри!»

— Ахаха, ну ты и псих. Хорошо тебе ......., да?

— А ещё тебе невероятно идёт зелёный свитер. И эти леггинсы.

— А тебе — твои мокрые волосы и эти звёзды вокруг! Я как будто перестала слышать всё, кроме твоего голоса. Все звуки выключились. Вау.

Со звоном будильника мы выскочили из воды как ошпаренные и, схватив вещи, побежали босиком по земле, падая и смеясь. Красота одурманила мой разум.

Я допил остатки вина, лёжа вместе с ней под одеялом. Понял, что из нас двоих я — самый слабый. Я любил, как обезумевший пёс, вырвавшийся на футбольное поле. Медленно проваливаясь в сон, я слышал, как бьётся её сердце.

— Расскажи, что ты чувствуешь.

— Хочу, чтобы ты продолжал держать меня так, словно время закончится, если отпустить, — она целовала меня так, словно пила самое дешёвое вино, умирая от трезвости. И она знала – что вкуснее, если пьёшь залпом.

— Дорогая, ты мечтательница. Как же ты теперь вернёшься со звёзд?

— А ещё кажется, что вокруг ангелы. Когда ты рядом… они вокруг. Вчера ты их нигде не видел, как ни искал, а сегодня мы среди них. Ты ведь понимаешь?

— Конечно. Они клёвые. И кажется, они поют, что любят нас.

Еще вчера небеса были цвета потолка этой дешевой лесной берлоги без света, чернее черного, а теперь мы жили среди звезд что были ярче тысячи солнц.

Какой же я везучий ублюдок. Вот бы сейчас умереть. Вот бы все люди умирали так. Тогда смерти молились бы как главному божеству. Больше нет страха и боли, словно и не было никогда.

Жаль, что утром она ни черта не помнила. Я пытался объяснить, кто я и что было, но ничего более конструктивного, чем «ахуеть», от неё не дождался. Моё отражение в зеркале намекало, что я ничерта не выспался. Мы выкурили по сигарете. Она выглядела сонной, уставшей и дико нервной. Она стремилась поскорее выпроводить меня за ворота, лишь бы владелец или соседи не увидели.

Но я часто вспоминаю её зелёные рукава и фразу: «Классно я придумала, да?»

Да, Вики. Неплохо.