Грехи прошлого

Артем сидел на прокуренной кухне, вперившись взглядом в застывший кофейный узор на дне кружки, словно пытаясь прочесть в нем свою судьбу. Пальцы, дрожа, срывали остатки обтрепанной этикетки с пачки "BOND". За окном нехотя потухал рассвет, робко касаясь серых панелек призрачными мазками . Спертый прокуренный воздух давил своей густотой, пропитанный куревом и роем бессонных мыслей, скребущихся в голове, как назойливые тараканы.

Он бездумно листал страницы сайтов в поисках работы. Дела шли хуже некуда, денег едва хватало на оплату убогой квартиры . Окурки в пепельнице вздымались хаотичной пирамидой, маленьким Эверестом неудач, напоминая о бесконечной череде провалов последних недель. Стоило ему наткнуться на что-то потенциально интересное, как тут же выяснялось, что он не соответствует требованиям, вакансия закрыта или звонок обрывался на полуслове, оставляя Артема наедине с липким чувством безнадежности.

Осенний дождь монотонно моросил за окном, размывая тусклый свет фонарей на стекле. Капли, словно слезы унылого города, стекали вниз, вторя его собственному настроению. Он с тяжелым вздохом откинулся на спинку расшатанного стула и потер воспаленные глаза. Последний глоток остывшего кофе обжег горечью, словно привкус несостоявшейся жизни.

Телефон вновь вспыхнул уведомлением – навязчивое предложение кредита от банка. Артем поморщился и отмахнулся. Залезать в долговую трясину не было никакого желания, но и просвета в этом мрачном туннеле пока не виделось. Он живо представил себе кислое лицо хозяйки квартиры , когда в очередной раз пойдет платить за жилье. Морщинистое, недовольное, упрекающее. Эта женщина, казалось, воплощала собой все его нынешние беды.

Тишину квартиры внезапно разорвал дребезжащий, настойчивый звонок, требующий немедленного ответа.

"Кого еще принесло?" – промелькнуло в голове.

За дверью стоял Димон, друг еще с детдомовских времен, неизменно окутанный легким флером перегара. Артем уже и не помнил, когда видел его трезвым.

Димон молча вскинул вверх пакет из алкомаркета.

Артем обреченно вздохнул. Димон, как назло, появлялся всегда не вовремя. Он распахнул дверь шире, пропуская друга в тесный коридор своей однокомнатной обители.

– Ну чего застыл, проходи. Выкладывай, что стряслось. И сразу говорю, денег нет. Вообще.

Димон юркнул внутрь, оглядываясь по сторонам. Квартира Артема, хоть и скромная, всегда казалась ему каким-то островком благополучия. Чисто, прибрано, пахнет кофе, а не вчерашней водкой. Завидная стабильность, недостижимая для Димона.

– Да не в деньгах дело, Артем. Просто… хреново как-то. Душа просит поговорить, понимаешь? А поговорить-то и не с кем. Вот и пришел к тебе. С гостинцами, не с пустыми руками. Сам знаешь, душевные разговоры на сухую как-то… не то. Давай кружки, я такое узнал! – выпалил Димон.

Налив себе в бокал и сделав пару жадных глотков пива, Димон выпалил:

– Короче, слушай. Я знаю, что у тебя с баблом напряг, что деньги нужны позарез. Так вот, есть варик немного поднять деньжат.

Он поставил кружку на стол, и пена лениво осела, оставив мокрый след. В глазах его плясали бесовские огоньки, то ли от выпитого, то ли от предвкушения.

– Короче, слушай внимательно. Есть одна тема, мутная конечно, но… думаю прибыльная. Очень прибыльная. Один знакомый, он, скажем так, в теме, предложил поучаствовать.

– Помнишь музей на окраине города, куда нас еще пиздюками таскали на экскурсии от детского дома? Как там его… Трудовой лагерь для евреев, ну ты понял? И ведь ходили, таращились, как бараны на новые ворота. На эти колючки ржавые, на бараки обшарпанные, где вонь стояла вековая, даже после всех этих уборок показушных. Помню, еще экскурсоводша, старая карга такая, с голосом скрипучим, как дверь несмазанная, рассказывала нам про "героизм советского народа" и "зверства фашистских оккупантов".

Артем помнил эти экскурсии в концлагерь, словно скверный сон, от которого просыпаешься в холодном поту. Не сами бараки, не колючая проволока, не вышки с безликими солдатами, глядящими в никуда. Нет, это все было частью общей картины, декорациями, пусть и ужасающими. Он помнил запах. Запах страха, смерти, отчаяния, пропитавший каждую щель, каждое дерево, каждый камень этого проклятого места. Запах, который въелся в легкие и преследовал его еще долгое время.

– Ну, помню, – сказал Артем.

– Короче, братан, тема такая. Есть возможность пробраться туда и кое-что поискать. Помнишь бабку, что экскурсии нам водила? Она еще говорила, что фашисты, мол, у людей ценности отбирали, обещали вернуть после войны. Естественно, никто ничего не вернул. Все осело где-то там, в подвалах. Фрицы, говорит, ящиками таскали: золото, драгоценности, цацки всякие. Целое состояние, понимаешь?

-И ты думаешь что спустя столько лет , там хоть что то осталось ?- спросил у него Артем

– Ну, слушай, братан, а чего бы и нет? Шанс, конечно, небольшой, но он есть. Понятно, что крысы, наверняка, уже все обшарили, да и местные наверняка не раз там лазили. Но, знаешь, фрицы ребята конкретные были. Если они что-то прятали, то прятали хорошо. Могли, знаешь, замуровать где-нибудь в стене, или под полом тайник сделать. Да и потом, война – это хаос. Могли просто забыть, где что закопали.

А даже если и не золото-бриллианты, то все равно, прикинь, какие артефакты можно найти? Старинные монеты, медали какие-нибудь, документы. Это же история, братан! Коллекционеры за такое бабки отвалят. Да и просто интересно же, что там могло остаться.

Короче, я думаю, стоит попробовать. Главное – подготовиться нормально. Фонари, инструменты, веревки там всякие.

-Допустим, я соглашусь, но как мы туда проберемся? В таком месте наверняка охрана как цербер.

-Тут не парься. Мой старый приятель, после зоны сторожем туда пристроился. Как-то раз, за бутылочкой, разговорились с ним по душам. Ну, и он мне все про это злачное местечко выложил, как на духу.

Проникнем без проблем. Я со сторожем договорился. Дед старый, ворчливый, но падок до золота. За щепотку табака и пару бутылок пива все двери откроет.

И, выжидающе глядя на Артема , закончил:

– Ну, как тебе план, а?

Артему деньги были нужны как воздух, и Димон, казалось, почувствовал это нутром. Возник внезапно, словно черт из табакерки, в самый тягостный момент его беспросветного существования.

Идти на это было… неправильно. Артем живо представил себе ужасы, творившиеся в концлагерях. Да и какие там сокровища? Сколько времени прошло! Наверняка все давно перерыто и разграблено.

– Откуда такая уверенность, что там вообще что-то осталось? – задал снова свой вопрос Артем. – Время-то прошло… уйма.

Димон отмахнулся:

– А что мы теряем? Надо как следует поискать. Может, брюлик какой завалялся, да хоть золотые коронки с зубов – все сгодится! А если не попрет можно будет и провода срезать , хоть какая-то копеечка .

– Ладно, допустим, – сдался Артем. – Но шансы, прямо скажем, призрачные.

Сама мысль о том, чтобы ворошить место, где тысячи людей приняли мученическую смерть, отзывалась в душе свинцовой тяжестью. Это было не просто поле брани, не исторический памятник с ухоженными дорожками и табличками. Это была кровоточащая рана на теле земли, место, пропитанное криками, мольбами и отчаянием.

Но нужда все-таки пересилила. Тяжелым грузом она опустилась на чашу весов его внутреннего мира, безжалостно перекосив ее. Он всегда считал себя человеком принципов, человеком чести, но реальность оказалась куда прозаичнее. Неоплаченные счета, растущие долги – все это не вязалось с его высокопарными идеалами, которые он лелеял в тепличных условиях относительного благополучия.

Теперь теплица рухнула, обнажив его перед безжалостным ветром нищеты. Ветер этот выл за окном, проникал под кожу и шептал об унижении, о компромиссах, о необходимости выживать любой ценой. И этот шепот оказался сильнее прежних убеждений.

– Хорошо, я с тобой, – сдался Артем.

– Отлично! Тогда завтра вечером я наберу. Встречаемся у ворот лагеря.

Всю ночь Артема терзала бессонница. Мысли роем кружились в голове, не давая покоя. Правильно ли он поступает? Этот вопрос, словно заноза, засел глубоко в сознании, отравляя каждую минуту тягучего ночного времени. Так он и уснул, измученный тревогой.

В назначенный час утренний рассвет окутывал небо, и Артем, как и договаривались, ждал Димона на условленном месте. И вот, словно мираж в мареве дальней дороги, на горизонте показался силуэт автомобиля. Машина заглохла, перестала гудеть двигателем, и из машины вышел улыбающийся Димон.

"Ну что, готов к приключениям?" - весело крикнул он, захлопывая дверцу. Артем кивнул, стараясь скрыть волнение.

Димон крепко пожал Артему руку. – Машину оставим здесь. Пошли. Сторож нас должен ждать.

И действительно, едва они приблизились к огромным вратам лагеря, из темноты вышел мужчина. Димон пожал ему руку, и они о чем-то тихо переговорили.

Мужик был явно из тех, кого называют "маргиналами". Обветренное, в красных пятнах лицо говорило о злоупотреблении дешевым алкоголем, а выцветшие, когда-то синие глаза, смотрели словно сквозь мутное стекло. Одежда его, похоже, помнила лучшие времена: некогда добротный пиджак был заляпан не пойми чем, а штаны держались на честном слове и подвязках из веревки. От него исходил запах сырости и дешевого табака, въевшийся в самую душу.

– "Все в точности, как и уговаривались," – последнее что сказал Димон , когда он передал сторожу пакет, доверху наполненный звенящими стеклом бутылками.

Димон махнул рукой, и этот жест означал, что путь открыт.

Пройдя через ворота заброшенного концлагеря, Артем словно попал в иной мир. Мир, где тишина кричала громче всякой какофонии, а пустота давила на плечи неподъемным грузом. Ржавые, искривленные прутья колючей проволоки, искореженные временем.

Солнце, пробиваясь сквозь редкие облака, окрашивало руины в зловещие оттенки багряного и серого. Деревянные бараки, некогда тесно населенные отчаявшимися душами, теперь зияли черными глазницами выбитых окон. Ветер, гуляя по территории, и словно шептал что то зловещее.

В воздухе витал запах запустения .Запах, который проникал под кожу, отравляя сознание и заставляя сердце сжиматься . Хотелось бежать, вырваться из этого кошмара, но что-то удерживало на месте, словно невидимая сила.

Вдали виднелись остатки кирпичной печи. Ее зев, почерневший от копоти и огня, смотрел в небо, словно безмолвно вопрошая: "За что?". Этот вопрос, казалось, эхом отдавался во всей округе, оставаясь без ответа. Рядом валялись обломки тележки, на которой, вероятно, привозили обреченных на смерть.

— Ничего себе, — присвистнул Димон, нарушив гнетущую тишину.

— Согласен, — буркнул Артем. — И с чего начнем эти чертовы поиски?

— Да черт его знает, — отозвался Димон. — Не думаю, что в бараках осталось хоть что-то ценное. Если и было, давно уже вынесли, стервятники.Давай туда в последнюю очередь заглянем .

Здесь высилось единственное кирпичное здание, на удивление неплохо сохранившееся, если не считать зияющую рану дымоходной башни.

Здание представляло собой одноэтажное строение с темным провалом спуска в подвал. Переступив порог, они оказались в большом коридоре : на стенах висели фотографии в рамках – запечатленные ужасы концлагеря, картины злодеяний, совершенных фашистскими извергами.

Каждая фотография – отдельная, застывшая во времени, трагедия. Изможденные лица заключенных смотрели прямо в душу, словно сквозь тело , моля о возмездии. Колонны истощенных теней, бредущих под конвоем, в глазах – лишь пепел утраченной надежды. И орудия пыток, выставленные напоказ, как трофеи бесчеловечности.

Вдоль стен тянулись витрины, за которыми покоились личные вещи узников: полосатые робы, истерзанная обувь, пожелтевшие письма, так и не дошедшие до адресатов. Каждая вещь – осколок разбитой жизни, безмолвное напоминание о хрупкости человеческого существования. Воздух был пропитан тошнотворным запахом плесени и затхлости, запахом смерти и страдания.

-Эй, чего застыл? – голос Димона выдернул Артема из транса. – Мы тут не на выставке, забыл, зачем пришли?"

Димон отрезал, словно раздавая приказы: "Я – налево, ты – направо. Шерстим каждый кабинет до последнего угла."

-Помню, – буркнул Артем. – Только… они смотрят. Прямо с фотографий."

-Кто – они?"

-Да кто… Узники, с фотографий. Будто осуждают…"

-Артем, да ты гонишь! Им уже сто лет в обед, плевать им на нас, как и нам на них."

-Это неправильно, Димон. Может, свалим отсюда?"

Димон закатил глаза. "Опять за свое? Забыл, ради чего мы тут ? Да за деньги я готов тут хоть с призраками обниматься. Давай, шевели булками, и хватит ныть." Он хлопнул Артема по плечу и решительно двинулся в сторону кабинетов, направо.

Артем вздохнул. Димон всегда был таким – прагматичным, циничным, видящим только деньги. А он, Артем, слишком впечатлительный, все принимал близко к сердцу. Но деньги нужны были обоим. Очень нужны. Поэтому он, скрипя сердце, пошел налево.

Кабинеты были старые, обшарпанные, с затхлым запахом пыли и времени. Фотографии на стенах смотрели сурово. Артем старался не задерживать на них взгляд, но ощущение, что за ним наблюдают, не покидало. Он рылся в столах, шкафах. Ничего. Только старые бумаги, сломанные ручки и ощущение чужого присутствия.

Последняя комната встретила Артема мертвой пустотой. Ощущение безжизненности, пронизывающее пространство, давило своей абсолютной тишиной. Ни звука, ни шороха, ни малейшего намека на присутствие хоть какой-либо души. Только холодные стены, голый пол и тусклый свет, проникающий сквозь запыленные стекла окон. Даже воздух казался спертым, застоявшимся, будто боялся нарушить эту зловещую неподвижно.

— Чё там у тебя? — голос Димона, словно эхо, гулко отразился от голых стен заброшенного здания.

— Пусто, как в голове у тебя, — отозвался Артем . — А ты что-нибудь нарыл?

— Да тут кладезь, блин. Бычки, бутылки… Походу, сторож тут "обходы" регулярно делает, улики оставляет.

— Может, ну его нафиг, и по домам? — протянул Артем. — Затея дурацкая, чего мы тут шастаем, как придурки?

— Бля, Артем, ну ты заладил ныть! Хочешь — вали, но если я что-то стоящее найду, даже не мечтай, что с тобой поделюсь.

— Я, кстати, на улице видел спуск в подвал. Вот рот ставлю ,там-то точно что-то интересное прячется. Готов спорить!

Этот подвал , судя по всему, служил здесь камерой смерти в свои годы. Он долгие годы оставался немым свидетелем ужаса. Спуск в него был отгорожен ржавой, покосившейся решеткой, словно кто-то отчаянно пытался, но так и не смог, окончательно скрыть следы злодеяний. От одной мысли, что скрывается за этой преградой, по спине пробегали мурашки. Холод проникал сквозь одежду, обволакивая сознание липким, первобытным страхом.

Собравшись с духом, Артем взялся за холодные, ржавые прутья решетки. С трудом, с мерзким, утробным скрипом, она поддалась. Перед парнями зияла черная, бездонная пропасть. Шаг в неизвестность. Шаг в ад.

Во время спуска в воздухе витал запах сырости и чего-то еще, неуловимо зловещего. Этот запах невозможно было спутать ни с чем, он въелся в стены, в камни, пропитав их болью и отчаянием. Это был запах смерти, затаившейся в темноте.

Они оказались в небольшой бетонной комнате, где свет был бессилен. Достав фонарики высветили себе путь. На стенах – сново фотоснимки узников. Их лица, искаженные гримасами страха и отчаяния, смотрели на Артема из темноты, словно пытаясь что-то сказать. Каждая фотография – маленькая трагедия, запечатленная в моменте. Он чувствовал, как мурашки бегут по коже, а в горле пересохло от подступающей тошноты.

-Какие они стремные ! Сказал Димон - Сухие как изюм . И зашелся смехом

Артем ничего не ответил, водя лучом фонаря по стенам. Свет выхватил в углу комнаты нечто, напоминающее инсталляцию музея, но не представляющее никакой материальной ценности. Груда одежды и обуви, снятых с узников перед тем, как они шли на смерть, в газовую камеру. Истлевшие клочки ткани, некогда бывшие яркими платьями и добротными костюмами, слиплись в бесформенную массу, пропитанную запахом пыли и тлена. Этот запах, проникающий в самые глубины сознания, был единственным живым свидетелем трагедии, разыгравшейся здесь десятилетия назад.

На противоположной стене, под тусклым светом фонарика, едва различимо проступали царапины. Неровные линии, складывающиеся в неясные фигуры и обрывки слов, были последней отчаянной попыткой запечатлеть человеческую память, последний крик о помощи, растворяющийся в небытии. Каждый штрих, выцарапанный дрожащей рукой, говорил громче любых исторических документов, передавая ужас и безысходность заключенных.

Среди этой какофонии безмолвных свидетельств, маленький плюшевый мишка лежал, прислонившись к обувной горе. Его выцветший мех и оторванная лапка казались нелепым укором бесчеловечности, символом утраченного детства и несбывшихся надежд. Мишка, переживший своих хозяев, стал немым обвинителем, напоминающим о цене, которую пришлось заплатить за идеологические безумия. Его присутствие в этом месте, пропитанном смертью, казалось противоестественным и вместе с тем – совершенно необходимым. Он был олицетворением человечности, пробивающимся сквозь завесу тьмы.

-Тут какая-то дверь…" Димон с усилием дернул массивную створку, издав сдавленный стон. "Похоже, намертво заварена." И правда, дверь не поддавалась.

-Оставь, – глухо отозвался Артем. – Нам туда не попасть. Не стоит ворошить прошлое. Валим отсюда."

-Бля, ну вообще тогда жопа! На хрена мы сюда приперлись? Ладно, хоть шмотки пошарим. Может, эти бедолаги нам что-нибудь оставили на дорожку", – с досадой проворчал Димон.

-Нет, Димон. Хватит. Меня это достало. Я лучше сам заработаю, чем буду осквернять это место. Ты, походу, вообще не понимаешь, что тут было."

-Ты чего? Заднюю включил? Похер на этих людей. Их давно нет. Ты всегда был ссыклом, Артем." Димон стал тыкать Артема в грудь, с каждым словом добавляя нажим.

-Да пошел ты на хер!" Артем оттолкнул Димона в ответ.

-Тогда просто стой молча . Выкрикнул Димон .- Я сам все сделаю .

Артем уже жалел, что согласился на это. Смотря, как Димон варварски рылся в вещах людей, принявших ужасную смерть в этих стенах, Артем чувствовал, как его дыхание становится прерывистым. Он старался не думать о причинах, по которым согласился участвовать в этой… экспедиции. Деньги, конечно, играли немалую роль, но был и еще один фактор – сострадания к этим людям , не давали покоя ему .

Теперь, когда запах разложения щекотал ноздри, а полумрак зловеще подчеркивал разруху, Артем понимал, что это любопытство дорогого стоит. Димон, казалось, совершенно не испытывал никаких угрызений совести.

Тишину пустого помещения разорвал резкий металлический звук, прокатившийся по всей комнате. Артем посветил фонарем в ту сторону, куда удалялся звук, и луч выхватил из темноты блеск. Блеск металла. Холодный, отражающий дрожащий свет фонаря. Он исходил от чего-то, лежащего в углу, в самой глубине тени, куда свет не мог проникнуть во всей своей полноте. Сердце забилось быстрее. Не от страха, нет, скорее от предвкушения.

Артем медленно двинулся вперед, стараясь ступать бесшумно, хотя эхо его шагов все равно отдавалось от голых стен. Запах сырости и пыли давил, напоминая о том, как долго это место было заброшено.

Это оказалось кольцо. Тяжелое, массивное, из темного металла.Никаких привычных бриллиантов или сапфиров – только глубокая, словно бездонная, чернота в центре, отполированная до зеркального блеска.

-Зачет! Не зря приперлись, - ухмыльнулся Димон. - За сколько его теперь можно толкнуть барыге?

-Слушай, Димон, мне как-то это уже все совсем не нравится… - Артем посмотрел на фотографии узников, их лица – словно высеченные из камня. В каждом взгляде – бесконечная тоска, отпечаток пережитого ужаса. Не просто лишения, Димон, а что-то гораздо большее. Что-то, что отнимает саму душу, оставляет лишь оболочку.

И знаешь, что еще хуже? Это может случиться с каждым. В любом месте, в любое время. Просто представь себя на их месте, Димон. В этих стенах, в этой безысходности… Может, оставим это и просто уйдем?

-Ты заебал . Мы ради этого сюда и пришли! Если хочешь, то вали! Нашелся тут страдалец. Нах оно им уже не нужно.

В порыве гнева Димон стал сбивать со стен фотографии узников. С треском рамки падали на каменный пол, осколки стекла осыпались, словно ледяная крошка, подчеркивая его ярость. За каждым разбитым стеклом он видел не просто лица, а воплощение несправедливости, за каждой сломанной рамкой – крушение надежд. Гнев клокотал в нем.

За этим шумом ? краем уха Артем услышал звук, исходивший из-за двери газовой камеры. Звук этот, вначале еле слышный, словно тихое шипение змеи, быстро нарастал, становясь все громче . Артем похолодел. Он знал, что это такое. Смерть. Тихая, безликая смерть, проникающая сквозь щели, заполняющая легкие и выжигающая жизнь изнутри. Он и раньше слышал это звук исходивший от грозовой плиты на кухне ,но сейчас, здесь, так близко, он казался оглушительным.

Затем в смотровом окне появилось слабое пламя, и раздался хлопок взрыва, комнату заволокло едким дымом. В ушах звенело после взрыва, голоса приглушены, словно из-под воды. Шаря руками вслепую, он наткнулся на что-то мягкое – чье-то тело. "Живой?" – прохрипел Артем, но ответа не последовало. Пошарив дальше, он нащупал пульс – слабый, но есть. Нужно вытащить его отсюда. Приложив неимоверные усилия, Артем перевалил бесчувственное тело через себя и потащил его к двери, вверх по лестнице ,спотыкаясь об обломки.

Едва выбравшись из подвала, он почувствовал прилив свежего воздуха, вместе с отступающим звоном в ушах. До слуха донеслись звуки, похожие на завывания сирены но это скорее всего просто звон в ушах подумал он .

Резкий свет солнца ударил в глаза. А затем последовал сильный удар в живот.

Артем согнулся пополам, роняя тело Димона на землю в тщетной попытке схватить ртом воздух. Вокруг кружились какие-то тени, перемешанные с пылью, поднятой грубым ботинком. Боль жгла, словно раскаленное железо, проникая в каждый орган, в каждую клетку. Инстинктивно выставил руки вперед, в надежде хоть как-то защититься от нового удара, который, он знал, неизбежно последует .

Сквозь шум в ушах пробивался хриплый голос: "Hündin!"(сука ). Снова последовал удар. Снова непонятная речь на смутно знакомом языке. Вторая волна боли обрушилась на Артема, когда кто-то схватил его за волосы и резко дернул вверх. Его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от человека, одетого в черную форму, с черепом на фуражке и с такими знакомыми двумя молниями на петлицах.

Его глаза, узкие и холодные, прожигали насквозь. От него пахло потом, машинным маслом и чем-то животным, пугающе знакомым. Артем попытался отвернуться, но пальцы, вцепившиеся в его волосы, не дали ему шанса. Боль была острой, пульсирующей, она проникала глубоко в корень каждого волоска.

"Смотри на меня, свинья," - прошипел он, его дыхание обжигало лицо. "Ты думал, спрячешься? Думал, мы тебя не найдем?" Слова, словно плевки, обрушились на Артема, каждое из них отдавалось эхом в голове. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова. Страх сковал, парализовал.

Он сильнее дернул его за волосы, заставляя поднять голову еще выше. В глазах потемнело. Артем почувствовал вкус крови во рту, должно быть, прикусил язык. "Ты ответишь за все," - прорычал солдат , и в его голосе слышалось такое отчаяние и ненависть, что Артема пробрала дрожь. Он знал, что сейчас произойдет что-то ужасное, что-то, что навсегда изменит его жизнь.

Вокруг творился хаос, фашисты расстреливали всех людей в полосатых робах. Кровь запекалась на выщербленных камнях, смешиваясь с грязью и опавшими листьями, образуя жуткую палитру смерти. В воздухе стоял тошнотворный запах пороха, гари и страха. Собаки заживо рвали исхудавших до состояния мумии людей. Земля была пропитана кровью, воздух дрожал от криков и мольбы. Запах смерти витал повсюду, проникая в самые потаенные уголки души, оставляя после себя лишь леденящий страх и отчаяние.

Артема сила потащили по земле и он видел как исхудавшие узники концлагеря пытались отбиваться от своих мучителей, но силы были неравны. Каждый взмах костлявой руки, каждый хриплый крик , казалось, лишь раззадоривал озверевших мучителей . Голод и страх превратили некогда сильных людей в тени, отчаянно цепляющиеся за последние искры жизни. В глазах, запавших в темные глазницы, еще тлела надежда, но она гасла под тяжестью сапог, под свист пуль, под неумолимым ходом времени, отсчитывающего минуты до неминуемой гибели.

Это последнее, что видел Артем, прежде чем сильный удар по голове заставил его отключиться. Очнулся он все в том же подвале, полностью голый, лежащим в груде той самой одежды но еще не истлевшей от времени . Голова гудела, словно в ней поселился рой разъяренных пчел, а во рту ощущалась противная сухость. Он попытался приподняться, но резкая боль пронзила висок, заставив его застонать и снова рухнуть на кучу одежды. В подвале стоял плач, сотни голых людей чего-то ждали. Спертый воздух давил на грудь, липкий, как паутина кошмара. Их взгляды, пустые и полные ужаса, были прикованы к единственной двери в конце коридора. Двери, за которой, как они знали, скрывалось нечто невыразимо страшное. Нечто, что отнимет у них все – не только плоть, но и остатки души. Тихий шепот, переходящий в стон, проносился по толпе. Кто-то всхлипывал, молясь безмолвно, кто-то вцепился в плечо соседа, ища хоть какое-то подобие утешения. Молодая женщина, прижимая к себе несуществующего ребенка, качала головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Старик, с иссохшим лицом, казался смирившимся со своей участью, лишь тонкая дрожь в голосе выдавала его . Он всеми силами пытался успокоить маленькую девочку державшую в руках уже так хорошо знакомого плюшевого медведя .

Где я? Что происходит ? С трудом произнес Артем .

Тот самый старик из толпы подошел и сказал: "Не волнуйся, сынок, скоро все закончится. Это они лютуют и пытаются скрыть свои…" Он запнулся, словно подбирая нужное слово, и его глаза, прежде полные сочувствия, наполнились какой-то древней, почти первобытной тревогой. "…деяния," – закончил он, выдохнув слово, как тяжелый груз.

И тут же, началась паника, давка. Голых людей палками загоняли внутрь газовой камеры, как скот. Крики, мольбы о пощаде, бессвязные рыдания смешивались в единый жуткий хор, проникавший, казалось, сквозь толстые стены и отравлявший само существование. В глазах этих обреченных читалась первобытная, всепоглощающая животная боязнь смерти, страх перед неминуемым и непонятным концом. Маленькие дети, цеплявшиеся за матерей, не понимали происходящего, их невинные взгляды лишь усугубляли трагичность момента. Конвоиры, хладнокровные и безликие, выполняли свою работу с механической точностью, словно не замечая людского горя, словно это был всего лишь скот, отправляемый на бойню.

Люди безвольно заходили в камеру, подгоняемые страхом. "Но вот и все," - подумал Артем.Уже стоя перед дверью камеры .

Но прямо перед его носом дверь в камеру неожиданно захлопнулась. Тяжелый металлический лязг эхом пронесся по комнате, отрезая его от остального мира.

По ту сторону двери, в мутном стекле смотрового окна ,маячило лицо Димона. В глазах его плескалось отчаяние загнанного зверя, предчувствующего неминуемый конец. Артем отвернулся. Невыносимо было видеть эту агонию. Хотелось провалиться сквозь бетонный пол, исчезнуть, раствориться в небытии. Но пол был неумолим, холоден и непроницаем, как и все здесь.

За железной дверью простиралась зловещая тишина, давящая, как надгробная плита. Смертоносный газ уже терзал легкие, обжигая огнем изнутри, лишая воздуха. Тела бились в конвульсиях, в отчаянной попытке вдохнуть хоть каплю жизни. Жизнь угасала медленно, мучительно, оставляя после себя лишь пепел и пустоту. Кашель, раздирающий горло, выплескивал хрипы и стоны, смешиваясь с тихим, змеиным шипением газа, заполнявшего собой все. Пальцы, судорожно скрюченные, царапали пол, стены, хватались друг за друга, ища опору в этом последнем, предсмертном танце. Они стояли, сбившись в кучу, лица их искажены гримасой ужаса и обреченности. Многие склонили головы, приняв свою судьбу.

И вдруг камеру озарил слепящий, нестерпимо яркий взрыв пламени, на миг поглотивший все, даже лицо Димона. Вспышка была настолько внезапной и мощной, что могла бы выжечь сетчатку глаз, оставив после себя лишь ослепительную белизну. Затем – тишина, звенящая в ушах, давящая на барабанные перепонки. Артем открыл глаза. Он был один в подвале.

Влажный холод пронизывал до костей его голое тело .Он лежал на каменном полу, ощущая каждую его неровность .Голова раскалывалась. Воспоминания вспыхивали обрывками, как кадры старой, рваной кинопленки: ослепительная вспышка, крики, запах гари… и затем – непроглядная пустота.

Он попытался приподняться, но острая, пронзительная боль в голове заставила его замереть. Собравшись с силами, Артем огляделся. Полумрак позволял лишь смутно различить очертания предметов. Прямо перед ним зияла открытая черная пасть газовой камеры.

Превозмогая боль, парень поднялся на ноги.

– Димон… – хрипло позвал он.

Но в ответ – лишь давящая тишина.

Он начал шарить в кромешной тьме подвала, отчаянно ища свой фонарь. Наконец, пальцы сомкнулись на прохладном металле. Артем направил дрожащий луч тусклого света в черную, зияющую пасть камеры. Она оказалась пуста. Лишь что-то слабо поблескивало в самом центре.

Осторожно приблизившись, он узнал в этом мерцании то самое кольцо, с которого и начался весь кошмар.