Großdeutschland down

Музыка врывается в раскрытое окно, резкая, визгливая, заполняющая всё пространство. Совершенно не дающая работать. Жёсткие клавиши кажутся гвоздями, которые приходится забивать голыми пальцами. Снова парад? Открытие магазина? Чёртовы латиносы! Им что похороны, что свадьбы, только дай повод — будут петь и танцевать!

Теперь их всё больше. А кому работать? Микадо теснит по всем фронтам, не испугали его пресловутые ядерные бомбардировки. Джонни с Фредди встают в очередь на вербовочные пункты, а на их место приходят Диего и Хуаны.

Ему бы что с того? А вот не радует. Всегда неприятно наблюдать за тем, как страна загибается. Пусть и чужая.

Он раздражённо захлопнул форточку. Легче не стало. Только жарче. Тонкое стекло — плохая преграда для криков и взвизгов расстроенного инструмента.

Смачно сплюнул в пепельницу и яростно застучал по клавиатуре ремингтона. Пробежал глазами. Статья вышла едкой, злой. А какой ей ещё быть, спрашивается, в таких условиях? Впрочем, сойдёт. О хищениях на заводе Боинга по-другому и не скажешь.

Листы ложатся в элегантный кожаный портфель. Пора идти. Время — деньги, как всё ещё любят приговаривать местные.

— Мистер Джетчин… — редактор оторвался от материала, снял очки и посмотрел в лицо собеседнику.

— С вашего позволения, Щекочихин, — привычно поправил тот. — Никита Олегович Щекочихин.

— Да-да, Ник! Как всегда, свежо и броско! Читатель вас любит именно за это, — он протянул ладонь для рукопожатия. — Поздравляю с успешным выполнением очередного задания редакции!

— К чему весь этот пафос? Условия моей аккредитации накладывают определённые обязательства.

— И всё же, как у вас выходит? Всего пара строк, и я прямо трясусь от ненависти к коррупционерам!

«Это вы ещё той латинской музыки не слыхали, иначе вообще захотелось бы их повесить», — подумал Щекочихин, но вслух произнёс: — Пусть это будет моей маленькой коммерческой тайной.

— О’кей, мистер Тшекчин! Гонорар ждёт вас в кассе. Так чем вы, говорите, планируете заниматься дальше? Есть несколько горячих тем…

— Увы, мистер Донован, пока откажусь. Денег хватает, вы знаете, я скромен. Пожалуй, стоит устроить себе хороший уик-энд, собраться, что называется, с духом и мыслями.

— Эх, Ники-бой, вот потому-то вы, русские, всё ещё возитесь с наци. Слишком много отдыхаете. А вот настоящий американец всегда готов заработать! — тут редактор осёкся. — Впрочем, дело ваше.

— Aye, sir! — по-военному бросил Щекочихин и резко поднялся. Но уже из дверей кабинета сухо отчеканил: — Пару дней на отдых и приведение своих дел в порядок. После — появлюсь, — и вышел в коридор.

Донован потёр руки. Толковый парень! Пусть и русский.

Толпа перед домом не собиралась редеть. Музыка уже не визжала — гремела! Щекочихин продирался через плотное месиво пончо и сомбреро, как вдруг на него налетел пёстрый ураган.

Тонкие руки обвили шею. Взметнулись волосы цвета воронова крыла. И мужчина провалился в глубокие карие глаза.

Анна-Люcия вела уверенно, и Никита поддался магии танго. Толпа расступилась, и они кружились будто одни. Куда-то ушла вся злость, всё раздражение, остались только двое: он и эта тонкая перуанка. Жёсткий аккорд! Музыка стихла. Пухлые губы почти коснулись его уха. Быстро зашептали:

— Клаус телеграфировал: всё по плану. Он на борту. Механик с Ковбоем страхуют.

— Gracias, mi amiga! Молись Санта-Марии, чтобы всё сладилось!

— И ты молись! Она ответит и безбожнику! Adiós! – она резко толкнула Щекочихина в грудь и растворилась в толпе.

Он тряхнул головой, приходя в себя. «Какая женщина!»

После местных офисов советское посольство как глоток родного воздуха. Показного лоска нет. Коридор окрашен зелёным. Бумажные обои местами отклеились. Тяжёлый дубовый стол — не роскошь, а рабочий инструмент. Сразу понятно — здесь спокойно и обстоятельно делают настоящие дела.

На столе папка, переданная Щекочихиным. Хозяин кабинета внимательно разглядывает бумаги. Наконец, прерывает затянувшееся молчание.

— Я ознакомился с вашей статьёй, Никита Олегович. Все мы, — он выделил это «мы», — ознакомились. Некоторые сделали выводы. Начинаем задумываться, какой родине вы служите? Может, обеим?

Вроде улыбнулся, но глаза сжались в строгие, пронзительные щёлочки.

— Да что вы, Пётр Евгенич, скажете тоже, — показательно рассмеялся Щекочихин. — Как здесь говорят, only business! Даём американскому народу привычную пищу. А он потребляет и просит ещё. Да местные газеты за меня целую войну устраивают, шлют в самую гущу скандалов. Нам с вами того и надо, не правда ли?

— Only business, говорите. Всё у них бизнес! Но это ничего, это ненадолго. Ладно, давайте по делу. Что у вас?

— Данные для личных дел привлечённых агентов у вас на столе. Товарищи верные, уже активно работают. Материалы для нашей прессы в этой папке. А здесь полный отчёт о ситуации на заводах Боинга, которые я, кстати, посетил официально, по заданию New York Times.

— Благодарю, — Пётр Евгеньевич не глядя, убрал бумаги в ящик стола. — Но предложенные вами кандидатуры… Анна-Люcия Марреро, оперативный псевдоним Меркадер. Хорхе Альварес, он же Механик. Оба троцкисты.

— А что вас удивляет? Идеи интернационала популярны даже в Мексике, не говоря об их родном Перу. Сейчас главное, что ребята — убеждённые коммунисты, и симпатизируют Советскому Союзу. Почему вас не напрягает тот же Ковбой?

— Джейкоб Смитсон? А что с ним?

— Стопроцентный WASP, пробу ставить негде.

— И каковы его мотивы?

— Участник злополучного десанта в Нормандии, который немцы сбросили в море. Выжил, охромел, комиссован. Дома узнал о смене политического курса, и, мягко говоря, удивился. Мечтает мстить фашистам, но не имеет возможности.

— Правда ваша. Многие тут не поняли Дьюи, когда он объявил Гитлера легитимным торговым партнёром. Одной рукой нам «Аэрокобры», другой — фашистам «Боинги», сволочь республиканская!

— А мы даём возможность настоящим патриотам включиться в борьбу, — ухмыльнулся Щекочихин. — Каждый человек приносит пользу, будучи употреблён на своём месте.

— Итак, что по операции?

— Таксист проник на борт в качестве лица, ответственного за техническое состояние. Он проводит экипаж, сделает обход воздушного судна, приведёт в действие часовой механизм взрывного устройства и подаст сигнал Меркадер. Механик и Ковбой включены в швартовочную команду. При неудаче Таксиста они воспользуются дублирующими зарядами, заложенными в причальной мачте.

— Вас послушать, так всё на мази. Но повторюсь, результат должен выглядеть, как технический сбой. И никаких человеческих жертв!

— Товарищ представитель Ставки! — Никита поднялся. — Все детали согласованы и процесс запущен. — Он чуть снизил голос. — От нас уже мало что зависит…

Тенистая аллея Центрального парка. Смуглый человек медленно движется по дорожке. Руки теребят мятую газету. Человек нервничает. Поминутно оглядывается по сторонам. Вокруг никого. Он идёт дальше.

Шаг сбивается. Над перилами моста высится сутулая фигура. Строгий деловой пиджак. Модный кожаный портфель. Шляпа времён сухого закона. Тот, кто ему нужен. Тот, кому нужен он.

— Buenos dias, Механик! — окликает сутулый.

— Здравствуйте, Ник, — отзывается Хорхе Альварес. – Я выполнил ваше поручение.

Английский для говорящих явно неродной, но оба изъясняются свободно.

— Как я рад это слышать! Вы будете на мачте?

— Точно так. Я подменяю старшего техника. Он… уволился по собственному желанию… скоропостижно…

— Надеюсь, обошлось без жертв?

— Ничего подобного, por favor! Пара писем с родины… И он бежит хоронить любимую тёщу. Вот она удивится!

— Ценю вашу находчивость. Но к делу. Запомните эту женщину, — в руке Ника возникает фотокарточка. Яркая латиноамериканка загадочно улыбается в объектив. Лицо... Захочешь забыть – не забудешь.

— Наш человек в толпе зевак. Не беспокойтесь, Меркадер умеет выделяться. Следите за ней. Если она начнёт танцевать, значит, у Таксиста что-то пошло не по плану, тогда и только тогда в дело вступаете вы. Заряд готов?

— Будет со мной, в сумке для инструментов. Но не навлечёт ли девушка подозрения?

— О, не беспокойтесь! Меркадер всегда органична в танце!

За последний год база Лейкхёрст преобразилась. Прямо в поле у причальных мачт выросли домики обслуги и отели, здания таможни и пакгаузы грузового терминала. Здесь отдыхали после долгого перелёта простые труженики неба и лощёные нацистские бонзы. Здесь финансовые воротилы заключали соглашения с генералами от торговли. И летели отсюда через Атлантику авиационные двигатели и горючее, радиолампы и алюминий, гуманитарные грузы и боеприпасы. А в обратном направлении везли золото в слитках и предметы искусства со всех музеев Европы, чертежи и документацию, секретные плоды сумрачного гения самой передовой державы мира. Нового стратегического партнёра САСШ. Везли неизменно самым безопасным видом транспорта. Опыт «Гинденбурга» не забыт, учтён. Инженеры провели расчёты и сделали выводы. Катастрофы невыгодны, а значит, недопустимы, и поэтому невозможны.

На первом этаже отеля маленькое кафе. Сегодня, по случаю, пустое. Народ прихватил выпивку и повалил в поле.

Щекочихину спешить некуда. Никто не помешал занять место у окна. Вид прекрасный – и на почтенную публику, застывшую в ожидании, и на решётчатую махину причальной мачты.

Он пригубил из чашки. Отвратительный кофе! Конечно, не родной ячмень с цикорием пополам, но всё равно, кислятина. Не умеют в Штатах кофе варить. То ли дело на Кубе…

Не те мысли лезут в голову. На носу важнейшая диверсия. И важнейшая цель. Не убить фрицев, нет. Подорвать веру в их технику. Обрушить биржевые графики. Доллар может бить мощнее, чем залп «Катюш».

Главное, чтобы без жертв. Смерть – это совсем другая истерия. Это расследования, поиск и назначение виновных. Это не выгодно. Хотя и людей жаль. За годы, проведённые в роли американского репортёра, Щекочихин давно убедился, что все эти Джоны и Мэри такие же, как Вани с Машами, простые улыбчивые ребята, может, чуть повёрнутые на своём благосостоянии. Но разве это порок?

Тем временем по толпе пробежала волна. Десятки глоток исторгли нестройный рёв. Летит!

Сколько уже было тех рейсов, а так и не стали они обыденностью. Каждое прибытие — зрелище! Каждая отправка — аврал для журналистов!

Ярким пятном алое платье. Анна-Люсия, никогда не затеряется в толпе! Непослушные чёрные волосы развеваются на ветру. Каблучки нервно выбивают дробь из бетона. Взгляд прикован к точке над горизонтом. Меркадер ждёт. Точка приближается.

Огромная серебристая сигара вальяжно плывёт над лётным полем. На исполинском хвосте, выше гостиницы, чёрные свастики на красном фоне. Готическим шрифтом вдоль всего борта: «Großdeutschland». Фашисты не скрывают себя. Это их гордость, их триумф, их очередная маленькая победа.

Щекочихин кривится. Многие кривятся. Многие не одобряют шашней кабинета Дьюи. Впрочем, это совершенно не мешает радоваться прибытию цеппелинов.

Носовая оконечность плавно приближается к мачте. Вниз летят канаты, к ним бросаются техники швартовочной команды. Голос толпы сливается в общий шум, перекрывающий гудение моторов. То тут, то там пыхают магнием фотографы. Ветер взбивает юбки и платья.

Взгляд Щекочихина тоже прикован к мачте. Он считает про себя секунды. И потому замечает тонкую искорку, проскочившую между стальной балкой и воздушным судном.

Миг! Цеппелин пылает от носа до хвоста.

Никита бросается прочь из кафе. Как будто в его силах что-то исправить! Недопитый кофе грязной лужей растекается по скатерти.

Толпа в панике. Люди визжат, бегут, кто куда, спасаясь от огненного дождя. Смутно знакомый радиорепортёр тараторит в микрофон зловещую скороговорку:

— It’s burst into flames! And it’s falling, it’s crashing!

От маленькой гондолы управления отделяются чёрные точки. С диким криком стремительно несутся к земле. Никита видел чертежи и знает, в «Великой Германии» все помещения внутри жёсткого корпуса. И сейчас там в страшной давке люди сгорают заживо.

— Анна! Люсия! — Никита пытается перекричать гул пламени. Она услышала.

Алое платье реет над полем. Как красный флаг над горящей Прохоровкой. Как знамя, которое когда-нибудь кто-нибудь, наконец, поднимет над Рейхстагом. И тут в небе раздаётся взрыв. И вторя ему, следующий, заваливающий причальную мачту.

Девушка замешкалась, вскинула голову, коротко вскрикнула и скрылась под горящим куском обшивки…

В Casino Russe по-вечернему многолюдно. Шумит публика у рулеток, стучат биллиардные шары. Где-то разговор идёт на повышенных тонах, и кто-то тащит кого-то на воздух, то ли освежиться, то ли разобраться. Бодро жалуется на жизнь еврейская скрипка.

Осунувшийся человек сидит у стойки бара, оперев голову на кулаки. Дорогой пиджак на опущенных плечах смотрится, как на вешалке. Кто узнает в этом бедолаге импозантную акулу пера?

Бармен подносит шот водки. Тёплой, безо всякого льда, желание клиента – закон. Мужчина проглатывает её, как воду, бросает:

— Том, повтори!

Взгляд застывает. Губы шепчут одну и ту же фразу:

— Чем мы лучше их?

Наконец, бармену надоедает. Очередной шот — и приглашение к беседе. Бармен должен поддержать клиента!

— Ни-кита, — непривычное имя он произносит по слогам, дань уважения. — Тебе тяжело играть за нашу команду. Ты думаешь, мы предатели, подружились с врагами. Но торгуя с наци, мы помогаем вам. На вырученные деньги строются танки и самолёты для вашей армии. Мы не можем воевать ружьями, зато хорошо умеем воевать долларом. И в конце концов, вчера там погибли немцы. Почему это так выбило тебя из колеи? Ты должен быть рад.

— Немцы! — Щекочихин вскочил. Его трясло от ярости. — А на летном поле тоже немцы? Почти двести душ? Все враги? — он бессильно упал обратно на стул. — Том, я был там. Это страшно. Я готов глотку рвать фашистам. Но я тут, в мирном Нью-Йорке. Смотрю, как горят простые служащие на аэродроме. Слушаю, как горят наши танки в Белоруссии. И ничего не могу сделать! Попросился бы на фронт, да кто ж меня пустит…

— Позвольте вмешаться, — вдруг подал голос неприметный господин, до того молча сидевший слева от Никиты. – Не буду ходить вокруг да около. Да, я один из тех пресловутых вербовщиков U.S. Navy. Вопрос гражданства, конечно, важен, но мистер Штшекот-шикхин, всему Восточному побережью известно, вы больший патриот Соединённых Штатов, чем сами американцы! Офицерскую должность, конечно, предложить не могу, но и матросам у нас живётся неплохо. А что воевать придётся с джапами — так они такие же, как у вас говорят, фасисты. Только с кружком, а не с чёрной загогулиной. Вы подумайте…

Алый круг закатного солнца завис над тонкой линией, где море смыкалось с небом. Краски смазались. Махина линкора словно подёрнулась рябью, но даже в сумерках читалась чётко. Чего не сказать о крошечном торпедном катере. Одном из многих. Серые точки, разбросанные по морской глади. Они ждали и дождались. Команда пришла.

За кормой поднялся бурун. Катер брал разгон.

Старший моторист Ник Джет стоит у машины. Внимание на приборы, а в голове, по старой памяти, уже привычно бегут строки репортажа, который он, скорее всего, никогда не напишет.

Соседний катер исчезает во вспышке разрыва. Но они уже на боевом курсе. Палуба уходит из-под ног — работает артиллерия. Снова качает — сошла торпеда. Сошла вторая. Отворот! Всплески разрывов заливают палубу. Зигзаг!

Ник улыбается…

г.Ступино,

2025