Гробовщика звали?!

Открытая часть многомерной вселенной. Один из миров.

Штурм главной цитадели ордена Гробовщиков длился уже шесть лет, одиннадцать месяцев и тридцать дней. За это время успели умереть города, ордена и надежды, но ритуальный зал по‑прежнему стоял нетронутым. На троне никого не было. У его подножья стоял молодой мужчина — на вид не больше двадцати пяти лет.

Чёрная форменная куртка‑плащ, укороченная спереди ради удобства передвижения, с удлинёнными полами по бокам и сзади, с серебристой вязью рун, словно одеяло из тьмы окутывала крепкую фигуру. Когда‑то эта форма символизировала власть и уважение. Сейчас она была больше похожа на траур.

В зал вошли трое.

Трёхметровый рыцарь в костяной броне с двуручным фламбергом за спиной — при каждом его шаге из щелей брони вырывались тусклые язычки мёртвого пламени.

Парящая над полом девушка в рваной мантии — её босые ступни не касались камня, а края ткани шевелились, будто под водой.

И человек в маске черепа с прямоугольником на лбу, одетый в простую чёрную мантию. Он остановился на шаг позади, как и подобает верному советнику.

Магистр не сразу посмотрел на них. Несколько секунд он стоял неподвижно, словно прислушиваясь к чему‑то далёкому. Или к тому, чего уже не было.

— Магистр, — голос человека в маске мягко разнёсся под сводами зала, — слуги Безымянного призвали Мёртвый Легион и запечатали связь с Предвечной. Мы не можем связаться ни с одним из великих орденов. Все крепости разбиты. Ритуал перерождения успели пройти пять кругов из тринадцати. Все силы слуг Безымянного направлены на штурм наших последних рубежей. На данный момент в главной цитадели осталось только два человека. Поэтому я прошу вас пройти ритуал перерождения первым. Я же активирую систему уничтожения цитадели и сотру свою душу, чтобы не попасть под знамя Скверны.

Слово «два» повисло в воздухе особенно тяжело. Ещё десять лет назад их было тысячи. Ещё год назад — сотни. Он сам посылал их на фронт, к Люцеусу, к Мёртвому Легиону… И каждый раз говорил себе, что это необходимо.

В зале было тихо. Только где‑то внизу, под толщей камня, слышались далёкие звуки битвы и раскаты массовых заклинаний. Гул взрывов отдавался в стенах, но сюда не поднимался ни дым, ни кровь. Этот зал строили как сердце ордена — и как его склеп.

Крепость проектировали и возводили Архитекторы по специальному заказу ордена. На это было потрачено баснословное состояние, которого хватило бы, чтобы купить парочку не самых захудалых миров. И даже этого оказалось мало: пришлось предоставить им технологию ловушки душ, а также создать для них пятьдесят Гробов — мощнейших артефактов, позволяющих создавать особую нежить, чьи свойства зависят от использованных при создании материалов.

Столько сил, столько знаний, столько мёртвых — и всё ради того, чтобы в финале он стоял один у пустого трона. Но даже их строения не могут предотвратить предательство со стороны тех, кто ещё вчера назывался соратниками и сегодня считает, что Скверна даст им больше силы.

Магистр медленно сжал кулаки. Костяшки побелели, руны на рукавах дрогнули.

Идиоты.

Сколько раз он предупреждал, сколько раз объяснял цену сделки с Безымянным. Они слушали, кивали, записывали… а потом всё равно полезли за быстрой мощью, как дети в огонь. Сначала — чужие ордена. Потом — его собственные.

Особенно ярко всплыла в памяти та битва.

Люцеус — когда‑то бог света, любимец фанатичных жрецов, сияющий кумир для половины мира. Он обещал защиту, исцеление, справедливость. Скверна обещала только силу. И, как обычно, её слово оказалось крепче.

Он уже убивал богов и до этого — падших, обезумевших, тех, кто слишком глубоко залез в запретные источники. В отчётах это аккуратно называлось «ликвидацией божественных аномалий». Никому и в голову не приходило давать за это прозвища.

Но именно с Люцеусом всё пошло иначе.

Он до сих пор помнил, как небеса раскололись, когда тот принял дар Безымянного. Как золотое свечение исказилось и позеленело, потемнело, потяжелело. Как свет превратился в ослепляющее гниение. Храмы сгорали изнутри, жрецы взрывались потоками тухлого сияния, а молитвы оборачивались криками.

Тогда ему пришлось убить бога света на глазах у его собственного пантеона и миллионов смертных. Разорвать сияющий панцирь, выдрать сердце, впустить туда мёртвую тьму, чтобы свет угас окончательно.

С тех пор за его спиной шептали: «Убийца Люцеуса».

Не «убийца богов», не «богоборец» — именно Люцеуса. Слишком громкое падение, слишком заметный свет, слишком много свидетелей. Остальные боги умирали тише.

Он поднял голову и посмотрел на троих у входа.

— Филип, Азазелл и Тина, — медленно произнёс мужчина у подножия трона. Голос был хриплым, будто он говорил не первое столетие, что было правдой, но в глубине звучала сталь. — Я, как последний Магистр Ордена Гробовщиков, Друг Смерти, Проводник к Предвечной, Лорд Могил, Очищающий и Убийца Люцеуса, приказываю: провести обряд реинкарнации.

Он на мгновение замолчал, словно проглатывая что‑то горькое.

— Я сам запечатаю этот мир, — произнёс он тише, — уничтожу двенадцать кругов и законсервирую главную цитадель ордена. А затем — уйду.

Слова «запечатаю» и «уничтожу» дались ему легче, чем «уйду». Покинуть поле боя, оставить Гробы, предать стены, которые он строил и защищал — это резало сильнее любого меча.

Но всё, что можно было спасти здесь, уже было мертво. Оставалась только надежда, что где‑то, в другой жизни и другом мире, ему удастся не повторить те же ошибки.

Тишина чуть сгустилась. Первой отреагировала Тина.

Девушка в рваной мантии опустилась чуть ниже, почти касаясь коленями воздуха, — это у неё заменяло поклон. Лицо скрывала тень капюшона, но пальцы дрогнули, вцепившись в ткань. Её глазницы — когда‑то живые, сейчас светящиеся мягким призрачным светом — на миг вспыхнули ярче.

— Как прикажете, Магистр, — её голос был тихим, как шорох костей, но в нём чувствовалась боль. — Я проведу всё, как нужно.

Костяной рыцарь, Азазелл, опустился на одно колено. Крупные костяные пластины лязгнули, фламберг глухо ударился о каменный пол. Из пустых глазниц рыцаря вырвался чуть более яркий огонь.

— Я останусь здесь до конца, повелитель, — глухо произнёс он. — Моя клятва — защищать вас и цитадель, пока у меня есть хоть одна кость.

Он понимал, что это конец, и всё равно звучал так, будто речь шла ещё об одной линии обороны, а не о последней.

Филип — человек в маске черепа — не шевельнулся, но воздух вокруг него стал плотнее, насыщеннее. Он глубоко вдохнул, будто собираясь с силами, и только тогда позволил себе коротко кивнуть.

— Я выполню приказ, — сказал он негромко. — Но позвольте не соглашаться с вашим решением уйти первым с этого поля, Магистр.

В его голосе не было открытого протеста, только усталое упрямство того, кто слишком долго идёт рядом.

— Я не ухожу первым, — сухо ответил Магистр. — Я ухожу последним.

Он задержал на Филипе взгляд и устало добавил:

— Ты и так заплатил достаточно. Я не позволю Скверне забрать и тебя.

Где‑то в глубине цитадели снова глухо содрогнулись стены: ещё один слой обороны пал. Над залом на миг пронеслась еле заметная рябь — защитные чары адаптировались к новому давлению.

У бывшего Убийцы Люцеуса, Последнего Магистра Ордена Гробовщиков, осталось всего несколько решений. И ни одно из них не могло вернуть тех, кого он уже потерял.