Грумис: Волки у ворот

Двести сорок девятый год от Призвания Водмора.

Каминный зал Солнечного храма встречал молодого князя Рагоста гулкой, звенящей тишиной. Здесь всё хранило следы прошедшего торжества: тяжёлые дубовые столы ещё покрывали крохи хлеба и пятна медовухи, угасшие свечи источали воск, а в углах лежали забытые кубки, оставленные слишком пьяными воинами. Но сейчас в зале царило странное спокойствие, словно сама усадьба затихла в ожидании чего-то важного.

Рагост вошёл, не сбавляя шага, его сапоги гулко стучали по каменному полу. Лицо князя выражало смесь усталости и триумфа. Ещё несколько часов назад он стоял среди своих дружинников на поле боя, усыпанном телами павших. Братская междоусобица завершилась победой. Два его старших брата, Гарун и Гело, лежали мёртвыми в земле, их знамена валялись в грязи, а их мечи теперь украшали пояс его лучших воинов. Рагост вышел победителем из войны, в которой, казалось, никто не мог победить.

Его походка, уверенная и властная, выдавала внутренний огонь, который до сих пор горел в нём после битвы. Он подошёл к центральному столу, небрежно кинул на стул окровавленный плащ и уселся прямо на массивный дубовый стол. Это было его место, его зал, его победа. Теперь никто не мог оспорить, что он — единственный наследник и полновластный правитель.

На столе стояла глиняная кружка с медовухой. Рагост взял её, сделал долгий, глубокий глоток. Напиток оказался терпким, сладким, чуть обжигающим. Он напоминал ему о домашнем тепле, о простых радостях, которых так не хватало во время войны. Пьянящая сладость медовухи смывала с его души тень, оставленную кровавой бойней. Он опустил кружку на стол, наслаждаясь моментом тишины, который казался бесконечным.

Но тишина была обманчивой. Рагост вдруг ощутил, как в воздухе что-то изменилось. Запах дыма из камина стал густым, почти осязаемым. Пламя, плясавшее на дровах, внезапно взвилось выше, языки огня начали вытягиваться, обретая странные, угрожающие очертания. Молодой князь нахмурился и поставил кружку на стол. Его рука инстинктивно потянулась к мечу, лежавшему рядом.

Камин был огромным, настолько, что в его глубинах могли встать люди в полный рост. И сейчас огонь в нём изменился. Он вспыхнул так ярко, что осветил весь зал, отбрасывая на стены длинные, призрачные тени. Жар заполнил помещение, но не обжигал, а давил на грудь, как тяжёлая волна.

И тут из глубины камина раздался голос. Это был не просто голос, это было само воплощение силы. Он звучал не человеческим — не мужским, не женским. Этот голос был эхом природы, звучал, как раскат грома, шёпот травы, шуршание ветра в густых лесах и плеск морских волн.

— Сын праха и крови, слышишь ли ты меня?

Голос проникал в каждую щель, в каждый уголок зала. Он не звучал громко, но каждое слово отдавалось в ушах, в сердце, в костях. Рагост замер. Его пальцы, стиснувшие рукоять меча, побелели от напряжения.

— Ты взял власть огнём и мечом, но слышишь ли, как дрожит земля под твоими ногами? Видишь ли, как тень ложится на твой путь? Ты славен, князь, но в славе твоей я вижу предвестие конца. Конца, который никто не сможет остановить. Даже ты.

Слова, казалось, били молотом по сердцу. Рагост хотел что-то сказать, но его горло перехватило. Он лишь смотрел в огонь, не отводя взгляда, и ощущал, как внутри разгорается странный, липкий страх.

— Слушай же, дитя времени. Придёт день, когда земля, на которой ты стоишь, отвернётся от неба. День, когда солнце падёт, а звёзды откажутся светить. И этот день наступит на третьи сутки после того, как твоя кровь остынет. Двое дней миру будет дано прощение, а на третий наступит тьма. Бесконечная. Всеобъемлющая.

Голос замолк, но пламя продолжало плясать, и его жар казался невыносимым. Рагост сидел неподвижно, его взгляд оставался устремлённым на огонь, но внутри него всё перевернулось.

— Что ты сделаешь, зная это? Попытаешься победить неизбежное? Или смиришься и пожнёшь плоды своей победы? Отвечай мне, Рагост. Но знай: ответа ждать не буду. Ты его уже дал.

В этот момент пламя вспыхнуло так ослепительно, что зал на мгновение утонул в ярком свете. Рагост зажмурился, его рука инстинктивно прикрыла глаза. Когда он снова взглянул в камин, пламя угасло. Остались только угли, светившиеся бледным, белым светом, словно последние капли ушедшего видения.

Рагост сидел неподвижно. Его рука всё ещё сжимала меч, а дыхание стало прерывистым, гулким. Он взял кружку с медовухой, но напиток теперь был безвкусным, как холодная вода. Казалось, вместе с исчезновением огня из мира ушла какая-то часть тепла, часть жизни.

Молодой князь медленно поднялся. На его лице не было видно ни страха, ни гнева, лишь холодная, безразличная решимость. Он не знал, что значит это пророчество, но одно он понял точно: покой, которого он так жаждал, ему не светит.