Гул глубины

Когда земля ещё помнила оба имени

Сначала был не гул.

Сначала была тишина - такая, что от неё ломило виски, как от долгого мороза. Тишина не отсутствия, а ожидания. Камень лежал ровно, свет стоял неподвижно, и между ними ещё оставалось расстояние.

В те времена люди здесь не жили. Даже зверь не всякий заходил. Север был выше привычного севера, воздух - прозрачнее, а ночь не чернела, а светилась изнутри, будто небо помнило солнце дольше, чем ему полагалось.

Гиперборейцы называли это место точкой давления.

Чудь - пустым слухом земли.

И оба были правы.

Свет спускался с плато не лучами - он ложился пластами. Камень под ним становился резким, звенящим, будто его вытянули в струну. Там строили святилища: узлы, а не храмы. Места, где свет упирался в породу и не мог пройти дальше, потому что дальше начиналась глубина.

А глубина уже была занята.

Чудь жила не во тьме - внутри, в глубине. Их города росли вниз, ярус за ярусом, как мысль, которую нельзя оборвать. Они не рубили камень - они его разговаривали. Порода отступала сама, если её правильно слушали. В глубине всегда было тепло - не от огня, а от плотности. Земля держала.

И когда свет начал давить слишком сильно, земля ответила.

Не было крика.

Не было битвы.

Не было крови.

Было несовпадение.

Свет делил. Глубина соединяла.

Когда они сошлись, пространство не выдержало. Камень пошёл складками, пустоты сдвинулись, звук начал глохнуть ещё до того, как его издавали. Те, кто оказался между, теряли форму - не тела, а смыслы и души. Их нельзя было похоронить: земля не принимала, а свет не отпускал.

Тогда оба народа отступили.

Гиперборея ушла вверх и дальше, туда, где давление рассеивалось, оставив святилища - как застывшие вдохи.
Чудь ушла вниз, закрывая ходы, глуша пустоты, засыпая память камнем.

Но место они не уничтожили.

Потому что такие места не уничтожаются.

Они ждут.