Гвардия Геноцида

Искусственная гравитация на «двадцать шестой» станции-кольце, затерявшейся в системе Эпсилон Эридана была приглушена до едва заметного призрачного тяготения. Его едва хватало на то, чтобы пыль и обломки мелкого мусора, кружась в ленивом вальсе, потихоньку оседали на холодный, мертвый металл палуб. Вся мощь центрального реактора-катализатора, что работал на сжатой до звездных температур плазме, теперь ненасытно выкачивалась на поддержание рушащихся под ударами силовых щитов и на прожорливые жерла оборонительных рельсотронов. Воздух, густой от едкого запаха озона, раскаленного металла и чуждой, сладковато-гнилостной вони «чужой» органики вибрировал, наполненный низкочастотным гудением напряженных до предела силовых полей.

Мухин плыл по центральной артерии сектора — некогда исполинскому криогенному коридору, предназначенному для неторопливого перемещения грузовиков, а ныне превратившемуся в вытянутый в линию саркофаг, в поле боя.

Его кираса, а по сути — полноценный боевой доспех-скафандр, монолитный сплав керамики и поликарбида, с глухим, угрожающим стуком отталкивался от выщербленных, иссеченных стен. Стены эти были испещрены сложными спиралевидными граффити и клиноподобными письменами расы «Хозяек», казавшимися сейчас не письменами, а шрамами на теле станции. В шлеме, помимо шипения обогащенной кислородом смеси и ровного гула его собственного дыхания, звучал сжатый, нарочито лишенный всяких эмоций голос адмирал-графа, доносящийся в шлеме скафандра из динамика над самым ухом:

«…повторяю, Муха, пробили обшивку в секторе семь, «био-инкубаторном». Сопротивление ожесточённое. «Хозяйки», естественно, взбесились. Зачистка. Цель тотальная. Никакой пощады. Ни яиц. Ни щенков. Мочить всех до талого! Понятно? Отомстите этим выродкам за Каллисто... Конец связи.»

Связь оборвалась, оставив после себя лишь шипение эфира.
«Понятно», — мысленно отозвался Мухин.

Отомстите за Каллисто. А они потом отомстят нам — за Эпсилон Эридана. И так до бесконечности, пока от людей и «Хозяек» останется одно лишь радиоактивное пепелище, развеиваемое космическим ветром по далёким пустым планетам.
«Сука, что за жизнь», — с горькой усмешкой подумал он. «Отомстите за». Эти слова давно уже потеряли всякий смысл, превратившись в какое-то паршивое заклинание.

Муха привычным, почти машинальным движением руки, закованной в бронированную перчатку, щелкнул переключателем на своем ударном двухствольном «Катамаране». Нижний ствол — для самой реактивной пули, крошечного самонаводящегося снаряда, который, покинув ствол, включал собственный двигатель и мчался к цели, не создавая отдачи. Верхний — исключительно для отвода газов и компенсации даже той ничтожной отдачи, что все же возникала в момент старта. Она, конечно, гасилась не полностью, ощущалась легким, упругим толчком в плечо. Но в вакууме космоса из этой дубины можно было палить, не опасаясь, что тебя закрутит волчком от ньютоновских сил, и не думая о том, что ствол, лишенный воздушного охлаждения, мгновенно перегреется и поплывет, как это неминуемо случилось бы с любым «атмосферным» оружием вроде старого-доброго Калаша или любой другой «пороховой» винтовки.

Громоздкое ружье, больше смахивающее на тяжёлый промышленный перфоратор, чем на оружие пехотинца, ответило ему низким, зловещим жужжанием — звуком высоковольтного заряда, кующего в его недрах смерть. Внутри механизмов заряжался пакет безгильзовых ракетных патронов, каждый из которых был компактным снарядом с собственным крохотным, но мощным реактивным двигателем, и готовым с ревом вырваться на свободу.

Муха оттолкнулся от балки и поплыл дальше, и его мир снова сузился до синего, призрачного свечения аварийных ламп, отбрасывавших длинные, искаженные тени на стены, живые и мертвые одновременно. Станция была чудом инопланетной инженерии, гигантским кольцом, вращавшимся для создания иллюзии планетарной гравитации. Ее внутренности были испещрены бесчисленными ярусами, переходами и вентиляционными шахтами, которые походили не на технологические помещения, а на запутанные, темные норы какого-то исполинского зверя. Стены здесь не были гладкими; они напоминали чешую или наслоившиеся друг на друга органические пластины, в стыках между которыми пульсировали слабым, зловещим светом тонкие жилы-провода, качавшие энергию от центрального ядра. Где-то в самых древних, сердцевинных слоях станции, должны были гудеть мощные циклотронные генераторы, вечно занятые «алхимией» — переработкой энергии водородного реактора в живительную силу для этого рукотворного мира. Но сейчас их гул, если и доносился сюда, то звучал как натужный, срывающийся стон, пытающийся заткнуть энергетические бреши, пробитые в системе нападением человеческого десанта.

Тени мелькали всюду. Но это были не те угловатые, грубые силуэты, что отбрасывают люди в своих неуклюжих скафандрах. Нет. Эти были быстрыми, обтекаемыми, почти жидкими, будто сама искаженная геометрия этого места ожила и пришла в стремительное, хищное движение. Они возникали на самой периферии зрения, дразня сознание: смутное отражение в отполированном до зеркального блеска люке, тревожное мельтешение за решеткой вентиляции прямо над головой, стремительный, скользящий силуэт, на мгновение застывший на громадной кристаллической опоре потолка. Эти кристаллы, поглощавшие скудный аварийный свет и преломлявшие его в слепящие, ядовитые спектры, лишь усиливали ощущение сюрреалистичного кошмара.

Велоцирапторы. Истинные Хозяева этого стального логова. Они не просто бежали на перехват — они уже были здесь. Они струились в самой плоти станции, были ее кровью и стальными нервами, и теперь вся эта чудовищная конструкция сжималась вокруг непрошеных гостей, как живой, разъяренный организм.

«Гражданские... — промелькнула у Мухи горькая, едкая мысль. — Кто они тут? Инженеры? Медики? Повара? Водители челноков?» Военных ящеров на таких станциях-колониях должен быть минимум. Да плевать! Его память кричала образами Каллисто. Он видел то, что нашли их передовые отряды после того, как «Хозяйки» отбили свою территорию. Эти ублюдки не делали скидок и не щадили никого. Старики. Дети. Старики и дети «хомо сапиенс». На Каллисто эти ублюдки делали то же самое - мочили «наших» гражданских, ворвавшись на станцию военным десантом. Не пощадили никого. Ну а теперь пришел их черед. Алаверды, сука. Алаверды.

Первый из них материализовался прямо из темноты вентиляционной шахты — прямо над головой, с тихим, едва уловимым скрежетом когтей по металлу. Длинная, мускулистая лапа, покрытая сине-серой, переливающейся чешуей, с цепкой силой впилась в перекладину. В другой, изогнутой в неестественном, но смертельно эффективном угле, он сжимал оружие — гладкий, угрожающий силуэт, который Муха не стал и не захотел разглядывать. Мозг, отточенный сотнями стычек, уже решение, опережая сознание.

Его «катамаран» взревел короткой, оглушительной очередью — на звук, не целясь. Три ракетных патрона, словно разъяренные осы, с ревом вырвались из ствола, прочертив в густом воздухе мгновенные, ядовитые шлейфы дыма. Отдача, даже компенсированная встречными струями раскаленных газов, всё же отбросила его к ближайшей стене, так как Станция-Кольцо, израненная и обескровленная обстрелом с орбиты, в данный момент почти не вращалась и искусственная гравитация была так себе — как сказал бы адмирал-граф «на полшишечки». Ходить почти невозможно — только прыгать, так как малейшее отталкивание от пола ногой, поднимало тебя довольно высоко в воздух. Поднимало высоко, далеко, легко, но небезопасно, типа как на Луне. Пролететь в воздухе на метров десять, слегка оттолкнувшись одной ступнёй, - как за здрасьте. Но если при этом удариться головой о какую-нибудь случайную железяку — сразу хана. «Череп-дырка». Ибо инерцию и ускорение никто не отменял.

Впрочем, тут же подумал Муха, дырку в этом аду можно было запросто схлопотать и без прыжков.

Две реактивные пули, выплюнутые «катамараном», впились в чешуйчатый потолок, вырвав с корнем несколько светящихся энергопроводов. Пространство наполнилось снопом ослепительных искр и едким дымом оплавленной инопланетной пластмассы, медленно клубящимся в призрачной гравитации. Третья пуля нашла свою цель — ящер, метнувшийся в сторону, дёрнулся, как марионетка, и его кираса, слишком хлипкая по армейским меркам, разлетелась на куски, усыпав коридор блестящими осколками. В следующее мгновение существо, пронзительно щёлкая и издавая гортанный, переходящий в вой звук, который в наушниках Мухи превращался в оглушительный визг, камнем полетело вниз.

Но даже умирая, зелёный ублюдок успел сделать ответный выстрел. Его электромагнитная винтовка — длинный, обтекаемый брусок без привычного дульного среза — уже была наведена и упиралась в плечо, пока он карабкался по лестнице. Звука не последовало. Только сокрушительный, оглушающий удар в плечо, от которого звенело в зубах. Снаряд, разогнанный до гиперзвука, не пробил броню кирасы, но энергия удара передалась целиком, ощущаясь точь-в-точь как попадание тяжёлой кувалды с размаху. Муха с глухим проклятием отлетел назад, беспомощно закрутившись в медленной спирали.

Мысль, холодная и ясная, пронеслась в его сознании сквозь боль: велоцирапторы обычно были крупнее, сильнее и быстрее человека. Но здесь, на этой станции, явно находились одни «гражданские» особи. Их бронескафандры были предназначены для аварийных ситуаций и работ в агрессивной среде, а не для прямого боестолкновения. Броня — тоньше, усиление — слабее, вооружение — проще. Только и это и спасло сейчас Мухе жизнь. «Броня крепка и гаусс-пушки наши быстры...»

— Второй ведомый! Ко мне! — проревел Муха, инстинктивно хватаясь за ближайший поручень. Голос прозвучал хрипло и приглушенно внутри шлема. Дышать было тяжело; каждый вдох обжигал легкие, а в плече пульсировала тупая, разливаясь по всему телу, боль. Ощущение и правда было такое, словно по нему со всей дури угодили кувалдой.

Из черного пролома в искорёженной обшивке, словно тяжелые, бронированные призраки, один за другим выплыли его люди. Закованные в такие же массивные скафандры-доспехи, они двигались не цепью, а «гуськом» — последовательно, один за другим, — классическим ордером для боя в тесных пространствах, с приличным, в несколько метров, расстоянием друг от друга. На случай перестрелки. Одна удачная очередь из вражеского оружия могла скосить всю группу космо-абордажников. Поэтому они двигались по одному, прикрываясь спиной впереди идущего, и по-очередно мгновенно менялись местами.

Велоцирапторы, хозяева этой стальной норы, не принимали лобовой бой. Они были тенью, хищниками. Прятались за углами, в вентиляции, на потолке, нападая по одному, рассчитывая на внезапность. Ведь при удачном раскладе один боец мог бесшумно положить всех.

— Вперед! Давим! — скомандовал Мухин, подавая знак рукой. — Огневой шквал, по площадям!

Перед ним, занимая почти полкоридора, выплыл крупный боец с тяжелым штурмовым щитом — настоящей подвижной крепостью из сплава керамики и поликарбида. Мухин встал за ним вплотную, прижав приклад «катамарана» к плечу, чтобы прикрывать «щитоносца» прицельным огнем по любым целям, которым вздумается на него нападать. Сразу за спиной Мухина занял позицию третий боец с тяжелым «машин-ганом» — таким де по сути реактивным двуствольным «катамараном», но с пристегнутой коробков реактивных патронов, которая висела у него за спиной словно огромный, увесистый прямоугольный рюкзак.

В следующую секунду узкий криогенный коридор превратился в настоящий ад. Грохот был оглушительным. Ракетные снаряды, вырываясь из стволов, прошивали стены, вырывая куски странного чешуйчатого металла и оплавляя обшивку, превращая ее в сияющие, расплавленные лужи. Таков был «второй ордер» — протокол на случай слишком активного сопротивления «хозяек» при штурме базы. Не осторожная, методичная зачистка коридора за коридором, а грубый, сокрушительный натиск, когда спрятавшихся в засаде ублюдков оказывалось слишком много. За последние пять минут это была уже третья атака из-за угла или с лестницы. И это был перебор. И ближайший отрезок пути Муха решил пройти, снося всё перед собой огневым шквалом.

Тактика грубой силы возымела успех, но спровоцировала яростный, мгновенный ответ.

В длинном, похожем на тоннель криогенном коридоре пряталось сразу несколько велоцирапторов. Поняв, что через минуту их позиции будут просто сметены шквальным огнем тяжелого оружия, они не стали дожидаться неминуемого конца и принялись отвечать. Выверенными, короткими прицельными очередями, экономя каждый «космический» патрон. Их снаряды, разогнанные до невиданных скоростей, били с ужасающей, хирургической точностью. Они не пытались пробить броню — но они били по оружию, вышибая его из закованных в перчатки рук, по сочленениям доспехов, ломая кости рук и ног даже через броню, оглушая, калеча, деморализуя.

В этом и заключалось ключевое отличие «тактических» и «стрелковых» технологий двух рас. Реактивный «катамаран» людей был, по сути, ручной скорострельной пушкой, воплощением грубой мощи. Он был тяжелее, требовал огромного количества ракет-боеприпасов, но зато обладал чудовищной пробивной силой на короткой и средней дистанции. Его стволы были короткими, что делало оружие более управляемым в тесных коридорах, но — в ущерб дальности и точности.

Электромагнитная винтовка или рельс-ганн — на сленге «мушкет чужих» — была полной противоположностью короткого двухствольного «катамарана». Значительно более легкая, почти невесомая, она била невообразимо далеко. В условиях искусственной гравитации — прицельно на километров десять, а в открытом космосе вообще — могла «долбить» на сотни, если не на тысячу километров, при наличии соответствующей оптики и связи со спутником, превращаясь в лучшую снайперскую систему, когда-либо известную разумным. Однако за эту дальность приходилось платить: пробивная сила всякого рельсотрона (кроме его «корабельных» версий, конечно) была слабее, а сам ствол — невероятно длинным. Впрочем, последнее для самих «Хозяек», более крупных и длинноруких, не было серьезным недостатком; их оружие относительно их собственных размеров казалось вполне приемлемым.

На этом фундаментальном различии и строилась вся тактика. Люди предпочитали ближний бой, тяжелые доспехи, подавляющую скорострельность и огневую мощь, чтобы в ярости атаки смести все на своем пути или упорно держать укрепленную позицию до последнего бойца и реактивного патрона. «Хозяйки» же были мастерами дальнего боя, изматывающих огневых дуэлей, снайперской стрельбы, легких доспехов и постоянной, стремительной смены позиций, а не их упрямого удержания.

Какая тактика была лучше — черт знает. У каждой были свои преимущества. Но в одном люди были непоколебимы: при штурме обороняемых гражданских станций их подход был предпочтительней. Уйти «Хозяйкам» с объекта, со всех сторон окруженного вакуумом и врагами, было просто некуда. А противостоять в лоб тяжелой броне и рвущим все в клочья ручным реактивным пулеметам в тесных коридорах — практически невозможно. Их точность и дальность в таких условиях теряли всякое преимущество.