Гвардия Хаоса: том 5

Когда Просперо скрылся в тумане, Винсента с согласия Мэй сняла маску, закрывавшую правую половину лица. Сложно было скрыть от всех произошедшие с ней перемены, а объяснить – и того сложнее, но к счастью, никто не задавал вопросов. Обладатели мистических способностей крайне редко задают друг другу вопросы, которые не касаются их напрямую.

– А ты на самом деле очаровательно стеснительная, – Мэй с самого начала их совместного с Просперо блуждания в тумане ощущала желание Винсенты заговорить с коренастым парнем. Но она так и не решилась на это.

– У меня от меня сейчас только кусок черепа в наличии. В таком состоянии затруднительно ощущать уверенность в себе.

– Могла бы клона создать...

– Они у меня только голые получаются, – возмутилась Винсента.

Мэй представила, как обнаженная Винсента обращается к Просперо – и густо покраснела.

Винсента тоже.

– Прекрати... Я ведь это тоже вижу. Он мне понравился, но не настолько. К тому же ему нравится внучка Ришари.

– Виктория. Она очень красивая.

– И холодная. Бедняга...

– Он ей тоже нравится.

– Бедняга в квадрате.

Они синхронно вздохнули.

– Я хотела расспросить его от отце, – спустя пару минут произнесла Винстента губами Мэй. – Он же его ученик...

– Вернется – и расспросишь. Мы тут, судя по всему, надолго.

– Я могу создать много-много клонов и с их помощью разведать это место...

– Но ты не будешь этого делать, – улыбнулась Мэй.

– Именно. Целой толпы голых меня будет много для душевного равновесия Просперо. Даже одной голой меня будет много.

Они снова покраснели.

Мэй вспомнила о том, что у Винсенты не было романтических отношений при жизни. Пять лет она провела под мрачным крылом семьи Саргас, огражденная от любопытства общественности Эвдо аурой ее темной загадочности. Слишком мало друзей, и те из них, кто был мужского пола, демонстрировали редкостное малодушие при общении с ней, стоило только появиться в их поле зрения Дженази. А может, дело было в невероятной – по их меркам – силе самой Винсенты?

– Тогда я практически не думала об этом, – призналась она, услышав мысли Мэй. – Не хотела думать. Но пока жила внутри твоей головы, поняла, что стоило бы тогда влюбиться в кого-нибудь. Может, все сложилось бы иначе.

– Все сложилось бы иначе, не окажись ты на воспитании у них, – нахмурилась Мэй. – Ришари спасла меня, но ты могла бы прожить счастливую мирную жизнь.

– О чем ты говоришь? – удивилась Винстента. – Какая еще счастливая жизнь? Ты забыла, как они нашли меня?

– Нашли? – сбитая с толку Мэй погрузилась в чужие для нее воспоминания, которые стали ее частью в тринадцать лет. – Они выкупили тебя. Ты играла на скрипке на городской площади. За деньги. Дженази и Ришари шли мимо и заметили тебя. Ты очень красиво играла. Да, все верно. Ты могла бы многого добиться в жизни за счет своего таланта.

– А ты помнишь, почему я играла на той площади в тот день? Под проливным дождем?

– Тебя заставили... – Мэй пыталась воскресить в памяти подробности жизни Винсенты до ее встречи с Дженази и Ришари. В сравнении с ее собственным детством она была счастливым ребенком.

– Ты так думаешь потому, что ребенком прошла через ад, – в словах Винсенты странным образом смешались искреннее сочувствие и укор. – Да, мне не приходилось защищать свою жизнь в бойцовых ямах, но боль и грусть – это боль и грусть. Ты просто не знаешь, какую боль может причинять то, через что пришлось пройти мне совсем ребенком. Ты никогда не задумывалась, почему я стала называть отцом человека, с которым познакомилась уже в тринадцать лет?

Мэй нечего было ответить. И правда ведь. А ведь она всегда думала, что хорошо знает Винсенту – обладая ее памятью. Оказывается, это не так. Она не могла их переживать так, как сама Винсента. В конце-концов, для нее самой многое было утрачено во время борьбы за выживание. Жестокость окружающей действительности притупила чувства. Не потому ли ей удалось однажды разрушить искусственно созданную личность и заточить Винсенту в глубинах своего сознания?

– Теперь, когда часть твоего тела стала моей частью, ты сможешь вспомнить так, как я, – голос Винсенты задрожал.

– Не думаю, что готова...

– Это будет честно. Твое прошлое я смогла пережить сполна. Мало приятного, между прочим – страдать, видя способ выбраться из клетки – и не иметь возможности им воспользоваться. Я стала тобой в большей степени, чем ты – мной.

***

21 ноября 884 года. Железный Архипелаг, остров Эвдо.

Шестнадцатая соната Лемзунери была создана для того, чтобы играть её во время дождя. Винсента искренне верила в это, и каждый раз, когда небо над городом затягивало серыми тучами, и тяжелые капли стучали по крышам и стеклам, извлекала скрипку из футляра. Садилась у окна – и играла. Медленная, плавная, такая печальная и такая светлая мелодия очищала. Мысли и чувства девочки. И серый мир вокруг.

Но как оказалось, играть Шестнадцатую сонату Лемзунери во время дождя, и под дождем – не совсем одно и то же. Особенно если это холодный ноябрьский дождь. Да, Железный Архипелаг находится в Южном полушарии, начинается почти у самого экватора, и когда в Северном осень, здесь весна, но остров Эвдо самый южный из весьма длинной цепи островов, и весна здесь может быть довольно холодной.

А сегодня был особенно холодный весенний день.

Во всех смыслах.

Мать выгнала Винсенту на улицу, чтобы она добыла денег на выпивку для нее и собутыльников обоих полов, которые менялись так часто, что девочка не старалась запоминать их имена и лица. Мужчины иногда оставались на месяц или немного дольше, пока не надоедали вздорной женщине. Одно Винсента все же запомнила – он умер в их квартире.

В обшарпанной двухкомнатной квартире на последнем этаже, в которой было невыносимо жарко летом и невыносимо холодно зимой. Вряд ли он хотел провести последний день своей жизни в страшном похмелье, не находя в себе сил подняться со старого дырявого дивана, который и стал его смертным ложем. Мать тогда оставила Винсенту с Беколем – так его звали – и ушла куда-то, и девочка (ей тогда не было и десяти) провела рядом с ним больше шести часов, боясь оставить такого бледного и слабого человека совсем одного. Он был страшно худ и постоянно заливался тяжелым надсадным кашлем. Винсента подносила ему воду и пыталась накормить, но от отказывался. Говорил, что не собирается съедать то последнее, что у них с матерью есть. Что его привело к её матери? Она так и не узнала толком. Он начал рассказывать о своей жизни, детях, разводе, болезни – и в какой-то момент схватился за сердце. И перестал дышать.

Мать вернулась вечером, а утром следующего дня Винсента пошла в школу. Она никому не рассказала о том, что произошло у нее дома – мать запрещала рассказывать, а когда вернулась, тела Беколя уже не было. Зато была компания полузнакомых пьяниц, с которыми ее мать распевала непристойные песни.

Когда кто-то из визитеров её матери начинал приставать к Винстенте, она сбегала на чердак – и пряталась там, пока шум внизу не затихал. Правда, последний год она предпочитала там ночевать. Слишком заметными стали похотливые взгляды, которые компаньоны матери бросали на её округлившуюся грудь.

Скрипка досталась Винсенте от отца, которого она не помнила. И которого мать действительно любила – иначе давно бы продала столь ценную вещь. Играть на ней девочку научил сосед по подъезду – учитель музыки с первого этажа. Злобный и склочный старик, который наказывал её за каждую ошибку. За каждое неверное движение смычка по струнам.

И все же Винсента полюбила игру на скрипке. Наверное, потому, что мать не могла вынести её звуки. Она говорила, что её дочь не унаследовала и грамма таланта своего отца, но игра Винсенты на улицах приносила небольшой стабильный доход. Она сама знала, что играет из рук вон плохо – ей сказали это преподаватели местной музыкальной школы. Еще они сказали, что стипендия в консерватории ей не светит, как бы сильно она не старалась.

Винсента видела в скрипке свой билет из этой жизни в другую, в которой есть сцены и гром аплодисментов, букеты цветов и внимание поклонников, но откуда ей взять деньги на обучение? Накопить? Мать забирает все. Однажды девочка решила начать прятать часть выручки, но её быстро раскусили.

Мать видела её насквозь.

Она думала о том, чтобы сбежать. Но куда? Кому она нужна в городе, в котором полно таких, как она – грязных голодных девчонок, мечтающих о лучшей, чем есть у них судьбе?

Для того, чтобы сказка пришла в твою жизнь, нужно самой стать героиней сказки.

А как она может? Она же просто Винсента.

Добравшись до самого людного в это время дня места – площади у старого кинотеатра – девочка обнаружила, что под навесами свободных мест нет. А дождь уже накрапывал. Она могла послать все к черту, вернуться домой и спрятаться на чердаке. Стерпеть побои и оскорбления матери. Но что-то заставило ее остаться под унылым дождем на этой тесной площади, в окружении скучных и унылых лиц, которые подпирали своими согнутыми спинами стены, курили дешевые сигареты, лениво перебрасывались ничего не значащими фразами и проходили мимо, укрывшись от холодных капель под зонтами мрачных расцветок.

Яркие теплые цвета. Винсенте не хватало их. Все вокруг было серым, грязным, холодным и невыносимо равнодушным. Даже розы и тюльпаны, которым под одним из навесов торговала молодая цветочница, были тусклыми и блеклыми. Их нежные лепестки впитали в себя окружающую серую реальность.

И послав все к черту, девочка извлекла скрипку из футляра – под холодный дождь. Пусть же наследие отца промокнет вместе с ней – сегодня она играет в последний раз. Не важно, что будет потом. Какая разница, что будет со скрипкой и с ней самой? Никому нет дела до девочки, играющей на скрипке под дождем.

И Винсента стала играть. Как умела. Она любила играть, пусть у нее не было слуха, и пальцы не могли как следует управляться со струнами и смычком. Сколько бы она не старалась. Сколько бы она не тренировалась.

Давно насквозь промокла ее серо-коричневая шляпка, и зеленое пальто. И старый грязный оранжевый шарф, который мать подарила ей на День Рождения. Тяжелые капли стучали по грифу и деке, скатывались вниз по старому дереву и падали под ноги, рядом с открытым футляром, который медленно заполнялся их братьями и сестрами – если капли дождя вообще можно разделить по половому признаку.

Мокрая скрипка отказывалась звучать так, как было нужно, и в ярости, которая была больше чем ярость – скорее, не видящая выхода страсть, крик самой души – Винстента сильнее нажимала смычком на струны, заставляя их рассыпать во все стороны мелкую водную пыль.

Ее неловкая игра дробила, измельчала дождь.

Трижды она начинала и заканчивала Шестнадцатую сонату, каждый раз играя ее иначе, чем раньше. Не для того, чтобы получилось красивее и лучше. А просто чтобы мелодия зазвучала иначе. Ее мелодия. И за все это время никто не бросил ей под ноги и мелкой монетки.

Винсента решила, что не уйдет, пока не получит хоть что-то. Скорее всего, в довесок будет прилагаться воспаление легких, которое и убьет её, но холода девочка больше не чувствовала. Нельзя замерзнуть, когда ты злишься вот так.

На все и всех. И на себя в том числе.

– У тебя вода в футляре, – сказал ей кто-то.

Винсента вздрогнула, и струны под смычком жалобно взвизгнули. Она прекратила игру, опустила скрипку и протерла рукавом залитые дождем и слезами глаза. Не удивительно, что она не заметила, как к ней подошли эти двое.

Мужчина и женщина в дорогих черных плащах. Стройные, элегантные, надменные – совсем как аристократы из кино. Теаристократы, которых Винсента видела своими глазами, в живую, были совсем обычными. Скучными, как и все остальные. А эти двое... Нет, они точно принадлежали другому миру.

Тому миру, в который она не попадет, даже если получит стипендию в консерватории.

Молодые. Очень красивые. Безумно красивые. Белоснежные волосы, фиолетовые глаза. И похожие друг на друга, словно брат и сестра.

А кем еще они могут быть?

Винсента не сразу заметила купюру в руках мужчины. На самом деле еще парня на вид, но девочка не могла назвать парнем человека с такими спокойными и внимательными глазами. Этот взгляд мудрее и увереннее, чем у любого знакомого ей умудренного сединами опыта человека.

Что надо увидеть, чтобы заполучить подобный взгляд? Что надо пережить? Что надо знать об этом мире?

Винсента внимательнее присмотрелась к купюре в руке седоволосого незнакомца. Синяя. Десять тысяч. Месячный доход среднестатистического обывателя этого осточертевшего города без будущего.

Она не могла взять эти деньги.

Прижав скрипку к груди, девочка отрицательно замотала головой. Это не может быть платой за ее отвратительную игру. Она не может играть так хорошо. Значит, это деньги за что-то, что ей придется сделать. А что может понадобиться паре небожителей от безродной девчонки? На ум приходили только слухи об извращенных наклонностях людей, для которых деньги просто пыль.

– Возьми. Ты красиво играешь, – у мужчины был красивый спокойный голос. Уверенный. Властный. Да, он не давил, не нажимал на слушающего, но его сила заставляла слушать и подчиняться. А подчиниться Винсента не могла.

– Вовсе нет, – ей хотелось сбежать. Немедленно и без оглядки.

– Я и подумать не могла, что ребенок может так играть, – произнесла его спутница. Винсента узнала голос певицы или знаменитой актрисы – не потому, что уже слышала его, а потому, что иначе быть не могло. Неземной красоты и полный достоинства. Голос богини.

– Я – Ришари. А как зовут тебя?

Винсента заметила, как недовольно сверкнули глаза мужчины. Видимо, ему не понравилось, что его не представили, а представиться сейчас, пока девочка не назвала свое имя, было бы нетактично. И он просто промолчал, ожидая её ответа. И увидев это, Винсента поняла, что это все на самом деле. Что эти двое и правда оценили ее игру. Так высоко.

Человек, взгляд которого говорит так много и искренне, не будет лгать для того, чтобы подкупить тринадцатилетнюю девчонку.

– Винсента... Я не могу взять ваши деньги. Это слишком много. Мама решит, что я их украла.

Какой бы не была ее мать, воров она презирала всей душой.

– Мы скажем ей, что эти деньги от нас, – ответил мужчина. Винсента заметила, что его волосы практически сухие. Капли дождя соскальзывали с них, словно они смазаны маслом. Хотя это было не так.

– Как-будто вам не все равно, – горько усмехнулась девочка – и сразу же пожалела об этом. Она вдруг увидела себя со стороны:циничная нищенка в старых тряпках с чужого плеча и разбитых ботинках сомневается в искренней заботе людей, которым и правда не все равно. Такая же серая и унылая, как и все в этом городе.

– Нам не все равно.

И в ту же секунду дождь прекратился. Словно кто-то в небесах перекрыл вентиль.

– Дженази. Это мое имя.

– Вам правда понравилось, как я играю?

Что-то промелькнуло в темно-фиолетовых глазах человека по имени Дженази. Винсента поняла, что дело не только в её игре, но в чем именно – понять не смогла.

***

– Они выкупили тебя у родной матери, – произнесла Мэй. Ее голос был ровный. Слишком ровный.

– За миллион эксеву. Невероятно много. В итоге я все же стала её самым выгодным вложением.

– Ты никогда не испытывала из-за этого боли. Я бы заметила. Ты не переживала.

– Я себе не позволяла. Вот ты и не заметила, – улыбнулась Винсента. – И сейчас не чувствуешь. Я не разрешаю.

– И ты все эти годы жила с этим?

– А о чем мне было жалеть? Мне подарили настоящую семью. Пять лет счастья. Они стоили всего. Даже моей смерти в Аккааре. О таком я не могла даже мечтать. Такого не было в моих самых смелых фантазиях. Я получила все.

– И без колебаний со всем этим рассталась.

– Я сделала это ради отца.

– Не понимаю... – прошептала Мэй.

– Просто мы разные. Так что прекрати переживать за сохранность своей личности. Мы не сможем смешаться в одно целое.

– Тогда ты смогла бы отпустить свою мать, – ответила Мэй. – Как я простила свою.

– А ты её простила? – тихо спросила Винсента.

– Да, – твердо ответила Мэй. Слишком твёрдо.

– Глупая.

– Иди к черту.

Внезапно в тумане промелькнул чей-то силуэт. Слишком стройный, чтобы быть Просперо.

– Кто здесь? – спросила Мэй раздраженно. Её сенсорные способности в этом тумане были бесполезны.

За спиной сухо хрустнули мелкие камешки. Она – технически вместе с Винсентой – обернулась и онемела от неожиданности.

– Ришари, – произнесла вместо неё Винсента.

– Привет, – Ришари стояла перед ними и застенчиво улыбалась.

Она была... другой.