Халтура-трест

Шущолк. Вжжжет!

Под потолком заскрипел канат, втягивая в избу ведро с колодезной водой. Покачиваясь, оно проплыло в дальний угол и опустилось на раскалённые чугунные круги. Затянувшись, Нестор выпустил колечко и нервно смял пустую пачку «Маисовых». Новости привели его в смятение. «Растленная и продажная шайка, злобно ненавидящая революцию, советский народ и его вождей, – сообщили по радио, – совершила гнусное преступление. Потерявшая моральный и политический облик, озверевшая троцкистская банда из так называемых старых специалистов – Болотов, Мохов, Тайгин и другие – регулярно осуществляла диверсии на объектах народного хозяйства. Опасаясь справедливого возмездия, взбесившаяся свора буржуазных прихвостней бежала в село Вороновка в двадцати километрах от города. Район оцеплен отрядом Красной Армии».

В избе было мало дерева, но много металла. Эпоха пара и электричества рождала новое пространство быта подобно авангардистам, творившим новое пространство искусства. Дожидаясь, пока нагреется вода, а крюк подхватит ведро и унесёт в душ, Нестор расхаживал по комнате. Высокий, крупный (его голова сносила каждую вторую притолоку, а сапоги сорок шестого размера стоили в лавке ЦеРаБКоопа на четверть дороже обычных), он имел репутацию талантливого механика. В этом городе у него были друзья, работа на паровой мельнице, неудачный роман с Зойкой, воспоминания детства, любимые улочки, маленький уютный домик, безнадежно влюбленная в него Горошек. Летом на рассвете вокруг мельницы бесшумно кружила стая летучих мышей, а по ночам от старого железнодорожного моста до дикого пляжа Соседовки стелилась по реке лунная дорожка, слегка подрагивая на волнах. Мальчишкой Нестор сбегал из дома и поджидал фей, спускавшихся по ней с Луны на Землю. Сказки остались в детстве, а лунная дорожка продолжала появляться каждую ночь. Нестор даже приводил сюда Зойку, но той оказалось скучно смотреть на свет и воду. Зойка была девушкой со слабым эго и не любила фантазии. На мгновенье он вновь почувствовал обиду, но тут ведро с горячей водой отправилось в душевую, и молодой человек последовал за ним. Пора было собираться на работу.

Взмяш-маш. Взмяш-маш. Взмяш-маш. Гигантское колесо, шлёпавшее шиной по брусчатке, называлось динасферой. Внутри него располагался двигатель с бензобаком, руль и два сиденья. При езде Колесо крутилось вокруг седоков, и после дождя они за пару минут покрылись бы толстым слоем грязи вперемешку с лошадиным навозом. Но погода стояла сухая, и Нестор спокойно катился по старинным улочкам на работу. На душе было тревожно.

– Тунгусов! – донёсся окрик из переулка.

Аня догнала притормозившую динасферу, поправила сумочку, висевшую на плече, и забралась на сиденье рядом с Нестором:

– Слышь, Тунгусов, ты чего натворил? – наклонившись, прошептала девушка.

Своё прозвище она получила за любовь к «polka dot» – платьям в белый горошек. В них ходили тысячи женщин, но коренастой, ладно сбитой девице с круглым и румяным лицом такое платье шло, как тельняшка кавалеристу Будённому. От любимых нарядов её отговаривали все знакомые женщины (и даже некоторые мужчины), но Аня была упряма. В сумочке у неё лежал нож, и драться она умела не хуже парней: с восьми до пятнадцати лет Горошек жила среди беспризорников.

Что же до платьев…

Аня родилась в семье преподавателей прогимназии: к восьми годам она читала на трёх языках и музицировала на рояле. А затем страна развалилась на куски, и в каждом из них дралось за власть множество банд. В погожий весенний день Восемнадцатого года анархисты выволокли родителей Анны из дома, протащили по улице и повесили на площади – за что, она так и не узнала. Дом их был разграблен и сожжён, и осиротевшая девочка оказалась на улице среди беспризорников. От матери у неё не осталось ничего, только воспоминание, как та танцует на балу – лёгкая, воздушная, тонкая, в платье в горошек. От отца – карманные часы. Она пронесла их через обыски, притоны и детдома и хранила даже тогда, когда жрать хотелось больше, чем жить. За часы она дралась насмерть, билась в кровь, сражалась с таким безрассудством, что отступали те, кто был сильнее и старше.

– Что натворил, спрашиваю? – повторила вопрос Горошек. – Вчера к нам щегол прилетал, тобою интересовался. Халтура-трест, Тунгусов: Зойка твоя сразу скесилась.

– Она не моя, – буркнул в ответ Нестор. – Щегол – это кто?

– Уличный агент. Самая паршивая сволочь из гэпэушных доносчиков.

Нестор нервно оглянулся по сторонам.

– Про троцкистов, сбежавших в Вороновку, слышала?

– Говорят, там инопланетный корабль приземлился. Думаю, брешут, какие ещё инопланетяне? А ты каким боком до троцкистов?

– Болотов – мой дядя. Об этом мало кто знает…

– Но Зойке ты сказал, – догадалась Горошек. – Дурак ты, Тунгусов! Одни гайки в голове. Ты бы видел её, бедняжку, последнее моё уважение потеряла. За что мужики таких любят? Ни чести, ни собственного «я». Ладно, извини. Я предупредить хотела, чтобы лишнего не болтал. Если чего узнаю – сообщу. И ещё...

Она неожиданно залилась краской.

– Я тебя спрячу, если чё.

Буммммм! Дззвяк. Кулак со всего маху опустился на стол, и от этого мощного удара подпрыгнул и жалобно звякнул графин. Физиономия оперуполномоченного стремительно багровела: казалось, его толстая шея вот-вот порвёт воротник гимнастёрки, и отлетевшая пуговица угодит Собакину прямо в лоб.

– Потеря революционной бдительности?! – визгливо орал командировочный из Москвы. – У тебя под носом шайка троцкистов орудует, а ты ни сном, ни духом! Сбежало восемь человек – должно сидеть восемьдесят! Ты по городу носиться должен, словно тебе в зад скипидара налили, а тебя с бабы в рабочее время стаскивают? Где твоё пролетарское достоинство? Под расстрел захотел?! За саботаж и моральное разложение?!

Толстяк ухватил рукой графин и опрокинул горлышком в стакан, наполняя тот через край и разливая по столу воду.

– Слова товарища Сталина забыл? «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. И об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту!».

Цитата вождя несколько успокоила крикуна, он залпом опустошил стакан и расстегнул душившую горло пуговицу. Тяжёлый кадык вывалился наружу, делая оперуполномоченного похожим на индюка.

– Друзья, собутыльники, родственники, – загибая пальцы, перечислял он. – Проверить всех! С кем пили, с кем спали, с кем играли в карты и ездили на охоту.

– У нас тут больше рыбалка.

– На рыбалку. И это срочно, понял?! Утром у меня должен лежать список подозреваемых, а к вечеру оставшиеся враги выявлены и задержаны. Ты меня понял?! Бегом!

Собакин вылетел из кабинета, но в коридоре остановился и прислонился спиной к стене. Та оказалась неожиданно, до озноба, холодной.

– Пронесло, – вслух пробормотал он.

И, выдохнув, направился к выходу из здания. Но ощущение холода не проходило, будило страшные детские воспоминания.

Саша Собакин вырос в рабочем посёлке – там, где от фабричных труб снег становился чёрным, а люди старились к тридцати годам от тяжёлого труда, дурной пищи и плохой воды. Её брали в овраге из ручья, и в нём же стирали рубахи и портки, купались сами и ловили мелкую костлявую рыбёшку, названия которой никто не знал. Мальчишки звали рыбу гавнюшкой за отвратительный привкус сваренной из неё ухи. Хорошая вода и хорошая рыба водилась в Большой реке, но до неё было вёрст двадцать с гаком. Отец Саши был серьёзно ранен в японскую, трудился на лёгких работах и зарабатывал скудно. По праздникам он вешал на рубаху Георгиевский крест и отправлялся на паперть просить милостыню. В церковь не заходил, а по окончанию молебна, собрав медяки, шёл в кабак и напивался до положения риз. Сын сопровождал его с самого утра, чтобы вечером оттащить домой. Стоя на паперти, Саша испытывал ненависть к чистеньким и богатым детям заводского начальства, идущим на молебен под ручку с родителями. Он стыдился этой ненависти, он даже каялся в ней перед причастием, но ничего не мог с собой поделать. Весной шестнадцатого года, обозленные дороговизной и снижением расценок за труд, рабочие подняли бунт. В тот печальный день Саша остался сиротой. Кто-то из казаков, разгоняя толпу, попал его матери нагайкой по виску. Девятилетний мальчишка, вжавшись спиной в холодную стену заводской ограды, видел, как замертво упала мать и как, взревев зверем, бросился к её убийце отец. Такая страшная безумная сила проснулась вдруг в немощном инвалиде, что лошади одновременно шарахнулись в стороны. Казак, наклонившись, попытался огреть бунтовщика нагайкой, но тот ухватил её за конец и выдернул убийцу из седла. На мгновение Саше показалось, что отец разорвёт казака голыми руками, но инвалид внезапно дёрнулся и стал заваливаться на спину. А под Георгиевским крестом медленно расползалось кровавое пятно.

Семь последующих лет Собакин бродяжничал. Он вырос на улице, впитал в себя её запахи и привычки, её обычаи и неписаные законы, её ненависть к богатым и удачливым. Лишь одно светлое воспоминание осталось у него об этом времени – о девочке, что спасла его от смерти. Ему было тринадцать, когда за срезанную у цыганки сумочку, мальчишку увезли за город, избили до полусмерти и бросили в беспамятстве умирать. Очнулся он оттого, что кто-то его тащил – это была девчонка лет десяти.

– Не умирай! – строго сказала она.

В следующий раз он пришёл в себя в комнате среди развалин купеческого дома. Раны были перевязаны чистыми тряпками, а лицо отмыто от крови. Выздоравливал он долго – выживал, а не выздоравливал – и всё это время девочка добывала ему еду, кормила и ухаживала. Он уже стал ходить, когда она пропала. Беспризорники рассказали, что девчонка попала под облаву и отправлена в детдом на другой край страны. Вскоре и сам Саша попал в детский коллектор, а затем был прикреплен к одной из частей ГПУ. Там ненависть, которой он стыдился, нашла своё объяснение.

– Это классовое чутьё, – учили его. – Оно помогает в борьбе с врагами рабоче-крестьянского государства. Это твоё горячее сердце, товарищ Собакин. Помнишь, что сказал Дзержинский? У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки.

Первые годы службы в ГПУ он действительно верил в это. Но чем чаще врали газеты о врагах, бывших вчера кумирами, и чем больше доказательств выбивалось в подвалах, тем яснее проявлялась фальшь. В конце концов, вера истончилась и исчезла, но пути назад уже не было.

Из здания Собакин вышел твёрдой походкой. Жернова перемелют его не сегодня – и на том спасибо. Щегла он заметил сразу: тот прятался от людей и солнца под кроной старого тополя.

– Ну? – подойдя, спросил Собакин. Он презирал уличных агентов и никогда с ними не здоровался.

– Александр Иванович, настоящая удача! – агент был немолод, когда-то работал конферансье в провинциальном театре и порою изъяснялся до одури витиевато. – Просто фея Моргана неожиданно нам подмигнула!

– Короче.

– Вытащил из кармана счастливого случая, Александр Иванович. Невероятная удача! Нашёл подругу племянника Болотова.

И бегло, взахлёб забормотал, боясь, что его оборвут на самом важном. Но Собакин слушал внимательно и остался доволен. Он даже потрепал престарелого щегла по плечу.

– Александр Иванович, – переходя на шепот, поинтересовался тот, – а правда, что в Вороновке инопланетный корабль приземлился?

– Брехня! – отрезал Собакин.

Каккр. Каккр. Каккр. Если прислушаться, то звук от перелистывания страниц не похож на шуршание. Скорее он напоминает ленивое карканье: так могла бы каркать ворона, устав от долгого пустого дня и назойливых птенцов. В читальном зале бывшего дома приказчиков, а ныне библиотеке имени Розы Люксембург было малолюдно. Вечер только начинался, и в распахнутые окна лился золотистый, но уже густеющий солнечный свет – ближе к ночи он нальётся революционным кумачом и, став похожим на флаг новой страны, стечёт за горизонт.

Трррррррр. При виде вошедшего Собакина Зойка резко отодвинула стул и встала. Чекист был в униформе: чёрные сапоги кавалерийского образца, тёмно-синие суконные шаровары с тёмно-зелёными кантами в боковых швах, суконная же рубаха защитного цвета навыпуск с тремя кантами на груди, фуражка с околышем и зелёной тульей и кобура на плечевом ремне. При виде чекиста читатели спешно засобирались и, сдав книги на библиотечную стойку, выскочили на улицу.

– Одна здесь работаете? – строго спросил Собакин, не считая нужным представляться.

– Вдвоём, – сглотнула комок Зойка. – Напарница по личному делу вышла. Вам она нужна?

Столько надежды было в этом вопросе, что Собакин не удержался и фыркнул.

– Нет, Зоя Михайловна, – глядя прямо в глаза, произнёс он. – Мне нужны Вы. С чистосердечным признанием!

– С каким признанием? – побледнела библиотекарь.

– Ты передо мной глазами не виляй! – рявкнул Собакин, переставая быть вежливым. – Думаешь, мы не знаем про твою связь Тунгусовым? Советская власть всё знает! Что ты жрёшь, что ты пьёшь и кто тебя по ночам раком ставит. Твоя жизнь пятака не стоит, подстилка буржуйская. Ясно?!

Зойкины губы задрожали – она стала хватать ими воздух, не в силах справиться с дрожью. Лицо её расплылось и обабилось, мгновенно став некрасивым. Она никогда не спала с Тунгусовым, лишь несколько раз ходила на свидание, чтобы убедиться – он ей не нравится. Она и сама не знала, чего хотела от жизни: мечты её были смутны и странным образом обрывочны.

Дело, по которому Горошек прогуливала работу, никак нельзя было решить в другое время. В «Пролеткино» крутили американскую фильму «Три мушкетера» с Дугласом Фернбексом в роли Д`Артаньяна и Барбарой Ла Марр в роли Миледи. Касса работала с четырёх дня, но ещё до открытия у кинотеатра выстраивалась длиннющая очередь. Прикинув, сколько придётся стоять, Аня огляделась по сторонам и обнаружила стайку мальчишек лет двенадцати. Лузгая семечки, те сидели на скамейке и, громко гогоча, отпускали скабрезные шуточки вслед прохожим.

– Босакуете? – подойдя, спросила она.

– Отканай, бикса! – окрысился самый мелкий.

– За биксу рожу растворожу, – пообещала Аня.

Биксами на полуворовском сленге называли проституток.

– Затырься, дундулук, – одёрнул старший из ребятишек говорливого малька. – Тож Горошек, слыхал я о ней. В слесарке мы, от деткомисии учениками. Но думаем винта дать, больно мастер лютый: абы чо – сразу в ухо. Малька вчерась так пришиб, шо он за пять шагов улетел.

– Ничо не за пять! – запальчиво встрял тот.

– Цыц! Кажут, в Ташкенте зимой тепло – дотуда податься хотим.

– В Ташкенте на Пьян-базар идите, – Горошек достала из сумочки коробочку леденцов и раздала мальчишкам, – спрашивайте Махмуда-татарина. Скажите Аня-Горошек привет шлёт – он от мильтонов отмажет. Отработаете за то в его чайхане, но начнёт блатовать на постоянку – не соглашайтесь, фиг обещанное заплатит.

Увлёкшись, Горошек прочитала целую лекцию о Ташкенте. Она исходила город вдоль и поперёк, она узнала его весь: от мёртвых развалин древних насыпей до стальных змей железнодорожной станции. И до сих пор помнила неповторимый запах ташкентской весны, когда улицы утопали в цвету фруктовых деревьев.

– Мне от вас услуга нужна, – опомнившись, сказала она. – Не хочу в очереди стоять.

Через мгновение стайка беспризорников сорвалась с места.

– Кошельки, кошельки! – весело кричали мальчишки, врезаясь в хвост очереди. – Срывай кошельки, дёргай сумочки!

Ни один кошелёк при этом не пострадал, но очередь мгновенно развалилась, вцепившись в сумки и пытаясь понять, что происходит. Горошек прошествовала мимо обывателей к кассе, выгребла из сумочки последние монеты и ссыпала в окошко:

– Один билет на десятичасовой сеанс.

Забрав билет и помахав беспризорникам, Аня почти бегом направилась на работу.

С некоторых пор перед библиотекой стояли «утюги» – таксомоторы «Рено», массивностью и формой капота напоминавшие гладильные инструменты. Ездить на таких было дороговато – семьдесят копеек за километр! – и Горошек лишь завистливо вздохнула, проходя мимо. Таксомоторы ждали публику побогаче – из соседнего ресторана «Инснаб», где ужинали после рабочего дня иностранные специалисты.

Сскрррр! Недавно смазанная дверь чёрного входа негромко заскрипела, пропуская Аню в библиотеку. Она пошла между книжными стеллажами, уходящими к потолку и вдруг резко остановилась, услышав незнакомый голос.

– Ты передо мной глазами не виляй! – кричал мужчина. – Думаешь, мы не знаем про твою связь Тунгусовым? Советская власть всё знает! Что ты жрёшь, что ты пьёшь и кто тебя по ночам раком ставит. Твоя жизнь теперь пятака не стоит, подстилка буржуйская. Ясно?!

В отличие от Зойки, у Ани был богатый опыт общения с щеглами и мильтонами. Ей вдруг стало нестерпимо жалко напарницу, которую она никогда не любила и до слёз ревновала к Нестору.

– Я с ним не спала! – оправдывалась Зойка, как будто это имело значение. – У меня есть письмо от Болотова! Он не нашел Нестора и попросил меня передать записку. Но я не передала!

«Дура, – закрыв глаза, прошептала Аня. – Какая же она дура! Надо срочно предупредить Тунгусова».

Стараясь не шуметь, Горошек бесшумно выскользнула наружу и метнулась к ближайшему «утюгу».

– На Закавказскую! – запрыгивая на сиденье, выдохнула она.

– Чем платить будете, барышня? – с сомнением глянув на девушку, поинтересовался шофер.

Горошек распахнула сумочку в попытке отыскать что-либо ценное, но ничего ценного там не было. Только отцовские часы. У неё свело скулы, но она протянула часы таксисту:

– Вот!

Шушшшушшшушшш. В наушниках потрескивал колючими шипящими звуками эфир – неведомое, бесконечное пространство, где можно услышать слова, произнесённые за десятки тысяч километров на другом краю планеты. Вакуумные лампы светились, нагревая воздух: катод – розовым цветом, анод – голубоватым. Нестор крутил ручку настройки, прихлёбывая свежезаваренный чай.

Тбук. Тбук. Тбук. В дверь постучали. Сидя за радиоприёмником, Нестор не услышал, и стук повторился громче и отчетливее

Тбук-тбук. Тбук-тбук. Тбук-тбук.

А потом последовали удары:

Бутх! Бутх! Бутх!

Сняв наушники, он прошествовал мимо гигантских часов без циферблата и открыл дверь. На пороге стояла Горошек.

– Уходи! – выпалила она. – Тунгусов, уходи скорее! Зойка сдала тебя ГПУ – они сюда едут.

– Остынь, Горох, – успокаивающе произнёс Нестор.

– Тунгусов, ты тупой? Уходи, пожалуйста! Забарабалят тебя: гэпэушники хуже мильтонов, для них – все враги.

Нестора убедили не слова – слёзы. Они катились по лицу девушки, а та не обращала на солёную воду внимания. Это настолько поразило Нестора, что он не стал собираться.

– Пойдём, – сказал он.

Вывел за ворота динасферу, завёл, и в этот момент в конце улицы показался автомобиль.

– Это они! – взвизгнула Аня.

Нестор кивнул девушке, та запрыгнула на сиденье, и динасфера запрыгала по узким улочкам Соседовки. Самовольно застроенные ещё при царе Горохе, они составляли лабиринт почище творения Дедала и Минаса. На резких поворотах водительская платформа улетала в сторону¸ Колесо шло под углом – от неожиданности Аня каждый раз испуганно вскрикивала и хваталась за поручень. От скачущего по кочкам Колеса шарахались люди, вслед летел мат, один раз они чуть не раздавили разлёгшуюся на дороге свинью – в последний момент, испуганно визжа, она вывернулась из-под Колеса. В конце концов, заросшие акацией и дикой малиной проулки позволили Нестору оторваться от преследователей.

Рррррырррырыр! Он в очередной раз заложил вираж и неожиданно рассмеялся. Все сомнения последних дней унёс встречный ветер: выбор стал простым, цель – ясной.

– Мы куда едем, Тунгусов? – перекрикивая шум мотора, спросила Горошек. – Где ты меня высадишь?

Скорость захватила её, как некоторых пленяет высота или глубина.

– Тебе нельзя домой, – откликнулся Нестор. – Ты теперь пособница врага народа. Мы едем в Вороновку!

– Халтура-трест! – выругалась девушка. – Так ты меня похитил!

Едва не задев шаткий частокол, они проскочили последний двор и вырвались на просёлок. Безголовый подсолнух, торчавший над забором, качнулся им вслед и тут же вернулся в исходную позицию: корни держали его, даже когда в этом уже не было никакого смысла.

Буффф! Шшшииии. Машину тряхнуло на очередной яме, дверца раскрылась, и Собакин чуть не вылетел на дорогу. Куда направились беглецы, преследователь сообразил сразу, но пришлось выбираться из Соседовки, прежде чем броситься в погоню. Он нагнал динасферу на полпути в Вороновку и теперь преимущество оказалось на его стороне: свернуть с просёлка было некуда – слева от дороги стеной высился густой подлесок, а справа прыгала по камням речка. Через пару километров семидесятидвухсильная «Ланчия» вплотную приблизилась к облаку пыли, что поднимало за собой Колесо. Водитель крутанул руль вправо и, выжимая из «итальянки» всё до капли, придавил педаль газа. Мотор взревел, «Ланчия» влетела в просвет между деревьями и беглецами, два пыльных шлейфа смешались друг с другом. Но тут колесо автомобиля вновь влетело в рытвину – Бафффф! Пжжрррры – и Нестор выиграл пару десятков метров. Началась изматывающая схватка: «Ланчия» заходила на обгон то справа, то слева, но всякий раз Тунгусов успевал перекрыть ей путь. Зажмурив глаза, Горошек вцепилась в поручень: водительскую платформу с сиденьями бешено мотало из стороны в сторону. Когда она их открыла, впереди маячил разрушенный деревянный мост. Дорожная колея соскальзывала к броду, и чья-то пегая лошадь тащила из реки навстречу машинам груженую мешками телегу. На скользком глинистом взъёме телега раскачивалась из стороны в стороны, грозя вот-вот завалиться на бок. Увидев несущееся на неё гигантское Колесо, лошадь испуганно заржала и рванулась в бок, опрокидывая телегу. Плохо связанные мешки полетели на дорогу.

– Держись!! – выкрикнул Нестор, закладывая крутой вираж на спуске.

Динасфера накренилась в сторону от телеги, пропуская мешок под собой. Казалось, Колесо само вот-вот рухнет на бок, но Тунгусов удержал его, переложившись всем своим весом в противоположную сторону. Шваркнув падающей стороной о деревянную опору моста, динасфера встала прямо и, поднимая фонтаны брызг, пронеслась через отмель. «Ланчия» резко затормозила, разворачиваясь к телеге боком: путь на переправу был ей отрезан. Выскочив из машины, Собакин выхватил пистолет и, не целясь, несколько раз выстрелил наудачу. Затем подскочил к ни в чем неповинному крестьянину и в бессильном гневе опрокинул того ударом кулака на суглинок.

Хряссссть. Хрессссть. Храссссть. В сумерках, перемешанных с туманом, под ногами негромко хрустел валежник. Динасфера не доехала до Вороновки километра четыре – закончился бензин. Кое-как на последних каплях удалось свернуть в лес и в сумерках спрятать транспорт там, где его не видно с дороги. Вскоре в лесу стало совсем темно, но Нестор уверенно вёл девушку по незнакомой местности.

– Тунгусов, – Горошек коснулась шишки на лбу. – Ты по звёздам направление выбираешь? Их же за тучами не видно.

– У меня карта в голове, – отшутился её спутник.

– Может, ты марсианин? – неожиданно спросила девушка. – Из тех, что у Вороновки приземлились? Я пять раз на «Аэлиту» в кино ходила, а потом ещё и книжку прочитала.

– Я родился на Земле. Помолчи, и так шумим как носороги.

– Халтура-трест, Тунгусов, – ухмыльнулась Горошек обтекаемому ответу, но послушно замолчала.

Сделав крюк к северу, они вышли на опушку и увидели фантастическое зрелище: впереди в беззвёздной темноте клубился подсвеченный изнутри туман, не давая разглядеть, что происходит внутри.

– Это оно? – прошептала Горошек, забыв о зябкой прохладе, набитых за время погони шишках и голых ногах, посечённых осокой и ветками.

– Скоро увидишь, – так же тихо ответил Нестор.

Косогор, по которому они двигались, был уже скошен. Где-то правее, ближе к дороге, и левее, у небольшого хуторка, мельтешили огоньки, но в этой стороне было тихо. Причина тому обнаружилась быстро – вся территория тумана оказалась огорожена забором из колючей проволоки: в глубину он достигал метров четырех и со стороны выглядел неприступным.

– А за ним наверняка патрули ходят, – пробормотал Нестор, не зная как подступиться к препятствию.

– Спираль Бруно, – посмотрев на забор, заявила Горошек.

Нестор воззрился на спутницу с неподдельным изумлением.

– Откуда знаешь?

– Жизнь сталкивала, – Аня присела на корточки, достала из сумочки нож и, придерживая проволоку одной рукой, другой перекусила её у одного из кольев. Нестор бросился ей помогать, отводя перекушенный край в сторону. Как только прядь была отделена полностью, он зацепил её за стальные нити забора, освобождая проход к следующему кольцу. Им понадобилась половина часа, чтобы оказаться на другой стороне. Но едва они, перепачкавшись в глине, преодолели заграждение, как на пределе видимости – метрах в трёхста – заметили красноармейский патруль. Патруль тоже их заметил: солдаты бросились навстречу, но поняв, что не успеют, остановились и подняли ружья.

Пззвууу! Пззвууу! Пззвууу! Нестор схватил спутницу за руку и потащил к стелящейся кромке тумана. Он бежал огромными скачками, чуть ли не опрокидывая Аню – та едва успевала за ним.

– Не отпускай руку! – кричал Тунгусов. – Только не отпускай руку!

Пззвууу! Пззвууу! Пззвууу! Настал самый опасный момент – туман оказался упругим, словно резина и на некоторое время задержал беглецов, превращая в идеальную мишень. Какая-то липкая сеть опутала их лица, безжизненно холодная и равнодушная ко всему, что происходило за периметром. Анино лицо не понравилось ей, сеть соскользнула, и девушка, распахнув глаза, увидела, как красная паутина пульсирует на лице её спутника.

Пззвууу! Пуля просвистела прямо над головой. Но почти тут же Тунгусова признали своим, упругий туман растёкся киселём, и беглецы оказались по другую сторону защитного барьера.

Скршит, скршит, скршит. Сапоги громко скрипели при ходьбе, и этот звук раздражал оперуполномоченного. Он будил смутные воспоминания, но какие – человек с индюшачьи кадыком никак не мог вспомнить. Ему хотелось на родину, в Ригу, и чтобы накрапывал мелкий дождик, а он сидел с бокалом вина и бездумно, безмысленно смотрел на льющуюся с небес воду. Но в Риге он не был лет пятнадцать, с тех пор, как отправился сначала в эмиграцию, затем – в Петроград, а после – на гражданскую войну, пройдя с 5-й армией до родины самого Чингис-хана. Потом был Туркестан, пески, басмачи, работа в Москве…

Вороновка оказалась тем ещё осиным гнездом – старожильческое село с чахлым колхозом и целой улицей кулацких дворов с резными избами. Резьба была глухая, корабельная, такую редко встретишь в степных сёлах, но здесь, рядом с лесом нашлись и материалы, и мастера. Зато в избёнке сельсовета, отданной под штаб роты, в щели задувал ветер, а дешёвая краска облезла с наличников и причелин. Оглядев помещение, оперуполномоченный вышел на улицу и отправился на кулацкую улицу. Следом двинулись командир роты, председатель колхоза и десяток красноармейцев. Остановившись у одного из богатых домов, московский гость ткнул в него коротким толстым пальцем и глухим голосом прокаркал:

– Штаб будет здесь! После заберёте под сельсовет. Политически неверно, товарищи, под учреждение Советской власти отводить какую-то халупу.

– А что с хозяевами?

– Какие они тебе хозяева? – ожёг взглядом командира роты оперуполномоченный. – Кулацкую сволочь выселить, окажут сопротивление – вязать и в город. ГПУ разберётся, что это за «хозяева».

Скршит, скршит, скршит. Скрип становился невыносим, но медлить было не в правилах московского гостя. Пока освобождают кулацкую избу, он на ходу принимал доклад командира.

–… необычный туман был замечен в 19 часов 14 минут, – докладывал тот. – За несколько минут до того жители села услышали мощный гул, отдалённо напоминающий звук летящего самолёта. Они знают, о чём говорят: в прошлом году «Доброфлот» организовал агитационный перелёт и здесь приземлялся самолёт, даже ребятишек катали из семей бедняков, записавшихся в колхоз.

– Сам объект видели?

– Один из колхозников показал, что видел, но описать не смог. Мол, что-то огромное, тёмное и бесформенное.

– То есть это может быть и не летательный аппарат, а природное явление? Метеорит, например?

– Не может, – возразил командир. – Взрыва не было. Объект не упал, а именно приземлился, иначе при его массе взрывной волной повалило бы все дома в Вороновке. Кроме того, несколько наших попыток проникнуть за туман были с той стороны предотвращены. Мы сделали пять подкопов с разных сторон, но все они были обрушены.

– Туман безопасен?

– Да. Он просто ощупывает человека и выталкивает наружу. Не очень приятное ощущение – я лично проверял – но совершенно безболезненное.

– Как же его прошёл Болотов?

– Мы полагаем, с той стороны было принято решение их пропустить.

– Или они прошли как… – оперуполномоченный хотел сказать «хозяева», но оборвал фразу на полуслове.

Скршит, скршит, скршит. Он вдруг вспомнил этот звук! Точно так скрипели сапоги, когда семёновцы вели его на расстрел! Он тогда выжил, выбрался ночью изо рва с трупами и бежал. Может, не стоило уезжать в эмиграцию в шестнадцатом году? Сидел бы сейчас в независимой Риге, пил хорошее вино и любовался дождём. Оперуполномоченный хмуро посмотрел на красноармейца и неожиданно спросил:

– Самогон в деревне есть?

Ввввуууу! Ффффыыых. Нестор жадно затянулся папиросой и, сложив губы трубочкой, выпустил струйку дыма. Ситуация оказалась тяжёлой: шаттл лежал на боку, потерпев аварию. Одна из ног его переломилась при посадке, половина систем вышла из строя, пилот и бортмеханик погибли, но самое главное – не работала система самовосстановления. И теперь всё это ложилось на его плечи.

– Я ведь о шаттлах только от тебя и слышал, – пожаловался он Болотову.

Добряк Болотов, толстячок «полутора метров с кепкой», ниже Горошка чуть ли не на голову, тряхнул кудрявой шевелюрой (она у него была роскошной – на зависть любой девице) и погрозил племяннику коротким пальцем:

– Ты напичкан теми же биорепликаторами, что и любой другой механик. Они в твоей крови, в твоём мозгу, ты набит ими под завязку, как когда-то твой отец. Или ты считаешь, что сам по себе такой гениальный вырос?

– Кем он набит? – влезла в разговор Горошек.

– Микроорганизмами.

– Червями что ли?

– О Матка Боска! – закатил глаза Болотов. – Малообразованная землянка, где ты её взял, бестолковый племянник? Это не черви! Это таблетки с информацией. Они путешествуют вместе с кровью по всему организму и делятся с ним нужной информацией.

О Болотове Горошек слышала и раньше – в городе. Он заведовал местной больницей, вытаскивая пациентов с того света – о его таланте хирурга ходили настоящие легенды. На беду врача среди спасённых оказалось несколько видных сторонников Троцкого¸ а среди тех, кого спасти не удалось – секретарь горкома партии и верный сталинец. Впрочем, это была не причина, а повод: старых специалистов вели давно, и дело против них готовилось уже несколько месяцев.

– У меня пятки горели, – горячился Болотов. – Мне нужно было вытащить всех, времени заезжать к тебе не осталось. Я же умолял твою подругу: отнеси записку! Сразу после работы! Вот же курва, егози её мать, но ты-то! Ты мог бы догадаться взять с собой радиопередатчик. У нас связь не работает, товарищи ждут от нас вестей о приземлении шаттла, а мы молчим!

– У него тоже пятки горели! – заступилась за товарища Горошек.

– Ты кто такая? – возмущенно всплеснул руками Болотов. – Ты – адвокат, заступник, солиситор этой двухметровой дубины? Ты его уста, да? Он язык потерял?

– Я – представитель планеты Земля! – отрезала Горошек. – А вы кто? Марсиане? И перестаньте махать своими щупальцами перед моим лицом.

Несколько мгновений Болотов смотрел на девушку, а потом расхохотался и стал похож на румяного гнома из сказки о Белоснежке.

– Нет, мы не марсиане, – Болотов хотел махнуть «щупальцем», но вовремя опомнился.

– А кто?

– Бродяги мы.

– Что значит бродяги? – удивилась Горошек. – У вас своей планеты нет?

– Точно! Мы, как цыгане, становимся табором и живём, пока тяга к перемене мест не даст пинка по заднице. Бывает, местные погонят или другие бродяги нападут. Здесь мы случайно оказались, это ведь пустые земли, сюда никто не летает.

– Почему пустые?

– Разумной жизни нет, редких элементов нет, артефактов древних нет. Зачем сюда лететь? – Болотов отобрал у племянника пачку сигарет и закурил. – Да мы и не собирались, это всё Чабуро, тьма его забери, пусть кости его звёздный ветер разметает! Был у нас болван-пузырщик...

– Кто?

– Самое подходящее слово – лоцман. Пузырь – это сфера, сворачивающая пространство вокруг каравана кораблей, он позволяет летать между звёздами. Мы перед тем раздобыли транспорт-планетоид – это такая летающая баржа огромного размера.

– Угнали как цыгане коня? – саркастически хмыкнула Аня.

– Она ничья была, болталась в гигантском поясе астероидов, откуда её никто вытащить не мог. Ты бы видела это богатство, дочь крошечной Земли! Представь уничтоженную войной звёздную систему, где от планет остались жалкие куски, в беспорядке кружащиеся вокруг погасшего светила и вокруг друг друга. И посередине этого хаоса – транспортный планетоид древних!

Болотов вскочил на ноги и весь устремился вверх, вскидывая и разводя ладони.

– Вико, мой брат и его отец, – врач ткнул пальцем в молодого механика, – убедил Совет выкупить баржу: мы заключили с местными – поглоти их чёрная бездна, мерзавцев! – договор. Выкупили право на древний корабль и оставили в залог несколько своих. Вико был гениальным техником, а Маё, мать этой двухметровой каланчи, астролётчиком. Они достали транспорт древних – представляешь, девочка, достали! Но уходить пришлось с боем: хозяева не желали упускать добычу. Может, из-за этой спешки Чабуро и ошибся в расчётах: пузырь лопнул, выкинув нас между Землёй и Марсом. Планетоид стал неуправляемым, его несло прямо на Землю. Знаешь, что будет, если на планету упадёт такая махина? Взрыв поднимет в воздух триллионы тонн пепла и сажи, гигантские цунами обрушатся на материки, проснутся вулканы, выгорят леса.

– Короче, халтура-трест всему! – кивнула Горошек. – Уничтожит человечество ко всем чертям.

– Ну, положим, человечеством тут и не пахло, – возразил ей Болотов. – Я же сказал тебе: не было на Земле разумной жизни в 1908 году от Рождества Христова. Но мы бы точно погибли.

Так-тык, тик-тук, ток-так. Собакин раздражённо захлопнул крышку часов и засунул в карман галифе как улику. Таксист, отвозивший сообщницу Тунгусова, клялся, что видел девушку впервые. Села, расплатилась этими часами и попросила отвезти в Соседовку. Собакина душила злость: сам упустил – сам, сам, сам! Девка вернулась на работу, услышала его разговор с Зойкой и отправилась предупредить Тунгусова. Шофер не был ни в чем виноват, но как сказал начальник из Москвы: если сбежали восемь – должны сидеть восемьдесят.

Скрррыррр. Заскрипела дверь и в избу вошёл оперуполномоченный. «Помяни чёрта», – мрачно подумал Собакин, вставая из-за стола. Гость занял освободившийся стул и бросил взгляд на задержанного.

– Так что со мной-то, товарищи? – завертел головой водитель. – Дома жена ждёт, может из колхозников кто в город поедет?

– Зачем же на подводе трястись? – с деланным участием отозвался Собакин. – Мы вас на машине отвезём, с комфортом, как благородного.

– Спасибо! – с явным облегчением выдохнул шофер.

– С почётным караулом, – продолжал ёрничать Собакин. Уголок губ оперуполномоченного дёрнулся. – Честь по чести.

– Спа…– осёкся шофер..

Шхлапп! Выводя бледного как ходячий кусок мела таксиста, конвойный не рассчитал силу и хлопнул дверью. Собакин и его московский начальник синхронно поморщились.

– Честь по чести, говоришь? – спросил оперуполномоченный, оглаживая рукой кадык. От москвича пахло самогонкой, а в голосе чувствовался хмель, злой и острый. – С комфортом? Откуда ты буржуйские слова знаешь, товарищ Александр?

– На допросах всякое говорят, – осторожно ответил Собакин.

– Коммунизм, товарищ Александр, – это родной язык пролетариата. Иной из примазавшихся буржуев книжки умные читает, а языка не разумеет. Любой пролетарий слова «эксплуататор» и «экспроприация» без запинки произносит. А буржуйские слова вроде этой «чести», «комфорта» и «благородства» у него в горле комом встают. Не вылазят! Потому что не наш он человек, не советский. И коммунизм для него – не родной язык. Бывает и наоборот. Нахватается пролетарий чуждых слов и хана ему. Понял?

Собакин молча кивнул.

– Есть тебе червоточина какая-то, а какая не разберу… Я таких, как ты, нутром чую. Ну да к делу! Список твой я просмотрел, отдашь в работу. У нас с тобой задача посложнее.

Оперуполномоченный пошарил по карманам, достал кисет и, отсыпав махорки, скрутил самокрутку. Дым оказался резким, едким, и москвич закашлялся.

– Что мы с этим буржуазным туманом делать будем, Собакин? – спросил он, справившись с кашлем. – ЦК сейчас не до нас, враги народа лезут изо всех щелей: троцкисты, меньшевики, националисты, монархисты, кулацко-белогвардейские банды. Скажу тебе по секрету, как товарищу по партии, в Академии наук монархический заговор выявлен, идут аресты среди учёных. Политически неверно и самоубийственно в такой момент провалиться. Ну, ты и сам понимаешь: нам это осиное гнездо надо раздавить в ближайшие сутки. Может, расстрелять всё к чёртовой буржуйской матери из пушек? Если туман создается механизмом, снаряды с большой вероятностью механизм повредят.

– И получим гору трупов вместо подследственных, – хмуро заметил Собакин. – А трупы уже ни в чём не признаются.

– Ловишь на лету, – похвалил его собеседник. – Есть другие соображения?

– Есть!

Грурурруммм! Дверь шаттла отъехала в сторону, и Тунгусову помахали, приглашая на корабль. Болотов повернулся было идти следом, но понял, что девчонка не отстанет. Да и надо дать молодому механику время оглядеться, не висеть над душой.

– Как это в 1908 году не было человечества? – продолжала терзать его вопросами Горошек.

– Приборы корабля показали, что на вашей планете – вот на этой, где мы с тобой стоим, – Болотов даже ногой притопнул для наглядности, – следов разумной жизни нет, а вершиной пищевой цепочки являются огромные ящеры. Этот корабль перед тобой – одна из спасательных шлюпок. Она может долететь до Луны и обратно, но до Марса уже не дотянет. Да и что бы мы делали на безжизненном Марсе? Выход нашёл Вико: рассчитал темпоральные траектории и направил транспортный планетоид в прошлое, а спасательные шлюпки в настоящее. Мы приземлились в 1908-м, но весь двадцатый век на Землю ещё будут лететь спасательные шаттлы с остатками команды. Вот как этот.

– Разве такое возможно?

– Теоретически. Наши корабли оснащены приборами темпорального выравнивания, которые производит одна могучая цивилизация. Иначе мы бы не могли преодолевать межзвездные расстояния даже при помощи искривления пространства, потому что вместе с пространством искривляется и время вокруг. Ты ещё понимаешь, о чем я говорю?

– Ваша баржа полетела сквозь время.

– Она упала на полуостров Юкотан шестьдесят пять миллионов лет назад. Это имело любопытные последствия! Из-за взрыва прежние властители планеты вымерли, освободив нишу млекопитающим. Представь, что ты моргнула и вместо динозавров и тропических джунглей увидела большие города.

Болотов вдруг погрустнел.

– Приземление было жёстким, – с горечью произнёс он. – Многие погибли, в том числе Вико и Маё. Плод врачам удалось спасти, и смотри какой парень вырос! Пятнадцать эршикуров…то есть прости – два метра.

Неожиданно смешной забавный и гениальный коротышка утёр слезу.

– Я любил Маё, – признался он. – Почему вместо неё не погиб я? Во всём должен быть свой смысл, где он здесь?

Шыршшш. Шыршшш. Из всего взвода прорваться к кораблю удалось только Собакину. Он первым полз по дну ручья, скрытый водой, и система охраны среагировала с опозданием, перекрыв путь за ним. Выбравшись, чекист снял маску, достал из непромокаемого мешка немецкий маузер с деревянной кобурой-прикладом, вставил обойму и перевёл флажок предохранителя в боевое положение. В полукилометре лежал на боку фантастический корабль пришельцев. Он оказался не слишком велик и напоминал гигантскую гальку – натёртый до блеска камешек с пляжа, которым мальчишки играют в «блинчики», считая, сколько раз после броска он подпрыгнет по поверхности воды. Возле корабля копошилось несколько человек, а совсем близко гуляли те, с которыми Собакин мечтал свести счёты прежде всего – Болотов, Тунгусов и, видимо, та девка из библиотеки. Доктор хохотал – сказанное девчонкой чем-то рассмешило его до слёз. Услышав плеск воды и шум, все трое обернулись. Болотов сориентировался мгновенно.

– Уберите оружие! – спокойно произнёс он. – Вы один, а у нас на шаттле шестеро абордажников.

Собакин не стал возражать, он поднял маузер и навёл на Тунгусова, тот выглядел самым опасным.

Пззвууу!

Едва ли кудрявый коротышка прикрыл бы собой хоть половину верзилы-племянника, но он бросился вперёд, и пуля, нацеленная механику в грудь, попала в Болотова. Толстяк тонко, по-бабьи, взвизгнул и мешком повалился на землю. Вслед за тем завизжала девка и тоже зачем-то выскочила вперёд: то ли к убитому, то ли защищая друга.

Пззвууу!

Следующая пуля угодила в неё. Девчонку развернуло лицом к Собакину, и она, запутавшись в собственных ногах, стала медленно заваливаться на спину. На её нелепом платье с крупными белыми кругами появилось пятно крови. Внезапное озарение настигло Собакина, повергнув в шок: он узнал Аню. Она была той девчонкой, что десять лет назад подобрала его и выходила, вытащила с того света. Чекист опустил маузер и разжал пальцы. Он вдруг вспомнил про часы, что лежали в кармане и машинально вытащил их: часы намокли под водой и остановились. Из памяти всплыла их история: мальчик и девочка часто рассказывали друг другу о своих погибших родителях. А один раз они даже дрались за эти часы вместе: едва вставший на ноги Саша бился за них с той же безумной страстью, что и его подруга.

Нестор опустился рядом с Аней, пытаясь зажать рану огромной пятёрней. Но только вымазал руку – кровь просачивалась из-под пальцев, покидая тело и приближая смерть.

– Халтура-трест, – прошептала Горошек, теряя сознание.

А Собакин всё стоял и смотрел на часы. Затем, словно очнувшись, опустился на колени и аккуратно положил их на траву. К ним подбежали какие-то люди, тело Болотова перевернули – тот был мёртв. Истекающую кровью Аню подняли на руки и понесли к кораблю. Рана её была тяжела: пуля угодила в то же место, куда смертельно ранили Сашиного отца. Собакин не замечал суеты, он стоял на коленях и беззвучно шевелил губами. Ослеплённый яростью Нестор подскочил к нему, поднял с земли маузер и нажал на курок.

Кшчок!

Раздался сухой щелчок – маузер дал осечку, но чекист даже не заметил, что в него стреляли. Глаза его смотрели сквозь Нестора, а губы по-прежнему беззвучно шевелились.

Кшчок!

И снова вместо выстрела раздался щелчок. Тунгусов взвыл – в этом вое было столько звериного, что откуда-то издалека, из-за сферы тумана, приглушенно донесся ответный волчий вой.

– Аминь!– вдруг отчётливо произнёс Собакин и перекрестился.

С третьей попытки пуля вылетела из маузера и пробила чекисту голову.

Эпилог I.

Останки Собакина были сфотографированы и описаны следствием, а затем закопаны на сельском кладбище. Кто-то из сердобольных сельчан установил над безвестной могилой грубо сколоченный деревянный крест. Ни имени, ни фамилии на нём не было.

Оперуполномоченный, не дожидаясь ареста за провал, бежал в Латвию и сдал партийные секреты местной разведке. В один из дождливых дней его застрелили за столиком в кафе, где он пил вино и безмысленно смотрел на льющуюся с небес воду.

Дело об инопланетном корабле засекретили и положили в архив. Газеты напечатали скромное официальное сообщение о том, что в Вороновке ликвидирована троцкистско-зиновьевская банда, но фамилий благоразумно не упоминали.

Зойка, отсидев пятнадцать лет, вышла на свободу в 1947 году. Она вернулась в город и до самой смерти работала в той же самой библиотеке. Иногда в полночь она приходила на дикий пляж Соседовки и смотрела, как стелется по реке лунная дорожка, слегка подрагивая на волнах. Постаревшая и много перенёсшая Зойка по-прежнему не знала, чего хочет от жизни: мечты её были смутны и странным образом обрывочны.

Эпилог II.

Скапрп. Скапрп! Скапрп!! Шаттл взлетал: двое суток назад Нестор сумел разобраться в его механизмах и запустить самовосстановление. Поднявшись на сотню километров, экипаж попрощался с Болотовым. По старой традиции его тело в герметичной капсуле отправили за борт, и капсула сгорела в верхних слоях атмосферы, освобождая дух космосу. Едва живая Аня лежала спасательной барокамере, в загустевшем бульоне инопланетных медикаментов. Теперь она казалась Нестору иной, чем раньше – беззащитнее и женственнее. И платье её, с кровавым застывшим пятном, совсем не виделось смешным. Он пытал медика каждый день и каждый день успокоительные прогнозы врача казались механику недостаточно оптимистичными. Нестор не понимал, что такое репликатор молекулярного уровня, за счёт чего он может вращаться и двигаться в организме человека и каким образом способен бороться с ранами и недугами. Ещё более сказочным казалась ему портативная биохимическая станция, способная изготавливать медицинских роботов. Но парой недель спустя врач сообщил, что самый сложный период лечения завершён, и девушка очнулась.

Так-тык, тик-тук, ток-так. На подставке рядом с кроватью лежали отцовские часы. Горошек удивлённо смотрела на них, не понимая, каким образом те снова оказались у неё.

– Я подобрал их там, где тебя ранили, – рассказал ей Нестор. – Наверное, ты их выронила. Внутрь попала вода, и часы остановились, но я их починил.

– Я выронила? – голос у Ани был хриплым, слабым, и она решила не спорить: – Где мы?

– Ты не поверишь, Горох! Мы на севере Канады, в совершеннейшей глуши. Мне, кстати, интересная мысль пришла вчера: раз никаких остатков баржи-планетоида на Юкатане не нашли, не значит ли это, что в будущем мы продали её останки какой-нибудь космической цивилизации? Есть цивилизации гораздо старше нас, они умеют работать со временем, и если сдержат слово, то вытащат нас отсюда. А пока – следующая остановка Розуэлл. Небольшой городок в штате Нью-Мексико, где в 1947 году приземлится очередной наш шаттл. Ты бы знала, как классно на них летать!

– В Канаде? – снова удивилась Горошек. – Вот чудеса.

И тут же расстроилась:

– Получается, я все пропустила? Весь полёт? Вот обидно-то!

Она подумала ещё и неожиданно призналась:

– Мне снилось, что ты меня поцеловал.

Затем вдруг прищурилась и приподнялась на локте:

– Халтура-трест, Тунгусов! – сказала она. – Не снилось же?

Нестор шагнул к ней и прижал палец к губам:

Тссссс!