Я открыл глаза и увидел над собой потолок, покрытый желтыми пятнами. Время казалось застывшим. Сердце колотилось в груди, как будто оно пыталось пробиться к свободе, но я не знал, от чего мне спасаться. Словно в ответ на мой внутренний страх, до меня донеслись звуки — громкий смех из соседней палаты, шорох бумажных оберток и настойчивый голос медсестры.


Я поднялся с кровати, чувствуя под собой жесткий матрас и ржавое железо каркаса. Мои руки были покрыты следами от уколов. Я посмотрел вокруг и понял: я в больнице. Но это была не та больница, которую я знал. Здесь все было иначе — от прощального взгляда старой лампы до запаха дезинфицирующих средств, который напоминал о чем-то знакомом и одновременно чужом.


«Что здесь происходит?» — прошептал я сам себе, стараясь осмыслить ситуацию. В голове метались мысли о том, как я мог оказаться здесь. Я вспомнил операцию — мрачные лица коллег, отчаянные попытки спасти пациента на столе. И снова темнота...


Внезапно дверь открылась, и в палату вошла Мария Петрова. Ее светлые волосы были собраны в аккуратный пучок, а белый халат выглядел на ней так же безукоризненно, как всегда. Она подошла ко мне с легкой улыбкой.


— Алексей! Ты наконец-то пришел в себя! — произнесла она с искренним облегчением.


— Где я? — спросил я, все еще не веря своим глазам.


— Ты в Москве, в нашей больнице… В 1980-х годах, — добавила она почти шепотом.


Я замер от шока. Неужели это правда? Эта мысль обрушилась на меня как лавина. Я был в прошлом? Долгие годы работы и борьбы с системой привели меня к этому моменту? Но почему?


— Это невозможно! Как такое вообще может быть? — выпалил я, не заботясь о том, что могу напугать ее.


Мария шагнула ближе и положила руку мне на плечо.


— Я знаю, это сложно воспринимать… Но ты должен успокоиться и понять: сейчас твоя главная задача — помочь пациентам.


Я взглянул ей в глаза и увидел поддержку и решимость. Она всегда была оптимистичной; именно это качество помогало нам обоим продолжать работать среди тяжелых условий советской медицины.


— Мы можем справиться с этим вместе. Ты не одинок... — произнесла она с легким волнением в голосе.


Я кивнул медленно. Мысли о том, что ждет впереди, обострили мой страх перед системой, которая могла подавить любую попытку сделать что-то хорошее. Виктор Сидоров будет недоволен любой инициативой; его авторитарный стиль управления давно стал нашим проклятием.


Мария продолжала:


— Нам нужно проверить отделение хирургии… Есть несколько экстренных случаев.


Я понимал: несмотря на ужасное положение вещей вокруг нас, мы должны делать то, что умеем лучше всего. Я собрался с мыслями и готовился принять вызов времени и системы.


Когда мы вышли из палаты, коридоры больницы встретили нас привычной суетой: врачи торопились к своим делам, медсестры делали обходы по палатам. Воздух был насыщен запахами лекарств и страха — страха перед возможными ошибками и решениями системы.


Проходя мимо кабинетов и палат, я ловил взгляды коллег; кто-то из них смотрел с недоумением или даже с завистью. Как будто я вернулся из другого мира — мира успехов и высоких технологий — чтобы столкнуться с суровой реальностью 1980-х годов советской медицины.


— В этом отделении много сложных случаев сегодня... — сказала Мария чуть тише.


Я помнил случаи из истории медицины того времени: отсутствие современного оборудования, недостаток медикаментов и постоянное давление со стороны начальства создать иллюзию эффективности работы системы при полном отсутствии ресурсов для этого.


Мы остановились у двери операционной; за стеклянной перегородкой виднелись силуэты хирургов за работой. Они сосредоточенно двигались вокруг стола; каждый жест выдавал их уверенность или сомнение во всем происходящем вокруг.


— Что если мы не справимся? — произнес я тихо.


Мария посмотрела на меня внимательно:


— Мы должны верить в себя… Каждый из нас делает все возможное для спасения людей. Даже если система против нас.


Ее слова резонировали внутри меня: вера как единственный способ преодолеть страх перед мощью этой системы. И хотя мое сердце колотилось от переживаний о том будущем (или прошлом?), которое могло ждать нас впереди и желании изменить этот мир к лучшему…


Я понимал одно: мы обязаны бороться за каждую жизнь здесь и сейчас — независимо от того, сколько преград нам предстоит преодолеть. Система не должна определять нашу человечность; мы сами должны выбирать свой путь борьбы за пациентов.


Дверь открылась с характерным скрипом; свет ярко осветил операционную комнату внутри. Мы вошли внутрь вместе с Марией под взглядами коллег-хирургов; каждый из них знал свою задачу и ждал команды начать работу над жизнью человека на операционном столе.

Загрузка...