Хитрая Сойка

Было очень тихо. Только пиньканье маленьких птичек. Раннее утро застало Егора на краю старого ельника. Егерь стоял неподвижно у створа ели, вглядываясь в следы на влажной после ночной грозы земле. Работа егеря редко бывала героической — спасти кого-то, прогнать стаю волков или защитить животное. Чаще она состояла из вот такой кропотливой наблюдательности, из умения читать лесную книгу, в которой каждая сломанная ветка или отпечаток копыта были буквами.

Сегодня Егор искал браконьеров. За последнюю неделю в этом квадрате пропали два молодых лося — не по сезону, не по правилам, тихо и профессионально. Егор уже неделю жил в лесной избушке, возвращаясь домой лишь на пару часов, чтобы проведать Анну и проверить, всё ли в порядке с его разношёрстным семейством.

Раздвигая ветки кустарника, егерь услышал знакомый скрипучий крик. На ветке старой осины, в пятнах солнечного света, сидела сойка. Егор пригляделся. Сойка вела себя странно. Птица с ярко-голубыми «зеркальцами» на крыльях и чёрными «усами» нервно перескакивала с сучка на сучок, то затихая, то издавая тревожные, не свойственные ей звуки: отрывистое тявканье, похожее на лисье, и даже нечто, напоминающее скрип несмазанной калитки.

«Тревожится», — констатировал про себя Егор. Сойки — лесные сторожа. Их крик предупреждает всех обитателей чащи о приближении опасности. Но эта вела себя не как часовой, а скорее как актёр, исполняющий странную роль.

Егор решил проследить. Наличие сотни ненормальных ситуаций в его практике показали, что поведение животных не вписывается ни в какие рамки. Он осторожно, делая шаг в такт с порывами ветра, двинулся в ту сторону, куда смотрела птица. Через полчаса тщательного движения он вышел на скрытую поляну. Пахло странно. Но запах был знакомый — нагретого металла, солярки… И ещё что-то… запах крови, уже притрушенный землёй.

Ближе к краю поляны земля была неестественно взрыхлена, а на сосне, чуть выше человеческого роста, была сделана зарубка — метка. Браконьерская. Грубая, косая, словно насмешка. Сойка, тем временем, уселась на суку прямо над этим местом и вдруг чётко, с идеальной интонацией, воспроизвела звук отпираемого затвора винтовки.

— Щёлк-чок.

Лёд пробежал по спине Егора. Птица не просто так тревожилась. Хитрое животное запомнило* и воспроизвело звуки, связанные с этим местом. Сока видела, что здесь происходило.

Егор отступил, не потревожив пернатого свидетеля. Весь день он провёл, изучая окрестности, и нашёл ещё две подобных метки. Сойка появлялась то тут, то там, всегда неподалёку, всегда с репертуаром тревожных звуков. Она стала его межвидовой хитрой наводчицей.

Вернувшись домой под вечер, Егор поделился наблюдениями с Анной.

— Умная птица, — сказала жена, наливая ему чай. — Но почему она это делает? Просто так? Или как Гуся, человекоподобная?

— Сообразительность, — ответил Егор, гладя лиса Огонька, улёгшегося у его ног. — Она связала это место с опасностью. А может, и с возможностью поживиться. Браконьеры что-то роняют, крошки от еды оставляют. Птица запомнила и теперь, когда чует их или их следы, воспроизводит те звуки. Это её способ… отметить опасную зону. Для себя. А я просто подслушал.

— Хитрец, — улыбнулась Анна. — Прямо как Степан. Стоит хлеб начать резать, он тут как тут.

— Не просто хитрец. Она — живая сигнализация. Но с характером.

Обученный опытом своих собственных питомцев, Егор решил использовать эту «сигнализацию». На следующее утро егерь вернулся к первой поляне и устроил скрытый лабаз на дереве неподалёку.По всем правилам, даже анти-тепловизорную сетку взял. И стал ждать. Еще он взял с собой немного зерна и орешков и рано утром, ещё до рассвета, оставил угощение на пеньке.

Сойка обнаружила подношение быстро. Птица долго осматривалась, крутила головой, а потом, убедившись в безопасности, схватила орех и улетела. Но вернулась. Так она перетаскала все орехи. Через день Егор снова оставил еду. Постепенно птица стала привыкать к его тихому присутствию. Она уже не кричала при его появлении, лишь наблюдала чёрными бисерными глазами.

А через неделю случилось то, на что Егор и надеялся. Он дремал в лабазе, когда услышал тот самый, идеально воспроизведённый звук затвора. Мужчина открыл глаза. Сойка сидела на своей наблюдательной ветке и, не видя его, тревожно перекликалась сама с собой, издавая целую палитру звуков: тот самый «щелк-чок», мужской кашель, даже обрывок неразборчивой речи. Сойка смотрела не на укрытие егеря, а в противоположную сторону чащи.

Егор навёл бинокль. Двое мужчин с карабинами и рюкзаками осторожно вышли на поляну. Озираясь, мужики подошли к дереву с зарубкой, огляделись и начали что-то размечать. Всё было тихо, профессионально. Словно мясники. И только одна птица, синяя искорка в зелени листвы, вела себя так, словно кричала на весь лес: «Опасность! Чужие! Оружие!»

Благодаря её «донесению» Егор успел незаметно спуститься и зайти с подветренной стороны, чтобы не спугнуть лося, которого ловили браконьеры. Вот лица были у преступников — ловили лося, а поймали егеря! Задержание прошло быстро и без эксцессов. У браконьеров даже не было времени понять, откуда появился егерь.

Когда наручники щёлкнули на запястьях одного из них, тот мрачно пробормотал:

— Везуха у тебя, егерь. Как ты нас вычислил-то?

Егор лишь кивнул в сторону осины, где сойка, закончив своё представление, спокойно чистила перья.

— Лесные глаза и уши никогда не дремлют.

На обратном пути, уже после передачи браконьеров лесной охране, Егор остановился у поляны. Егерь достал из кармана горсть кедровых орешков — самых лакомых — и рассыпал их на том самом пеньке.

— Спасибо, помощница, — сказал он вслух. — Работаешь лучше иного прибора.

Сойка, услышав его голос, не улетела. Птица спустилась ниже, посмотрела на него своим пронзительным взглядом, склевала один орех, а потом, держа второй в клюве, поднялась на ветку и издала новый звук. Не скрип, не щелчок, а что-то вроде мягкого, курлыкающего «крр-крр». Почти благодарность.

С тех пор у Егора в лесу появился ещё один необычный друг. Яшка — как он мысленно назвал сойку — в честь барана из детства, частенько сопровождал его на обходах, перелетая с дерева на дерево. И если птица вдруг замолкала и начинала свою тревожную симфонию из заученных звуков, Егор знал — нужно быть начеку. Хитрость сойки, рождённая из осторожности и наблюдательности, стала одним из самых надёжных его инструментов.

Уже когда сезон охоты начался, и браконьеры пропали, вечером, Егор снова рассказывал жене о своем дне:

— Вот и урок. Хитрость — не всегда порок. В природе это — инструмент выживания. Главное — понять, на чьей она стороне. И что эта «хитрость» может быть просто другой формой ума, которую мы, в своей спешке, не всегда способны разглядеть.

— Другая форма ума — Анна потрепала толстого Степана за щеку — лучше и не скажешь.

Огонёк, слушавший разговор, ткнулся носом в ладонь Егора, будто соглашаясь. И где-то далеко, в темнеющем лесу, хитрая сойка, устроившись на ночлег, перед сном издала тихое, скрипучее «крр-крр», словно подводя итог удачному дню.