Хлам

Официально на Свалке никто не жил.

В этом была своя извращённая логика: к человеческому жилью в современный гуманистический век предъявляли множество требований, начиная от мощности вентиляционных систем и уровня инсоляции и заканчивая доступностью лифтовых доставок и степенями очистки подаваемой воды. Свалка никаким из них, конечно же, не соответствовала, и жить людям здесь было никак нельзя.

Городские вообще считали, что Свалка — это мусорный полигон из ужастиков позапрошлого века, провонявший гнилью рассадник паразитов и антисанитарии. Там гигантской горой свалены плесневелые объедки, мятые контейнеры для еды и ржавые велосипеды, там всё время удушающе горит пластик и кишит тараканьё. А в старой разбитой ванне спит краснорожий алкоголик, опустившийся вшивый мужик, совершенно потерявший человеческий облик.

Так удобно думать, если Свалка — это «там». Но если Свалка — это «здесь», смотреть на неё начинаешь совсем иначе.

Пищевые отходы давно свозили не сюда, а на завод, пыхтящий у самой границы агломерации, за границей климатических систем. Засохший хлеб, подгнившие яблоки, просроченные соусы и надкушенные собакой сосиски сваливали в огромный бак, где ими питались какие-то бактерии, вырабатывавшие взамен то ли газ, то ли электричество, то ли чистое золото. Бутылки мыли и наполняли заново, пластик отливали в свежие формы, тряпьё разбирали на волокна, чтобы сделать из них модное в этом сезоне платье. Даже у ржавого велосипеда было своё посмертие.

Свалка же — для другого. Свалка — для всех тех недостаточно сломанных вещей, которые ещё могли кому-нибудь понадобиться, и за которые некому было заплатить утилизационный сбор. Когда-то здесь был небольшой пункт обмена, нечто среднее между барахолкой и секонд-хэндом. Потом склад разросся, выдавил собой стены, прорвал крышу шатра. Лоуренсы, династия барахольщиков, годами держала у трассы «салон» с «диковинками» и «антиквариатом», а всякий хлам копился на пустыре, пока не превратился в Свалку.

Декорациями здесь были свои улицы и кварталы. Кары и авиетки составляли отдельно, и за хорошую новинку могла разгореться драка: детали шли на продажу и на болиды для неофициальных гонок. Среди склада мебели можно было найти целый табуреточный лес и царство продавленных диванов. За армией садовых гномов присматривал гигантский пластмассовый слон, который раньше украшал зоопарк. И несколько сотен местных жителей — те самые, про кого городские аналитики писали, употребляя словосочетания «маргинализация населения» и «острое неблагополучие», — зарабатывали на жизнь тем, что разбирали хлам, освобождая места для нового и нового хлама.

— Вообще-то, я космонавт, — рассказывал одноногий Джо, когда на него нападало благодушное настроение. — Мы строили вторую посадочную на Луне! Во, фотки, я в иллюминаторе ракеты. Но теперь, вишь, нога-то у меня одна…

— Мошенники, — разорялась Дженни, гневно вытряхивая коврик. — Троглодиты! Сгорят в аду, и пусть милостивый боженька вырвет им всем ногти и зубы по одному!

— Я этого не делал. Они считают, что это я, а это не я. Я не убивал её, понимаете?

— …Это называется дауншифтинг, — важно говорил Лука. — Современный человек чрезмерно увлечён навязанными целями, вроде наращивания материального капитала, карьерного роста, бессмысленной гонки обладания…

— Я не убивал её, не убивал. Толкнул, да, но убить — то не я…

— Я консультирующий детектив. Ко мне обращаются из полиции, когда…

— Мы тоже смотрели этот сериал, Стив.

— Тьфу…

— Ты не говори только никому, ладно? Это секрет, никому нельзя говорить. Мой любовник, он топ двадцать в рейтинге капитал-инк. Мы должны были пожениться весной, но его жена, как стали делить деньги, она совсем двинулась крышей… наняла киллера, в него стреляли, меня похитили, моей маме угрожали… я здесь по программе защиты свидетелей. Ты только никому не говори.

Ани не верила ни в одну из этих историй, тем более что «иллюминатор» на снимках Джо был здорово похож на сиденье унитаза. Зато она охотно рассказывала в ответ свою:

— Меня утвердили на роль в социальной драме. Серьёзное искусство требует большой подготовки.

Это было враньё, конечно, и в него тоже никто не верил. Но говорить об этом вслух было не принято, так что Ани могла примерить любое амплуа и представиться хоть актрисой, хоть инопланетянкой.

Пару раз в десятилетие власти пытались закрыть Свалку. У закутка, куда сгружали светящиеся буквы, неоновые светильники, рекламные щиты и прочий яркий брендинг, гордо стояла здоровенная диорама с планом реконструкции и урбанизации: планировали здесь и прудики с карпами, и спортплощадку, и фудкорт, и чрезвычайно модное «пространство свободной игры». План был очень красив и, конечно же, не сбылся. Даже макет размером с бильярдный стол и с огонёчками не смог убедить город выкинуть на Свалку такое безумное количество денег.

В общем, Свалка просто была, даже если городские делали вид, что её не было. И хотя официально на Свалке никто не жил — даже бизнесмены Лоуренсы были прописаны в одном из таунов, — на деле Свалка бывала безлюдной разве что во время полицейских рейдов, а в обычные дни здесь кипела своя особая жизнь.

В конце концов, ненужные люди ничуть не хуже ненужных вещей.

— Дай, — Брэд требовательно протянул руку, и Ани послушно вложила в неё датчик.

Она наловчилась уже понимать его без лишних слов.

Брэд был странненький даже по меркам Свалки: он почти не говорил, потому что страшно заикался, и до визгу боялся кислотных крыс. Зато Брэд умел разбирать всякую технику и споро сортировал детали на совсем бесполезные и те, что можно было сбыть в таун за несколько десятков единиц. Всё новенькое забирала себе банда Жука, а у Брэда была репутация технокудесника, который умел достать что-то ценное из любого мусора.

Вот и теперь Брэд увлечённо ковырялся в электронных потрохах. Сегодняшняя добыча была массивным голо-проектором — не бытовым, а из тех, что ставят на крупных сценах; на Свалку его привезли нелегально, по закону утилизацией сложного технического мусора должна была заниматься профильная компания. Но бывший владелец как-то сумел сделать вид, что проектор ещё не мусор, а проектор, хотя глубокая дыра с оплавленными краями намекала на обратное.

Брэд уже снял с аппарата корпус, небрежно выдрал провода, сбросил в коробку с хламом конденсорную линзу и теперь тыкал датчиком в матрицу, ворча что-то про «ячейки п-п-памяти» и «упра-упра-управляющее поле». Общаться с людьми Брэд не любил и своего заикания стеснялся, но всегда полушёпотом комментировал работу.

Ани сморщила нос и сдула волосы с лица. Они упали обратно, ещё неряшливее, чем были. Солнце стояло почти в зените, и голову припекало. Календарное лето в границах Форна мало чем отличалось от календарной зимы, спасибо климатическому контролю, но сейчас Ани всё равно жарило макушку.

Ещё солнце зло лупило светом по многоэтажным горам пластиковых ящиков, словно пыталось вгрызться в треснутые экраны и вырванные с корнем платы, а потом изорвать в клочки бухты проводов.

В световых бликах Ани всё время мерещилось движение, дважды она даже пальнула в пустоту. Цокота коготков слышно не было. Снова оглядевшись, Ани сунула «молнию» в карман и торопливо собрала волосы в неаккуратный хвост — слишком короткий, он развалится уже минут через пятнадцать, но, может быть, за это время Брэд вытащит чип, и тогда останется только сгрузить останки проектора на транспортировочную ленту.

Старожилы говорили, что долгие годы кислотные крысы вообще не заглядывали в развал с электронкой. Ани жила на Свалке столько, сколько себя помнила, то есть последние полтора года — и всё это время крысы кишели здесь кишмя.

Если Лоуренсы выступали в амплуа классических тиранов, а Ани и Брэд годились в лучшем случае для простецких ролей, так крысы плотно заняли нишу местных злодеев. Мерзкие полулысые твари, здоровенные, в две мужских ладони, они грызли даже то, что никак не могло быть едой. Добрая матушка-природа от души позаботилась о выживании своих любимых деточек: основную долю в рационе кислотных крыс занимали просроченные консервы. Ядрёная слюна прожигала и пластик, и металл, а дальше в ход шли когти, зубы и небывалый аппетит.

В сломанном проекторе жрать крысам было нечего. Но крысы не знали об этом, а Брэд от вида крысы каждый раз пытался упасть в обморок. С Брэдом у Ани было давнее плодотворное сотрудничество: он ковырялся в электронщине, а Ани отгоняла кислотных крыс и ездила в таун к скупщику — сам Брэд никогда не покидал Свалки.

Дело было довольно скучное, но выгодное. Чтобы сделать его хоть немного веселее, Ани старалась бить крыс непременно в голову. Сегодня её результат — шесть из семи, и Ани не терпелось довести счёт хотя бы до десяти выстрелов, но крысы, как назло, не высовывались.

Брэд крякнул и вырвал из нутра проектора длинный цветастый шлейф, а затем уже куда бережнее вынул один за другим шесть чипов и ссыпал их в маленький контейнер. Кинул их Ани — она поймала и спрятала в сумку на животе.

— Сколько?

Брэд ответил неопределённым жестом. Он всегда считал, что скупщик заплатил слишком мало, но никогда не мог сказать, сколько было бы достаточно.

Правда, сама Ани не знала даже точных названий вещей, которые продавала, не то что их характеристик, — и всё равно была уверена, что скупщик здорово их дурит.

В четыре руки они загрузили разорённый проектор в ящик. Сверху Ани швырнула остатки проводов, Брэд ещё раз с сомнением осмотрел клеммы на шлейфе, а затем бросил его следом. Видимо, большего выжать было уже нельзя.

На прорезиненной поверхности дорожки остался только тёмный след от горелого пластика. Ани потёрла его носком кроссовки, а потом плюнула: раз в декаду по дорожкам Свалки катался помывочный робот, который оттирал щёткой грязь и заклеивал силиконом трещины.

Потом робот укатывался в ангар при заводе, где ему полагались зарядка, дезинфекция и техобслуживание. Потому что это был не свалочный робот, а самый обыкновенный, городской. В отличие от всех людей, которые якобы не жили на Свалке, робот был учтён в списке действующих лиц.

И в рамках пьесы — о чём бы она ни была — у него было будущее.