Ход вбок

Руслан вбил последний крюк в трещину и повис на карнизе. Пальцы онемели, дыхание рвалось в груди частыми глотками разреженного воздуха. Две тысячи метров над миром — достаточно, чтобы подняться над проблемами.

Развод. Увольнение. Пустая квартира, где стены стали чужими. Всё это осталось где-то в другой жизни, в другом измерении плотности и смысла. Здесь, на этом каменном карнизе, была только гора, ветер и его собственное упрямство, последнее, что у него оставалось.

Палатку он поставил механически, пальцы помнили движения лучше, чем мозг. Солнце клонилось к горизонту, поджигая облака медленным огнём. Руслан сел на край карниза, свесив ноги в пропасть, и посмотрел вниз.

И увидел доску.

Внизу, в долине, расстилалось древнее озеро — высохшее, мёртвое, расчерченное природой на идеальные квадраты. Тёмный базальт и белая соль, восемь на восемь, шахматная доска величиной с небольшой город. Руслан моргнул, не веря глазам. Потом засмеялся — сухо, беззвучно. Конечно. Даже здесь, на краю мира, его прошлое находило способ напомнить о себе.

В четырнадцать лет он был вторым юниором страны по шахматам. В пятнадцать проиграл пять партий подряд на чемпионате и больше никогда не садился за доску. Двадцать лет эта незакрытая рана тихо ныла где-то в глубине, и вот теперь гора решила разбередить её.

Облака наплывали с запада, их тени скользили по каменной доске. Руслан проследил взглядом за одной тенью — округлая, размером с квадрат. Пешка. Она легла на E2. Другая тень, вытянутая — ладья на A1.

От нечего делать он достал блокнот, начал записывать позицию. Старая привычка.

К вечеру на доске внизу выстроилась начальная позиция. Белые и чёрные фигуры из облачных теней, застывшие в ожидании первого хода.

Руслан усмехнулся. «E4», — пробормотал он вслух, просто чтобы услышать собственный голос. Ветер на мгновение стих.

Тень-пешка дрогнула и поплыла вперёд — с E2 на E4.

Сердце пропустило удар. Руслан сглотнул, во рту пересохло. Совпадение. Просто ветер изменился, облако сместилось, тень…

Другая тень, чёрная пешка, скользнула с E7 на E5.

Пальцы на блокноте побелели. Это невозможно. Облако плыло строго на север, он видел его движение, но тень… тень шла на восток, игнорируя законы геометрии и света. Тень делала ход.

«Конь F3», — прошептал Руслан, и тень послушно переместилась.

Ответ пришёл немедленно: конь C6.

Гипоксия. Высотная болезнь. Мозг, задыхающийся без кислорода, рисует картинки. Руслан знал симптомы. Галлюцинации. Потеря связи с реальностью.

Всё равно надо было чем-то заняться, почему бы и не сыграть с галлюцинациями в шахматы. Руслан тщательно записывал ходы в блокнот, чтобы потом изучить на свежую голову.

Он играл до темноты. Кто-то внизу, в тенях на мёртвом озере, играл сильно — на уровне, до которого Руслан никогда не дотягивался даже в лучшие годы. Каждый ход оппонента был точен, экономен, беспощаден. Минимум жертв, максимум позиционного давления.

Ночью Руслан не спал. Лежал в палатке и слушал, как ветер рвёт ткань, как гора дышит глубоко и медленно вокруг него. Думал о партии. О том, что позиция уже слегка хуже. О том, что завтра продолжит.

Утро встретило его морозной ясностью. Руслан выбрался из палатки, посмотрел вниз — доска ждала, тени выстроились в позицию, на которой вчера остановились. Память горы оказалась безупречной.

Он сделал ход. Получил ответ. Ход. Ответ.

К полудню он заметил закономерность.

Каждый раз, когда противник съедал его фигуру, что-то происходило на маршруте. Пешка пала — камень сорвался со склона выше, пролетел в метре от палатки. Слон — трещина в скале справа углубилась, стала опасной. Конь — ветер усилился до штормового, едва не сорвал его с карниза, когда он полез проверять страховку.

Каждая съеденная фигура — предупреждение.

Руслан дрожащими пальцами открыл блокнот, просчитал партию вперёд. Ещё четыре хода до неизбежного мата.

Он закрыл глаза, прислонился лбом к холодному камню. Значит, так. Гора играет с ним на его жизнь. Или он играет сам с собой, расщеплённый мозг ведёт партию против себя.

Не важно.

Важно то, что он видит мат. Неизбежный, красивый, неотвратимый мат в четыре хода. На вершине его ждёт смерть, и он знает это с той же чёткостью, с которой гроссмейстер знает исход партии за десять ходов до конца.

Руслан засмеялся — хрипло, надрывно. Слёзы выступили на глазах и тут же замёрзли на ресницах. Двадцать лет назад он бежал от поражения. И вот снова та же позиция: проигрышная, безнадёжная, требующая капитуляции.

Он посмотрел на доску внизу. Посмотрел на вершину вверху — острый клык камня, вонзающийся в небо. Посмотрел вбок, на соседний пик — ниже, проще, менее славный.

И увидел третий путь.

Ничья.

В шахматах есть позиции, где сильнейшая сторона не может выиграть, как бы ни старалась. Пат. Вечный шах. Крепость. Руслан лихорадочно перебирал варианты, и внезапно, как прорыв света сквозь тучу, увидел его: ход, который не вёл ни к победе, ни к поражению. Ход, который замораживал партию в бесконечном равновесии.

Но этот ход означал отказ от вершины. Траверс влево, к соседнему пику. Не то, зачем он пришёл. Не тот финал, который должен был искупить все провалы.

Руслан сидел на карнизе до вечера, глядя на тени. Потом взял блокнот и записал ход.

Не вверх. Не вниз. Вбок.

Тени на доске замерли. Ветер стих мгновенно, словно гора задержала дыхание. Партия застыла в патовой позиции — ни победы, ни поражения, только бесконечное, звенящее равновесие.

Руслан медленно собрал лагерь и пошёл траверсом, вдоль склона, туда, где гора была добрее, а вершина — скромнее.

Через два дня, спускаясь в базовый лагерь, он встретил группу спасателей. Они поднимались к его маршруту — там произошёл обвал, половина склона обрушилась. Искали тела, не надеясь найти выживших.

Руслан кивнул, поблагодарил за информацию и пошёл дальше вниз. В кармане куртки лежал блокнот с записью партии, которая закончилась ничьей.

Первой за двадцать лет.

И впервые — без чувства поражения.