Холод такой холодный!

Холод такой холодный! Чудовищная фраза, признаю, но мне не до лингвистики. Я насмерть замерзаю в июле, когда все остальные умирают от жары. Есть только один способ все исправить – разжечь огонь. Сделать это я смогу, если пальцы еще способны шевелиться. Смогу, но не стану! Если я зажгу огонь, то все было зря.

Все дело в бумагах. Впрочем, нет – все дело в технологиях. Поймите, как сделать то, чего не могут другие, и весь мир будет ваш! А если не сможете понять, то украдите чужой секрет. Я не шпион, а обычный техник. Ремонт промышленных холодильников – не предел моих мечтаний, но я просто делал свое дело, чинил эти холодильники для компании «Криогенные технологии».

Почти все здания компании, огромный бетонный монстр, обнесенный колючей проволокой, было набито холодильниками, холодильничками и морозилками. Пробирки скучали в крохотных охлаждающих шкафчиках, а в огромных холодильниках подвала, на стеллажах, годами лежало нечто замороженное, под названием «образцы». Что это, я даже и знать не хотел. Да и все прочие, кажется, давно забыли про эту дрянь на полках. Во всяком случае, требование запирать холодильник на замки каждый вечер, и отпирать каждое утро, никто давно уже не вспоминал.

А потом настал тот самый день, когда в конференц-зале раздались крики и хлопки. Парни в белых халатах открывали шампанское, а парни в черных костюмах вопили от радости и подставляли бокалы.

-Это стоит миллионы! – восторженно объяснял мне обладатель белого халата и бейджа с надписью «Антоний Бадаламенти. Отдел прикладной крионики». - Мы можем заморозить любую живую клетку и восстановить ее обратно. Я! Я сам это сделал. Я заморозил этого вот мыша. И разморозил его обратно! И вон он, бегает!

Бадаламенти был пьян с двух бокалов, но не врал. Мышонок бегал в огромном аквариуме, занимался мышиными делами и не знал, что три дня походил на кусок льда в бокале.

Как такое возможно, я не понял. Зато понял фразу: «Стоит миллионы!». Бадаламенти слышал в ней что-то вроде: «Грандиозные перспективы, огромный бюджет, исследования!». Я слышал в ней: «Единственный шанс. Ты сможешь умотать отсюда, и видеть холодильник, только когда достаешь из него пиво». Даже не знаю, что было заманчивее – сами миллионы, или перспектива избавиться от холодильников.

Я выждал неделю, прежде чем мимоходом спросил Бадаламенти о безопасности проекта. Мы вышли покурить, и злостно нарушали еще одно правило компании. Его глаза пылали восторгом, он рвался поделиться с кем-то величием своего проекта, а меня он считал своим другом, и трепался без умолку. Он рассказал об охране, которая стережет только периметр, и не суется внутрь здания. Рассказал о бессилии хакеров, которые не смогут украсть проект, потому что тот хранится не на сервере, а на бумаге.

-Вот такая пачка листов! – он показал мне толщину пачки на пальцах, отмерил сантиметров десять.

И рассказал о сейфе, который в одиночку не открыть.

-Нужен мой отпечаток! – он гордо показал палец. – И код, которых знает только директор. И без нас двоих ничего не будет. Я и директор, чувак, теперь мы здесь всем командуем!

За обедом Бадаламенти попивал чай из кружки. Вечером я отмыл ее, поставил на место, а на следующий вечер забрал домой, вместе с отпечатками пальцев Бадаламенти. Найти их и скопировать на подушечку из силикона – плевое дело! Поддельные отпечатки давно не новость, хотя ими редко пользуются.

Добыть код от сейфа оказалось того проще. Я часто задерживался после работы, бродил по залам – неприкаянный техник, который живет один, и не торопится домой. Все привыкли к этому, я стал чем-то вроде ходячей мебели. И ходил, где хотел! Так что я без проблем остался наедине с сейфом, и опрыскал его сенсорную панель краской, которая светится в ультрафиолете.

Утром палец директора прошелся по кнопкам и стер немного краски. Вечером кнопки сияли в луче моего ультрафиолетового фонарика. Все, кроме тех четырех, с которых палец стер краску.

Четыре цифры: 0126. Конечно, я не знал их порядок, но единица стерлась сильнее прочих – она была первой, и немного краски с нее уже было на пальце, когда он касался второй цифры, так что та слегка светилась. Двойка! Еще две цифры светились чуть сильнее, они были последними. Значит, код или 1260, или 1206.

В прошлом году ребята из лаборатории поздравляли шефа с днем рождения, и это случилось 12 июня. 1206! Я едва не хохотал: шеф поставил на код замка свой день рождения. Каков дурень!

Мне не пришлось прорываться через охрану, забор и камеры слежения. Они не давали посторонним войти, но я-то уже был внутри. И сидел с ногами на унитазе, ждал, пока все уйдут. Внутри останусь только я! Заберу бумаги, вернусь в кабинку и просижу до утра. А потом выйду, смешаюсь с толпой и унесу с собой документы проекта, который стоят миллионы. Легко и понятно!

Свет в коридорах почти не горел, только тускло светились дежурные лампы. Камеры не записывали ничего – это я уже обеспечил. И не встретил никого, пока крался в кабинет директора. Код «1206», копия отпечатка на силиконе. Сейф задумался, а моя рука взмокла так, что я едва ни уронил опечаток.

И сейф зажег зеленую лампочку над клавиатурой! Код принят, отпечаток распознан. Добро пожаловать!

Когда начнется следствие, виновных вычислят сразу – это будут директор и мой старый друг Бадаламенти. Я улыбался, как ребенок перед праздничным тортом. Папка лежала в сейфе. Моя прелесть! Мой счастливый билет в будущее, где я богат и подхожу к холодильнику только за пивом. Я сграбастал папку, сунул ее в сумку и закрыл сейф. Вот и все!

Если не считать шагов в коридоре.

Они шли к двери. А я не потрудился закрыть за собой дверь, когда входил в кабинет! Тогда я ругал себя, но еще не понял, что дверь и станет спасением.

-Кабинет! – крикнул кто-то в коридоре.

Кто-то? Охранник, разумеется, и к одной паре ног прибавилась другая.

Наверное, настоящий промышленный шпион нашел бы более изящный способ спрятаться в пустом кабинете. Но настоящий шпион подумал бы о сигнализации, которая срабатывает, когда сейф открывается. И об охранниках, которые помчатся проверить, почему сейф открыт. И о поганце Бадаламенти, который мог и приврать, когда уверял, что внутри здания охраны нет.

Я не был шпионом, не думал обо всем этом, и сделал тогда единственное, что пришло в голову. Глупое и детское, но это сработало – я забился под стол. И слышал шаги, видел ноги, которые прошли к сейфу. Слышал, как растяпа-охранник дергает ручку на его дверце.

-Вроде нормально. Может ложная тревога? – сказал он, а растяпа №2 передразнил:

- «Лозьная тьевога», ага, как же! А дверь в кабинет кто отрыл? Привидение? Он где-то в коридоре! Пошли. Ты направо, я налево.

Шаги забухали по полу и утихли.

Я сидел под столом, сам не знаю сколько. Казалось, что это злой розыгрыш, и стоит мне высунуться из-под стола, как я вижу два пистолета, нацеленных мне в лицо, и охранников, которые только притворяются, что ушли.

Но они ушли! Я не закрыл дверь за собой, а открытую дверь оставляет тот, кто кинулся бежать, и улепетывает по коридорам. Там они меня теперь и ловили.

Хотя нет, не меня! Кого-то, какого-то чужака, вора. Я не вор, а местный техник! Меня все знают. Если спрятаться в туалете после того, как они его проверят, утром я выберусь без проблем. Я представил план помещений конторы и пошел к туалету, кратчайшим путем.

Путь это вел меня мимо двери лифта. А неприятное свойство лифтов заключается в том, что внутри них порой ездят люди.

«Бам!» – раздалось в коридоре, и я замер на месте. Лифт делал такое «Бам!» каждый раз, когда останавливался на этаже, и готовился открыть двери. Я знал, кого увижу в кабине лифта – растяпу №3, охранника с пистолетом в руке. Путь к туалету отрезан!

Я пихнул дверь пожарной лестницы. Она закрылась у меня за спиной, когда дверь лифта открылись. Охранник озирался и высматривал злодея, а я стоял в метре от него и не знал, куда иди – вверх или вниз?

Когда ручка двери шевельнулась, я услышал шаги выше по лестнице. Растяпы обшаривали здание сверху вниз, выдавливали чужаков к выходу. А снаружи вора будет ждать пустой бетонный двор, на котором негде прятаться. Если только вор не уйдет еще ниже – в подвал с холодильниками!

И я кинулся вниз, успел свернуть, промчаться половину следующей лестницы, пока растяпа № 3 махал фонарем и кричал:

-Я что-то слышал! Внизу.

Он не знал, сколько внизу грабителей и какое у них оружие. Он не рвался геройствовать. Никто не будет рад получить пулю в лоб во имя защиты метода заморозки мышей, так что искали меня аккуратно и неспешно, а я не медлил, я бежал. Взмок на бегу, рубаха пропиталась потом. Так я и прибыл на свою конечную станцию.

Два этажа ниже уровня земли. Вереница старых знакомых – холодильных установок. Внутри нет ничего ценного, только полки с образцами. Сюда никто не суется месяцами.

Свет загорелся внутри, когда я открыл дверь. Проклятье! Я метнулся внутрь, захлопнул дверь и остался в темноте. Подумал немного, и чуть-чуть приоткрыл дверь – свет не загорелся, но так я мог слышать мир снаружи.

Никто не будет искать меня здесь, потому что ни один идиот не будет прятаться в холодильнике, где запросто можно умереть от мороза. Нужно просто посидеть в холоде минут десять, а потом вернуться в туалет, где меня уже искали, вот и все! Никаких проблем быть не могло, раз уж двери открывались изнутри – начальство вовсе не хотело, что бы сотрудник нечаянно закрылся в холодильнике и замерз.

-Его нет! – раздалось снаружи. Пришлось прислушаться, что бы разобрать эти слова, но щелочка приоткрытой двери пропускала звук.

-В холодильниках посмотри! – ответил другой голос. Я мысленно проклял владельца голоса, пожелал ему сгореть, замерзнуть и взорваться, но это не помогло.

Я почти ничего не видел, но и без того знал свои холодильники. В наличии были: узкий проход между стеллажами, потолок три метра высотой, и полки с кусками какой-то замороженной дряни, завернутой в черный полиэтилен. Значит, было все, что требовалось для маскировки!

Почти бесшумно я забрался на стеллаж, лег, и мокрая от пота рубашка тут же примерзла к металлической стойке. Я натянул полиэтилен на себя и постарался вообразить, что я сам – один из образцов.

Дверь открылась и свет включился. Я ощущал себя тараканом и ждал слов: «Вот ты где!», но охранник не входил. Он просто смотрел с порога, и яркий свет в холодильнике слепил его глаза, а я надеялся, что он не станет морозить руки, что бы забраться на каждый стеллаж и осмотреть каждую полку. В этих холодильниках чертовски много полок!

Пока дверь стояла открытой, тепло забиралось внутрь, и термометр показал, что температура растет. Загудел мотор и ледяной воздух закружился между стеллажами. Охранник чихнул и отступил подальше, а я понял, что мне везет.

Рация затрещала, и растяпа-охранник пробурчал что-то в нее, послушал ответ. Сказал: «Иду!». Кажется, я привиделся кому-то на другом этаже. Боги не бросали меня! Охранник повернулся, закрыл дверь и свет погас. Я досчитал до ста, скатился со стеллажа и повалился на пол. Почти ползком добрался до двери, толкнул ее.

И дверь не открылась.

Никто не захочет оставить человека замерзать внутри огромного холодильника! Конечно, такая дверь открывается изнутри. Если только ее не заперли снаружи на отдельный замок, как должны бы делать каждую ночь. Я знал, что холодильники полагается запирать, в целях безопасности. И знал, что никто не спускался в подвал, что бы запереть их. Лень всегда побеждает инструкции.

Всегда – кроме того дня, когда в здание забрался вор. Начнется расследование, и кто-то спросит, как охрана обеспечивала безопасность? Все ли сделано по инструкции? И охранники ответят, что у них все идеально, даже холодильники в подвале заперты! Лень побеждает инструкции, а страх за свою шкуру побеждает лень. И болван №3 старательно запер все холодильники, один за другим, прежде чем пойти искать меня на других этажах.

К охране не будет никаких претензий, пока на полке холодильника ни найдут труп. Мой!

Только теперь до меня дошло, что случилось. Было холодно, но я вспотел. Ноги чуть обмякли, я схватился за железную стойку стеллажа, и тут же примерз к ней.

-Вернись! – заорал я и пнул дверь. – Открой дверь, сволочь, ты меня запер! Открой дверь! Арестуй меня, это я вор, я признаюсь!

Бесполезно.

-Что бы ты сам так замерз! – орал я, пока скакал впотьмах по проходу между стеллажами, туда-сюда. - Что бы жена твоя с тобой такая же была горячая, как эта морозилка!

На пожелании приморозить причиндалы к унитазу моя фантазия иссякла.

А мороз не иссяк. Я скакал и орал, что бы согреться, но делал это слишком активно, и теперь вспотел. От этого стало еще хуже. Когда началась дрожь, я уж не кричал. Я знал, что никто не откроет. А если откроют – мне конец. Не от мороза, так от ареста!

И выживу я, только если протяну до утра. Утром снова спрячусь на полках, выйду наружу, когда холодильники откроют. Выйду и вынесу папку!

По проходу я скакал, пока были силы, но ноги тряслись, а потом пришли судороги, и я повалился на колени. Не знаю, от чего трясло больше – от злости, от страха или все же от холода. Я знал, что мышцы трясутся, потому что пытаются согреться, но никакого толку не было от этой тряски.

Что дело совсем плохо, стало понятно, когда пальцы скрючились. Я тер ладони и узнавал новые повадки холода. Он не просто остужает. Он делает больно! Я выудил сигареты из кармана, когда пальцы почти не гнулись. Кое-как вытащил спички. Если бы я еще мог их зажечь! Пальцы не слушались, и я ломал спички одну за другой, но все же разжег огонек. И не пытался согреться этим огоньком, а просто хотел посмотреть на термометр. Огонек погас – и я понял, что не помню, какое число увидел на дисплее.

-Какое число, идиот? Какая разница, при какой температуре ты сдохнешь? – спросил я сам себя шепотом и сообразил, что холод добрался до мозгов.

Тело остывает. Кровь замедляется, едва течет в венах. Мозгу не хватает кислорода, а значит – прощай ясность мышления, прощай память и рассудок. Скоро их сменит апатия. Я буду умирать, и не буду волноваться об этом.

Пальцы побелеют. Побелеет нос и щеки. Потом посинеют и покроются пятнами. Сперва будет холодно. Потом больно. А потом все пройдет. Боль исчезнет. Холод исчезает! Потому что отмороженные пальцы уже ничего не чувствуют. Когда холод исчезнет, жить мне останется совсем немного. Смерть придет спокойно, без всяких страданий. Говорят, тот, кто замерз на смерть, просто засыпает и больше не чувствует ничего.

-Кто говорит? - прохрипел я, и закашлялся. –Покойник из гроба вернулся и рассказал?

Я поднялся. Подпер спиной дверь. Придавил пальцы к запястью. Если пульс медленный, значит я почти труп!

Пульса не было вообще. Я попробовал найти его на шее – и понял, что просто не чувствую кончики пальцев. Бегать и кричать я уже не мог. Просто стоял и представлял себе мир снаружи. Там тепло! Там июль. Кто-то в этот миг радовался, что с закатом жара отступала, наслаждался прохладой.

К черту прохладу! Я вспоминал пляж. Горячий песок, который обжигает стопы. Солнце, которое сжигает кожу.

Как давно я не был на пляже! Последний раз – еще с Рокси, когда почти женился на ней. Мы играли в пляжный волейбол, и ее купальник чудом сдерживал роскошные формы, пока она прыгала за мячом. А потом наши тела становились одним целым, прямо там, на пляже, и купальника на ней уже не было. Наши тела! Горячие, как огонь. Как Солнце!

Я почти видел все это, был там, на жарком пляже, целовал Рокси, и это значило, что начинаются галлюцинации. Кровь уже остыла. Я труп! И никто не откроет дверь вовремя.

Они могли бы вызвать Бадаламенти! Он должен быть здесь, должен метаться по холодильникам, проверять образцы, это его хозяйство! Если бы он пришел и открыл дверь, я бы мог спрятаться на стеллаже, а потом уйти. Но ему никто не позвонил. Это все его вина!

Я понял, что умираю, когда обнаружил, что почему-то лежу на ледяном полу, и упираюсь носом в пачку сигарет. Паника, страх, злость, кислородное голодание, все они смешались, и забыл о главном. О спичках!

-Ты идиот! – сообщил я себе шепотом и тут же поправил себя. - Нет, я – техник, который умеет решать инженерные задачи. Значит, пора решать!

Мне нужно тепло – значит, мне нужен костер. Маленький – согреваться надо плавно! Если согреться очень резко, то убьет меня не холод, а перепад температуры. Я понятия не имел, откуда знал все это – наверное, сказывались годы, проведенные у телевизора.

Что бы разжечь костер, понадобятся пальцы! Я дышал на них, стучал ладонь о ладонь, орал от боли, но кровь начала двигаться. Пальцы начали гнуться.

И мне нужно топливо! Бумага, тряпки, что угодно. Но не слишком много! Большой костер поднимет температуру, и тогда холодильник включится, а воздух снова начнет остывать. Да что там – большой костер просто выжжет кислород, и я задохнусь! Нужен маленький, но теплый огонек. Теплее, чем даже тело Рокси на пляже!

А все, что я мог поджечь – это папка бумаг толщиной десять сантиметров. Я вытащил ее из сумки. Ради нее я здесь! Она стоит миллионы! И я стянул рубашку. Хорошо гореть она не будет, но я не сожгу свои миллионы. Вот уж нет!

Почти все спички сломались, когда скрюченные пальцы высекли огонек и рубашка загорелась. Синтетическая ткань трещала, плавилась, но горела. Я едва ни сунул руки в огонь, и понял, что теперь могу еще и сгореть. И умереть от вонючего дыма. Сколько вариантов! Что бы выбрать для безвременной кончины?

Говорят еще, что люди, которые насмерть замерзали в горах, часто раздевались перед смертью, как будто в последние минуты им стало очень жарко. Может, они тоже хотели сложить костер из своих штанов? Я сложил.

Очень долго дергал молнию и пряжку ремня, совал руки к огню, что бы отогреть пальцы, и снова взяться за молнию. Кажется, на это время ушло года три или четыре, но я снял штаны и бросил их в огонь. Хорошие джинсы, прочные и теплые! Но от огня больше толку. Огонь зацепился за их край, чуть воспрянул и двинулся по штанинам. И костер запылал.

Я не задохнулся, почти согрелся, и понял, что смогу выжить. Термометр тоже это понял. Воздух нагрелся выше нормы, и моторы загудели. Ледяной поток ударил между стеллажами. Ударил туда, где стоял я, почти голый, а теперь еще и ледяном ветру.

-Перестань! – прохрипел я, а мотор все не выключался. Он боролся со мной, хотел убить меня! Он задувал пламя. Огонек на джинсах почти погас. Он потухнет, и я не смогу уже зажечь новый.

Я умру!

Или не умру, если найду топливо.

Пальцы ломило и резало от каждого движения, пока я вытаскивал папку из сумки. Чертова сумка точно не будет гореть! А папка – другое дело. Она замечательная. Полная бумаги. Полная топлива и жизни. Она стоила миллионы, все это было только ради нее! А теперь я смял лист бумаги и положил в огонь. Бумага горит очень уж быстро! Я бросил еще несколько листов сверху.

Огонек ожил. Я положил в него всю папку.

И стало тепло.

Мотор снова завыл, но он уже не мог мне помешать. Папка пылала. Все ее технологии и открытия, миллионы, безбедная жизнь и мое счастливое будущее, все пылало.

А я хихикал, грел руки у своего костра, и услышал щелчок. Включился свет. Он ослепил, я зажмурился и услышал:

-А тут чего такое происходит?

Я открыл глаза. Бадаламенти стоял на пороге моей ледяной тюрьмы.

-Ты как тут оказался? - удивился он. – Тут такое было! Нас обокрали, меня вызвали проверять образцы, вдруг что пропало, я сразу примчался, и... А ты чего голый?

Они все же вызвали Бадаламенти! Он пучил глаза и рассматривал меня, а я стоял, бледный и скрюченный, в трусах, посреди холодильника, и смотрел, как горит все мое будущее. Папка, которую я превратил в костер всего за три четверти минуты до того, как дверь открылась.

- А это что горит? – снова спросил Бадаламенти. - Тебя что, тут заперли? Что происходит?

-Холод такой холодный! – ответил я.

И не смог придумать ничего лучше.