Хоррор-шоу

Хоррор-шоу

1.Крепость Многопущенск

Когда-то на этом месте были густые леса, или, согласно летописи, «бысть пущи многия». Поэтому, когда город вышел за старые пределы, и к нему прирос уродливый аппендикс в виде скопления блочных новостроек, район этот назвали Многопущенским. Никаких лесов на тот период там уже не было. Сколь бы не вопили защитники природы, дешевое жилье где-то строить было надо. Многопущенский район принято было крыть последними словами – ни одной приличной улицы, не дома, а коробки, глазу отдохнуть негде, транспортные развязки – полный писец. Пока до центра доберешься – проклянешь все на свете. Приличные люди по своей воле там жить не будут. Только заведомые лузеры, которых насильно переселяют из сносимых ветхих домов в центре, или у которых нету денег, чтобы купить нормальную квартиру.

И кто мог знать, что когда мир перевернется, весь город падет, а этот район уцелеет? Как раз то, что кляли его, помогло выстоять в страшные недели, когда занявшиеся после артиллерийского обстрела центральные кварталы пылали адским огнем. Неизвестно, что тогда причинило больше вреда – мертвяки, или посланная на их подавление тяжелая техника. Какой-то доморощенный стратег решил, что по широким проспектам колонны танков и БТР-ов как раз пройдут. Пройти –то они прошли, но пожары тушить было некому, а после уж и незачем. Большинство беженцев рвануло в сторону моста и аэропорта – наивные люди, они еще надеялись спастись по воде или по воздуху. Пока мертвяки устремились за ними, жители Многопущенского района, - им-то бежать было некуда, да и не успели бы, - воспользовались временем, чтоб возвести заслоны и завалы, используя бесполезные нынче трупы трамваев, автобусов и автомобилей, руша без жалости те строения, которые легко было разломать. Так что массированной атаки мертвяков вглубь района удалось избежать. Конечно, уличные бои были. Но что здешним уличные бои? Здесь шпаны полно, они привычные.

Впрочем, это было давно. И мало осталось тех, кто помнит, как это было.

Нету теперь Многопущенского района, есть крепость Многопущенск, что высится среди окрестных лесов. Да, леса теперь снова есть. Не такие, как прежде. На месте сгоревшего города – его в крепости называют «джунгли», хотя климат в здешних краях, прямо скажем, не тропический. И там где были дачные поселки, а за ними - деревни, тоже вырос лес – смешанный, мусорный, но достаточно густой, чтоб посторонний мог в нем потеряться. Впрочем, посторонних здесь не бывает. А вокруг самой крепости леса нет,выжигают, вырубают, не подпускают его к стенам, безопасности ради. Рвов здесь не роют, без пользы они против мертвяков, а вот сектор обстрела ничто заслонять не должно.

Специально стен не строили. Они, это стены, составившие наружную цепь укреплений составились прямо из домов на границах квартала, в все проемы между домами забиты – землей, каменным крошевом, бетоном. Кто говорил – картонные дома, и десяти лет не простоят? И это в мирное время. Кто говорил – тех давно уж нет, а дома стоят. Верхние этажи соединены переходами, и там ходят, перекликаются часовые.

Жилые дома внутри крепости тоже выдвижными лестницами соединяются. Если вдруг понадобится высунуться по темному времени,лучше дать кругаля, пройдя через дома всего квартала, но не выходить на улицу. Настоящих переходов нет, а лестницы в любой момент можно убрать. И не только из-за мертвяков.

Дальше строения и расчищенные участки местности располагались по принципу «черт ногу сломит». Собственно, так и было задумано – на случай визита если не чертей, то чего-то к ним близкого. Были здесь склады, колодцы, а также огороды и крытые теплицы. Снабжение провизией – это была вторая главная проблема крепости после обороны. А может, и первая. Обитатели вынуждены были вести натуральное хозяйство. Помимо огородов внутри стен, снаружи были участки пахотной земли Но все равно, прокормиться самим было невозможно. И это при том, что Многопущенску еще повезло – город избежал бомбежек, химическое оружие против мертвяков здесь тоже не пытались применять. Земля не была заражена. Но она все равно была скудна и родила плохо. А главное – как бы ни изменилось все вокруг, климат остался прежним, и большую часть года было холодно.

Ближние деревни при первой вспышке мертвячьей чумы все повымерли. Правда, оказалось, что на домашний скот зараза не действует, и скот тот, поодичав, бродил по лесам. Так что охотники пригоняли и приносили добычу в крепость. Но всего этого было недостаточно, и крепость находилась в зависимости от поставок хлеба из губернской столицы. А поставки эти были нерегулярны и редки. Говорят, дальше к северу и востоку, деревни сохранились, но до них добираться – себе дороже. Вот губернская на хлебном крючке и держала.

А от прочего зависели не очень. Разные мастерские здесь были, где изготовляли то, что было потребно – от оружия до обуви. Криво-косо, но гоже. И даже собственную электростанцию для потребностей этих мастерских умудрились построить, благо тут были подземные источники – вода не хлеб, и ее было вдосталь. Но энергию расходовали экономно, только для дела. А если для жилья нужен свет – то в мастерских свечи сальные делают, масло из жира топят. Даже и в штаб не всегда давали свет, только по особым случаям.

Штаб, а официально – комендатура, располагался в бывшем школьном здании. Во время уличных боев стихийно возникшее ополчение держало здесь последний рубеж обороны, и штаб возник сам собой. А когда первую волну мертвяков выкосили, так и осталось.

На первом этаже , кстати, до сих пор находилась школа. Дети все равно рождались, и надо было их учить, как выживать в этом изменившемся мире. А выше располагался комендант и присные его.

Занятия в школе , независимо от времени года, заканчивались, как только начинало темнеть. Незачем детям в темноте домой добираться, это всякому понятно.

Сейчас была поздняя осень, темнело рано, так что первый этаж тонул в сумраке, был гулок и пуст. А на втором горели масляные лампы. Масло шипело и скворчало, и так же шипел и скворчал комендант крепости Константин Мальков, прочитавши свежую радиограмму из губернского центра. Да, радио теперь снова работало. Скверно, с перебоями, ловило только одну волну, однако и это воспринималось как признак возврата цивилизации. Но иногда коменданту казалось, что лучше бы она, эта цивилизация, не возвращалась. Константин Григорьевич прежние времена, цивилизованные, помнил – перед самой чумой как раз успел отслужить. Оттого –то его позже комендантом и выбрали, когда предыдущий сложился – мало было людей с армейскими навыками. Был он, что называется, справный мужик средних лет, а что все лицо ожогами изрыто, так с не воду с него пить, с того лица.

--Рекрутский набор! – рычал он. –Какой может быть с нас рекрутский набор, когда мы, можно сказать, приравнены к казачеству!

--Ключевое слово тут, Константин, «приравнены», -- отвечал его собеседник. – Приравнены, но не являемся. Первый комендант, Илюша… ну ты помнишь… не додумался прошение подать, чтоб нас к казачьему войску приписали. И сдается мне, хорошо, что не додумался.

Он снял очки, тщательно протер их фланелькой, извлеченной из кармана, и вернул очки на место. Плохо он видел без очков – возраст сказывался. Но от дел отойти было никак не возможно. Савелий Миронович Брайнин еще при прежних комендантах был незаменим – и в мастерской рулил, и как советник служил, и в школе работал. Он вообще-то изначально был школьный учитель. А учителя, как ни странно, в нынешнее время внезапно оказались в цене. Не все, а те, кто знали, как что-то сделать своими руками – после того, как всемирная сеть грохнулась. В цене оказались также и врачи. С этими ,правда, не сразу разобрались – были такие, что уверяли, будто лечат от всех хвороб, в том числе и от мертвячьей чумы. А когда стало ясно, что никакого лекарства от этого нет,таких из Многопущенска гнали взашей, а вот тех, кто умел латать раны рваные, колотые, резаные, справляться с ожогами, принимать роды, а также, при отсутствии лекарств, из чего-то изготовлять новые – тех принимали с дорогой душой. Так что больничка в крепости тоже была. А оказывать первую помощь в школе учили, равно как взрывчатку делать из подручных средств, и зажигательные смеси.

Савелий Мироныч поэтому был крайне полезный человек – был он учителем химии, а это и школе, и мастерским потребно, да и в больничку его иногда звали разобраться. И комендант с ним советовался.

--И что ж хорошего-то ?

--А подумай сам. По нынешним временам, если б мы к казакам были приписаны, не отдельных рекрутов пришлось бы отдавать, а всем в поход выступать. И ладно, если в Бессарабию, а если в Туркестан или к горцам? Ну, положим, кто мертвяков повидал, того горцами не шибко напугаешь, а вот если бабы и дети совсем без защиты останутся – оно нам надо?

--Но нельзя же прямо так сразу соглашаться на этот набор! Пусть взамен дают чего-нибудь! А то хлеба не подвозят, опять же лекарств, соляры, винтовок не допросишься! Попа и того прошу прислать который год!

Это было у коменданта больное место. Нынче из центра требовали, чтоб дети непременно были крещены, ибо праведных чума не берет, а кому крестить? Батюшка Никифор три года назад заразился, ну с ним и поступили соответственно. А нового никак не присылали, и Мальков видел в том происки губернского центра, а не обычноразгильдяйство – случись что с крепостью, перед государем отвечать не придется, сами виноваты, нехристи.

Такие разговоры можно было вести до бесконечности, Малькови сам это понимал. Но тут пришлось прерваться. В дверь постучали – без стука в крепости никто никуда не совался, мертвяки так не делают.

--Константин Григорьич, Мироныч у вас?

--Тут я, -- отозвался Брайнин. – Тебе чего, Сеня?

В кабинет просунулся лохматый мужик в стеганой куртке.

--Так ведь нашей смене выходить пора…

--А я при чем?

--Так хлопушки у меня закончились… а Танька, стерва такая, не выдает, говорит, от вас разрешение нужно.

--Сеня, ты их что, грызешь? Как семечки боезапас расходуешь, право слово.

--А как иначе? Винтовок не хватает, да оно и сподручнее - хлопушками, если в темноте. .. Христом богом прошу, Савелий Мироныч, велите выдать! У меня нынче в смене не бойцы, а слезы горькие.

--Напиши ему записку,-- вмешался комендант, -- пусть на складе выдадут. А ты, Семен, отработаешь,на другой раз не в Мусорку пойдешь, а в джунгли…

--О чем речь, Константин Григорьич!

Брайнин нацарапал распоряжение для кладовщицы на фанерной дощечке – с бумагой в крепости была напряженка, по пустякам не расходовали, пробурчав «вот проверю, куда у тебя их столько уходит», и Семен ушел на склад за самодельными гранатами со вспышкой, в просторечии именуемыми «хлопушками».

Все мужчины Многопущенска в возрасте от 14 до 60 лет должны были по очереди выходить в патруль и нести караульную службу. Исключения делались только для тяжелораненых и увечных. Это было первое правило в уставе крепости, и уклоняться от него никому не пришло бы в голову . Сегодняшний выход был рутиной, и, когда дверь за Семеном закрылось, комендант и его советник вернулись в к прежнему разговору.

--Если мы откажемся поставлять рекрутов, Костя, карателей сюда вряд ли пришлют. Себе дороже. Но вот поставки перекрыть могут.

--А я о чем тебе твержу? Как с них слупить эти поставки?

--Молодежь-то не так чтоб против служить. Я же в школе слышу их разговоры. Сказал бы, что это от патриотичного воспитания – да с чего мне тебе врать. Говорят, что у нас тут тоска зеленая, а в Бессарабии тепло, сытно, и девки ласковые, не то, что наши. Погоди, дай досказать! С таким настроем они и здесь сложатся, не хуже, чем на Кавказе или где. Кто хочет уйти – пусть уходит, все одно – отрезанный ломоть. Но в центре об этом знать не обязательно. А обязательно им знать вот что. Мы, говоришь, приравнены к казачеству? Значит дело наше – нести пограничную службу. Что мы и делаем добросовестно который год. И пусть они не парят мозги, что здесь граница не настоящая. За Мусоркой – уже тайга, а там что угодно может водиться. Правда, бандитов мы повывели, а немирные туземцы сюда не доходит. Но мертвяки стаями набегают, с этим ничего не поделаешь. Губернатор привык за нами быть как за каменной стеной, потому как стаи до города не доходят. Ну а если какая прорвется ненароком?

Комендант впал в глубокую задумчивость.

--Вообще-то зима скоро.. а зимой чума всегда силу набирает. Самим бы отбиться…

--Вот, улавливаешь. Тут надо обмозговать, как это устроить… и как не затянуть, чтоб до того успеть, как из центра приедут. Тогда –то мы им свои условия и выкатим. А пока, как всегда – день простоять да ночь продержаться. И все будет хорошо…

На КП караульные проверили по пропускамтех, кто покидал крепость.

Старший группы : Семен Аристов.

Группа: Федор Рябов, Пелагея Олисова, Александр Бряхимов. Направление – Мусорный лес.

Семен не соврал Миронычу насчет группы. По большому счету, рассчитывать можно было на себя и на Федора. Рябов, конечно, мужик уже не молодой, но с опытом изрядным, единственную на группу винтовку не зря ему доверили. А вот Сашка – пацан еще совсем. Выход у него не первый, правда, а лучше бы был первый. Тогда мелкоты осторожность соблюдает и старших слушается. А на третий четвертый раз, если уцелеют, начинают думать, что им море по колено, тогда-то и жди беды.

Ну и Пелагея. Это мужикам нужно было дозор нести в обязательном порядке. Бабам – только добровольно. И немного таких доброволок находилось, у них полно своих отработок было – на огородах, в мастерских, а летом в поле. Но все ж некоторые вызывались, и таким Семен всегда относился с подозрением. С Пелагеей же случай вышел особо печальный. У ней муж невесть где подхватил заразу, и проявилось это прямо у него дома. В таких случая обычно никто не выживает. Бабы – они ведь как? Ни за что не возьмут в толк, что зараженный – это уже не их любимый-дорогой, а мертвяк, хоть и выглядит как человек , и ходит. Одни, вместо того, чтоб бежать, какие-то бабкины зелья пытаются приметь, чтоб вылечить, другие голосят - мол, Петечка-Васечка, вспомни, родимый, это ж я, это наши детушки, – и так, пока поздно не станет. А вот здесь не так вышло. Детишек –то он порвать успел, а самого мертвяка Пелагея завалила. Печку-буржуйку на него опрокинула и сожгла. Удивительно, как решилась, хорошо ведь жили. Только после этого у нее в голове что-то перемкнуло, и стала она проситься в патрули, охоты и облавы. Может, кому такое и без разницы, а Семену, когда он с ней был в одной смене, становилось как-то не по себе. Кто их знает, психованных. С огнеметом она, однако, обращаться научилась неплохо, ей огнемет и выдали.

А с Сашкой старшой поделился гранатами, выданными на складе. Себя тоже не обидел, и топор еще у Семена был, но это уж на крайний случай. Лучше всего мертвяков жечь, пока поближе не присунулись. И только если хлопушки кончились и горючка вышла, притормозить из винта. Убить пулей мертвяков сложно, а вот замедлить можно. Тогда и башку снести удастся. Все это Семен пытался втолковать малому, чтоб не геройствовал раньше времени со своим тесаком.

--Это я знаю, дядька Семен, -- жизнерадостно отвечал тот, -- это нас в школе учили. А вот как, если топором или тесаком его завалишь, не заразиться?

--Это уж, как бог на душу положит. Ты главное, в рот после этого ничего не тяни, погоди, как вернетесь и тебя в больничке обработают. А так может, и не придется нынче никого встретить…

Тут он не кривил душой. Вспышка активности пока не началась особых бед ожидать не приходилось. А как позже, перед спячкой ,мертвяки пойдут стаями, так против них не такие группы будут высылать, а числом не менее дюжины. Да и маршрут до Мусорки не сулил неожиданностей. Поэтому больше того, что ожидало впереди, Семен опасался событий, которые могли произойти в крепости, пока он будет в отсутствии. Как и всегда. Впрочем, он сумел подготовиться.

Пустошь , разделявшую лес и крепость, они пересекли, оставив за спиной огни на стенах, А вот в лесу, предстояло продвигаться в темноте. Ни фонарей, ни факелов не брали. Хотя с мертвяками лучше всего бороться огнем, на огонь же эти твари и идут, чуют живое. Хоть доктора в больничке и говорили, что мертвяки чуять не могут – нечем, им не верили.

В прежние времена здесь пролегало несколько дорог, сейчас почти все они заросли, осталась только одна, связывавшая Многопущенск с центром. Без нее никак было не обойтись - грузы с провиантом и оружием иначе пройти не могли, собственным вертолетным паркомгубернский центр не располагал. Поэтому летом, помимо прочего, приходилось еще и дорогу расчищать. А сейчас в задачу дозорных входило дойти до трассы, проверить ее безопасность и вернуться. Безопасность не столько от мертвяков – тем не в лом и через чащу двинуться, сколько от вражеских шпионов, либо шаек дезертиров. Вступать ли в бой –старший группы должен был решать по обстановке.

Шли тихо, но уверенно. Маршруты вокруг крепости были изученные, здесь даже пацанов водили во время учебы, поэтому группа могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Только, как Семен и предполагал, мелкий в пути не унимался. К мужикам приставать с разговорами опасался, выспрашивал Пелагею.

--Тетя Поль, а тетя Поль! А ты в джунглях была?

Ну, еще бы, ему интересно. Туда школьников, в отличие от Мусорки, учиться не водят. Только взрослых, и желательно таких, у кого уже дети есть. Чтоб успели свой долг исполнить, на случай, если заразятся.

--Была.

--А правда, говорят, там до сих пор Чумной поезд стоит? На котором зараза в город приехала.

Насчет Чумного поезда Семен слышал страшилку, когда сам был не старше Сашки. В самый разгар эпидемии. Говорили, будто чуму завезли сюда узкоглазые, которые ехали в старый город на заработки. Будто бы эпидемия началась в дороге, и когда открыли дверь вагона, оттуда поперли сплошь мертвяки. Правда, это или нет, Семен знать не мог, мелкий был. Зато знал, что неправда то, что нынче в школе дети балакают – он от своих слышал. Будто бы стоит там на заржавелых путях то самый поезд,черный-пречерный, и весь забит скелетами. Мертвяки тогда людей тащили, а по поезду со всех сторон из огнеметов вдарили. Не, неправда это. Может, когда-то что и стояло, а только на памяти Семена все, что на развалинах вокзала можно было разобрать, в том числе и вагоны, разобрали и перетащили в Многопущенск, металл же нужен, а больше добывать его негде.

Пелагея только мотнула готовой, словно муху отгоняла, хотя, какие сейчас мухи.

--Тетя Поль, я правду говорят…

Федор внезапно остановился, скинул винтовку с плеча. Семен сделал знак «стоят» и остальным. Если Рябов взялся за винтовку, вряд ли поблизости мертвяки. Тех бы Семен и сам услышал. Значит, либо зверье какое , либо вражьи засланцы. Булгарские сепаратисты, хоть и придавили их, все ж совершали набеги на верные императору селения. Оголодавшие дезертиры из полков, замирявших мордву и эрзян. А то и самые настоящие шпионы, с воздуха заброшенные. Семен таких не видал, но из центра передавали – ловят таких иногда по лесам.

Группа была наготове, даже Сашка заткнулся и под руку не лез.

Чужаки двигались тихо, сторожко, но патрульные привыкли к темноте, и Семен мог их разглядеть. Пятеро… нет, шестеро.. Телогрейки хорошие, надо бы взять… не похоже, что дезертиры. Наверное все-таки булгары. Бригада «Акбарс», а по нормальному так «белая кошка». Вообще-то Сементех булгар в деле не видал, он и кошек-то сто лет не видал. Но то, что не мирные туземцы, сразу видно. У них же ружья у всех, даже в крепости такой роскоши не позволено. Нет, вчетвером с одной винтовкой против этих не справиться. Затаиться и уходить спешно, чтоб успеть к своим…

В тот же миг он услышал , как хрустят ветки. Еще кто-то продирался сквозь лес.

Прошли те времена, когда мертвяки атаковали большими ордами. Возрожденная империя не зря кормила свою армию. Поскольку зараза вспыхивала то здесь, то там, мертвяки могли оказаться в окрестностях крепости в любое время. Заразился кто-то в деревне, прибить вовремя не успели, отогнали только и вот бродят оголодавшие. Разве что перед зимой в стаи сбиваются… Оттого и говорят - осеннее обострение.

Будь оно все проклято. С самого начала этот патруль по сердцу не пришелся. Мало того, что бабу и мальчишку навязали, так теперь между мертвяками и булгарами оказались.

А ведь могло бы и наоборот. Очень даже могло.

Семен оглянулся на Пелагею. Одними губами произнес: «Ступай, шумни там». Она кивнула и скрылась в темноте.

Не могут, говорите, мертвяки, чуять? Но вот на шум они идут, на живой шум. А если подпалить тех булгар из огнемета, не обязательно убивать, а так, чтоб они стрелять начали, еще как набегут. Их выстрелы не пугают,боль им нипочем, мертвяки же.

Он сделал остальным знак затаиться и стал ждать.

Та же ночь, в крепости

--Мама, Васька уснул.

--Ну и пусть себе спит.Караулить – так от него толку пока нет.

Ольга Аристова, супруга ушедшего в патруль Семена и старшие дети его, Степан и Машка, не будут спать в эту ночь. И не от тревоги за мужа и отца. Хотя из-за нее тоже. Но есть у них причина поважнее.

Семья из пяти человек занимала трехкомнатную квартиру. Могли бы занять и большую, места в крепости сейчас хватало. Но во- первых,большую труднее было протопить, а это в период, когда о центральном отоплении стоило забыть, многое значило.А во- вторых… они и не спали из-за этого «во вторых».

Все, кто сражались за крепость при набегах мертвяков и дезертиров, все уходившие в патруль, могли не опасаться за своих близких, если они сложат головы в бою. Вдов и сирот крепость брала на довольствие, никто не мог посягать на их жилплощадь и пайки – а это следовало наказание вплоть до сметной казни. О нет, погибающие могли спокойно спать в земле сырой – или беспокойно бегать мертвяками, если заразятся. Но вот те, кто в патруле… это особь статья.

Давно, когда район только стал превращаться в крепость, и стало ясно, что прежние законы рухнули, никакой прописки в природе не существует, и платить за жилье не надо, стихийно пошло то, что ранее называлось «самозахват». Все, кого не устраивало их прежнее жилье, стремились занять побольше и получше. А так как желающих было много, количество же престижных квартир в таком районе, как Многопущенский, ограничено, это приводило к жестоким схваткам, уносивших жизни наиболее здоровых и боеспособных . Запретить самозахват было невозможно, приходилось его как-то регулировать. И тогдашнее руководство приняло следующее положение в уставе крепости.

Жители крепости имеют право на попытку захвата жилья, если кормилец отсутствует.

Семья хозяина имеет право на самооборону.

Вернувшийся хозяин имеет право осуществить суд над нападавшими, как сочтет нужным.

Эти правила помогли ввести количество захватов в приемлемые рамки, да и потребность в жилье перестала стоять остро. Но все таки, даже по прошествии многих лет, нападения не прекратились. Коменданты подумывали, чтоб отменить эти пункты в уставе, но так и не решились. Потому, чтоэто была традиция, родившаяся непосредственно в Многопущенске, а традиции надо уважать, иначе и жизни никакой не будет. Это во- первых. Во -вторых, оно как бы уравновешивало собою положение о том, что на жилье, где семья лишилась кормильца, никто нападать не будет. Отменишь одно - где гарантия, что не отменится и другое, эдак никого потом в патруль не выставишь.

Ну и вдобавок, как говорили некоторые учителя – оно полезно. Иначе народ разленится, бдительность потеряет. А так сразу и молодежь бойцовские навыки приобретает, и жильцы постарше форму не теряют. Тренировка. (Кто-то из совсем старых учителей называл ее «криптия», но это слово не прижилось.) А то, что кое-кто пользуется этим обычаем, чтоб счеты между собой свести – ничего не поделаешь. Издержки процесса. Так говорили учителя, вроде Мироныча,молодые их не шибко понимали, но обычай продолжали соблюдать.

Годные к патрульной службе покидали крепость не каждый день, а в ночной патруль выпадало идти где-то раз в месяц, ну, раз в двадцать дней. Одна бессонная ночь – невелика плата за спокойствие во все прочее время. Когда у младенцев зубки режутся, бабы меньше спят. Так что Ольга не жаловалась. Но и спать не ложилась. Семен – мужик справный, хозяйственный, живут они неплохо. А на язык бывает резок, может и рукам волю дать, потому кой у кого в крепости на него зуб. На самого напасть забоятся, а на семействе отыграться могут. Дозволено обычаем.

Семен это тоже понимал, и все делал, чтоб жена с детьми могли продержаться в случае чего. Дверь укрепил так, что не всякий таран возьмет. На лестнице протянул шнуры с колокольцами – чтоб услышали, если спят. И прочие подготовительные меры принял, прежде чем уйти. Не зря Ольга ценила такого мужа, ох, не зря.

--Шебаршат, -- прошептала Маша. – Слышь, Степка – на лестнице.

--Мыши, -- авторитетно обозвался брат. –Если б кто еще, был бы звон.

От мышей и правда спасения не было. Кошек во время чумы повывели, думали, они эту чуму и разносят. А уцелевшие разбежались и одичали. А мышей и крыс черта с два повыведешь, никакая чума ним нипочем.

--Говорю тебе, шебаршат…

Ольга готова была цыкнуть на детей – нашли время препираться, но не успела – услышала новый звук, помимо шуршания на лестнице. Скрежет железа. Аристовы переглянулись. Машка угадала – шнуры с колокольцами срезали, чтоб подобраться к двери втихую. Но сейчас не время было торжествовать победу в споре – эти умельцы теперь готовились вскрыть замок. Дверь была тяжелая, но вот если не ломать ее а вскрыть… а такое можно сделать, только если домашние спят. Правильно сделала Ольга, что глаз не сомкнула.

--А ну отойди от двери! – крикнула она. – Кто сунется, живым не выйдет!

На лестничной площадке ругнулись, звякнула упавшая железка.

--Уткины, -- определил Степан. – Всей кодлой пришли.

--А ты, Матвевна, не лайся, -- ответили из-за двери. –Мужика твоего нет, ружья тебя нет, пацан мал еще. Выметайся лучше сама, тогда не тронем никого.

--Ты войди сперва!

Она лихорадочно размышляла, что такого мог не поделить Семен с Петром Уткиным. Вроде всегда все у них мирно было. Баба у него, конечно, стерва еще та, но тоже вроде не ссорились. Дальнейшие размышления прервал удар железа о железо. Такой топор был предназначен для того, чтоб сносить башки мертвякам, но и дверь разнести им тоже можно было. Не сразу, конечно. Семен не зря постарался. Грохот наверняка разбудил соседей по дому, но помощи Ольга ни от кого не ждала. Вмешиваться в такие дела было не принято. В глубине квартиры заплакал Васька.

--Мань, утихомирь малого, -- распорядилась Ольга. – Степан, самострел готовь.

--Уже, мам!

Огнестрельного оружия у них и вправду не было, оно в крепости все состояло на учете и выдавалось только патрульным и часовым. А вот все прочее… Умельцы в Многопущенске всегда имелись, а уж теперь, когда от этого зависела жизнь…

К сожалению, это касалось не только семейства Аристовых. Ольга с опозданием поняла, что старший Уткин лупил по двери топором, чтоб отвлечь внимание, лишь когда на лестничной площадке громыхнуло, и с потолка посыпалась штукатурка. Степку, который ,стоя перед дверью целился из самострела, отбросило назад.

Мощности самодельной взрывчатки не хватило, что разнести дверь начисто, но теперь она еле-еле держалась на петлях, и теперь Уткин со своим топором мог снести ее запросто.

Ольга подскочила к сыну, убедилась, что тот не ранен, бросила: «ну- ка в сторону», разматывая шаль.

На поясе крепилось полдюжины хлопушек, которые ей оставил Семен. И когда покалеченная дверь с надсадным скрежетом ухнула внутрь, Ольга успела метнуть две гранату, одну за другой. Если б дом был в том же состоянии, в каком был перед чумой, скорее всего , вылетели бы стекла,и неизвестно, выдержали бы стены. Но стены успели укрепить, а стекол не было давным-давно.

Темноту пронизали яркие вспышки, слишком короткие, чтоб можно было разобрать, было ли прямое попадание. Но следом за взрывом послышался отчаянный вопль, и заполыхало пламя. Даже если Ольга не попала, на ком-то из нападавших загорелась одежда. А по осеннему времени одежды на каждом наворочено много, полыхать будет вовсю.

Если б там было только семейство Уткиных, то Аристовы могли бы считать, что одержали победу. Потому что супружница Уткина и двое сыновей бросились сбивать огонь с кормильца и стаскивать с него ватник. Но ,увы, нигде не было прописано, что штурмовать квартиру может только одна семья. Уткины шли в авангарде, к ним прибились еще друзья-приятели. Да еще соседи по дому высунулись, кто не боялся , на шум, и поперлись, чтоб побыстрей прекратить безобразие.

Рядом с Ольгой был только Степан. У Машки хватило соображения не соваться в драку, а быть при младшем, чтоб вылезти на карниз вместе с ним, если в квартиру прорвутся.

Уткин, высвобожденный из обгорелой одежды, темной кучкой скатился по лестнице, и старший из сыновей, Димон, здоровенныйпарень, в свои пятнадцать лет – крепче иных двадцатилетних, выхватил у отца из рук топор и бросился на Аристовых. На сей раз Степан успел поддержать мать, всадив Димону в плечу стрелу. Тот не упал , но взвыл от боли, итопором махать ему уж было несподручно. Это дало время матери семейства метнуть еще одну гранату.

--Ты что, совсем сдурела, баба! – это кто-то из соседушек вопил. –Лестницу же разнесешь, к мертвяковой матери, а там и дом рухнет…

--А мне что? -- -- пока у нее было гранаты, Аристова могла взять над ними верх.—Я в своем праве!

--А наплевать! Не было такого уговора, чтоб в дому хлопушками швыряться. Топчи ее, народ!

Толпой они могли бы смести Ольгу, особенно, если подхватить дверь и использовать ее вместо щита. Но прежде она могла бы изничтожить хоть одного противника. Это заставило нападавших чуть промедлить и в этот промежуток кто-то услышал полузадушенный голос.

--Пошли все на хрен! Кто не уберется, всех порву и пожгу, никому мало не покажется! – За горячкой боя нападавшие не заметили, что близилось утро, и хозяин квартиры вернулся из патруля.

Семен стоял на лестнице, с топором в одной руке и огнеметом в другой. Свои гранаты он израсходовал, а вот огнемет подобрал, Пелагее он все равно уж больше не понадобится. Остальные в его патруле уцелели, благодаря уловке старшого, а то обстоятельство, что мертвяки и булгары – или кто там это был, изничтожили друг друга, дало ему возможность вернуться в крепость пораньше.

Но жильцы были слишком разгорячены дракой, и злы. Тем более, что с огнеметом тут не один Аристов умел обращаться, и видно было -- не заряжено оружие. Пелагея перед гибелью устроила сущий костер, и горючки не осталось.

--Молчал бы! Твоя баба совсем зарвалась, едва дом не сгубила! Кто там ближе, заткни его!

У соседушек и ломы нашлись, и заточки, все то, что добрые люди с собой на захват носят. Против топора конечно, слабо это, только намахался Семен уже, устал. Скатились бы на него всей кучей, придавили, а Ольга могла по ним гранатой ударить, и кто его знает, что стало бы с домом, но тут пальнули в воздух, а стрелять могли лишь обличенные властью. Народ расступился, но ожидая увидеть коменданта, но вошел Савелий Мироныч со своим старым верным обрезом.

--Вот ,значит, Семен, куда у тебя хлопушки казенные уходят, -- раздумчиво произнес он.

--Да я… я ж семейство защитить… опять же, они закон нарушили…

--Здесь все нарушили. Нельзя казенное оружие домой таскать. Нельзя нападать, когда хозяин дома. Это закон! Комендант с вами еще разберется, а пока - разойтись. Всем разойтись, сказано! А ты, Сеня, задержись.

Народ мгновенно унялся – приучен был. Жильцы, гомоня, расползлись по квартирам, нападавшие покинули строение, таща бесчувственного Уткина.

Аристов, не трухавший перед мертвяками и бандитами, без сил прислонился к стене. Мироныч был вправе его пристрелить. И бывало, стрелял, Семен это с юных лет помнил.

--Вот что, Сеня. По уставу, расстрелять бы тебя должно, а семейство твое довольствия лишить. Но ты сегодня себя геройски показал, и комендант это оценил. Так что для первого раза тебя простят. Однако ж вы, Аристовы, своими силами лестницу отремонтируете, а тебе – патруль в джунгли без очереди.

--Так точно, Савелий Мироныч! –Семен отлепился от стены, побрел наверх. Слышался хруст битого кирпича и штукатурки под его тяжелыми шагами, всхлипывание Ольги, и жалобное Степкино»Пап, прости… это все я… мы с Димоном из-за Нюшки Ивиной подрались, кто ж знал, что он»… затем стук – это бойкая Машка установила временный деревянный щит взамен разнесенной двери. И все стихло.

Брайнин вздохнул. Ночь прошла без разрушений и почти без жертв. Правда, по принесенным группой Аристова трофеям, похоже, что обнаруженные ими разведчики были не булгарами, а заброшены из губернского центра на предмет проверки - не прячет ли Многопущенск рекрутов. Но так даже лучше. Все укладывается в план, который они приняли с Мальковым.

--Так что все уладится,-- произнес он про себя. -- Мы привыкли жить плохо, команданте, поэтому все будет хорошо…

2.Элитный поселок «Трепетное»

«Вот идет великий инквизитор Торквемада! Не просите его о жалости, не просите его о милосердии, не просите его о снисхождении! Вообще ни о чем у него не просите, все равно ни хрена не допроситесь!»*

--Зинаида, откуда вы взяли эту гадость? –Анастасия Павловна решительно забрала пульт у старшего сына и выключила телеплеер.

--Но… - залепетала нянька, -- оно стояло в разделе «Классика». И называется «Всемирная история»…

* цитируется фильм Мела Брукса «Всемирная история, часть 1»

--Да как бы ни называлось! Вы должны соображать, что детям показываете! Какие-то девки, почти что голые, нехорошими словами выражаются… - Она вынула диск из гнезда.

--Но мама…-- заныли дети, -- смешно же…

--Я сказала «нет», значит, нет. Приедет папа – спрашивайте у него разрешения.

Мальчики прекрасно понимали, что просить разрешения у папы – все равно что у того Торквемады.

--Но хоть передачи можно смотреть? --с надеждой спросил старший,Никита.

--Только после уроков.

--А мы уже сделали!

--Вы же знаете, что я проверю. И с учителя спрошу. И все равно, пора ужинать, так что мойте руки и марш в столовую.

Пока дети без особого энтузиазма направились в ванную, Анастасия Павловна осведомилась у Зинаиды:

--Что у нас на сегодня?

--Голубцы и картофельное пюре.

--Это хорошо. Питательно. А на сладкое?

--Ананасный компот.

--Вы же знаете, что Жора его не любит.

--Но я уже говорила вам, что персиковый закончился.

По правде говоря,напоминать об этом следовало не Зинаиде. Но прежняя прислуга была уличена в краже продуктов и уволена. А новую Александр Николаевич еще не привез. Так что Анастасии приходилось справляться с домашними делами только с кухаркой и нянькой.

И ведь как угадала -- когда сели за стол, младший скривился, в точности копируя интонации матери.

--Опять эта гааадость!

--Ешь и не капризничай!

--А то зомбям отдадут! -- передразнил брата зловредный Никита.

--Приличные люди не говорят «зомби», это нехорошее слово, -- поправила Анастасия. –Правильно говорить «летальные мутанты».

--А я слышал, как Темка Ачалов говорил «мертвяк»!

--Ну, уж это совсем не годится! Зинаида , вы совсем не следите за детьми.

Нянька совершенно стушевалась. Отчитывая ее, Анастасия понимала, что не совсем права – Зинаида могла проследить, чтоб не дети держались подальше от мужской прислуги, техников и охранников, но контакты с детьми из других бункеров поневоле необходимы. И кто знает, чего они при этом нахватаются.

Жора тем временем с ненавистью смотрел на десерт, выбирая момент, чтоб вылить под стол, когда мама не смотрит. Что поделаешь, в холодильных камерах бункера скопилось множество банок с ананасным компотом. Уж сколько лет прошло с тех, пор, как загрузили последний контейнер, а они все не кончались.

Вообще элитные бункера строили и снабжали припасами, вовсе не предвидя эпидемии Z-вируса, и последующих глобальных событий. Ждали совсем других потрясений и других войн. Но случилось то, что случилось, и предусмотрительность старшего поколения пришлась как нельзя более кстати. Анастасия была совсем мала, когда они с родителями спустились под землю, и запрещала себе вспоминать , в каком страхе они жили первые годы, ожидая заражения, или того, что в бункер ворвутся зомби… то есть летальные мутанты, или те, что страшнее зомби – их папа называл нехорошим словом «быдло».

Мама не выдержала этого страха, и куда-то бесследно исчезла.

Нет, Анастасия решительно не желала об этом вспоминать. Это и психотерапевт советовал – поменьше негативных эмоций. Поэтому то, что она позволяла себе помнить сознательно – родной бункер в поселке Слепневка. Десять лет назад, когда папа счел, что она достаточно взрослая, а ее на вертолете перевезли сюда, чтобы выдать за Александра. Это был единственный раз после эпидемии, когда она поднималась на поверхность, и она вовсе не хотела его повторять. Тем более, что в вертолете ужасно укачивало, а от воздуха на поверхности, столь отличавшегося от привычного, ломило виски. А потом жизнь пошла почти так же, как в Слепневке. Правда, теперь она была замужем, но Александр был гораздо старше ее,примерно в тех же летах, что и отец, и обладал тем же авторитетом.Анастасия не знала, какой концерн возглавлял папа, и какую должность при императорском дворе занимает Александр Николаевич. Когда она пыталась задавать вопросы, муж смеялся и говорил, что она не должна забивать такими вещами свою хорошенькую головку. Она и не забивала. Ей не было дела, что там происходит на поверхности, в каких губерниях мятежи, и с кем воюет империя. Ее этому не учили. Некоторые обитательницы поселка донимали мужей просьбами представить их ко двору. Анастасия – никогда. Жизнь у бункере ее вполне устраивала. Наверху было слишком опасно и страшно. Александр был истинным героем, потому что трудился там, и Анастасия никогда не попрекала его за то, что он редко прилетает. Она вообще никогда его не попрекала. Уж этому ее учили как следует. Няньки и гувернантки менялись постоянно, отец никогда не был доволен, а кандидатур всегда было предостаточно, «за хавку это быдло сделает что угодно», говорил папа. Но все они учили Анастасию одному – быть хорошей женой и матерью.

Однако в материнские обязанности входило следить, чтоб дети получали приличное образование. Детям предстояло служить – как сыновья Александра от предыдущих браков, или управлять наследственным капиталом. Поэтому еще до того, как Александр отправит их в лицей, мальчикам предстояло получить основы знаний. В основном дети слушали лекции с дисков, но вот проверять домашние задания мог только учитель, Анастасиябыла в состоянии лишь проследить, чтоб они были отправлены – а за тем, чтоб дети вообще учили уроки, следилаЗинаида. Хотя что она понимала в той арифметике, или новейшей географии – богу ведомо.

После ужина Анастасия связалась с домашним наставником мальчиков. Разумеется, по коммуникатору, а не лично. Она боялась чужих мужчин, даже если те были зависимы от нее. И потом, одно дело – простая обслуга, а другое дело – учитель, который знает, где границы империи, и в каком году была побеждена эпидемия Z-вируса. Она не могла бы давать ему указания, и строго с него спрашивать напрямую. Но выспросить, проверил ли учитель домашние задания Жоры и Никиты, не удалось – из-за сбоя в напряжении. Свет, впрочем, зажегся почти сразу – заработал аварийный дизель- генератор. А вот связь так и не восстановилась. Пришлось немедля приказать Зинаиде вызвать дежурного техника. Иначе – Анастасия знала по опыту, дети, лишенные возможности смотреть любимые передачи, так раскапризничаются, что ей гарантирована бессонная ночь. А это вредно для здоровья.

К счастью, жилые бункера были соединены с корпусом техников туннелями, и Зинаиде не надо было выбираться на поверхность. Конечно, поселок обнесен стеной, а поверх колючка, по которой пущен ток, ни волкам, ни летальным мутантам не пробраться. Но все равно страшно,особенно ночью. А тут – шальку накинула, ноги в валенки – и бегом. Анастасия даже рассердиться не успела, как нянька привела какого-то парня в комбинезоне. Общаться с ним хозяйке было неприятно, ей всегда казалось, что эти люди смотрят нехорошо и норовят что-то украсть. И папа всегда говорил то же. А Александр утверждал, что в будущем обслугу будут выращивать тут же, специально для бункеров. Но пока это слишком дорого стоит, приходится набирать в городах, их там в ремесленных училищах чему-то да учат. Но тут задача была очевидна, все, что надо, могла сказать и Зинаида. Вскоре техник сообщил, что удалось подключиться к основной подстанции поселка, и включил телесеть. Коммуникатор тоже заработал, но дети так радовались , что Анастасия решила отложить разговор с учителем про уроки до завтра, и уселась с детьми на диване в гостиной, предоставив Зине отвести техника на кухню – выпить чаю.

Конечно, когда разразились самые страсти, телеканалы порушились один за другим. Одни отключили во избежание нагнетания панических настроений, на других просто некому стало работать. А потом- и нечему. Но постепенно, телевидение стало восстанавливаться. Конечно, каналов не было так много, как до эпидемии и до войны. Но, как говорил Александр, и нет необходимости содержать столько . Достаточно, чтоб передавались проверенные новости, и какое-то количество развлекательных программ. Дешевле было бы показывать старые фильмы, но эту практику на доступных горожанам каналам вскоре прекратили. Они вызывали слишком много вопросов,отвечать же «что это» и «где это» не было смысла. К тому же оказалось, что разнообразные шоу вызывают у зрителей больше интереса. Особенно в тех передачах, что транслировались на элитные поселки. Разумеется, у них были свои каналы, так же, как свои электростанции, свои системы водо и воздухоочистки, а также переработки отходов. Оставить жителей поселков без телевидения было никак невозможно – уж это Анастасия понимала и без подсказки мужа. Других развлечений в бункере не было. У Александра имелась богатая коллекция фильмов в записях, но Анастасия предпочитала не показывать их детям – одни были неприличны, другие непонятны. Так что в часы вещания Никиту и Жору невозможно было оторвать от экрана. Сама она тоже разместилась рядом с мальчиками на диване. Надо же было как-то скоротать вечер. К тому же ей нужны положительные эмоции, разве нет? Она плохо помнила, какими были передачи раньше, но ей казалось, что нынешние в бункере, ничем он них не отличаются. Так же шутят и веселят, правда многие слова непонятные и неприличные, но так наверное надо, чтоб было смешно. Играют в игры, и конечно, главное – реальные передачи, где можно увидеть своих соседей. Эти передачи пользовались наибольшей популярностью.

Поначалу пошла заставка: веселые лица, музыка и призывный клич: – Все будет хорошо! Все будет horror-show! Первой шла «Веселая гостиная», где все гости шутили друг над другом. Это был лишь разогрев перед главнымшоу «Бункер», к тому же от бурного веселья Анастасию клонило в сон, и она почти не прислушивалась к тому, что говорят на экране.

--… вы не любите зомби? Значит вы просто не умеете их готовить!

Гы-гы-гы! – раскатился хохот, как всегда после неприличного слова. В такой передаче неприличные слова встречались , чтоб было смешнее, и хотя обычно Анастасия внушала детям, что они не должны говорить «зомби», «жопа» и тому подобное, тут она помалкивала. Так положено.

--Мам, а почему телеплеер зомбоящиком называют? – спросил Жора. –Потому что там зомбей показывают?

…но вот в своем бункере это совершенно недопустимо.

--Ты это тоже от Ачалова услышал? – вот уж она выскажет этого госпоже Ачаловой, когда они встретятся в солярии.

--Нет, это Иван.

--Какой еще Иван?

--Техник… я слышал, как он няне сказал «Зинка, я зомбоящик починил!»

Анастасия оглянулась, чтобы сделать выговор няньке, но той не было в гостиной. Вызывать же ее с кухни было лень, и Анастасия ограничилась тем, что строго произнесла.

--Жора, никогда не употребляй слова, которые услышишь от … этих.

Главное, успеть выключить до того, как начнется «Подглядим за соседями». В каждом бункере установлены камеры слежения – безопасности ради. Но эти затейники , которые делают передачи, придумали подключаться к пультамохраны, разумеется, с разрешения хозяев, и транслировать по всей сети. Никогда нельзя было угадать, кого покажут ночью, в этом и заключалась вся соль. Передача была одной из самых популярных, такой же, как «Бункер». Но смотреть «Бункер» детям Александр разрешил, а про «Подглядим за соседями» сказал, что еще рано.

«Бункер» шел практически с тех самых пор, как снова наладили телевещание, а иногда Анастасии казалось, что он был и раньше, когда она была маленькая. Это создавала впечатление, что в мире есть нечто неизменное, и придавало уверенности в себе. Поэтому она тоже всегда смотрела это шоу, при всей его незамысловатости.

Обитатели каждого поселка знали – количество бункеров ограничено, а дети подрастают, и им тоже нужно жилье. Поэтому всегда находились добровольцы, желающие выиграть новый бункер в свое распоряжение. Правда, Александр как-то обмолвился, что это не всегда добровольцы, но Анастасия не поняла, что он имеет в виду. Большей частью участники передачи были ей незнакомы, но иногда она замечала лица знакомые ей по солярию, спа-салону или тем выпускам «Подглядим»… что она смотрела вместе с мужем.

Сегодня был самый интересный вечер – голосование за тех, кто прошел отбор и должен остаться в бункере до следующих испытаний. Поэтому так важно было наладить связь, детей в подобные вечера невозможно было оторвать от экрана. Наконец, комическая программа закончилось дежурной шуткой насчет «прикормленных ».

Затем проиграли песенку заставку «Забей на зомбей», и на экране появилась Аглая – бессменная ведущая «Бункера». Многим дамам в поселке она не нравилась, говорили, что пора бы взять на это место кого-то помоложе. Но Анастасия относилась к ней доброжелательно.

--Привет, друзья, -- говорит Аглая, улыбаясь. Улыбка сияет, зубы у ведущей безупречные, самого лучшего фарфора. Лицо гладкое, грудь пышная, попа упругая – глядя на нее, Анастасия может не бояться, ведь Аглая должна быть старше. –Прежде, чем начать нашу увлекательную программу, я предлагаю вам еще раз поглядеть на восхитительное жилье, которое получат наши победители. Напоминаю! Сегодня вы решите, кто из участников выбывает из игры, а это значит – освободится новое место!

Панорама по нарядным, ярко освещенным комнатам. Отполированная мебель, утепленные полы и стены, не позволяющие почувствовать холода и сырости. Отлично работающие кондиционеры. Телеплеер во всю стену. Ведущая каждый раз расписывает все прелести бункера, и Анастасия порою завидует – у ее телеплеера экран поменьше, и мебель не так лоснится, и техника поизносилась – да что там вспоминать, сегодня же связь вырубалась. А наряды участниц! Анастасия почти никуда не выходит, но иногда так хочется побаловать себя новым платьем или шубкой. Александр же слишком занят, и слишком редко бывает дома, и обновы достаются не так часто, как хотелось бы. А на экране вышколенная прислуга показывает кухню –посуда блестит так, будто на ней ни разу не готовили, плита бела, как свежевыпавший снег. Камера спускается в погреб, где полки забиты банками и упаковками с ярчайшими этикетками.

По условиям передачи, не сообщается, в каком поселке расположены эти хоромы, но о жизни здесь можно только мечтать.

--Итак, дамы и господа! Наши участники: Роман и Катя, Коля и Даша, Алекс и Феодора! Вы видели, как они живут в нашем прекрасном бункере, как девушки управляют прислугой, как молодые люди отвечают на ваши вопросы.

Это входит в условия: зрители , звонящие по коммуникаторам, могут задавать любые вопросы. То есть совсем любые. Даже неприличные. Поэтому отвечают на звонки главным образом юноши.

--Теперь от вас, и только от вас зависит, кто останется в нашем бункере и дальше, а кто его покинет. Ждем!

--Я за Федору не буду голосовать, -- сообщает Никита. – У нее имя дурацкое.

--А за кого будешь?

--За Ромку! Он крут!

Анастасии тоже нравится темноглазый, пухлогубый Роман. Когда его спросили, кого из девушек он выберет, если выиграет, он так лихо ответил: «А с чего выбирать, меня на всех хватит!»А вот на вопрос, как ему служилось в гвардии, он почему-то не ответил, и вообще передачу тогда почему-то прервали.

Каждый зритель из полноправных жителей может сделать один звонок, набрав порядковый номер участника. Выигрывает тот, кто получит больше всех голосов. Правила настолько просты, что играть могут даже дети. Жора с Никитой отзвонились почти сразу. Жора в пику брату голосовать за Романа не стал. Выбрал Дашу – «она смешная». Девушка и в самом деле смешная – толстая и ходит, переваливаясь. Наверное, родители не нашли ей подходящего жениха. Но, если она выиграет…

Если бы папа не выдал ее за Александра… Нет, нет. Она бы и тогда не попросилась бы в шоу.

Анастасия тянется к коммуникатору и набирает №6.Феодора. Действительно дурацкое имя, у нее почти нет шансов.

По экрану бегут циферки, но Анастасия почти не обращает на них внимания. В больших числах она не сильна. Нет, она смотрит на лица участников – напряженные у парней, испуганные у девушек. Кто-то кусает губы, у кого-то в глазах слезы. Анастасия почти уверена, что шестой номер проиграет.

--А сейчас мы назовем имя нашего победителя! Это номер пятый – Алекс!

Этого участника Анастасия не считала фаворитом. Хилый какой-то, блеклый мальчик, наверное, по здоровью не годится ни для службы, ни для бизнеса. Но в том и состоит интрига – никогда нельзя угадать, кто выиграет.

Также, к ее удивлению, Феодора идет , правда, не следующей, но получает вполне уважительное третье место. Даша, за которую голосовал Жора – на пятом.

--Итааак, меньше всего голосов набирает Роман! И сегодня он, по вашему желанию, дамы и господа, покидает наш уютный бункер!

--Продул, продул! – Жора пихает брата локтем. Тот недовольно морщит лоб – любому неприятно признаваться, чтоголосовал за лузера.

Двое охранников, подхватив Романа под руки, волокут его к выходу. Аглая тем временем вещает, что место в бункере освободилось, и программа ждет нового кандидата, который появится на следующей неделе.

Они всегда появляются. Ведь свободных бункеров нет, новых не строят. Да и довоенные припасы ограничены.

Аглая говорит бодро, но без воодушевления – это обычные дежурные слова, они нужны лишь для того, чтоб камера, установленная на сторожевой вышке, успела переключиться на то, что происходит за периметром. Там зажглись прожектора, и видно, как мечутся черные тени на белом снегу.

Говорят, будто летальные мутанты лишены разума. Вирус выжег его начисто, оставив только инстинкты. Этого хватает, чтобы кружить вокруг места, откуда им выбрасывают очередную жертву.

Прикормленные. Они даже на зиму в спячку не впадают.

Проигравшего выталкивают за ограждение. Зрители приникают к экранам. Опять-таки, не угадаешь, как поведет себя лузер. Одни пытаются залезть на ограду и корчатся под ударами тока, другие пытаются убежать, есть и те, кто отбиваются.

А нынешний просто падает в снег и пытается зарыться. Глупый совсем.

Летальные мутанты окружают его. Луч прожектора скользит по их мордам, жутким, оскаленным… таким знакомым. Некоторые из них недавно были участниками шоу. Те, кого мутанты не порвали, заразились, и сами стали … этими.

Но нынешнего проигравшего, похоже, ждет обычная участь. Лемуты, зомби, мертвяки бросаются на жертву. Никита свистит, а Жорка страшным голосом бубнит «Отдай свои мозги!» Он не знает, откуда это взялось, лемуты ничего такого не требуют, но так говорит папа, когда смотрит «Бункер».

Анастасии надо бы сказать, чтоб дети вели себя прилично, но она не может оторвать глаз от происходящего. Возбуждение, в котором она пребывает, помогает ей забыться. Не думать о том, что станет с ней, когда она состарится, и не будет годна в хорошие жены. О том, что случилось с прежней женой Александра и ее собственной матерью. О том, как увольняют проворовавшихся и провинившихся слуг. Она все еще молода, верно? Она нужна детям. И она совсем не такая, как прислуга…

Из прислуги – не спит нянька Зинаида. Она выползла из теплой постели, снова оделась – ждет, когда надо будет развести барчуков по спаленкам.

В ее собственной каморке сладко сопит техник Иван. Зинаида его напоила, накормила, с с собой уложила. Да еще для развлечения во время смены сунула ему диск из хозяйских запасов, и техник собирается развлечься, как будет возможность. Уж больно название смешное : «Мертвый и довольный.»*

*Фильм Мела Брукса «Дракула, мертвый и довольный».

3. Деревня Верхнесыжелье Уфимо-Глазовской губернии

«Говорили, что должно прийти три чумы: птичья, скотья и мертвячья. А как придет мертвячья, тут всему конец и настанет. Теперь же говорят, что конец миру не настала, потому что мертвячья чума еще не закончилась, а другие – что не три чумы должно быть, а семь.

Заговор от мертвяков – читать на закате. В некоторых деревнях после похорон родня покойного сидит первые три ночи на могиле до первых петухов, и читает тот же заговор: «Мать сыра земля! Уйми всяку гадину нечистую от лихого дела. Поглоти нечистую силу в бездну кипучую, в серу горючую» - чтоб не встал он нежитью.

По поводу баб, рожавших младенцев от нежитей. Сам я таких не встречал никогда. Только слышал от других. Скорее всего, выдумка, а может, бабы стыдятся признаться или бояться соседей»…

Тут чернила в склянке закончились, и ведун с раздражением заметил, что перо только попусту царапает бумагу. Пришлось встать, чтоб достать с полки новый пузырек. Чернила он делал сам, используя в основном печную сажу. А вот бумага была настоящая. Сейчас он писал на оборотах платежек, которых в каждой избе накопились целые кипы. Платежки каким-то непостижимым образом продолжали приходить еще несколько лет после начала эпидемии, а деревенские – они хозяйственные, ничего не выбрасывают, вдруг да пригодится. А для дела отдать могут. Еще использовал Михаил Кузьмич чистые страницы из школьных учебников, которые собрал у себя со всей деревни. На чем будет писать, когда они закончатся, он себе голову не забивал. Может, он еще и не доживет до того.

Свои записи Михаил Кузьмич никак не упорядочивал. Просто записывал все, что считал полезным. Понадобится людям – разберутся. Сам-то он был городской и в незапамятные времена работал инженером. Но угораздило его в тот роковой год приехать в отпуск к деду в деревню. А уехать уже не смог. Поначалу страшно было. А потом, когда все понемногу успокоилось – ни дорог не осталось, ни транспорта. И вообще Верхнесыжелье и еще несколько населенных пунктов, до которых сократился его нынешний мир, оказались позабыты нынешней цивилизацией.

Сказать, чтоб он об этом сильно жалел – так нет. Пока связь еще работала, ясно было, что смертность в городах гораздо выше, чем в сельской местности. А если б и выжил , хрен знает, что там сейчас творится с производством, и нашел ли бы он работу по специальности.

Что до прочего – люди здесь как жили со своего хозяйства, так и нынче живут. Удобствий вроде газа и водопровода тут отродясь не было, хоть счета за них и приходили. И, выходит, хорошо, что не было – печи и колодцы никуда не делись. Электричество, правда, раньше было, нынче сдохло, но мы люди не гордые, и при лучине посидим.

В дверь постучали, и женский голос позвал:

--Михайла Кузьмич, ты дома ли?

--Куда ж я денусь?

Вошла старостиха Гликерия, крепкая, дородная баба, в прошлом – медсестра в районной больничке.

--Забыл, что ли? Все уж собрались, тебя только ждут, без наузольника нарекать нельзя.

--Уж прости, Гликерия Львовна, сейчас приду.

У падчерицы Гликерии днями дите народилось. Старостиха сама его в бане приняла и обиходила, не забыла прежнюю науку. А как роженицу с дитем из бани в дом отвели, пришла пора имя нарекать. А без ведуна это никак невозможно.

Ведуном заезжий инженер стал не нарочно, и не по собственному желанию, и первое время пыталсяодносельчанам об этом напомнить. Просто так получилось. Что-то дед рассказывал что-то в книжках читал, а память была хорошая. И когда чума добралась до Верхнесыжелья ( как раз и дед тогда помер) , народ совсем со страху с ума сходил, Михаил и сказал, что не надо девок в жертву мертвякам в чащу водить, а вот дед говорил – под тем домом, где первая зараза случилась, зарыть козла, кота, пса и петуха. Не то, чтоб он в это верил, а просто девчонку, которую в лес волокли, жалко стало (она, правда, все равно потом померла). Однако ж после того зараза пошла на убыль, а в деревне припомнили, что дед евонный что-то эдакое знал. Известно ведь, что ведун только тогда помрет, когда силу свою отдаст в наследство. Не сумев никого убедить, что нет у него силы, Михаил придумал единственное средство – стал собирать и записывать все, касаемое до нежитей и чумы, что слышал от бабок или захожих путников. Иногда помогало. Его непременно звали на свадьбы и поминки, - гнать нечисть, и просили наузольники- обереги. Делался оберег так: трава чертополох, некоторые корешки, кости птичьи и зверьи, и щепоть соли завязывались в узелок – оттого и он и назывался наузольником, и над ним произносился заговор. Люди взрослые носилинаузольник на шее или навязывали на руку, а младенцам вешали над люлькой. Оберег ведун приготовил заранее и, взяв его, вышел из дому.

Жил он один, хотя – грех жаловаться, приходили к нему бабы и ночь скоротать, и обиходить. Остаться же насовсем – боялись, ведун же. По-настоящему, как деревенские, Михаил хозяйство вести так и не научился, разве что огород развел. А прочее ему приносили – и яиц, и молока, и рыбы, а ежели кто на охоту ходил, и мяса перепадало. И на всех свадьбах поминках ведуна угощали, сейчас вот тоже положено.

В избе у старосты Ефима Ильича собрались гости – от каждого двора пришли уважить. Народу в деревне было немного, но уж кто выжил, тот выжил. Когда старостиха с ведуном вошли, гости встали и чинно поклонились. Ведун же сделал поклон хозяину, потом подошел к люльке, над которой склонилась старостина дочка Евстолия. Родила она без мужа, но по нынешним временам с младенцем ее замуж возьмут охотнее – значит, годна рожать. Про здоровье младенца Михаил спрашивать не стал, чтоб не сглазить. Место этого вынул наузольник, и стал наговаривать.

--Минуй раба божьего все лихорадки, и лихоманки, Иродовы дочки – огнея, озноба, гнетея, грудница, глухея, ломея, пухлея, желтея, корчея, глядея, сухотка, икотка, водяница, а пуще всего – навья мертвея. Прочь отсюда, ляд, анчутка, шишимора, некошный! Слово мое крепко!

Собравшиеся повздыхали с облегчением – теперь нечисть младенца не подменит, а Ефим Ильич поднес ведуну стаканбражки. Сам же принял от жены чашку подсоленной воды. Всем известно, что нечисть соли боится. Старик макнул палец в чашку, начертил крест на лбу внука, и произнес:

-Нарекаю тебя Вахромеем!

В прежние времена Михаил бы поправил «Варфоломеем». Теперь не стал. Незачем идти поперек обычаев.

Затем Евстолия унесла младенца Вахрушу, у гости уселись за стол, где уже стояло угощенье. Однако вволю насладиться не пришлось. Вбежал Егорка, соседский парнишка, которого за молодостью лет в гости не позвали.

--Ефим Ильич, беда! За овином кто-то чужой бродит! Не отзывается, не шугается, не иначе нежить!

Гости повскакали из-за стола. Мертвякине тревожили деревню с лета, инарод расслабился, оружие с собой не таскал. Конечно, в доме можно было найти топоры и ухваты, но винтовка имелась под рукою только у старосты. Но прежде, чем схватиться за нее, старик поглядел на ведуна.

--Ну что, Михайла, не зря тебя сюда позвали…

Мысль его была понятна. Ведуна не зря приглашали. Его работа – нечисть гонять, так пусть и гоняет, а тут нашептывать над травками мало. Пока народ по домам ружьями и вилами вооружится, ведун должен нежитя отвадить.Не сумеет – хоть задержит.

Михаил мог отказаться. Или просто сбежать. Но что ждет его в таком случае? Сейчас не те времена, когда он сам доказывал селянам, что никакими такими особыми силами не обладает. Он годами пользовалсяуважением и благами, которые это уважение приносило. И что будет после того, как с нежитем управятся без него? Поднимут на вилы? Или просто выгонят из деревни.

--Что ж, тогда пойду я, -- сказал он, накидывая тулуп.

Все могло быть не так страшно. Мальчишка мог с перепугу принять за нежитя бродягу или дезертира,что надеется поживиться объедками с деревенского праздника. А то бывало, что и медведей –шатунов за нежитей принимали, впрочем, неизвестно еще, кто опасней.

Он медленно двинулся к овину. Народ побежал по избам, вооружаться, Ефим остался на крыльце с винтовкой в руках, охранять своих домочадцев. Вперед обчества он не рвался. Не потому что был труслив. Однако уж у него в дому был внучек новорожденный, а всем известно, что нежить любит младенцев воровать. Вот когда соберутся, тогда и пойду убивать захожего всем миром. А что соберутся, никакого не может быть в том сомнения. Помедлят небось немного, подождут, прогонит ли ведун нежитя, или нежить заест ведуна, а потом пойдут всей толпой.

Так и случилось. Но когда толпа, ощетинившаяся вилами, кольями, самодельными пиками, и ружьями,выменянными у дезертиров, повалила по улице, навстречу им из-за овина вывернул ведун.

Шел он запинаясь, с трудом. Но не потому что был ранен или оглушен. Просто ботинок с левой ноги у него был обут на правую, и наоборот ( хорошие ботинки, армейские, от деда достались, сносу им нет). И тулуп свой он вывернул наизнанку.

--Успокойтесь, люди добрые, -- сказал он. – Ушел нежить. Прогнал я его.

--Ой ли? – нахмурился Ефим.

--А поди проверь.

Гликерия всплеснула руками.

--Это как же ты сумел, болезный?

--Есть верный способ . Нечистая сила с виду бывает как человек, а все ж не человек. И распознать его можно так – у него одежда наизнанку, и не так запахнута, и обувка не на тех ногах. Вот если точно так же сделать, он тебя за своего примет, и уйдет. А если еще слова сказать заветные «шел, нашел, потерял», так он и вовсе побежит искать потерю.

Ефим продолжать смотреть на него с недоверием. Он и сам слышал нечто подобное от своей бабки, но…

-- Так же леших гоняют, не нежитей!

--А на нам что за разница? Леший, водяной, шишимора, нежить мертвячья…

Староста еще подумал – и опустил винтовку.

--И правда, -- сказал он, -- какая нам разница.